Человек между Царством и Империей: Сб материалов междунар конф. / Ран. Ин-т человека; Под ред. М. С. Киселевой. М., 2003. 527 с.: ил. (Человек в русской культуре). Библиогр в конце ст

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 34

37

Суть коллизии, таким образом, вовсе не в том, что механизмы власти не распространялись на вновь освоенные территории, на окраины. Главное, что при резком расширении территории преж-няя структура власти уже не могла контролировать население да-же в рамках традиционного государственного ядра. Выживание государства зависело от способности создать новую структуру власти, соответствующую новому качеству пространства и способ-ную обеспечить жесткую локализацию населения.

В этом свете понятной становится формула знаменитого ис-торика С.М. Соловьева: “Прикрепление крестьян – это вопль от-чаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении”27.

Впрочем, этот “вопль” выразился в цепи весьма последова-тельных юридических актов и практических мероприятий. Сначала устанавливается единообразный срок переходов крестьян от по-мещика к помещику (“Юрьев день”, а точнее неделя до Юрьева дня осеннего, 26 ноября, и неделя после него28). Затем учрежда-ются “заповедных лета”, когда переходы запрещаются (первый из них – 1581 г.). Затем эта временная мера, будучи многократно по-вторена, фактически становится нормой. Наконец, переходы кре-стьян запрещаются вовсе – закрепление их за тем или иным вот-чинником или помещиком становится нормой де-юре.

Одновременно ужесточается отношение законодателя к холо-пам и кабальным людям. Б.Д. Греков, вслед за Н.П. Павловым-Сильванским, выделяет в истории кабального холопства два пе-риода: первоначальный и после указа 25 апреля 1597 г. Сначала, по Грекову, кабальные люди не были холопами. (“Никаких призна-ков приближения состояния кабалы к полному холопству в XV и значительной части XVI вв. нет”29). До 1597 г., полагал историк, ка-бальные люди были свободными должниками, обязавшимися вза-мен уплаты процентов служить во дворе господина бессрочно, до уплаты долга. Однако закон 1597 г. разрешает служить без крепо-стей только шесть месяцев, по истечении которых человек должен перестать быть добровольным слугой (т.е. наемным человеком и субъектом права). Иными словами, его вынуждают дать на себя служивую кабалу, более того, – с этого момента, с 1597 г., дача на себя служивой кабалы означает превращение в пожизненного хо-лопа30.

Непрерывно ужесточается механизм поиска беглых и увезен-ных другими помещиками крестьян, увеличиваются сроки их воз-вращения – сначала с пяти до десяти, а потом до пятнадцати лет. Наконец, в Уложении 1649 г., утверждается принцип бессрочного возврата беглых или увезенных: “отдавати беглых крестьян и бо-

38

былей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без уроч-ных лет” (ст. 2 гл. XI).

В результате нерегулируемое движение населения по бес-крайним российским просторам существенно ограничивается. С середины XVII в. стихийная миграция лично свободных и “откре-пившихся” людей существует лишь как некий фон инициируемой и регулируемой центром колонизации российского пространства. Торжествует практика, которую тот же С.М. Соловьев назвал “лов-лей и усаживанием”31.

Тем не менее юридические и административные меры первой половины XVII в. сопас не уничтожают. Он сохраняется – можно предположить, как своего рода рудимент практик докрепостниче-ских, далекий отзвук тех времен, когда крестьянин имел право “от-каза”, перехода от одного хозяина к другому (и предшествующей эпохи, когда крестьянин был связан определенными условиями, но не конкретными датами перехода), а кабальный человек мог вы-платить лежащий на нем долг и легально уйти от хозяина. (При этом, разумеется, нельзя забывать, что сопас – практика прежде всего холопская, а не крестьянская, а на холопов, как известно, право “отказа” никогда не распространялось.) Еще точнее, сопас – это рудимент ситуации “до 1597 г.”, т.е. упраздненных (хотя, веро-ятно, не столь доступных кабальным людям), но все же когда-то легитимных практик выхода из холопского состояния (наличие поч-ти неизбежной при побеге, а порой и при возвращении фигуры подговорщика, определяющего для беглого новую точку его пре-бывания в пространстве власти, тому свидетельство).

С определенными основаниями сопас можно рассматривать как преодоление стихийного (и следовательно абсолютно нелеги-тимного) начала. Действительно, обычная для XVI в. практика, ко-гда заинтересованный в переходе кабального человека хозяин уп-лачивал его долг прежнему господину (и брал с него кабальную запись на ту же сумму), сменяется ситуацией самовольного ухода, причем ухода со сносом, при которой прежний хозяин не только не получал компенсации выданного некогда долга, но и терял часть своего собственного добра.

Подговорщики, агенты неких субъектов власти, действующие против системы власти во имя отдельных ее носителей, провоци-руют эту стихийность.

И в этой ситуации сопас, являясь признанием законности прав первого хозяина и некоей незыблемости установленной системы отношений власти, может рассматриваться как акт, восстанавли-вающий статус-кво и укрепляющий систему власти как таковую.

Так или иначе определенная инерция свободы (конечно, отно-сительной) перемещения в пространстве и распоряжения собой и

39

своей рабочей силой сохраняется и в период, когда сами эти прак-тики перемещения перестают быть легитимными (феномен сопаса тому свидетельство), хотя, под воздействием вышеизложенных трансформаций власти, постепенно затухает.

Несостоявшийся конфликт государства и власти

Очень важным для понимания того, как функционировала до-имперская машина власти, представляется факт наличия двух ти-пов зависимых людей на Руси: крестьян и холопов32. Крестьянин прикреплен к земле, которой, в свою очередь, владеет тот или иной землевладелец (вотчинник, помещик, монастырь, государст-во). Холоп находится в зависимости от конкретного человека. По-этому когда земли переходят из рук в руки, крестьяне, “сидящие” на этой земле, также меняют своих владельцев. Холопы же, при-надлежащие определенному хозяину, из рук в руки не переходят; более того, на Руси существовала традиция, когда по смерти хо-зяина согласного его духовной холопы, дворовые люди (или значи-тельная их часть) отпускались на волю (часто превращаясь после этого в зависимых крестьян).

В контексте нашего сюжета, однако, главное то, что холоп не платит налогов, податей, дани – и в этом смысле он не является подданным.

Фискальные интересы государства заставляют его сопротив-ляться неконтролируемому похолоплению населения, т.е., в одной, социально-экономической, логике, противостоять экономическим амбициям вотчинников и помещиков, а в нашей логике, логике ста-новления определенного рода технологической машины, машины власти, – противостоять предельному ужесточению властных тех-нологий. Так, закон 11 октября 1555 г. о добровольной службе за-прещал холопить наемных слуг и кроме того, пресекал попытки использовать ложные обвинения в сносе как повод для похолоп-ления – эта норма, кстати, сто лет спустя почти дословно была воспроизведена в Уложении 1649 г. (см. ст.17 гл. XX). В 1556 г. ус-танавливается обязательность отпуска пленных по смерти их дер-жателя-господина, в 1558 г. назначается смертная казнь и госпо-дину и чиновнику, составившим подложную крепость на вольного человека, а указ 15 октября 1560 г. запрещал должникам идти в холопы даже при их собственном желании33.

Не случайно и в Уложении 1649 г., отразившем итоги нового витка закрепощения, ситуацию после великого запустения и Сму-ты, содержится нечто, в однолинейную логику закрепощения или, используя принятую автором терминологию, превращения локали-

40

зации в глобальную, всеобъемлющую макротехнологию не укла-дывающееся. Уложение фиксирует амбиции власти, легитимирует практики закрепощения – но одновременно ограничивает экспан-сию власти, создает противовесы, хотя и не равноценные, главно-му вектору ее развития.

Уложение ограничило практику кабаления людей. Сплошь и рядом работник вынужден был брать заем, ссуду под заклад соб-ственной свободы, давая обязательство жить за данным помещи-ком “неподвижно”, “прочно”, “безвыходно”. Это был самый распро-страненный способ закрепления-закрепощения – и в то же время чрезвычайно невыгодный для государства, поскольку закладчики стали присваивать себе холопью льготу, освобождение от тягла, т.е. от податей и повинностей. Государство утрачивало налогопла-тельщика. Конечно, в жестоком XVII в. никого не волновали такие абстракции, как свобода личности. Поворотить закладчиков в тягло – вот что было целью законодателя. И это, несомненно, бы-ло отстаиванием государственного интереса, противостоящего эгоизму власти.

