«Ленинская смена» 20 января 1990 г. Как запела таушен

Вид материалаДокументы

Содержание


Разговор не по существу, или о символизме истории
В.Ф. – Каллила, как вы решаетесь в столь трудное время затевать съемки нового фильма?
В.Ф. – Что представляется вам наиболее сложным в этой работе?
В.Ф. – Какие же сложности вы бы отнесли к внутренним?
В.Ф. – Но ведь в этом и есть положительная сторона.
В.Ф. – «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»?
В.Ф. – А насколько для Вас лично притягательна другая сторона этого «символизма» - созвучие событий 20-х годов нашим дням?
В.Ф. – В чем же конкретно вы видите это кричащее предостережение?
В.Ф. – Я бы не сказал, что цены слишком низкие.
В.Ф. – Хотелось бы этому противостоять.
В.Ф. – Эта проблема тоже является одним из совпадений?
В.Ф. – А может ли быть тема Алаш-Орды благодатной для выхода из ситуации?
В.Ф. – И все же я отвлек Вас от темы совпадений. Мы ее, кажется, не исчерпали.
В.Ф. – Особенно если в стране в целом резко изменится демографическая ситуация?
В.Ф. – Но сыграть на них он не прочь.
В.Ф. – И они тоже символичны?
В.Ф. – Всех нас настиг этот Молох.
В.Ф. – Например с языком?
Так это произошло в Бруклине, в Иерусалиме и во многих других уголках мира.
Так не лучше ли оставить нас с этой маленькой слабостью и ввести второй государственный язык, как то сделал Израиль?
...
Полное содержание
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

«Новое поколение» 25 ноября 1994 г.


РАЗГОВОР НЕ ПО СУЩЕСТВУ, ИЛИ О СИМВОЛИЗМЕ ИСТОРИИ


Кинорежиссер Калилла Умаров приступает к работе над фильмом об одном из лидеров Алаш-Орды Мустафе Чокае, единственном уцелевшем, которому удалось покинуть Советскую империю. О предыдущем его фильме «Слово об Алаше» наша газета уже писала

В.Ф. – Каллила, как вы решаетесь в столь трудное время затевать съемки нового фильма?

К.У. – Я не думаю, что какие-нибудь следующие времена будут полегче. Надо делать, пока есть хоть какая-то возможность.

В.Ф. – Что представляется вам наиболее сложным в этой работе?

К.У. – Сложности есть как внутренние, так и внешние. К внешним я бы отнес то, о чем вы уже однажды писали, - дороговизну работы в архивах, отсутствие средств и трудный поиск спонсоров. Но к этому я добавил бы еще одно. В силу существующих традиций я сталкиваюсь еще и с клановым противодействием. Ведь 1929 год, когда героев моих фильмов уничтожали, не так уж далек от нас. Причастные к этому люди основали династии номенклатурщиков среднего и высокого уровня. Пусть почти на флюидном уровне, но эти люди препятствуют возвращению правды.

В.Ф. – Какие же сложности вы бы отнесли к внутренним?

К.У. – Наверное, это то, что каждое событие само по себе символично. То есть оно всегда заключает в себе некоторую значимость для любого последующего времени. Сама эта значимость изменяется во времени, как бы разворачиваясь какими-то разноокрашенными кристаллическими гранями. Вы, Валерий, это, впрочем, и сами знаете как автор притч на исторические темы.

В.Ф. – Но ведь в этом и есть положительная сторона.

К.У. – Еще бы, ведь наше двадцатое столетие по спрессованности времени подобно эпохе походов Александра или гибели Рима. Быть в этом времени художником и свидетельствовать о нем – большая милость всевышнего.

В.Ф. – «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»?

К.У. – Да, если, конечно, «исполнен долг, завещанный от Бога».

В.Ф. – Вы имеете в виду опасность пристрастного свидетельства?

