Золотая пуля
| Вид материала | Документы |
- «Ночевала тучка золотая», 194.46kb.
- В оргкомитет фестиваля «Золотая капитель 2007» заявка на участие в смотре-конкурсе, 53.27kb.
- Международный турнир по хоккею «Золотая шайба» среди юных хоккеистов 1998-1999гг, 116.13kb.
- Золотая маска в Латвии 2011, 46.01kb.
- Литературный конкурс «Живая земля» по номинации «Экологическая сказка», 30.71kb.
- Положение о проекте, сезон 2012 года Народная ресторанная премия «Золотая вилка», 151.03kb.
- Положение о всероссийских соревнованиях юных хоккеистов клуба «золотая шайба», 142.25kb.
- Положение о проведении зонального фестиваля национального творчества «золотая гармонь, 47.05kb.
- Урок в 4 «А» классе. Учитель Бабанова Л. Н. Тема: Сочинение описание по картине, 63.84kb.
- Положение о региональном конкурсе Интернет-проектов «золотая паутина тернопольской, 108.95kb.
13.
Связанный по рукам и ногам крепким вервьём, лежал Виктор на полу запертого амбара и размышлял о смысле жизни.
О чём, скажите на милость, может ещё размышлять русский писатель, связанный по рукам и ногам и закинутый, как чурка, в амбар под замок, как не о смысле жизни? Да, впрочем, даже если и несвязанный? Даже если и не под замком? Всё одно, если он настоящий русский писатель, суждено ему о смысле жизни печалиться. Оно так. И безо всякой тюрьмы ему это суждено. Обречён на это. Априори. Имманентное такое свойство у русского писателя.
Так что тюрьма, в общем-то, не причём.
Хотя, с другой стороны, известно, что всякое заточение этому неординарному занятию весьма способствует, ибо, - как где-то заметил один из ненаших наших в области литературы Нобелевский лауреат, - в неволе, недостаток пространства с лихвой компенсируется избытком времени, что, как мы сами уже догадываемся, не может ни подвигать узника на срыв в такие вот размышления, - в размышления философского толка.
Ну вот. Лежит, значит, как уже было сказано, Виктор на холодном земляном полу и эту проклятую думу думает. О смысле жизни. Часа, наверное, уже четыре лежит. И всё думает.
И всё думает, и думает.
И всё думает, и думает.
И вдруг (о, это благословенное «вдруг») толи от холода, толи оттого, что кровообращение у него от пеньковых перетяжек сбилось с правильного круга, толи от того и от другого вместе, а может от какой иной причины, природу которой по незнанию отпишем на очередную тайну бытия, но далась вдруг Виктору отгадка на этот вечный вопрос.
«А ведь смысл жизни-то в жизни смысла заключается!» – ахнул он про себя, и не воскликнул вслух, лишь по той причине, что рот кляпом был заткнут.
И тут же – как же это так?! - удивился тому, что раньше ему такая справедливая мысль ни разу в голову не приходила.
И сразу сделалось ему от этой симметричной мысли легко. И даже весело. Потому как разве же может истинное Дао быть невесёлым? Нет, не может. И тогда в миг нынешнее его неловкое и скрюченное положение обрисовалось, в свете этого последнего (а Испанский Лётчик, наверняка бы, суеверно заметил, - крайнего) умозаключения, как бы и не совсем таким уж удручающим. Удручающим, конечно. Но не совсем.
А сама идея о том, что сутью жизни является необходимость поддерживать существование смысла, показалось ему настолько глубокой, что могла бы, она, пожалуй, вместить в себя всю первородность вселенской спирали, и настолько мошной, что того и гляди, сподобилась бы она эту спираль раскрутить в обратную сторону.
Жаль только, что не могло это Озарение, тянущее мощью своей на Откровение, сорвать с него утомительнее вражьи путы.
Жаль.
Развяжите мне руки. Я вызываю Капитана Африка. Я вызываю Капитана Африка. Всем, кто меня слышит. Я вызываю Капитана Африка. Я вызываю…
Майор Африка вызывал Капитана Африка.
Тщетно.