Кроме того, внешнеполитические интересы государства, нали-чие протяженных и слабоукрепленных границ, часто заставляли его сквозь пальцы смотреть на отток активного населения, в их числе изрядного количества беглого люда к границам, в частности, на защищавшие рубежи государства на юге, юго-западе и юго-востоке так называемые засечные черты; на протяжении извест-ного периода времени государство стремилось не столько изло-вить и вернуть беглых, сколько превратить их в служивых людей и употребить для охраны государственных рубежей34.

Однако логика власти, логика закрепощения оказалась силь-нее, и во второй половине XVII в. стало очевидным, что суды сплошь и рядом нарушают нормы Уложения. Зависимый человек удерживается как угодно – и в соответствии с установившейся де-сятилетиями традицией (“старина”), и в соответствии с юридиче-ским оформлением (“запись”). Важна способность человека силь-ного удержать человека слабого, малого – пусть это происходит даже с отклонением от закона. По глубокому замечанию А.И. Яков-лева, некоторые приказные дьяки, решавшие дела вразрез с бук-вой и духом Уложения 1649 г., смотрели вперед, предвосхищая ситуацию конца XVII или даже начала XVIII в., петровского време-ни, когда все виды различий между холопами различных разрядов исчезли и слились в понятии крепостного35.

Более того, власть выстраивает общество так, что индивид вынужден стремиться не к личной свободе, а к несвободе. Скажем, ограничение закладничества вызвало серьезное недовольство на-селения, вплоть до угрозы бунта, и это не было патологией рабско-

41

го сознания. Просто закрепощение часто было условием выжива-ния – чтобы выжить, надо было найти защитника.

Так уж начиная с монгольских времен устроена Россия – логи-ка власти неодолима и подминает под себя все иные логики. Власть здесь всегда была гипертрофирована, всегда ставила себя выше государственного начала, экономики, права и тому подобных вещей, что мы в полной мере ощущаем и сегодня, в начале нового века и тысячелетия.

В конечном счете наметившееся противостояние государства и власти, так и не развернувшись в полном объеме, завершилось компромиссом. Холопы были уравнены в статусе с крепостными и стали податным слоем. В этом смысле фискальные потребности государства были удовлетворены. В то же время агенты власти получили возможность полного и неограниченного закрепощения, кабаления зависимых людей, то есть потенциал властных техноло-гий развернулся по максимуму.

Ужесточение техноструктуры

Но власть в течение последнего предымперского столетия преодолела не только сопротивление государственного интереса, но дефекты в своем собственном устроении.

Широко распространенная (и уже упоминавшаяся выше) прак-тика “перезывов”, когда одни земле- и холоповладельцы стимули-руют и провоцируют побеги зависимых людей от других земле- и холоповладельцев, несомненно, разрушала существующую, не-разрывно связанную с локализацией, структуру российской власти. В каком-то смысле ситуацию кругового, причем нелегитимного движения холопов от одного хозяина к другому можно сравнить с существовавшей в Киевской Руси практикой непрерывного пере-мещения князей с одного княжеского стола на другой, более пре-стижный и доходный. Как заметил еще С.М. Соловьев, в период княжеских усобиц и борьбы за великокняжеский стол в Киеве “пре-делы ни одной волости, ни одного княжества не увеличивались, по крайней мере, приметно, на счет других, потому что князю не было выгоды увеличивать волость, которой он был только временным владельцем”36. Подобная практика, отражавшая эгоизм и ограни-ченность власти, несомненно, носила антигосударственный харак-тер; сама же ситуация была одним из первых в российской истории масштабных проявлений конфликта интересов государства и власти.

Поэтому вполне логично, что ограничиваются возможности перезыва зависимых людей и приема беглых. Между прочим, В.О. Ключевский считал, что к концу XVI в. крестьянин уже не имел

42

реальных возможностей воспользоваться правом перехода, и вве-дение “заповедных лет” было не отменой права крестьянского “вы-хода”, а ограничением широкомасштабного и практически некон-тролируемого своза крестьян крупными землевладельцами и их приказчиками37. Таким образом, если принять этот вывод знамени-того историка, можно констатировать, что по крайней мере с конца XVI в. ужесточение структуры власти идет параллельно с процес-сом ее саморегулирования и ликвидации разрушительных для тех-ноструктуры властных технологий. Так или иначе, но с 1664 г. при-казчики черносошных волостей и дворцовых сел, непосредственно виновные в приеме беглых, подлежали наказанию кнутом, а с по-мещиков и вотчинников, виновных в приеме беглых, помимо штрафа (зажилых денег), предусмотренного Уложением, предпи-сывалось взыскивать за каждого принятого беглого крестьянина (человека) по одному наддаточному крестьянину, а за принятого после указа – четырех наддаточных крестьян38.

Вообще, история свидетельствует о том, что монголоморфная власть может выживать только при условии ее непрерывного са-мовозрастания, экспансии, полного развертывания всех ее потен-ций. На Руси, где власть, опять-таки в силу ее монгольского гене-зиса, была “старше” государства, такого рода возможность выжи-вания и развертывания власти была реальна и, к сожалению, осуществилась. На протяжении всего XVII в., и особенно после принятия Соборного уложения 1649 г. власть, как уже было отме-чено выше, непрерывно “поглощает” пространство и фиксирует статус человека как принадлежности, придатка этого пространства. Технологическая структура становится все более жесткой, в ос-новном за счет совершенствования и ужесточения практик локали-зации индивидов в пространстве власти.

Не только отменяются юридически урочные годы сыска бег-лых, и сыск становится бессрочным (это закреплено еще в Собор-ном уложении 1649 г.) – создается государственно организованный и массовый сыск беглых и соответствующий аппарат (Приказ сыск-ных дел и сыскные приказы в уездах), на места посылаются специ-альные сыщики, назначавшиеся из дворян. Сыщики в свою оче-редь получают у воевод стрельцов и отставных дворян для поимки беглых.

Наказуемым становится сам факт побега39. В конце 60-х годов XVII в. урезается право самостоятельного вотчинного суда, пожа-лованное царем крупным землевладельцам. Согласно Уложению 1649 г., это право не распространялось лишь на татиные, разбой-ные дела и политические дела. Указ 1667 г. уравнивал юридиче-скую природу дел о беглых с татиными и разбойничьими делами и отдавал их расследование в руки одних и тех же, государевых лю-

43

дей. Соответственно, сыск беглых перестает рассматриваться властью как дело частное, гражданско-правовое, и становится де-лом государственным.

Во второй половине XVII в. принимаются меры для профилак-тики побегов, в частности, усиливается внутривотчинный контроль, прорабатываются процедуры возврата беглых крестьян и холопов. В 1678 г. проводится подворная перепись населения – переписные книги становятся источником при составлении многих крепостных актов.

Наряду с тщательной разработкой и ужесточением набора санкций за прием и держание беглых, принимаются и экономиче-ские меры, делающие прием холопов делом не столь выгодным и привлекательным, как ранее. В частности, в результате подворного обложения после составления переписных книг 1678 г. на значи-тельную часть холопства было распространено государево тягло40. Прием беглых холопов перестал быть присвоением необлагаемой податями по закону рабочей силы. Введение же в петровское вре-мя подушной подати окончательно уравняло холопов (“дворовых и деловых людей”) и крепостных крестьян и фактически означало ликвидацию холопства как специфического сословия феодальной России.

Иными словами, миссия полномасштабного осуществления локализации как базовой для российского пространства технологии власти (включая право наказания за нарушение правил локализа-ции) смещается из микрокосмов и локальных пространств власти в макропространство. Или, можно сказать, локализация становится в полной мере макротехнологией власти.

В связи с этим, феномен сопаса если не исчезает вовсе, то во всяком случае перестает существовать как социально значимое – и, в каком-то смысле, знаковое – явление.

Сопас как явление переходной эпохи.