К.У. – В таких случаях есть опасность не только пристрастного, но и ложного свидетельства, проистекающая от естественного стремления придать событию «художественную завершенность». Тому есть классические примеры. Так, одним из символов революции 1905 года стал знаменитый кадр расстрела на Дворцовой площади 9 января. Этот кадр потом приводили в учебниках истории в качестве документальной фотографии, забыв о его «художественной», постановочной основе. Но все дело в том, что та демонстрация не была даже близко допущена к Дворцовой площади, и царь не мог смотреть на нее сквозь портьеру окон Зимнего дворца.

Есть примеры, касающиеся и моей темы. В фильме «Амангельды» по сценарию Г.Мусрепова и Б.Майлина расстрелом вождя восстания командует человек в форме, в котором нетрудно опознать Мыржакыпа Дулатова. Между тем, когда я ознакомился с делами своих героев в архивах ГПУ-НКВД-КГБ, это история выглядела достаточно по-иному. ГПУ действительно пыталось «пришить» это дело Мыржакыпу Дулатову. Но на допросах он не признал этого обвинения, и на процессе эпизод с расстрелом Амангельды не фигурировал. Учитывая способность ГПУ добиваться любых признаний от любых людей, мы вряд ли можем говорить о непосредственном участии в расстреле Амангельды Мыржакыпа, командовавшего, по фильму, расстрельным взводом.

В.Ф. – А насколько для Вас лично притягательна другая сторона этого «символизма» - созвучие событий 20-х годов нашим дням?

К.У. – Здесь, не скрою, дух захватывает от совпадений. Но, конечно, чувства очень смешанные. Ведь речь идет о кричащем предостережении нам, живущим сегодня! И сюда же входит особое волнение от необходимости соответствовать задаче.

В.Ф. – В чем же конкретно вы видите это кричащее предостережение?

К.У. – Совпадает слишком много обстоятельств. Остановлюсь лишь на главных совпадениях.

Для Казахстана (как, впрочем, и для всего СССР тогда) катастрофа коллективизации началась с рубежа 20 – 30-х годов. Перед этим «великим переломом» наблюдались некоторые вещи, будто бы взятые из наших дней. Во-первых, это полная гласность, когда люди печатно высказывались, о чем хотели и как хотели. Во-вторых, внезапное и резкое падение цен на сельхозпродукты.

В.Ф. – Я бы не сказал, что цены слишком низкие.

К.У. – Нужно оценивать их в относительном порядке. В цивилизованных странах цены на продукты питания относительно высоки в сравнении с ширпотребом и бытовой аппаратурой. У нас все наоборот. Да и на продукты цены высоки в госторговле. А вы пойдите на рынок или попытайтесь проехать в глубинку. Там все идет за бесценок. На родине Мустафы Чокая в 20 километрах от Кзыл-Орды килограмм баранины идет за 15-20 тенге, а чуть подальше от Алматы можно купить за 20-30. Катастрофически сокращается поголовье скота. А все почему? Люди в ауле месяцами не получают никаких денег. Теоретически они могли бы жить и натуральным хозяйством, но без денег сегодня не проживешь. Если умирают близкие, если детей нужно отправлять на учебу в город, если происходит свадьба или рождается ребенок, нужны деньги и немалые. Жизнь не стоит на месте и не спрашивает у людей, есть ли у них деньги. Вот и идет скотина под нож. Если это продолжится еще с год а может быть, и меньше, повторение «Великого джута» неизбежно.

В.Ф. – Но и с гласностью не все гладко. Недавно одернули «Караван» за внимание к проблеме межнациональных отношений, будто бы если о проблеме молчать то она сама собой исчезнет.

К.У. – И тогда время от времени за что-то одергивали публицистов и художников, но в Соловки их еще не отправляли. О самой же проблеме разговор особый. Я двуязычный казах, видимо, по профессиональным причинам думаю больше по-русски, но точнее и пространнее могу высказаться по-казахски. Сейчас меня особенно тревожит вот что. Это огромный разрыв между видением одних и тех же вещей в казахскоязычных и русскоязычных газетах. Из этого тектонического разлома клубятся пары, пахнущие кровью. Остается только радоваться, что отчаянные головы с той и другой стороны не получили вождей, за которыми бы пошли, как отара за козлом на бойню, схватившись за соилы, шашки и автоматы.

