Хомик под редакцией О. Ю. Артемовой Художник А

Вид материала

Документы

Содержание Миф в примитивной психологии Миф в примитивной психологии 108 Б. Малиновский П. мифы о происхождении Миф в примитивной психологии Миф в примитивной психологии

Подобный материал:

• Евстратова, К. Виткова Художник обложки В. Королева Подготовка иллюстраций Н. Резников, 2183.64kb.
• Евстратова, К. Виткова Художник обложки В. Королева Подготовка иллюстраций Н. Резников, 2205.08kb.
• Баринова Анна Юрьевна учитель английского языка Как правильно готовить проект к урок, 42.88kb.
• Учебник под редакцией, 9200.03kb.
• Рабочая программа по русскому языку 11 класс По учебно-методическому комплексу под, 152.57kb.
• Рабочая программа По технологии для 5, 7, 8, 9 класса на 70 часов в год, 619.15kb.
• Главный редактор Зав психологической редакцией Зам зав психологической редакцией Ведущий, 16568.8kb.
• Зинченко П. И. Непроизвольное запоминание / Под редакцией В. П. Зинченко и Б. Г. Мещерякова, 260.23kb.
• Рабочая программа по литературе для 6 классе по программе под редакцией Коровиной, 194.25kb.
• Рабочая программа по русскому языку 9 класс По учебно-методическому комплексу под редакцией, 544.8kb.

105
МИФ В ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

мифологические аллюзии, и сами священные действия включают элементы, которые становятся понятны только после того, как рас­сказана история о летающем каноэ, древнем обряде и его магии. Такое явление, как церемониальный обмен — его правила, его географические маршруты, его магия, — тесно связаны с соответ­ствующей мифологией. Нет сколько-нибудь значительных магичес­ких приемов, церемоний или обрядов, которые существовали бы без веры; а вера зиждется на рассказах о конкретных прецедентах. Это чрезвычайно крепкий союз, ибо миф рассматривается не только как источник дополнительной информации, но также и как своего рода варрант, верительная грамота на право совершать определенные действия и часто также как практическое руководство к ним. Вместе с тем, ритуалы, обряды, обычаи и социальные институты порой заключают в себе прямые мифологические коннотации и считаются производными тех или иных мифических событий. Культурный факт является памятником, в котором воплощен миф, а миф счита­ется подлинным источником, из которого родились мораль, соци­альное группирование, обряды и обычаи. Таким образом, священ­ные сказания — это функционально интегрированная часть культу­ры. Их существование и воздействие не просто выходят за границы акта изложения — пересказа: они не только черпают свою сущность из жизни и ее интересов: они руководят и управляют многими куль­турными явлениями, они составляют догматический костяк прими­тивной цивилизации.

Это, наверное, самый важный момент отстаиваемого мною тезиса; я утверждаю, что существует особый класс историй, которые счи­таются священными, они воплощаются в ритуале, морали и соци­альной организации и являются неотъемлемой и действенной частью примитивной цивилизации. Эти сказания живут не благодаря празд­ному интересу, не как вымышленные или даже подлинные истории, а являются для туземцев утверждением первозданной, более вели­чественной и значимой реальности, которая определяет современ­ную жизнь, судьбы и деятельность человечества; знание их задает мотивы ритуальных и моральных действий человека, указывает, как исполнять эти действия.

Чтобы сделать предмет нашего обсуждения совершенно ясным, сравним еще раз наши заключения с новейшими взглядами совре­менной антропологии, но не для того, чтобы просто подвергнуть критике не согласующиеся с нашим мнения, а чтобы увязать наши результаты с нынешним состоянием знаний, дать оценку тому, к

106

Б. Малиновский

МИФ В ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

107


чему мы пришли, и сформулировать точно и определенно имеющи­еся у нас расхождения с предшественниками.

Лучше всего будет процитировать сжатое и авторитетное опреде­ление, и с этой целью я выбрал то, что дано было покойной мисс Берн и проф. Майресом в помещенной ими в "Notes and Queries on Anthropology"* статье под заглавием "Рассказы, поговорки и песни". Нам сообщают что "этот раздел охватывает множество ин­теллектуальных усилий народов", которые "представляют собой ранние опыты ума, воображения и памяти". С некоторым недоуме­нием мы спрашиваем, а куда же делись эмоции, интерес и амбиции, социальная роль произведений устного творчества и глубокая связь наиболее серьезных из них с культурными ценностями? После ко­роткой классификации устных рассказов, выполненной обычным способом, мы читаем о священных сказаниях: "Мифы — это исто­рии, которые, какими бы удивительными и невероятными они ни казались нам, тем не менее пересказываются с полной верой в них, потому что по своему назначению или по убеждению рассказчика они служат для объяснения, посредством чего-то конкретного и по­нятного, абстрактной идеи или таких неясных и сложных понятий, как Творение и Смерть, расовые отличия и разнообразие животных видов, различные занятия мужчин и женщин; происхождение обря­дов и обычаев, поразительных объектов природы или доисторичес­ких памятников, смысл имен людей и названий местностей. Такие рассказы иногда называются этиологическими, потому что их целью является объяснение того, почему что-то существует или происходит"².