Но тут уж сам виноват. Виноват-повинен в том, что по указанной Бажбой Барасом Батором дорожке один пошёл. Не стал подмогу вызывать. Решил налегке и по скорому, - меч в руке и рисовый шарик в котомке. Поторопился. Вот и вышла промашка. А всё от того, что по дурной писательской привычке решил, никого не дожидаясь, сюжет побыстрее двинуть. С одной стороны оно, конечно, понятно – до следующего броска кубика меньше двадцати восьми часов оставалось. Нужно было поторапливаться. Но с другого бока – надо же было подумать. И негативный поворот ситуации предусмотреть. В виду его иметь. И подстраховаться на случай.
А случай выдался.
Шоно и его опричники оказались жлобьём.
Он, вообще-то, когда от старика в их логово отправился, надеялся, что джентльменами окажутся, пусть и удачи. Пусть и удачи, но джентльменами. Романтиками, так сказать, с большой дороги, которых за эти самые романтические струны можно было бы подёргать и на бандитском кодексе благородства свою собственную партию сыграть.
Но оказались обыкновенным жлобьём.
Стопроцентным. Кондовым.
Шоно – это коренастое бритое наголо чмо в длиннополом кожаном пальто – находился на момент его прихода под лёгкой дозой. На предложение Виктора получить подъёмных штук триста и отвалить, допустим, в какие-нибудь оффшоры на Голопопские острова или, к примеру, ПМЖ в Чехии прикупить с домиком под Прагой и небольшим бизнесом в общепите, только вяло усмехнулся. Поковырялся в зубах пальцем и произнёс, не спускаясь с крыльца, алчно:
- При бабках, стало быть, фраерок. Это хорошо, что при бабках. Может, тогда живым останешься, коль при бабках.
Виктор насторожился, - слово «фраерок» Шоно произнёс с тем картаво-смачным чпоком, которое встречается только у латентных фраерков, лишивших себя радости быть добропорядочными обывателями в силу неверно истолкованного посыла, заложенного в прочитанных когда-то бабушкой на ночь «Разбойниках» Шиллера. И если Шоно на самом деле фраерок, то худо наше дело. Будет из кожи вон лезть, чтоб доказать как он крут.
- Мы щедрых не трогаем, - прибавил Шоно. - Верно я говорю, Мякиш?
Мякиш, тот парень, которому Виктор автомат свой на входе в усадьбу сдал и который его, собственно, к Шоно и привёл, угодливо заржал и ткнул в спину:
- Давай, выкладывай.
- Чего выкладывать? – как бы не понял Виктор.
- Бабки! – рявкнул парень.
- Я что их, по-твоему, с собой ношу?
- А где они у тебя? – спросил Шоно.
- Где надо, - неопределённо ответил Виктор.
- Ты меня расстраиваешь, - покачал головой Шоно.
А Виктор начал озираться по сторонам. Вся ограда была заполнена демонами. Бежать не представлялось возможным. Понял это в полном объёме.
И тогда начал давать задний ход.
- Давайте так решим. Вы меня сейчас отпускаете. Я привожу деньги. И мы приступаем к переговорам.
- К каким ещё переговорам?
- Ну я же тему выше обозначил. Ты со своими архаровцами навсегда оставляешь эти места, а я компенсирую твои финансовые потери. Цена вопроса, по моим прикидкам, триста тысяч долларов. Или вы предпочитаете в евро?
- Я предпочитаю, чтобы ты заткнулся, – лицо Шоно мгновенно окаменело. - Триста штук и отвалить навсегда... Смеёшься что ли? Да я такие бабки здесь всего за два года делаю.
- Это пока, - предположил Виктор, - скоро здешняя ваша нива оскудеет.
- Это почему ещё? – удивлённо вскинул брови Шоно.
- Потому что вы у людей изымаете всю прибавочную стоимость, - принялся Виктор объяснять бандиту азы политэкономии. – Труд в этих местах скоро потеряет всякий экономический смысл. Никто не будет заинтересован в создании нового валового продукта. Понимаешь, труд не есть имманентное свойство человека, меркантильность – вот истинный двигатель процесса товар-деньги-товар. Когда нет личного интереса, нет и продукта. А продукта не будет, чем сможете поживиться? Это, во-первых. А во-вторых, начальники ГУВД имеют свойство однажды уходить на пенсию. Вот и ваш оборотень в лампасах когда-нибудь тоже уйдёт. Не вечен. Сунут ему в зубы пистолет именной, да пнут под зад, - пшёл отсюда… Где гарантия, что новый не окажется честным ментом?