Некоторые выводы

Сопас, с точки зрения технологий власти, явление неодно-значное, двойственное, отражающее именно переходный момент в истории России, становление всеобъемлющей системы крепостно-го права или, в других терминах, механизма тотальной локализа-ции в контексте перехода от царства к империи – и в то же время несформированность в полной мере крепостнических отношений, наличие не-имперских компонентов в социальной структуре обще-ства (в частности, не облагаемого податями низшего сословия хо-лопов) и не-имперских спецификаций в государстве.

44

С одной стороны, сопас – это симптом того, что территория в значительной степени уже стратифицирована властью, и свободы (прежде всего, свободы передвижения) на этом пространстве нет (или ее становится все меньше), и искать ее нет смысла. Поэтому бегство холопа в XVII в. – это не попытка вырваться на свободу и стряхнуть с себя бремя личной зависимости, а весьма рациональ-ная попытка смены хозяина, обусловленная весьма понятными житейскими, в основе своей экономическими, причинами.

Вместе с тем сопас предполагает определенную свободу дей-ствия как беглого зависимого человека, так и хозяина. Это касает-ся как возможностей бегства, так и возможностей приема беглых, как обязательности/необязательности наказания, так и жестко-сти/мягкости такового. Сопас предполагает определенную – хотя, после 1597 г., очевидно, уже иллегальную – свободу выбора для зависимого человека, во всяком случае, в отношении субъекта и конкретных форм зависимости.

Констатируя наличие такого рода свободы, отметим, что была бы непозволительной модернизацией и, более того, идеологиза-цией проблематики противоположная расстановка акцентов – рас-смотрение сопаса в качестве добровольного отказа от свободы, выбора в пользу рабства и т.д. Конечно, у нового хозяина беглый холоп мог найти менее жесткую систему зависимости. В частности, он мог стать “добровольным холопом”, т.е. работать у своих хозяев без оформления через документ, в качестве вольного слуги. Бег-лый человек мог стать какого-либо рода наймитом, то есть челове-ком, работающим за плату на тех или иных, более или менее вы-годных для себя условиях41. Судя по документам, в XVII в., по-следнем веке русского Царства, этот слой еще существовал. Но в равной мере беглый холоп мог ухудшить свое положение: новый хозяин, как правило, стремился взять от него кабальную запись. И если холоп бежал от хозяина, с которым он был связан лишь прин-ципом старины, это было очевидным ухудшением статуса.

Сопас – очень своеобразная (и имевшая довольно краткое ис-торическое существование) примета времени, отделившего рус-ский мир, представляющий собой совокупность однотипных микро-социумов, микрокосмов власти, и систему, где эти микросоциумы уже очевидным образом встроены в стратифицированное при по-мощи достаточно жестких технологий макропространство. В этом смысле феномен сопаса весьма интересен для анализа и понима-ния российского пространства власти, т.е. территории, стратифи-цированной при помощи определенной системы властных техно-логий. Причем сопас – это материализация власти несколько пат-риархального типа, предполагающей определенный симбиоз между господином и холопом. Возможность сопаса в переходный,

45 предымперский период российской истории как бы уравновешива-ет техники принудительного возврата беглых, нарастающие эле-менты будущей имперской техноструктуры, которая оплетает, опу-тывает, подчиняет себе Московскую Русь, становящуюся Россий-ской империей. 1 Используя понятия “технологическая структура”, “технологии власти”, автор исхо-дит из того, что власть не существует вне и помимо технологий власти; более того, эти технологии и есть власть. В этом отношении его точка зрения совпадает с пози-цией В.А. Подороги, справедливо подчеркивающего, что технологии власти есть механизм, приводящий в действие саму власть: власть не определяется целями, лежащими вне ее, за рамками стратегии ее самосохранения и распространения в пространстве и времени, и становится властью только благодаря использованию технологических средств, которые она сама вырабатывает. 2 Так, нет слова “сопас” в 17-томном “Словаре современного русского языка”, в котором после “сопа” (озерная речная рыба) сразу следует “сопатка”. 3 См. Яковлев А. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. Том I. М.-Л., 1943, с. 201–202. ““Кабала” – татарское слово и значит заемная расписка” (Греков Б.Д. Краткий очерк истории русского крестьянства. М., 1958, с.178). 4 См. Яковлев А. Указ. соч., с. 202. 5 См. там же. 6 См. там же. 7 См. там же, с.119–120. 8 См. там же, с.171. 9 Там же, с.188. 10 Разумеется, рухлядь в данном контексте – это не старые, сломанные, вышедшие из употребления ненужные вещи (в этом значении слово используется в современ-ном русском языке), а, скорее, некий собирательный термин для различных необ-ходимых в хозяйстве вещей (в судебных документах, кстати, говорится о “золотой и серебряной рухляди”. В таковом значении это слово используется и Соборном уло-жении 1649 г. 11 См. Яковлев А. Указ. соч., с. 208. 12 Там же, с.175. 13 Там же, с.178. 14 Там же, с.157. 15 Там же, с. 206. 16 Там же, с.172. 17 Там же, с.170–171. 18 Там же, с.174. 19 Там же, с.158. 20 Там же, с. 323. 21 Там же, с.174. 22 В XVI в., когда практика ухода крестьянина от своего хозяина по закону об “отка-зе” была легальной, подобного рода вербовщики (крестьян, не холопов, поскольку право “отказа” на холопов не распространялась) именовались отказчиками, а сами уходящие крестьяне – отказывающимися. 23 См. Яковлев А. Указ. соч., с.35, 57–82, в особенности с.66, 68, 82. 24 См. там же, с.127. В делопроизводстве XVII в. мы встречаем еще отдельные слу-чаи, когда принадлежность холопа тому или иному хозяину определялась посред-ством жеребьевки или крестного целования (см. там же, с.127 и 178). 25 Подробнее об этом см.: Королев С.А. Конфликт колонизаций. Российская власть и становление независимых социальных пространств. М., 2001. 46 26 Рожков Н.А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. М., 1899, с. 305. 27 Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом. М., 1984, с. 23. 28 До того время выхода, как и условиях выхода крестьян, были в разных местах не одинаковы: Юрьев день весенний, Юрьев день осенний, Николин день, Филиппов день, Рождество Христово, Спасов день, Дмитров день, Святая неделя, Семенов день, Покров и др. (см. Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. М., 1946, с. 640). 29 Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века, с. 664. 30 А.И. Яковлев также отмечает, что указ 25/4 1597 г. “спешит воспретить ликвида-цию зависимости по служивой кабале путем уплаты долга” и разрешил перевод кабальных холопов в полные (Яковлев А. Указ. соч., с. 50). 31 Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом, с. 25. 32 Показательно, что в работах историков и юристов прошлого века крестьяне и холопы обычно рассматривались как два различных сословия (см., напр.: Каве-лин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989, с. 56). 33 См. Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века, с. 577. 34 Подробнее см.: История крестьянства России до 1917 г. Т. 3. М., 1993, с.124–135. Сюда же: “А от кого збежат кабалные и иные крепостные девки, и вдовы, и кресть-янския дочери, и выйдут замуж Украйнных городов за служилых людей, и за тех дворовых беглых вдов и девок на тех людех, за кого они замужь выдут, имать вы-воду за вдову, и за девку по пятидесять рублев за человека, а за крестьянскую дочь девку, или вдову по десяти рублев” (ст. 27 гл. XX Соборного уложения 1649 г.) 35 См.: Яковлев А. Указ. соч., с.99. 36 Соловьев С.М. Сочинения в 18 кн. Кн. I. Россия с древнейших времен. Тт. 1–2. М., 1988, с. 512. 37 См.: Ключевский В.О. Соч., т.2. М., 1957, с. 314–326. 38 Подробнее см., напр.: История крестьянства России до 1917 г. Т. 3, с. 27–29. 39 В.О. Ключевский констатирует, что впервые попытался вывести побеги из облас-ти гражданских правонарушений, преследуемых по частному почину потерпевшего, и превратить их в уголовное преступление еще указ 9 марта 1607 г. По этому указу розыск и возврат беглых крестьян независимо от исков землевладельцев возлагал-ся на областную администрацию; в то же время указ признавал личное, а не позе-мельное прикрепление крестьян. Но указ этот не действовал в полной мере, по-скольку, как пишет историк, “он затягивал узел обязательных отношений крестьян к господам, когда колебались все основы государственного порядка” (Ключев-ский В.О. Соч., т. 2, с. 325). 40 Подробнее см.: История крестьянства России до 1917 г. Т. 3, с. 34–36. 41 Подробнее см.: Греков Б.Д. Краткий очерк истории русского крестьянства, с.162–166. “Проживая в новых условиях без кабалы, холоп, несмотря на положение бегло-го, в своем гражданском состоянии несколько выигрывает” (Яковлев А. Указ. соч., с. 201).