Здесь мы вкратце имеем все, что может сказать по этому вопросу современная наука. Однако согласятся ли наши меланезийцы со сказанным здесь? Конечно же, нет. Они не хотят "объяснять" в своих мифах или "делать понятным" что-либо происходящее, тем более некую абстрактную идею. Насколько мне известно, этому не­льзя найти примера ни в Меланезии, ни в каком-либо другом сооб­ществе. Те немногие абстрактные понятия, которые имеют туземцы, несут свое конкретное объяснение в словах, выражающих их. Если бытие описывается глаголами "лежать", "сидеть" и "стоять", если причина и следствие выражаются словами, обозначающими "осно­вание" и "то, что раньше на нем стояло", если различные сущест­вительные, обозначающие конкретные предметы, используются в значении, близком к понятию "пространства", то сами слова и их связь с конкретной реальностью делают абстрактную идею доста-

• См. примеч. к с. 27.

точно "понятной". Не согласится также тробрианец или какой-либо другой абориген, что "Сотворение, Смерть, расовые отличия и раз­нообразие животных видов, различные занятия мужчин и женщин" являются "неясными и сложными понятиями". Нет ничего более знакомого туземцу, чем различия в занятиях мужчин и женщин; в них нет ничего такого, что надо было бы обьснять. Но эти, хотя и хорошо знакомые различия, иногда оказываются досаждающими, неприятными или по меньшей мере ограничивающими, и поэтому иногда бывает нужно оправдать их, подтвердить их древность и подлинность, короче говоря, обосновать их ценность и необходи­мость. Смерть, к сожалению, также не является неясной, абстракт­ной или сложной для понимания любого человеческого существа. Она даже слишком навязчиво реальна, слишком конкретна, слиш­ком легка для понимания любого, кто сталкивался с ней, когда дело касалось его близких или же дурных предчувствий относительно самого себя. Если бы она была неясной или нереальной, то челове­ческие мысли и чувства не обращались бы к ней так часто; но идея смерти переполняет человека ужасом, желанием устранить ее угро­зу, смутной надеждой на то, что она будет не объяснена и оправдана как часть действительности, а вытеснена, выброшена из действи­тельности, утратит реальность и, по сути дела, окажется отрицае­мой. Миф, утверждающий веру в бессмертие, в вечную молодость, в жизнь после смерти, является не интеллектуальным ответом на загадку, а определенным актом веры, рожденной из глубочайшей инстинктивной и эмоциональной реакции на самую страшную и на­вязчивую идею. И истории о "происхождении обрядов и обычаев" не рассказываются просто для их объяснения. Они никогда ничего не объясняют в каком бы то ни было смысле этого слова; они всегда излагают прецедент, представляющий собой идеал и гарант сущес­твования обычая или обряда, а иногда дают практические указания для точного соблюдения соответствующей процедуры.

Поэтому мы не можем согласиться ни с одним из положений этого прекрасного, хотя и краткого, обобщения современных антрополо­гических подходов к мифологии. Данное в нем определение создает представление о воображаемом, несуществующем классе произведе­ний устного творчества — этиологических мифах, — соответствую­щем несуществующему желанию объяснять и бесцельным "интел­лектуальным усилиям", которые на деле находятся где-то за пре­делами примитивной культуры и социальной организации с их су­губо прагматическими интересами. Весь этот подход кажется нам

108

Б. Малиновский


ложным, потому что мифы рассматриваются как просто рассказы, потому что они расцениваются как интеллектуальное творчество примитивных "кабинетных" мыслителей, потому что они вырыва­ются из контекста жизни и изучаются в том искаженном виде, ко­торый они принимают на бумаге, а не в том виде, в котором они живут в действительности. Анализируемый подход делает невоз­можным не только ясное понимание сущности мифа, но и удовлет­ворительную классификацию народных сказаний в целом. По су­ществу, нам придется не согласиться и с определениями легенды и волшебной сказки, данными теми же авторами в "Notes and Queries on Anthropology".