В.Ф. – Хотелось бы этому противостоять.

К.У. – Это делать необходимо. Надо говорить друг с другом, находя точки соприкосновения и расширяя поле согласия. Если такой разговор будет успешным, потенциальные вожди потеряют паству, козел останется без отары. Но готовность к разговору должна быть обоюдно честной.

В.Ф. – Эта проблема тоже является одним из совпадений?

К.У. – Не совсем так. Но за всем тем историческим опытом она подспудно стоит. Ведь Алаш-Орда была первым по-настоящему демократическим национальным движением в империи.

В.Ф. – А может ли быть тема Алаш-Орды благодатной для выхода из ситуации?

К.У. – Конечно. У Алаш-Орды был большой опыт межнационального сотрудничества с целью изоляции экстремизма.

В.Ф. – Мне тоже известны кое-какие факты. Например, это не только осуждение в газете «Казах» восстания 1916 года и призыв к его вождям избегать вооруженной конфронтации с имперской властью. Было ведь и в поле реальное противодействие повстанцам в том, чтобы изменить демографическую ситуацию, сложившуюся за десятилетия усиленной колонизации путем резни.

А если вспомнить 1918-1919 годы, Колчак посылал в формирования Алаш-Орды военных инструкторов, обмундирование и оружие. Что же касается взаимоотношений с сибирским казачеством, то взаимодействие было весьма тесным. Меня, например, глубоко впечатляет тот факт, что свято выполнялось соглашение, по которому формирование Алаша никогда непосредственно не расправлялось с «красными» славянами, а казаки также скрупулезно предавали захваченных большевиков-степняков в распоряжение Алаш-Орды. Кстати, так они поступили и с Амангельды, хотя на этого человека у них был, ох, какой большой зуб. Жаль только, что семиреченские казаки были тогда почему-то «красными», за что в итоге и поплатились.

К.У. – Сибирские поплатились тоже, как и Алаш-Орда.

В.Ф. – Я думаю, что здесь есть некоторая разница. Алаш-Орда и Колчак погибли за свои убеждения и свою веру, другие же как бы в насмешку сатаны от той силы, к которой пошли на службу.

Я, например, не могу ставить на одну доску прямые жертвы красногго террора, например, интеллигенцию крестьян, и тех, о которых сказано, что «революция пожирает своих детей». В этом плане неравнозначны химик Лавуазье и Робеспьер, как и Николай Гумилев и Бухарин.

К.У. – Я здесь тоже с вами согласен. И Алашордынцы действительно были совсем другие люди, чем жертвы репрессий 1937-1939 гг.

В.Ф. – И все же я отвлек Вас от темы совпадений. Мы ее, кажется, не исчерпали.

К.У. – Наверное, самое главное из них в том, что как тогда, так и сейчас, речь идет о «Великом переломе».

Только тогда людей ограбили и загнали в лагерь (и почти его синоним - колхоз) с тем, чтобы свободных людей сделать рабами, предварительного уничтожив строптивых и уморив их голодом

Сейчас людей грабят – я иначе не могу оценивать этот массовый забой скота, нагими выпускают в т.н. рынок. Почему? Зачем? Не затем ли, чтобы они потом как когда-то колхозники за хлеб и водичку рабски работали на какого-нибудь местного хозяина – эдакий аульный или районный вариант «великого вождя».

Уж он, я думаю, церемониться с людьми будет ничуть не больше приснопамятного генералиссимуса.

В.Ф. – Особенно если в стране в целом резко изменится демографическая ситуация?

К.У. – Не думаю. У самих-то мафиозных людей национальных предрассудков нет.

В.Ф. – Но сыграть на них он не прочь.

К.У. – Это верно.

В.Ф. – В ваших фильмах цифры отчуждения казахских земель и наплывов переселенцев в конце XIX-XX вв. представляются русскоязычному зрителю весьма возбуждающими.