47

КОНЕЦ «ТРЕТЬЕГО РИМА» И УТВЕРЖДЕНИЕ

ИМПЕРСКОГО САМОСОЗНАНИЯ

НАКАНУНЕ КРУШЕНИЯ МОСКОВСКОГО ЦАРСТВА

А.П. Богданов

Москва

История и культура Рима наложили глубокий отпечаток на развитие мира. Античные корни питали и питают многие явления позднейшей истории человечества. Никого не удивляет, например, что один из величайших русских композиторов – Николай Андрее-вич Римский-Корсаков – носил фамилию «Римский». Римские-Корсаковы, среди которых с XVII в. было несколько крупных компо-зиторов, не просто вели свой род из Рима. Они считали себя род-ственниками многих римских знаменитостей, начиная со славных консулов Фабиев. Это любопытно, но еще интереснее, что закон-ное признание римского происхождения Корсаковых было тесно связано с официальной кончиной теории «Москва – Третий Рим» в период преобразований царя Федора Алексеевича (1676–1682), старшего брата Петра I.

Историко-политические концепции не живут вечно. Они соз-даются, функционируют и отмирают, либо совершают качествен-ный скачок и превращаются в новые, более приспособленные к изменившимся условиям, привлекательные и функциональные. Кончина политической теории столь же важна для ее понимания, как зарождение. Только так мы можем определить, для какого об-щественного организма она была естественной. Зарождение и первоначальное развитие теории «Москва – третий Рим» вызвало немалый интерес ученых1. А вот как функционировала эта теория, став государственной, каково было ее практическое значение и, в особенности, что с ней стало?

В Петербургский период теория уже отсутствует в официаль-ной практике. Но это не значит, что конец официального признания Москвы как Третьего и последнего Рима связан с реформами «пьяного сифилитика» (Л.Н. Толстой)2. Строительство крепостни-ческого военно-полицейского государства Петром3 лишь закрывает от глаз историков более энергичные и прогрессивные преобразо-вания, проводившиеся царем Федором Алексеевичем. Царствова-ние старшего брата Петра оставалось в исторической науке белым пятном4 именно потому, что отразило реальную возможность ино-го, чем тоталитарный, пути развития России.

Более двухсот лет историки доказывают, что во второй поло-вине XVII в. во многих областях жизни нашей страны накопились изменения, требовавшие качественных преобразований. Нельзя не согласиться с тем, что общество и государство находились в кри-

48зисе:

достаточно вспомнить городские восстания, бунт Степана Разина и Раскол Церкви. Для подобных случаев человечество изо-брело два выхода: революцию и контрреволюцию. Радикальные изменения не обязательно должны быть кровавыми: пример дают научные и технологические революции. В социальном плане оче-видна легкость преобразований, дающих реальную выгоду актив-ным представителям основных сословий. В этом, собственно, и состоял смысл настойчиво употреблявшихся в указах царя Федора понятий «общая польза» или «всенародная польза», замененных в указах Петра «пользой государственной».

В нашем случае историческая наука сознательно забыла, что преобразования могли быть с положительным или отрицательным знаком. Так, социальный кризис можно было снять, подняв обще-ственную организацию на новую ступень развития или насильст-венно вернув ее на более низкую стадию. При последнем варианте было возможно и необходимо укрепить государственный аппарат за счет прогрессивных преобразований в узких и изолированных от народа областях управления, военного дела, науки и техники.

Задачей исторической науки в тоталитарном государстве было обосновать необходимость и незыблемость именно таких преобра-зований. Этот опыт особенно интересен, поскольку в информаци-онном обществе заказ на пропаганду подобной анизотропной, т. е. однонаправленной псевдоистории резко возрастает. А изощрен-ный механизм реализации этого оплаченного заказа оставляет ма-ло шансов на проведение и тем более распространение результа-тов объективных исторических исследований. Однако я убежден, что помимо отрабатывающих жалование и гранты «научных со-трудников» на Руси всегда будут существовать движимые чистым любопытством ученые историки. И – что не менее важно – их чита-тели, заинтересованные в установлении истины и самозащите от массированной лжи.

Какая бы концепция не восторжествовала в «модернизиро-ванной» России наших дней, ее параметры можно предсказать оп-ределенно. В социальном плане она будет орудием стаи «научных сотрудников» для оправдания своего неведения и подавления на-стоящих ученых. В идейном – поднимет на щит концепцию петров-ских преобразований «сверху» для обоснования идеала насильст-венного «просвещения» страны узким кругом лиц с целью ее ог-рабления на деле и «модернизации» на словах. В культурном плане будет, подобно петровской империи и всякой диктатуре, от-рицать традицию, стараться «порвать связь времен». Наконец, бу-дущая господствующая концепция будет иметь характерные при-знаки историографической легенды. Последнюю можно опреде-

49

лить как общепризнанное умственное настроение, игнорирующее общеизвестные факты.

Бурные изменения в русском обществе при царе Федоре ни-коим образом не укладываются в легендарное представление о робких «предшественниках» Петра5. За 6 лет, с начала 1676 по на-чало 1682 года, прошла перестройка всей системы государствен-ного управления, финансов и армии. Был чуть не вдвое расширен кодекс законов, усовершенствован гражданский и уголовный суд. К концу царствования Федора важную роль в реформах стало играть народное представительство.

Была отменена старая система производства в чины по родо-витости и разработана новая система государственных чинов. Царь начал осуществлять радикальную церковную реформу, осно-вал свободную от духовной цензуры типографию и латинское учи-лище, утвердил проект административно, юридически и финансово автономного университета для представителей всех сословий. Разработанная при царе Федоре система общественного призре-ния подразумевала создание сети высших естественных и про-фессиональных технических училищ.

Несмотря на тяжелую войну с Турцией и Крымом6, в России успешно развивались промышленность и торговля, основанные на наемном труде. Благодаря льготным государственным кредитам домовладельцам в одном Москве было построено около 10 тыс. каменных зданий. Царь лично способствовал развитию строитель-ства и коннозаводства. На казенных мануфактурах были созданы образцы самых совершенных вооружений. В области международ-ных отношений была заложена основа создания Священной лиги христианских стран для совместного отражения османской агрес-сии в Европе.

Ориентация реформ царя Федора на Запад может быть объ-яснена схоластическим образованием, полученным государем от Симеона Полоцкого, выпускника Киево-Могилянской коллегии и Виленской иезуитской академии. Однако обращает на себя внима-ние готовность общества принять полезные инновации. Даже указ об отмене древней долгополой одежды и введении европей-ского «служилого платья» для мужчин и женщин вызвал одобри-тельные комментарии летописцев.

Общество легко восприняло такие очевидные новшества, как стиль барокко в архитектуре, перспективную живопись, партесные концерты и европейские линейные ноты в музыке. Церковь при Федоре Алексеевиче усвоила публичную проповедь, а царский двор – стихотворные речи, без которых не обходилось уже ни одно крупное мероприятие.

50«

Красотой и полезностью вещей человек веселится!» – так сформулировал придворный поэт основной эстетический принцип7. Понятия «польза», «выгода», пронизывали все общественное соз-нание, начиная с государственной идеологии. В указах царя Федо-ра ссылки на божественное провидение заменяются подробным объяснением выгоды нововведений, прежде всего выгоды эконо-мической.

С помощью экономических рычагов царь провел даже массо-вую христианизацию местной знати на востоке страны, среди му-сульман и язычников. Использование силы (основного рычага феодальной контрреволюции) было ориентировано на внешних неприятелей; военно-окружная реформа 1679 г. укрепила армию, но ослабила ее карательные возможности.