Но важнее всего то, что такой подход может фатально отразиться на эффективности полевой работы, ибо при таком подходе наблю­датель удовлетворяется простой записью сказаний. Интеллектуаль­ное содержание истории исчерпывается ее текстом, но ведь функ­циональный, культурный и прагматический аспекты любого тузем­ного сказания не в меньшей мере проявляются в манере его изло­жения, в социальном контексте воспроизведения, чем в самом тек­сте. Гораздо легче записать рассказ, чем проследить рассеянные и сложные пути, которыми он входит в жизнь, или постичь его функ­ции, изучая обширные социальные и культурные реалии, в которые он вторгается. И именно по этой причине у нас так много текстов и так мало знаний о подлинной природе мифа.

Итак, тробрианцы могут нам преподать важный урок, и потому давайте вернемся к ним. Мы подробно рассмотрим некоторые из их мифов для того, чтобы индуктивно, но тем не менее определенно, подтвердить наши заключения.

1 Острова Тробриан представляют собой коралловый архипелаг, лежащий к
северо-востоку от Новой Гвинеи, его население относится к папуа-мелане-
зийской расе и по своей физической конституции, умственному развитию
и социальной организации представляет сочетание характеристик народов
океанийского региона, смешанных с некоторыми чертами более отсталой
папуасской культуры самого большого острова — Новой Гвинеи.

Подробное описание антропологического типа, к которому принад­лежат тробрианцы, содержится в классической работе проф. Зелигмана: C.G.Seligman, Melanesians of British New Guinea (Cambridge, 1910). В этой книге показано также родство тробрианцев с другими народами и культурами Новой Гвинеи и близкими к ним. Краткие сведения можно также найти в работе автора настоящей книги: B.Malinowski, Argonauts of the Western Pacific.

2 Цит. по: Notes and Queries on Anthropology, pp.210, 211.

П. МИФЫ О ПРОИСХОЖДЕНИИ

Лучше всего нам начать с начала начал и рассмотреть некоторые из мифов о происхождении. Туземцы говорят, что мир был заселен из-под земли. Человечество первоначально обитало под землей и вело там существование, во всех отношениях подобное теперешней жизни на земле. Под землей люди были также организованы: у них имелись деревни, кланы и районы; они различались по социальному рангу, у них были привилегии, права и обязанности, они владели собственностью и были сведущи в магии. Обладая всем этим, они вышли на поверхность земли, заняли свои теперешние территории и продолжили свои хозяйственные и магические занятия. Они при­несли с собой всю свою культуру, чтобы она существовала дальше на земле.

Есть особые места — гроты, группы деревьев, нагромождения камней, бьющие из-под земли источники, обнажения кораллов, устья ручьев — называемые туземцами "дырами", "норами" или "домами". Из таких "дыр" вышли первые пары (сестра как глава семьи и брат как ее защитник) и завладели землями, задав тотеми-ческие, хозяйственные, магические и социальные характеристики зародившимся таким образом сообществам.

Проблема социального ранга, играющая большую роль в социо­логии тробрианцев, решилась теми, кто вышел на свет из особой дыры, называемой Обукула; она находится около деревни Лаба-и. Это событие отличалось тем, что в противоположность обычному ходу вещей (обычно одна "дыра" является местом выхода прароди­телей одного линиджа*), из этой дыры близь Лаба-и последователь­но вышли прародители четырех основных кланов". Более того, их

* Линидж — группа родственников, ведущих свое происхождение от общего предка по женской или мужской линии. У тробрианцев линиджи были матрилинейными, т.е. в них входили только потомки женщин — матрили-нейный, или женский, счет родства.

** Клан — тоже группа родственников, ведущих свое происхождение от общего предка по одной линии (у тробрианцев опять же по женской линии),

но

Б. Малиновский

МИФ В ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

111


появление сопровождалось событием на первый взгляд тривиаль­ным, но для мифической реальности в высшей степени важным. Вначале вышла Кайлаваси (игуана), животное клана Лукулабута; она выбралась из-под земли, как все игуаны вылезают из своих нор; затем она взобралась на дерево и оставалась там в качестве наблю­дателя, не участвуя в последующих событиях. Вскоре появилась Собака, тотем клана Лукуба; этот клан первоначально обладал на­иболее высоким рангом. Третьей вышла Свинья, представляющая клан Маласи, который сейчас занимает самое высокое положение. Последним вышел тотем Луквасисига, по одним версиям это Кро­кодил, по другим — Змея, по третьим — Опоссум. В некоторых же версиях тотемический аналог просто не упоминается. Собака и Свинья бегали вокруг, и Собака, увидев плод ноку, обнюхала его и съела. И тогда свинья сказала: "Ты ешь ноку, ты ешь грязь, ты груба и неотесана, главной здесь, гуйау, буду я". И с тех пор, Табалу, высший субклан клана Маласи, является субкланом вождей.