К.У. – Ну, во-первых, это цифры официальной статистики империи, во-вторых, они соответствуют действительности, а в-третьих, именно эта действительность и побудила казахскую интеллигенцию к началу антиколониальной борьбы.

В.Ф. – И они тоже символичны?

К.У. – Еще бы. В нашем времени они наложились на «великие стройки коммунизма, ГУЛАГ» поднятие целины и мор 30-х годов.

В.Ф. – Всех нас настиг этот Молох.

К.У. – Вот эта-то реакция больше всего огорчает меня.

Как и вы, Валерий, многие из многих друзей слишком игнорируют этнический аспект этой проблемы.

Для казахов русская революция была внутренним делом русских. И ее последствия являются для нас чем-то внешним.

Но в то же время для нашего этноса они были наиболее катастрофичны.

Вспомните голод тридцатых. В абсолютных цифрах, казахов погибло от него значительно меньше, чем русских и украинцев – 2,5 миллиона. Но эти 2,5 миллиона составляют более половины всего этнического субстрата. А это по нормам международного права является геноцидом.

В этом необходимо отдавать отчет. Точно так же, как и во многих других реалиях, которые русскоязычные жители Казахстана воспринимают искаженно.

В.Ф. – Здесь я во многом с вами согласен. Лично для меня еще в 70-е, когда я об этом узнал, факт геноцида был потрясением. Позднее пришла и переоценка «освоения целины», когда узнал об эрозии почв на огромных территориях и о несоответствии затрат результатам.

Но ведь сейчас идут обратные процессы. Русскоязычные уезжают. Не кажется ли вам, что это тоже создаст проблемы и даже, быть может, более серьезные, чем их численное преобладание?

К.У. – Да, к этому я не могу относиться однозначно. Я, может быть, не одинаково с вами оцениваю оптимальное демографическое соотношение. Но в одном я сомневаюсь. Присутствие русскоязычного фактора здесь необходимо.

Главной ошибкой нашего государства я считаю не то, что русскоязычное население уезжает, а то, как оно уезжает.

Мне кажется, очень важно, с каким настроением переезжают люди. Поэтому они должны получить от Казахстана адекватную компенсацию, помощь с жильем на новом месте, а может быть, и какие-то подарки.

А в обмен на это Россия могла бы предоставить Казахстану государственную помощь в развитии экономики, образования и культуры.

Из некоторых ваших высказываний я знаю, что вы разделяете взгляд Л.Н.Гумилева в сходстве многих поведенческих стереотипов о некотором духовном родстве, превосходящем своей близостью наши взаимоощущения с другими соседями. Мне тоже так кажется. Но сейчас все осложняется опытом многих десятилетий национального унижения. Если бы нас поняли в этом, многие проблемы было бы решить легче.

В.Ф. – Например с языком?

К.У. – с ним в первую очередь.

В.Ф. – Мне кажется, здесь вступает в дело один важный этнопсихологический фактор, в котором, возможно, тоже проявляется родство. Жесткость языковой политики порождает стремление сделать наперекор или «лучше уехать». Поэтому один пакует чемоданы, другой хватается за шашку.

Но имеющийся исторический опыт говорит о том, что в компактной массе люди моей этнической принадлежности гораздо больше преуспевают в том, чтобы научить своему языку, чем выучить другой.

Так это произошло в Бруклине, в Иерусалиме и во многих других уголках мира.

Только эмиграция первой волны, интеллигенция, бежавшая от большевизма, не знала этой проблемы. – Языки учили еще у себя дома и по своей воле.

Так не лучше ли оставить нас с этой маленькой слабостью и ввести второй государственный язык, как то сделал Израиль?

К.У. – Но причем же здесь родство?

В.Ф. – Я не уверен в том, что русификация была бы столь успешной, если бы ее не проводили с таким рвением советские функционеры коренной нации.