Возведя в ранг основной государственной идеи понятие «все-народной пользы», царь Федор должен был полагаться на разум своих подданных, на их способность оценивать выгоду. Поэтому просвещение, система народного образования были в глазах царя необходимым условием развития России. С помощью просвеще-ния и лучшего управления он надеялся даже преодолеть раскол Церкви, отказываясь использовать массовые репрессии, как этого требовали архиереи.

Речь шла об общеевропейском просвещении, основанном на античной традиции и начинающемся с изучения классических язы-ков – греческого и латинского8. Царь Федор и его единомышленни-ки имели в виду приобщение России ко всей системе европейских знаний. Они отвергали использование одних только результатов, практических выводов различных наук, как спешил сделать Петр. Это относилось и к западным специалистам: при Федоре их при-глашалось очень много, но не для безоглядной замены русских мастеров, а для знакомства с новейшим опытом и использования того, что оказывалось лучше старого.

Этот подход царя Федора и его единомышленников отчетливо проявился в проекте создания книги по истории России с древней-ших времен. Проект появился в конце царствования и не успел осуществиться. Сохранились только общие идеи, записанные од-ним из приближенных царя. Федор Алексеевич не был удовлетво-рен русскими сочинениями и желал иметь книгу, соответствующую всем требованиям западной исторической науки. Однако рассуж-дения о месте истории в познании, о задачах и методах историка опирались в ней исключительно на античную традицию.

Сохранившийся проект9 излагает четкую систему взглядов, вынесенных из трудов греков: Аристотеля и Платона, Геродота и Фукидида, комментариев к Гомеру, – и римлян: Полибия, Дионисия Геликарнасского и Тацита. Характерно отсутствие церковных авто-

51

ритетов. Из современной литературы автор проекта счёл возмож-ным взять только учение о четырех монархиях, как проверенное и подтвержденное всеми историками. Оно говорило о последова-тельной смене известных по источникам древних «царств»: биб-лейского Израильского, Ассиро-вавилонского и Персидского, элли-нистической империи Александра Македонского и Римской импе-рии с Византией.

Учение не подразумевало преемственности между «царства-ми» и полностью отрицало возможность использования теории «Третьего Рима». Но отказ от теории был обусловлен не заимст-вованием нового учения, а существенными изменениями русского исторического сознания и исторического знания. Прежде всего, русским людям уже не было необходимости искать внешние осно-вы своей государственности.

Россия представляла собой самодостаточное государство с положительным торговым балансом, признанное на международ-ной арене как мировая держава – в ранге империи. Внутри страны шло ускоренное развитие, позволявшее надеяться на преодоление технического и научного отставания от весьма немногих более пе-редовых, но менее сильных стран Западной и Центральной Евро-пы10. Извне государству более не грозила смертельная опасность – речь могла идти только о более или менее выгодных условиях русской экспансии11.

Мощи государства соответствовало самосознание граждан новой мировой державы, которые поголовно, включая крепостных крестьян, приносили присягу новому царю (ее отменил Петр, пове-лев, чтобы за рабов приносил присягу помещик). Федор Алексее-вич был уверен, что научную историю России напишет только рус-ский, – так же, как русские будут преподавать в Московском уни-верситете и производить все товары, которые еще приходится ввозить с Запада. Царь не сомневался, что историческая книга принесет пользу ученым всех народов, поскольку будет написана лучше, чем это сделал бы иностранец12.

Поддерживая строгие требования античных авторов к досто-верности изложения, Федор Алексеевич признавал необходимость учитывать общее мнение народа о своей истории. А мнения быто-вали весьма смелые13, особенно о происхождении славян и их го-сударственности14.

Наиболее популярным в царствование Федора стало «Сказа-ние о начале Руси». Согласно ему «великий град Славенск» – сто-лица древних славян – был построен намного раньше Рима. Сла-вяне имели государство еще до Моисея, когда будущие израиль-тяне пребывали в дикости и пасли стада. Сам Александр Македонский испугался впоследствии русских князей и написал к

52ним «

златопернатыми буквами» жалованную грамоту на все земли севернее его империи. «Сказание», долго бытовавшее в отдель-ных рукописях, в 1670-е гг. было трижды опубликовано в первом печатном учебнике русской истории – «Синопсисе» – и вошло в крупнейшие русские летописные своды.

Составляли «Сказание» новгородцы (прослеживаются и его западнославянские корни), но москвичи не отстали и создали не-сколько вариантов легенды «О начале града Москвы, како сперва начался». Согласно ей Московское государство было основано внуком Ноя Мосохом, владевшим землями от Черного моря до вер-ховьев Дона и Волги. Позже, в поисках приключений, Мосох ушел на запад и заселил Италию. Древние итальянцы-этруски по проис-хождению наши братья-москвичи, только за отдаленностью места язык у них испортился – гласит легенда (к тому же дети больше усваивают язык от матери,– рассудительно заметил книжник XVII в., подразумевая, что Мосох по обыкновению странствовал с ком-панией добрых молодцев).

Бытовала при Московском дворе и такая мысль: само назва-ние «Россия» отражает событие Великого столпотворения, когда Бог смешал языки и «рассеял» народы по земле. Поэтому цари всея России по праву есть государи «по всей земле всех людей», попросту говоря, «всей Вселенной государи и самодержцы». Им остается только реально расширить свое царство «до концов Все-ленной». Такое рассуждение не было исключительным достоянием историков и публицистов.

Богоизбранным государем «всей Вселенной», «единым под-солнечным христианским царем» заставил называть себя Борис Годунов. О праве московского царя на Вселенную было заявлено в торжественной «Молитве патриарха Филарета» при его восшест-вии на святой престол (1619). Эта молитва получила высшее офи-циальное признание при коронации его сына Алексея (1645).

На обладание Вселенной, как она представлялась в XVII в., нельзя было претендовать только со ссылкой на Римское и Визан-тийское наследство. В этом убедился уже царь Алексей Михайло-вич. При его коронации теория «Москва – Третий Рим» была реа-лизована наиболее полно. По тщательно продуманному сценарию царь и патриарх дружно ссылались на наследие Мономаха – Вто-рой Рим, и притязали на Рим Первый, откуда, «изыде великих го-сударей российских корень… от Августа кесаря, обладавшего всей Вселенной».

Вселенной, как было известно современникам, Август не об-ладал. К 1660-м гг. Алексей познал, что обладать ею, сокрушая всех хотящих войны силой оружия, и русский царь не сможет. А тут еще староверы смутили народ мыслью, что Москва нехороший

53

Третий Рим – царство Антихриста15. Очевидный изъян в держав-ной идеологии ликвидировал царь Федор Алексеевич.

При его коронации в начале 1676 г. России и миру было объ-явлено, что принцип прямого наследования – второстепенное обоснование царской власти. Царь Федор короновался, прежде всего, по церковному закону16, как единственный во вселенной православный государь, и лишь затем – «по обычаю древних ца-рей и великий князей российских»17. Новая формула сакрализации царской власти повторялась при коронации Федора трижды, а че-рез несколько лет, при венчании его младших братьев Ивана и Петра – 5 раз!

Российское самодержавное царство в высшей степени офи-циально стало единственным в мире православным самодержав-ным царством. Идеологическое обоснование власти московских царей было приведено в соответствие с державным статусом России.

Православие в сочетании с самодержавием, «царством», – давало полное право претендовать на обладание всем человече-ством в предсказанном едином Царстве Христа. В конце XVII в. подобного не могла заявить о себе ни одна западная держава, а мусульманский мир был счастливо расколот. Россия получила, та-ким образом, самую сильную из мыслимых концепций.

В отличие от идеи римско-византийского наследия, новая кон-цепция подразумевала распространение власти до пределов Все-ленной благодаря духовному превосходству Российского право-славного самодержавного царства. Непримиримейший поборник войны с Османской империей говорил перед полками: «О чудо предивное и образ, еже воевати тако, никогда слышанный! Воюете не того деля, дабы смерти предали побежденного, но к животу, се есть приносити его ко благочестию истиннаго света, просвещаю-щаго всякого человека, грядущаго в мире. Не яко его во узилище предати, но во еже свободити его от страшныя вериги адовы»18.