Чтобы понять этот миф, недостаточно проследить за диалогом собаки и свиньи, который может показаться беспредметным или незначительным. Но если вы узнаете туземную социологию, оцените исключительное значение для нее социального ранга и осознаете тот факт, то пища и ограничения на нее (табу социальной группы или клана) являются основным показателем социального происхожде­ния человека, если вы, наконец, постигнете психологию тотемичес-кой идентификации, — то вы начнете понимать, что это событие, случившееся in stau nascendi*, раз и навсегда определило отношения между двумя соперничающими кланами. Чтобы понять этот миф, вы должны хорошо знать социологию, религию, обычаи и мировоз­зрение создателей. Тогда и только тогда вы сможете понять, что значит эта история для туземцев и как она может функционировать в их жизни. Если вы живете среди них и знаете их язык, вы посто­янно сталкиваетесь с отголосками ее в их спорах относительно пре­восходства того или иного из кланов и в обсуждениях различных табу на еду, которые часто открывают поистине казуистические дис­куссии. Если же вы вступите в контакт с общинами, где процесс

но, как правило более крупная, чем линидж. Клан может состоять из линиджей, но в отличие от членов одного линиджа члены одного клана не могут проследить все свои генеалогические связи вплоть до прародительни­цы. Клан также делится на субкланы. В состоянии зарождения, возникновения (лат.). — Науч. ред.

распространения влияния клана Маласи все еще развивается, то вы лицом к лицу встретитесь с мифом как с действенной силой.

Достаточно любопытно, что вышедшие первым и последним то-темы игуана и тотем Луквасисига с самого начала остались в сторо­не: таким образом, порядковый принцип и логика событий, похоже, не слишком влияют на аргументацию мифа.

Если основной миф, связанный с Л аба-и и посвященный иерархии четырех кланов, очень часто упоминается в племени, то не менее живыми и действенными, каждый в своей общине, являются мифы местного значения. Когда новые люди приходят в какую-то отда­ленную деревню, им обычно рассказывают не только легендарные исторические предания, но прежде всего сообщают мифологические сведения о происхождении этой общины, о ее магической и хозяй­ственной специализации, о ее положении и месте в тотемической организации. Если возникают споры о принадлежности земли, раз­ногласия относительно вопросов магии, прав на рыболовные угодья или других привилегий, всегда обращаются к свидетельствам мифа.

Позвольте мне показать конкретно, каким образом типичный миф о происхождении местных людей пересказывается в повседневной жизни туземцев. Давайте понаблюдаем за группой гостей, прибыва­ющих в ту или иную из тробрианских деревень. Они рассядутся перед домом главы общины в центре селения. По всей вероятности, рядом будет располагаться "место рождения" этой общины, отме­ченное выходом кораллов на поверхность или грудой камней. На это место гостям будет указано, будут упомянуты имена брата и сестры, родоначальников общины, и, возможно, будет сказано, что первый мужчина построил свой дом-как раз в том месте, где сейчас стоит хижина вождя. Туземные слушатели, конечно же, знают, что сестра жила в другом доме, расположенном рядом, ибо она никогда бы не поселилась в тех же стенах, что и ее брат.

В качестве дополнительной информации посетителям могут сооб­щить, что предки принесли с собой материалы, орудия и все навыки местных ремесел. В деревне Йалака, к примеру, это будет процесс получения извести посредством сжигания раковин. В Окобобо, Об-вериа и Обоваду предки принесли с собой навыки и орудия для полировки твердого камня. В Бвойталу первопредки принесли с собой из-под земли инструмент резчика, акулий зуб и мастерство в этом ремесле. Таким образом, в большинстве случаев хозяйственные монополии прослеживаются до локальных истоков. В деревню более высокого ранга родоначальники принесли с собой знаки наследст-

112

Б. Малиновский

МИФ В ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

113


венного статуса; в других случаях на поверхность вышло какое-то животное, связанное с местным субкланом. Некоторые сообщества изначально были поставлены во враждебные отношения с другими. Самым же важным даром из доставленных в этот мир из мира под­земного всегда была магия; но об этом более подробно мы скажем позднее.