Кроме того, существовавший тогда общий порыв к светлому будущему превращал изучение русского в достаточно добровольное дело.

К.У. – Над этим, действительно, стоит подумать. Мощь большевистской демагогии, особенно в сталинскую эпоху, трудно с чем-нибудь сопоставить. Тем более что и началось все с того, что у народа снесли голову, уничтожили интеллигенцию, которая могла бы этому сопротивляться. А лидеры Алаш-Орды были и хранителями всего языкового богатства.

А в отличие от других стран империи у нас интеллигенция была уничтожена почти поголовно. Задумывались ли вы об этом?

В.Ф. – Конечно же. И всякий раз эти мысли приводили в волнение. Я считаю самым страшным грехом большевизма то, что творимый ими беспредел сеял семена межнациональной розни, проросшие сегодня Карабахом и Ферганой, Абхазией и Осетией, Приднестровьем и событиями в Чечне.

К.У. – А может быть, причастны к этому и последние судороги былой имперской политики?

В.Ф. – Может быть… Но только бы нам всем на это не поддаваться. Наверное, и ваши герои могли бы здесь нас чему-нибудь научить?

К.У. – Несомненно. Это ведь была первая цивилизованная оппозиция на востоке империи. Не меньше Ганди они были привержены принципам ненасилия. Не меньше, чем у Ганди, был их авторитет в народе. Только в ходе гражданской войны большевикам удалось, посеяв социальную зависть, отнять их влияние, да и то лишь среди самых невежественных, бестолковых и агрессивных людей.

В.Ф. – Вы имеете в виду будущих функционеров, ответственных за геноцид и русификацию?

К.У. – Валерий, опять мы возвращаемся к символизму истории.

В.Ф. – То есть?

К.У. – Я думаю, у исторического сходства здесь есть еще один компонент. В 1929 г. убили лучших людей народа. В 1932-1933 переморили голодом его половину. И никто не ответил за это. Это внушает печальную мысль о том, что любые эксперименты у нас безнаказанны. А между тем, Алихана Букейхана, Ахмета Байтурсынова и Мыржакыпа Дулатова пытали не только русские чекисты. И голодом руководил не один цареубийца Голощекин.

Во всяком случае, архивные фотографии показывают его в окружении соратников. И отнюдь не все они с европейскими лицами и именами.

И имена их известны. В том числе по названиям улиц, хозяйств, даже академий. Стоят в городах и их памятники. И никто на них не покушается.

В.Ф. – Калилла, как по-вашему, есть ли у лидеров Алаш-Орды духовные преемники?

К.У. – Это вопрос трудный. Из них самих уехал один Мустафа Чокай. Из живущих после их наследником ближайшим был Мухтар Ауэзов. Но, несомненно, он унес в могилу много самых достоверных сведений о своих наставниках, об их идеологии и целях. Сейчас они еще только извлекаются из забвения, а их наследие, идеи и труды постепенно пробивают дорогу.

Но все же что-то сходное я вижу в целях и средствах нашего Президента. Испытывающий со всех сторон давление, подставляемый недобросовестными партнерами, неумелыми, корыстными или двусмысленными толкователями своих шагов и исполнителями вытекающих из них действий, он представляется подчас весьма одиноким. Но я верю в него и надеюсь на большее понимание его усилий и целей, верю в их успех. Мне хотелось бы снять о нем фильм.

В.Ф. – Я думаю, это был бы интересный фильм. Желаю вам творческих удач. С нетерпением жду вашего фильма о Мустафе Чокае и других фильмов, возвращающих народу его историю. И о нашей современности. О многом мы недоговорили. Надеюсь, наш разговор продолжится.

К.У. – Благодарю вас за пожелания. С удовольствием продолжу нашу беседу.

ФИЛАТОВ Беседу вел Валерий


«Вечерняя Алма-Ата» 22 февраля 1996 г.