- Это ещё когда всё будет, - махнул рукой недальновидный Шоно, - обрисованные Виктором флэш-фьючерсы его не напугали. – На мой век барыша хватит. Ну, а если здесь перестанет рыбка ловиться, новое место найдём. Правильно я говорю, Мякиш?
Стоящий у Виктора за спиной Мякиш вновь подобострастно закудахтал.
- Послушай, а откуда ты, вообще-то, взялся?– задумался вдруг Шоно. - Кто тебя такого умного сюда прислал?
- Никто, - ответил Виктор. - Я сам пришёл,
- Сам?… Ну, и какой тебе самому такой интерес бубновый мне откупные башлять? А? Зачем тебе лично надо, чтобы я из этих краёв свалил?
- Какой интерес? - Виктор отвёл взгляд на утопающие в сизой дымке вершины. - Есть у меня интерес. Чисто эстетический. Нарушаешь ты, Шоно, местный фэн-шуй. Ломаешь гармонию. Воздух портишь. И людям весь кайф от нахождения в этих благодатных местах ломаешь.
- Чего-чего ты сказал? Кого ты послал? Мякиш, ты слышал?
Мякиш кивнул.
- Мякиш, я не понял, он что, бугор?
Мякиш пожал плечами.
- Нет, Шоно, я не бугор, - вставил Виктор слово в их пинг-понг, - говорю же тебе, я – эстет.
- Эстет? Ты эстет? Ах, ты эстет! А ты слышал поговорку насчёт эстетов?
- Смотря какую.
- Такую: хороший эстет, это мёртвый эстет.
- Нет, такую не слышал.
- А зря. Это же про тебя поговорка.
- Шоно, ты вроде умный человек и образованный вроде…
- Ещё бы! Почти три курса автодорожного.
. Ну так подумай, какой тебе резон меня убивать?
- Это ты правильно скумекал, никакого резона мне тебя убивать нету. Я тебя лучше продам.
- Продашь? – удивился Виктор. - Да кому я нужен?
- Думаешь, никому?
- Точно знаю, никому. Знал бы ты, как последние тиражи хреново расходились.
- Тиражи-миражи… - усмехнулся Шоно. - Да я тебя корешам твоим продам. Ты что думаешь, я не знаю, что ты не один сюда приехал? Я всё знаю. Доложили уже.
- Быстро у вас.
- А ты что думал?! Думал, что мы тут все лохи. Терпилы прирученные?! Да? Думал, что можно вот так вот просто наехать по нахаловке и нас развести по дешёвому? А вот хрен тебе! Это наша земля!
- Понаехали тут! – подтявкнул Мякиш.
- Не ваша это земля, - посмотрев на небо, сказал Виктор, потом опустил взгляд долу и добавил: - Никогда не была она вашей и никогда вашей не будет.
- Пасть заткни да! – прикрикнул на Виктора Шоно и стал инструктировать своего придворного обормота. – Значит так, Мякиш, давай определяй его на кичу. В летний сарай пока. Только свяжи. А как сделаешь, буди Лося, пусть Ряху возьмёт, Костю Городского и Лебяжу, и дует в Бурендай к братве этой залётной с такой телегой, что, мол, вашего чувырлу братского мы в двенадцать завтра завалим, не моргнём, если лавэ за него к сроку не подгоните. Врубаешься?
Мякиш кивнул
- Сумму слышал?
Мякиш опять башкой кивнул, что твой «болванчик» из Китая. Но Шоно отрезал:
- Звездит, чую жопой. Сдаётся мне, что больше у них с собой капустяры. Короче, удвой-ка ты это дело. Пусть напрягутся.
- Зря ты это затеял, Шоно, её богу, зря, - вздохнул Виктор. – Я же хотел по мирному, хотел, чтобы без крови мы разошлись.