Византийское наследство временами использовалось публи-цистами; политиками оно могло упоминаться в тактических сооб-ражениях, например, в переговорах о целях Священной лиги19. Но уподоблять Москву Константинополю или Риму правительство и его публицисты больше не желали – тем более что это с успехом делали в народе вожди староверов, предрекавшие Царству Анти-христа разложение и гибель.

В области исторического знания теория «Третьего Рима» не выдерживала критики из-за своей отвлеченности от причинно-следственных связей. Без них, считал царь Федор вслед за Поли-бием, история становилась басней. Царь желал видеть написан-ную русскими учеными историю критической и прагматической,

54

описывающей достоверные события в их связях и последователь-ности. Но не было ли это желание оторванным от возможностей русских авторов, особенно когда речь шла об античности?

Нет – это доказывается, в частности, происхождением фами-лии великого русского композитора, с которого я начал рассказ. Официальному закреплению за Корсаковыми фамилии Римских способствовало сочинение архимандрита Игнатия – первого ком-позитора в роду Римских-Корсаковых20. «Генеалогия» Игнатия21 была написана в связи с намерением царя Федора кодифициро-вать дворянские родословные (в контексте введения обязательной службы и отмены местничества).

Пока царь думал об учреждении Палаты родословных дел, Игнатий создал первый в России ученый труд по генеалогии, где обосновал ее значение, задачи и методы. Не удивительно, что возможности новой для России научной дисциплины автор проде-монстрировал на своей фамилии. Игнатий буквально воспринял пожелание царя Федора историкам использовать учение о четырех монархиях – и проследил свой род через все, вплоть до Адама.

Следуя по хронологии, было просто описать родство от Адама до Ноя и его сына Афета. Кратко и предположительно пришлось пройти через Ассирийское царство, Египет и древнегреческого бо-га Крона (у римлян Сатурна). По греческой мифологии Игнатий легко добрался до Геракла Юпитеровича и, с его помощью, до Корса – легендарного царя о. Корсика. Далее следовало лишь ак-куратно донести до читателя римские родословные легенды, опи-сать многочисленных потомков Корса, например, фамилию Фаби-ев, только о консульствах которой автор привел 59 упоминаний в древнеримской литературе.

Предок Корсаковых бежал из Этрурии раньше, чем угас род Фабиев – он покинул армию Гнея Помпея в Греции после битвы при Акции и укрылся от гнева Октавиана Августа в далекой При-балтике, на месте будущей Курляндии. Потомки беглого римляни-на переселились в Литву и положили начало многим тамошним князьям. С 1267 г. Корсаки жили в Жмуди, а в 1390 г. один из них, Венцеслав, выехал в свадебном поезде Софьи Витовтовны на Русь к великому князь Василию I Дмитриевичу. Позднейший пери-од, хорошо известный по литовским и русским родословиям, опи-сан в «Генеалогии» кратко.

Этого было достаточно. Ведь младший брат Венцеслава Мстислав был предком Милославских, из которых происходила мать царя Федора. Таким образом, и государь по матери был в родстве со знаменитыми римлянами и вообще с половиной Евро-пы, ибо Игнатий не упускал случая рассказать о судьбе множества фамилий, связанных со «своей» ветвью Корсаковых.

55

Итак, царь Федор узаконил, а его сестра Софья подтвердила право Корсаковых именоваться Римскими, но сочинение Игнатия имело не только практическое значение. Оно показывает, насколь-ко глубоко и основательно мог разобраться в античной и новой ев-ропейской литературе русский книжник периода либеральных ре-форм.

Игнатий, который свободно переводил с греческого и латин-ского, указал в списке источников 65 авторов, а большинстве сво-ем древних. Это практически все античные историки (за исключе-нием Аполлодора), а также наиболее известные философы, поэты и публицисты от Гомера и Аристотеля до Боккаччо и Эразма Рот-тердамского. Из более близких по времени сочинений в «Генеало-гии» использованы многотомные итальянские и польские труды – Барония, Ботеро, Гваньини, Бельского, Стрыйковского и др.

Использовал Игнатий и труды по генеалогии, но близкого по содержанию, построению или хотя бы источникам,– такого, о кото-ром все уже подумали, – в природе не существует. Все, что дейст-вительно им «заимствовано» – это кража нескольких ссылок или, интеллигентнее, цитирование небольших фрагментов чужих тек-стов вместе с авторскими ссылками. Помимо обязательных ссылок в тексте, Римский-Корсаков применил опыт критики источников, полученный на Западе при подготовке научных изданий античных авторов. Он привлек данные исторической географии и топоними-ки, истории религий и языков, этнографии, археологии и геральдики.

«Генеалогия» не была строго научным сочинением. Уже в то время ученый коллега мог найти в ней слабые места и оспорить ряд домыслов. Впрочем, это характерно и для сочинений совре-менных научных сотрудников. А в России конца XVII в. элементы ученой критики использовались все шире. Через несколько лет появились «Известие истинное» и «Созерцание краткое» Сильве-стра Медведева22, вскоре была завершена и первая строго науч-ная монография – «Скифская история» Андрея Ивановича Лызло-ва23. Можно сказать, что кончина теории «Третьего Рима» совпала с рождением русской исторической науки.

Оно предшествовало крушению Московского царства и началу Петербургской империи, более века державшей историков в креп-кой узде. Первые вольные русские историки кончили плохо. Про-светитель Медведев сложил голову на Лобном месте24. Правдоис-кателя Лызлова разбил паралич в борьбе с казнокрадами в Азов-ском походе25. Римского-Корсакова первым из русских писателей объявили сумасшедшим.

Потребная империи историческая наука была призвана об-служивать исключительно интересы военно-полицейского государ-ства. Не удивительно, что именно петербургский период ныне

56 пламенно любим поборниками

власти. Писатели же XVII в. имено-вали себя просто – творцы. Они представляли себе Российскую державу и «общую пользу» ее народа иначе, чем штатные исто-риографы Петровской империи. Они руководствовались совер-шенно иными мотивами творчества. Они были убеждены, что че-ловек создан Вышним Творцом для познания творения и сам про-цесс познания раскрывает ангельскую сущность твари.

Не ради благодарности потомства создавали они историче-скую науку (которую позже постараются забыть, чтобы приписать все лавры служилым историкам XVIII в.). Как писал «Сольвестеру» – «солнцу нашему» – соратник Медведева Иннокентий Монастыр-ский (первым из русских писателей обвиненный в том, что он «ев-рейского рода»26): «Солнцу подобает светить, если и знает, что смрадное место по просвещении такое же пребывает смрадное, как и прежде просвещения».

¹Общие труды об этой теории поражают количеством и смелостью оценок: Дьяко-нов М.А. Власть московских государей. Очерки по истории политических идей древ-ней Руси до конца XVI в. СПб., 1889; Милюков П.Н. Очерки по истории русской куль-туры. Ч. 2–3. СПб., 1897–1901; Кириллов И. Третий Рим. Очерк исторического раз-вития идеи русского мессианства. М., 1914; Чаев Н.С. «Москва – Третий Рим» в политической практике московского правительства XVI века // Исторические запис-ки. М., 1945. Т. 17. С. 3–23; Оглоблин О. Московська теорiя III Риму в XVI–XVII стол. Мюнхен, 1951; Крупницький Б. Теорiя III Риму I шляхи росiйскоi iсторiографиii. Мюн-хен, 1952; Мiрчук I. Iсторiчно-iдеологiчнi основи теорii III Риму. Мюнхен, 1954; Дмитриева Р.П. Сказание о князьях владимирских. М.-Л., 1955; Лурье Я.С. Идеоло-гическая борьба в русской публицистике конца XV – начала XVI в. М.-Л., 1960; Зо-лотухина Н.М. Развитие русской средневековой политико-правовой мысли. М., 1985; Чичуров И.С. Политическая идеология средневековья. Византия и Русь. М., 1990; Сахаров А.Н. Политическое наследие Рима в идеологии Древней Руси // Ис-тория СССР. 1990. № 3. С. 71–83; Скрынников Р.Г. Третий Рим. СПб., 1994; Кудряв-цев М.П. Москва – Третий Рим. Историко-градостроительное исследование. М., 1994; и др. Изобилие и хронологические рамки этой литературы тем более приме-чательны, что источниковедческие исследования сосредоточены почти исключи-тельно на текстах конца XV и неполного XVI в., см. библиографию: Синицына М.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV–XVI вв.). М., 1998. Слово «эволюция» здесь относится ко времени зарождения теории: источни-ков, характеризующих развитие и функционирование концепции на высшем офици-альном уровне в XVII в. автор и его соратники просто не желают знать, хотя они всегда были известны. Источниковедческие наблюдения по теме в XVII в. были сосредоточены в основном на литературе староверов (см. ниже).