ВОЗВРАТЯСЬ НА КРУГИ СВОЯ


Жизнь прекрасна непредсказуемостью и… одновременно страшна ею. Особенно в нынешние дни, когда вхождение постсоциалистического Казахстана в рыночную экономику сопровождается драматическими ситуациями. И порой актер вынужден идти в коморохи, художник – лубочные маляры, а ученый – в коробейники…

Несколько месяцев тому назад довелось мне на одном из многочисленных базарчиков повстречать известного кинодокументалиста Халилу Омарова за прилавком. Тут, как говорится, не до расспросов о творческих планах. Отца четверых детей привела сюда далеко не жажда быстрого обогащения, а борьба за существование.

Он поиронизировал над своим положением, я в свою очередь процитировал любимую фразу одного из героев Руссо о том, что «все к лучшему в этом лучшем из миров!». Но встреча оставила на душе тяжелый отпечаток, хотя Халила и не плакался в жилетку. И все-таки приходится привыкать ко всему. Со временем перестаешь удивляться какой-нибудь ситуации и побеспросветнее.

И вот на днях совершенно случайно узнаю от знакомых, что Омаров приступил к съемкам полнометражного документального фильма о Джамбуле Джабаеве, чей 150-летний юбилей со дня рождения будет отмечаться летом нынешнего года. Похоже, удалось-таки всплыть режиссеру правдивых киноповествований о тяжелых годинах нашей истории из чуждого ему обывательского мира. Не скрывая своей радости, поехал к нему домой. Смущало лишь одно обстоятельство – уж о ком, о ком, а о «великане народной поэзии» фильмов снято-переснято было предостаточно. Так что же еще нового можно поведать о знаменитом старце-акыне?

- Просто хочу поведать языком кинематографа о нем, как о человеке непростой, противоречивой и жестокой эпохи, насыщенной страшными трагедиями.

- Ну а что тебя подтолкнуло к этой работе? Тоска по монтажному столу или желание во что бы то ни стало заняться своим делом?

- Лукавить не буду, отчасти и то, и другое. И все же свое творческое кредо менять не собираюсь. Хотя не отрицаю, по съемкам истосковался.

- Чем ты будешь руководствоваться в процессе работы над сценарием, какими принципами?

- Сценарий мне понравился. Кстати, он написан известным жамбыловедом, доктором филологических наук профессором Султаном Садырбаевым. О Джамбуле снято немало фильмов, и все же есть о чем сказать и нового. Многим из нас из школьной программы он памятен как одописец советской эпохи, в хвалебномажорных тонах воспевавший социалистическую новь. Но не будем забывать о том, каким мужеством, бескомпромиссностью отличались его дореволюционные поэмы и стихи, гневно изобличавшие бесчеловечную политику царского колониализма, бесправие и беспросветное житье-бытье простых степняков стонавших от феодально-байской кабалы. В этом ракурсе он вполне под стать таким выдающимся лидерам национально-освободительного движения, как Ахмет Байтурсынов, Миржакып Дулатов, Алихан Букейханов и другим.

- Короче, перед зрителями предстанет образ неординарной личности с ее поисками, ошибками, компромиссами, и во многом эта работа будет перекликаться фильмами, прежде снятыми тобой, - о партии «Алаш», о Миржакыпе Дулатове, Магжане Жумабаеве. А кто составит костяк твоей съемочной группы?

- Несмотря ни на какие злоключения, мы опять в прежнем составе. Кстати, оператор Мустафа Усеров, также являющийся лауреатом премии СМ РК, в бытность мою коробе йником был моим коллегой и в этой довольно неожиданной ипостаси. И вновь, как в «годы золотые», с нами будет работать звукооператор Ирина Завьялова, принимавшая активное участие в работе над всеми нашими фильмами.

- Кто финансирует фильм?

- Правительство нашей страны. И это редкий, но отрадный случай, когда мы не обременены поисками спонсоров в лице фирм и компаний.

- Когда мы увидим его?

- В канун празднования юбилея действительно великого поэта.

Это стало возможным, как и мое возвращение на круги своя, благодаря усилиям нового директора «Казахтелефильма» Мусы Рахманбердиева.