- А всё и так будет тип-топ, чики-пики, и без крови, - самонадеянно заверил его Шоно. – Если, конечно, дёргаться не станете. Вот увидишь.
- А я и так уже всё вижу, - признался Виктор. – И знаешь, что я вижу?
- Ну?
- Мне это не очень приятно говорить, но ты…
- Чего я? – сверкнул своими серыми зенками Шоно.
- Не сегодня-завтра ты умрёшь, Шоно, - выдохнул Виктор. – Извини….
- Шутишь? – конечно, не поверил такой глупости Шоно, но было видно, что насторожился, - глаза выдали.
- Разве с такими делами шутят? – изобразил Виктор удивление на лице.
- Гонишь ты всё?
- Ты, Шоно, давно в зеркало смотрелся?
- Вчера брился.
- Ты что разве не видишь, - у тебя же лицо обречённого человека.
- У меня?
- У тебя, Шоно. И мне жаль тебя.
- Тебе меня жаль?
- Да, жаль. Ты, в общем-то, в глубине души неплохой мужик. Правда, в очень глубокой глубине. Тебе бы… Ну ладно… А потом, разве ты виноват, что однажды майским вечером тот ласковый дядечка затащил тебя, наивного и доверчивого пятиклассника, к себе домой. Нет, конечно, не виноват. Что он тебе, кстати, пообещал?
- Модель фрегата, - как загипнотизированный, пробормотал Шоно и впал на пяток секунд в полнейшую прострацию, но усилием воли сумел стряхнуть наваждение и спросил у Виктора хмуро: – Откуда узнал?
- Изучал проблему, - пояснил Виктор. – Таким как ты уродом может стать либо тот, кого в детстве нянечка на кафельный пол роняла, - черепно-мозговая травма там и всё тому сопутствующее. Да. Либо тот, кто свою нежную попку вкрадчивому и ласковому извращенцу добровольно в аренду сдавал. За мишку на севере. Шрамов на твоей голове я не вижу. Значит, второе.
- Мякиш, отруби ты его, - не выдержал такой наглости Шоно. – Чего он там у тебя рас
И Мякиш без замаха, резким движением, как будто давно ждал такой команды, послушно обрушил приклад на беззащитный затылок Виктора.
Облака качнулись. Понеслись назад. В бездну окунулись синие глаза. У-у-у-у-у, - на на-на на-на на на-на-на-на.
И сквозь угасающее сознание пронеслось из пункта П в пункт Ц: «Господи, как это слабое и дрожащее небо может выдержать на себе такое невероятное количество птиц».
Успел подумать. Успел. Чего там, - наносекунды. Успел. И подумать успел. И увидеть успел. Увидеть, как и сам Шоно, стоящий на крыльце дома, и дом, на крыльце которого он стоял, и старый кедр, что рос у крыльца дома, на крыльце которого стоял Шоно, начали заваливаться куда-то назад.
Завалились ли они окончательно, вот этого уже Виктор не увидел, - всё вокруг него для него на тысячу веков и три года зачем-то погрузилось в темень.
И всё здание мироздания рассыпалось на камушки, камушки обратились в пыль, пыль растворилась в тишине, - и осталось от всего, что казалось таким навороченным и незыблемым, одна только маленькая точка. На затылке. И точка эта кочка зело ныла. Очень зело.
Зато от боли этой нестерпимой разрушенный до основанья предательским ударом мир всего через каких-то тысячу веков и три года начал своё возрождение. Прямо там, у Виктора в больной голове мир и начал своё возрождение. Нет, лучше так - Возрождение. Оно так красивее будет.
И возродился мир. Мир, в котором всё связано со всем, и всё происходит со всем одновременно и совсем не впопад. Чем, собственно, он и прекрасен.
Но поскольку ни одна голова никогда ещё не была в состоянии удержать в себе всё это разбухающее, словно дрожжи, клокотанье, пришлось Виктору глаза приоткрыть. И сущее хлынуло наружу через эти его щелочки. И срочно организовало на свой лад пространство в пределах видимости. И стало для начала тёмным амбаром. Что для начала, в общем-то, совсем не плохо. Бывало хуже.