²Личность первого императора, Отца Отечества, хорошо представлена в кн.: Бого-словский М.М. Петр I. Материалы для биографии. Т. I и сл. М., 1940 и сл. Историк, на которого этот строго научный труд произведет недостаточно сильное впечатле-ние, может ознакомиться с полным текстом сильно порезанного цензурой сочине-ния в фонде академика Богословского в Архиве РАН в Москве. Коллегам других специальностей рекомендую высокохудожественный очерк Костомарова: Царевич Алексей Петрович (по поводу картины Н.Н. Ге) // Н.И. Костомаров. Исторические монографии и исследования. СПб., 1881. Т.14. (в любом издании). В нем один из

57 лучших русских историков проводит тонкие исторические параллели и воспроизво-дит духовный контекст деятельности Петра. 3 Историкам, хранящим иллюзии относительно сути петровского государства, на-стоятельно рекомендую старую добрую монографию: Милюков П.Н. Государствен-ное хозяйство России в первой половине XVIII столетия и реформы Петра Велико-го. СПб., 1905. Коллегам смежных специальностей легче ознакомиться с моим очерком «Крепостная Россия» в кн.: Автократова М.И., Буганов В.И. Сокровищни-ца документов прошлого. М., 1986. С. 155–170. 4 См.: Богданов А.П. В тени великого Петра. М., 1998. Полный текст (610 с.) моно-графии Царь-реформатор Федор Алексеевич Романов (1676–1682) подготовлен к печати. 5 См. также мои работы: Царь Феодор Алексеевич: 1676–1682. М., 1995; Царь Фе-дор Алексеевич // Филёвские чтения. Вып. VI. Материалы третьей научной конфе-ренции по проблемам русской культуры второй половины XVII – начала XVIII веков. 8–11 июля 1993 г. М., 1994. С. 3–48; Федор Алексеевич // ВИ. 1994. № 7. С. 59–77; «Достойно есть»: Либеральный царь Федор Алексеевич // Социум. 1994. № 4–5 (35–36). С. 69–79; Федор Алексеевич. Софья Алексеевна // Романовы. Исторические портреты. Кн.1. М., 1997. С. 156–227; Царь Федор Алексеевич: философ на троне // Философский альманах. Вып. 2. СПб., 1997. С. 83–98 (в Рунете: Санкт-Петербург-ский центр истории идей. ideashistory.org.ru/almanacs/alt02/Bogdanov.htm); Государ-ственные взгляды царя Федора Алексеевича // Чтения по истории русской культу-ры. М., 2000. С. 23–35. 6 Богданов А.П. Неизвестная война царя Федора Алексеевича // Военно-истори-ческий журнал. 1997. № 6. С. 61–71; он же. Почему царь Федор Алексеевич прика-зал сдать Чигирин // Там же. 1998. № 1. С. 38–45. 7 Эстетические принципы и отраженное в них мировоззрение подробно анализиру-ются в серии моих монографий по общей теме «Поэзия Московского двора послед-ней четверти XVII века» (готовятся к печати). В общих чертах с ними знакомят мои публикации и статьи: Сильвестра Медведева панегирик царевне Софье 1682 г. // ПКНО за 1982 г. Л., 1984. С. 45–52; Естественнонаучные представления в стихах Кариона Истомина // Естественнонаучные представления Древней Руси. М., 1988. С. 260–279; Диалектика конкретно-исторического содержания и литературной фор-мы в русском панегирике XVII века // Древнерусская и классическая литература в свете исторической поэтики и критики. Махачкала, 1988. С. 48–65; Литература предпетровского времени // Наука сегодня. М., 1988. Вып. 15. С.199–206; Литерату-ра и общество накануне Петровских преобразований // Русская речь. 1988. № 2. С. 96–102; Памятник русской педагогики XVII в. (Поэтический триптих Кариона Ис-томина для начальной школы) // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1989. С. 96–144; София-Премудрость Божия и царевна Софья Алексеевна. Из истории русской духовной литературы и искусства XVII века // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1994. Вып. 7. С. 399–428; Царевна Софья в современных поэтических образах // Культура средневековой Москвы: XVII век. М., С. 305–325; В Москве накануне Петровских преобразований // Человек в российской повседневности: сборник научных статей. М., 2001. С.192–196. То же: Дидакт. 2001. № 4 (43). С. 6–10; и др. 8 См. мои работы: К полемике конца 60-х – начала 80-х годов XVII в. об организации высшего учебного заведения в России. Источниковедческие заметки // Исследова-ния по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1986. С.177–209; Борьба за развитие просвещения в России во второй половине XVII в. Полеми-ка вокруг создания Славяно-греко-латинской академии. // Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР с древнейших времен до конца XVII в. М., 1989. С. 74–88; Из предыстории петровских преобразований в области высшего образования // Реформы второй половины XVII–XX в.: подготовка, проведение, 58 результаты. М., 1989. С. 44–63; Борьба за организацию славяно-греко-латинской академии // Советская педагогика. 1989. № 4. С.128–134. Карион Истомин и Ян Амос Коменский (К проблеме освоения творческого наследия «учителя народов» в России XVII века) // Acta Comeniana. Revue internationale des etudes comeniologiques. 8 (XXXII). Praha. 1989. S.127–147; и др. 9 Замысловский Е.Е. Царствование Федора Алексеевича: Ч. I. Обзор источников. СПб., 1871. Приложения. С. XXXV–XLII; Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено...» Очерки о русских историках второй половины XVII века и их трудах. М., 1988. С. 3–12. 10 О последней гуманитарии, рассуждающие о «путях цивилизации», склонны забы-вать, сбитые с толку школьно-университетским курсом, уделяющим основное вни-мание «передовой» Англии и блистательной Франции. Отдавая должное усердию англичан в утверждении прав и свобод джентри и буржуа (как и французов в похва-лах любимой стране), замечу, что Англия в XVII в. по сравнению с политически раз-дробленной Германией была бедной страной с низким уровнем жизни, самой дикой нетерпимостью и соответственным убогим искусством. Избавившись от аристокра-тических игрушек, вроде театра, самодовольные пуритане оплачивали лишь техни-ку и разрушительную, в т. ч. философскую литературу, – да и ту в XVIII в. сменила романистика. При этом в области техники, в т.ч. военной, и образования, в т.ч. уни-верситетского, Англии в «бунташном веке» ничуть не уступала, например, Чехия, отличавшаяся вдобавок высоким уровнем жизни, развитием искусств и редкостной толерантностью. Конечно, чехи сильно отставали в социально-экономических и политических реформах, зато сумели остаться в числе самых благополучных евро-пейских стран, не повергая в нищету и не обращая в рабов большую часть своего населения, как англичане в XV–XVI вв., не делая его пролетарской приставкой к машине с XVII в., и не грабя весь мир с XVIII в., когда за 100 лет Англия продала больше рабов, чем все остальные страны Нового времени за столетия работоргов-ли. Современный ученый, превозносящий эпоху кровавой и «Славной» революции в Англии, должен подумать, где бы он хотел в то время жить: на задворках культур-ного мира в Лондоне или в центре Европы в Праге? Где работать: в поповском Кем-бридже или вольном Карлове университете? Приятнее ему издревле славная чеш-ская кухня или ужасная доселе английская? Жить без отопления зимой или с оным? Спать с доброй румяной чешкой или бледной от баптистской нетерпимости, как раз готовящейся надеть синий чулок англичанкой? – Ответ ясен: конечно, в Париже, средоточии культуры, где даже Король-Солнце сумел помыть тело всего три раза (первый при рождении, третий посмертно). Но смущает Версаль, где Людовик XIV в сознательном возрасте искупался по настоятельной рекомендации врачей в фонта-не. Там в принципе не было туалетов! Строительство этих необходимых (и даже утепленных) сооружений было в обычае лишь к востоку от Эльбы: чехи не потряса-лись, а французы восхищались ими в Москве. Вот вам и «единая Европа»: у чехов есть, у немцев уже нет, а к западу от Рейна это предмет этнографических востор-гов! 11 Война с Османской империей (1673–1681) нанесла сильный удар по государст-венным финансам, но не перешла границ России (сражения шли в польской части Украины, степях Крымского ханства, турецких низовьях Дона, на Азовском и Черном морях, куда вышла построенная на Воронежских верфях эскадра генерала Г.