Если бы европеец, случайно оказавшись рядом, услышал только ту информацию, что туземцы сообщают друг другу, то почти ничего бы не понял. И более того, услышанное могло бы привести его к серьезным заблуждениям. Так, указание на одновременное появле­ние брата и сестры может натолкнуть его на мысль об инцесте или о каком-то неупомянутом персонаже, который был мужем прароди­тельницы. Первое предположение было бы совершенно ошибочным и бросало бы ложную тень на специфические отношения между братом и сестрой, в которых первый неизменно является опекуном, а вторая, столь же неизменно, — ответственной за продолжение родственной линии. Лишь знание принципов матрилинейного счета родства и соответствующих институтов делает понятным упомина­ние имен двух предков, столь значимое для туземного слушателя. Если европеец станет интересоваться, кто был мужем сестры и каким образом у нее появились дети, он вскоре снова столкнется с набором совершенно незнакомых идей: проблема отцовства нереле­вантна с социологической точки зрения*; представление о физиоло­гической роли мужчины в зачатии отсутствует"; действует странная и сложная система брака, матрилинейного и патрилокального од­новременно¹.

* Имя, статус, принадлежность к клану, субклану, линиджу, собственность, наконец, наследуются по женской линии: мужчине наследуют не его собст­венные дети, а дети его сестры; в жизни человека мать и ее брат, или братья, играют более значительную роль, чем отец и его родня.

** Б.Малиновский был убежден, что меланезийцам неизвестна биологическая роль мужчины в продолжении рода, впоследствии эта точка зрения была оспорена (скорее всего, справедливо) другими исследователями Меланезии.

*** При строгом подходе к терминологии брак не может быть матрилинейным, матрилинейность (патрилинейность) — характеристика организации родст­венных групп и системы наследования. В данном контексте Б.Малиновский имеет в виду, что муж женщины не передает свой статус и собственность своим детям, но передает их своим младшим братьям и детям сестры, хотя женщина, являющаяся его женой, он сам и его дети (до совершеннолетия) живут в его семье и в его общине, что в этнологии именуется патрилокаль-ным браком.

Социальный смысл этих сказаний о происхождении станет ясен только тому европейскому исследователю, который сумеет разо­браться в туземных правовых представлениях о принадлежности к социальным объединениям, о наследовании прав на территорию, на рыболовные угодья, и на местные ремесла и прочие занятия. Ибо в соответствии с племенными правовыми принципами все такие права являются монополией местной общины и только потомков первона­чальной прародительницы по женской линии. Если бы далее евро­пейцу сказали, что, кроме главного места выхода предков из-под земли, в одной и той же деревне имеется еще несколько других "дыр", то он был бы еще более озадачен, и только внимательное изучение конкретных деталей и принципов туземной социологии открыло бы ему систему организации сложносоставной общины в рамках одной деревни, т.е. общины, в которой соединяются несколь­ко субкланов.

Таким образом, понятно, что миф "говорит" туземцу гораздо больше, чем реально говорится при его пересказе; в рассказе содер­жатся лишь конкретные сведения о характерных обстоятельствах мифологической истории данной местности; истинный смысл мифа, фактически вся его суть, заключены не в рассказе, а в принципах социальной организации, которые туземец усваивает не тогда, когда прослушивает фрагментарные пересказы мифов, а непосредственно в процессе социальной жизни, постепенно постигая свое социальное окружение и устройство своего племени. Другими словами, именно контекст социальной жизни, а также последовательное постижение того, что все, что велят ему делать, имеет свой прецедент и образец в ушедших временах, ставит в его сознании на свои места содержа­щиеся в мифе сведения, именно это позволяет ему понять суть пле­менных мифов о происхождении.

Поэтому наблюдателю необходимо детально ознакомиться с со­циальной организацией туземцев, если он действительно хочет вник­нуть в существо ее мифологических традиций. Тогда короткие ис­тории, рассказываемые о происхождении людей той или иной мес­тности, станут для него совершенно понятными. Он ясно увидит, что каждая из этих историй является только частью, и довольно скромной, гораздо более крупной истории, которую можно воссо­здать лишь на основе самой жизни туземцев. И что действительно важно в такой истории, так это ее социальная функция. Такая ис­тория передает, выражает и укрепляет фундаментальный факт тер­риториального и родственного единства группы людей, являющихся