Да, хуже бывало, а тут тебе и рига, и запах прелого клевера, и мышиная возня, и лунный свет в лицо. Пунктиром. Через маленькое квадратное оконце. Хорошо.
Хорошо лежим. Жаль только, что связан. И что оконце столь мало, тоже жаль. Даже голову в него не просунуть, не говоря о жопе. Тем более, что жопа – это сейчас была не только и не столько часть тела, но и исходник структуры текущего момента. С таким багажом и довеском в это оконце малое – смешно и думать. А жаль.
И оставалось только ждать. Ждать, надеяться и верить, при этом - не верить, не бояться и не просить. Испанский Лётчик вот так бы наверняка не смог. У испанцев «ждать» и «надеяться» - это одно слово. А вот Виктор мог. И ждать. И надеяться. По раздельности - и ждать и надеяться. И бояться. И просить. И не ждать. И не надеяться. И мёрзнуть. И размышлять. О смысле жизни размышлять. И пытаться делать открытия, которые своей критической массой, цепной реакцией и взрывной силой чуду сродни.
И так вот получилось, что в эту самую, такую жестокую, ночь чудо-открытие, о котором так долго говорили, но умалчивали, большевики, меньшивики, христианские демократы и почётный гражданин мира Эммануил Кант, свершилось. Свершилось! Как было где-то там выше уже терпеливому читателю доложено. Чудо произошло. По-русски говоря, - случилось. А что? Чем хуже мы всех остальных прочих младших богов? Ничем.
Открыл Виктор тайну своего бытия. И звёзды застопорились. И где-то в пустынях заржал бабским фальцетом сифилитик сфинкс.
А где одному чуду произойти случиться, там тогда уж и другое вскоре жди. Быть ему. Чудо оно одно не ходит. Как говориться, пришло чудо, отворяй ворота. Ну, а в данном случае - оконце.
Да, впрочем, оно и так открыто. Не застеклено даже. То оконце, которое не понятно для какой цели в стене, что напротив дверей, прорублено. То ли экономии электричества оно служит – в амбаре ни одной лампы не видно. Толи для вентиляции. А может просто – бойница это. Для того чтоб ствол можно было сунуть и общий обзор огневого сектора при случае иметь. Неизвестно.
Но чего гадать-то? Не до этого. Ведь в это вот самое, непонятного назначения отверстие, лунный свет собой заслонив, полезла вдруг снаружи – вот вам и оно - другое диво дивное - какая-то чертовщина материализованная. Упырь не упырь, коростель не коростель, лупоглаз не лупоглаз, но – чур меня, чур - просовывалось, пыхтя-крехтя, внутрь через дырку что-то мохнатое. Да-да, протискивалось сюда, в сарай, сопя, нечто ночное и жуткое.
Хлопай зенками, не хлопай, а глаза не врут, - что-то действительно влезало.
И влезло.
И стекло-скатилось вниз, царапая стволы когтями. Шмякнулось на пол. Вякнуло-ойкнуло, встряхнулось и понеслось стремглав, клыками щерясь, на Виктора.
Виктор зажмурил глаза.
Дюк для начала вылезал ему своей шершавой лопатой всё лицо. Потом кляп дёрнул. Вытащил. Чуть челюсть не свернул. А затем уже принялся верёвки грызть. На руках. Эта работа заняла у него от силы минуты две. На ногах уже вдвоём узы терзали. Конечно, мешая друг другу. Но всё равно быстрее.
Отважная девочка Йоо ждала под окошком.
- Снаружи всего один охранник, - прошептала, когда Виктор в окошко выглянул, - я бы его вырубила, но он без ключей, а на двери четыре замка висят. Что делать будем, Пелевин?
- Ты одна? – спросил Виктор охрипшим голосом.
- Ещё Ли здесь, он на вышке часового снимает, - ответила девочка-боец.
- Значит так, ты пока не суетись. Я попытаюсь человека с ключами вызвать. Будь наготове.
Йоо кивнула и нырнула в темноту. А Виктор к двери, и ну в неё долбиться. Настойчиво.
- Какого хрена? – послышалось снаружи.
- Я развязался, - честно признался Виктор.
- Ну и хрена?
- Открывай.
- На хрен?
- Связать чтобы.