И. Косагова). Даже в жестоких битвах 1677–1678 гг. у Чигирина российская армия не рисковала поражением: по вооружению и выучке она настолько превосходила лучшие полки янычар, что даже без артиллерии выбивала их превосходящие силы с укрепленных гор, а на глазах отборной конницы спаги форсировала Днепр. 12 Царь имел в виду, что «всякой народ про себя, и про дела свои, и про страну свою лучше умеют списати, чем чюжой». 59 13 См., например: Богданов А.П. Русь и Вселенная в период формирования импер-ской концепции (последняя четверть XVII в.) // Россия и внешний мир: диалог куль-тур. Сборник статей. М., 1997. С.185–206; он же. Российское православное само-державное царство // Мировосприятие и самосознание русского общества. Вып. 2. М., 1999. С. 94–111. 14 Подробнее об исторических концепциях конца XVII в. см.: Богданов А.П. Летопи-сец и историк конца XVII века: Очерки исторической мысли «переходного времени». М., 1994; он же. От летописания к исследованию: русские историки последней чет-верти XVII века. М., 1995. 15 Идущий от Послания Филофея тезис теории «Москва – Третий Рим» – «два Рима падоша, а третий стоит и четвертому не быти» – староверы толковали как сбыв-шееся пророчество о «падении» Москвы (в никонианство), за коим следует приход Антихриста (его руку видели в действиях властей предержащих) и конец времен. В толковании Писания староверы были ясны и логичны! См.: Три челобитных справ-щика Савватия, Саввы Романова и монахов Соловецкого монастыря. СПб., 1862; Субботин Н. Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т. 3–4, 6–7. М., 1878, 1885; Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. (Исследования из начальной истории раскола по вновь открытым памятникам, из-данным и рукописным). СПб., 1898; Гурьянова Н.С. Крестьянский антимонархиче-ский протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма. Новосибирск. 1988; Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. Источники, типы и эволюция. СПб., 1995; и др. 16 Буквально: «по преданию святыя Восточныя Церкви». Этому статусу нового осно-вания царской власти соответствовала и радикальная реформа церемонии венча-ния, на которой первую роль теперь нераздельно играл патриарх, а царь, уподоб-ляясь императору Византии, причащался в алтаре со священниками и торжествен-но произносил Никео-Цареградский Символ веры. 17 Все чины венчания русских государей, в том числе их неопубликованные редак-ции, хорошо известны. Со времен Барсова было очевидно, что с конца XV по конец XVII в. они представляют собой единый развивающийся комплекс прекрасно сопос-тавимых текстов (Барсов Е.В. Древне-русские памятники священного венчания ца-рей на царство в связи с греческими их оригиналами. С историческим очерком чи-нов царского венчания в связи с развитием идеи царя на Руси // ЧОИДР. 1883. Кн. I. С. I–XXXV, 1–160). Составлялись дела о венчании с сопутствующими документами, и даже редакции «с отменами», изменениями сравнительно с прошлыми корона-циями и в реальной церемонии относительно сценария: Бычков Ф.А. Разрядные записки о венчании на царство Федора Алексеевича. М., 1883 (То же: ЧОИДР. 1883. Кн. I); Морозова Л.Е. Две редакции чина венчания на царство Алексея Михайловича // Культура славян и Русь. М., 1988. С. 457–471. Но убедить исследователей теории «Третьего Рима» целостно использовать этот источник автор не смог и вынужден был сам восполнить пробел: Богданов А.П. Чины венчания московских царей // Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С. 211–224. 18 Игнатий Римский-Корсаков. «Слово благочестивому и христолюбивому россий-скому воинству» на отправление в I Крымский поход, с панегириком царям Иоанну и Петру, царевне Софье, В.В. Голицыну и патриарху Иоакиму 14 марта 1687 г. // Па-мятники общественно-политической мысли в России конца XVII века: Литературные панегирики / А.П. Богданов. М., 1983. С.135–173. Цит. с.170. 19 И то союзники (Империя и Венеция) использовали эту идею активнее, чем мос-ковское правительство, в котором на ней спекулировал разве что Ф.Л. Шакловитый; цели и аппетиты российских политиков были довольно скромны. См.: Богданов А.П. Россия накануне империи: политические концепции и реальность последней чет-верти XVII века // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. 60 Вып. 2. М., 2002. 20 Об этом замечательном творце см. в моих трудах: «Слово воинству» Игнатия Римского-Корсакова – памятник политической публицистики конца XVII в. // Иссле-дования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1984. С.131–158; Творческое наследие Игнатия Римского-Корсакова // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1993. Вып. 6. С.165–248; Игнатий Римский-Корсаков // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч.2. И–О. СПб., 1993. С. 26–31; От летописания к исследованию… С. 31–214; Европейский историк в России XVII века // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприя-тия. Вып.1. М., 2000. С. 69–86; Первый Римский-Корсаков // Россия XVII века и мир. К 80-летию доктора исторических наук, профессора Елены Викторовны Чистяковой: Юбилейный сборник. М., 2001. С. 322–345; Ученый митрополит XVII века Римский-Корсаков // Дидакт. 2001. № 6 (45). С. 60–66. 21 Игнатий Римский-Корсаков. Генеалогиа / А.П. Богданов. М., 1994; Богданов А.П. Первое ученое родословие в России: «Генеалогия» Игнатия Римского-Корсакова // Историческая генеалогия. Екатеринбург, 1993. Вып.1. С.16–22 (на рус. и англ. язы-ках); он же. Русская «Генеалогия» XVII века // Там же. Вып. 3. Екатеринбург-Париж, 1994. С. 49–64. 22 Сильвестра Медведева «Известие истинное» / С.А. Белокуров // ЧОИДР. 1885. Кн. 4; Сильвестра Медведева «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся по гражданстве / А.А. Прозоровский // ЧОИДР. 1894. Кн. 4. Более доступное издание «Созерцания»: Россия при царевне Софье и Петре I. Записки русских лю-дей / А.П. Богданов. М., 1990. С. 45–200. 23 Андрей Лызлов. Скифская История / А.П. Богданов. М. 1990. 24 О его судьбе и творчестве см. в кн.: Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено...» С.103–119,– а также в моих специальных работах: Сильвестр Медведев // Вопросы истории. 1988. № 2. С. 84–98; Летописец и историк… С. 63–144; От летописания к исследованию… С. 215–303. Наиболее близкое знакомство с его личностью дает опыт исторического портрета в моей кн.: Перо и крест: Русские писатели под церковным судом. М., 1990. С. 231–382. 25 О его жизни и творчестве см.: Чистякова Е.В. Русский историк А.И. Лызлов и его книга «Скифская история» // Россия XVII века и мир. М., 2001. С. 200–217 (на с. 446–461 см. полную библиографию трудов автора, «открывшего» нам Лызлова). См. также: Богданов А.П. От летописания к исследованию… С. 304–490. 26 Тезис московских «мудроборцев» (противников университетской науки) состоял в том, что Иннокентий по происхождению еврей, значит – иудей «и, естественно, ду-хоборец». Любопытно, что на украинских иерархов это обвинение в адрес Кирил-ловского игумена не произвело впечатления. Несмотря на явный гнев патриарха Иоакима, Иннокентий сохранил высокое положение при ученом Киевском митропо-лите Варлааме Ясинском. О взаимоотношениях в Церкви этого периода см: Богда-нов А.П. Русские патриархи. Т. 2. М., 1999. С. 82–315. Обо всех перипетиях идейной борьбы «в верхах» см.: Богданов А.П. Московская публицистика последней четвер-ти XVII века. М., 2001.

60

Blog

Содержание