- На хрен? Связанный, не связанный, куда ты на хрен денешься?
- Сбегу.
- Куда? На хрен?
- На небо.
- Хрен там.
- Говорю, сбегу. Тут гвоздь из стены торчит. Сейчас вены вздёрну. К утру истеку. Шоно тебе задницу на свастику порвёт. За меня за дохлого ему лавэ не светит.
- Какого хрена! Ни хрена себе! Ну-ка не гони. Я за Мякишем метнусь. У него ключи.
И затихло. Минут на пятнадцать. Похоже было, что Мякиш спал неподъёмным богатырским сном.
Но приползли, матерясь. Куда деваться? Работа такая.
Зазвенели ключи. Защёлкали замки. Один. Второй. Второй не пошёл. Третий. Снова второй. И последний. Металлические пояса посыпались на землю. Оковы пали. Тяжёлая дверь заскрипела..
Первым, на свою беду, в амбар вошёл тупорылый стражник. Начал шарить фонарём. Хотел чего-то спросить. Но не успел. Аки зверь кинулся на него Дюк. Сбил на землю. Вцепился в горло. И выдрал кадык.
Хорошо, когда есть у тебя кто-то, кто может за тебя любому горло перегрызть.
Мякиш, хотя внутрь и не вошёл, но ему тоже сладко не пришлось. Пострадал от крыла стрекозы, - разрубила его Йоо самурайским своим мечом на две половины. Свистнуло пронзительно из темноты сверху вниз, сверкнуло всполохом зари слева направо, - и развалился Мякиш сикось-накось. На две неравных половины. Да, неравных… Получается тогда, по логике, что не две половины, а на две части. Одной достались голова и правая рука. Другой – левая рука без головы. Но зато с ногами. Которые несколько раз ещё дёрнулись в судороге. Поелозили по траве голенищами до пошлого генеральского блеска начищенных юфтевых сапог. И замерли. Жуткое зрелище. Особенно в шикарном свете, - как всегда в предгорье жирной, да к тому же сегодня ещё и полной, - луны.
Виктор с трудом перепрыгнул образующуюся между Мякишами томатную лужу и на всё ещё не разогревшихся ногах рванул ортопедическим скачками вслед за Йоо, поближе к подзаборной тени. Где вскоре их и нашёл сноровистый Ли.
- Командир, может спалим тут всё, - сразу предложил китаец. – Вышьем журавля огненной нитью на белом сукне хаори?
- Предать всё очищенью? – задумался Виктор, но, обведя взглядом освещённую луной усадьбу, покачал отрицательно головой: - Нет, здесь могут быть женщины и дети. Они причём? Мы Воины, а не каратели. Решим всё по-другому. Где остальные?
- Мурка базу охраняет, - стала докладывать Йоо, - Артист… Сам понимаешь. Его брать не стали. А Лётчика штормить.
- Что с ним? - насторожился Виктор.
- Местные черемшой угостили, - пояснила Йоо, - трава такая вонючая…
- Знаю, - кивнул Виктор. - Ешь с людями, спишь со свинями.
- Ага, - согласилась Йоо. – Бабка одна принесла. Ну он и дорвался на халяву. Как Мартын до мыла. Печень, видать, и сработала. С вечера полощется. Жёлтым как Ли на лицо стал. Местным нарзаном сейчас отпивается, бедолага.
- Ясно, - всё про это понял Виктор. – Меня-то как нашли?
- Дюк нашёл, - пояснила Йоо. – Он нас по твоему следу до дома старика довёл. Ли с дедом поговорил по-свойски, тот и признался, куда тебя направил. Всё просто.
- Просто, - согласился Виктор.
- Что делать будем командир? – спросил рвущийся в бой Ли.
- Ли, «Что делать?» – это вопрос, который не терпит суеты, в России он проходит по разряду вечных, - проинформировал японца Виктор, - поэтому торопиться не будем. Для начала отсюда смоемся. По-тихому.
- А как же все эти? – кивнула Йоо в сторону строений.
- Они нас сами найдут, - успокоил её Виктор. – А нам пока нужно в кучу собраться. Уходим.
- Дюк, апорт! – приказала Йоо.
И отважный пёс первым перескочил через забор.