Золотая пуля

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13

7.

Что-то уж больно долго Йоо не возвращалась.

Как ушла, так и с концами. Виктор уже успел и чаю испить, и прибрать со стола, и мусор вынести, и даже покончить с традиционным вечерним помидором. А её всё не было.

Ну нет, так нет. Придёт, куда денется. Замёрзнет и вернётся.

Решил пока не дёргаться и хоть немного поработать. Чтоб день окончательно не пропал.

Но писалось плохо. Слова не шли, а в голову лезли всякие дурные мысли. Проанализировав неспешно свой напряг, Виктор вдруг с удивленьем осознал, что это он, оказывается, так переживает за вздорную девчонку.

А что, - действительно: там, за окном, уже почти совсем глухая ночь, там большой и опасный город, там пьяные машины, безбашенные гопники, злые менты, кровожадные оборотни, ломаные наркоманы, похотливые маньяки и ещё… и ещё кого там только нету, в аду этом столичном-кромешном. Всего навалом. Всяких чертей… А она бродит где-то по тёмным закоулкам совсем одна. Одна-одинешенька… Начнёшь тут волес-неволес переживать.

Правда, с нею рядом её верный Дюк, - бесстрашный потомок злобных пинчеров. Но всё равно. Мало ли. Чего…

Вот же какая мерзкая девчонка! Волноваться заставила...

Это было для него в некотором роде новым опытом. Никогда он ни за кого вот так не переживал. А тут вдруг пробило. Забавно даже. Неужели мы и впрямь всегда в ответе за всех тех, кого однажды подобрали?

Но будет.

И дабы так уж совсем под завязку не загружаться, решил отвлечься. Помедитировать. Сыграть, к примеру, в батайский тетрис.

И на самом деле взял, да и запустил эту старинную русскую забаву. Но только кочерги сразу куда-то мимо полетели. Слишком уж, наверное, осознано играл. И набрал какую-то там совсем смешную цифру.

Запустил ещё раз – такая же фигня. Что-то никак не получалось нынче отпустить от себя своё сознание, - отпустить, чтобы стало оно сознанием этих вот разноцветных фигурок. Внешнее же управление ими, как известно, штука малоэффективная.

Плюнул. Закрыл программку. Решил хокку сочинять. Осеннее.

Хокку не вышло, но вышло хайку. Вот это вот:

пора урожая

сад камней не бесплоден –

плоды раздумий

Как бы философский вышел стишок. И сначала даже вроде как понравился. Но потом на язык попробовал, - не-а! - понял, что лажа. Не Басё. Тут ни то чтобы третьего, а даже и второго плана нет. Прямолинейно очень. Хоть и 5-7-5, но агитпром. Умного опыта много вложено. А желательно же, чтоб «ах» и «вдруг».

Стёр, - забыть по быстрому.

Но забыть вышло не совсем: образ сада камней вызвал к жизни всякие сопутствующие и производные образы. Как-то: сад камней без камней, сад драгоценных камней, детский сад камней, самосад камней, сад камней за пазухой, маркиз де Сад Камней, вишнёвый сад камней, сад камней в почках… И не известно куда бы ещё забрёл Виктор, развлекая себя подобной безответственной игрой, но в сталь двери вдруг громко постучали. И, похоже, что ногой.

Глянул на монитор, - да, бесстрастная камера слежения нарисовала ему девушку Йоо. И часть добермана Дюка, а если конкретно – кусман его благородного черепа и купированные уши.

Йоо пришла из тьмы и холода вся такая задумчивая и молчаливая. Упала в кресло, не снимая плаща. Уставилась в потолок. Прямо-таки блоковская девушка.

Виктор вышел. Ждущему послушно у дверей псу нужно было лапы протереть. Ну, а когда вернулся, Йоо уже слегка отошла, и доверительно сообщила ему:

Ты, Пелевин, прав оказался. Это просто чума какая-то. Просто бошку сносит, настолько ты, оказывается, был прав.
Я вообще-то всегда стараюсь говорить правду, - скромно так сообщил ей Виктор.
Да кому на фиг твоя правда-то нужна, - усталым голосом дала ему отповедь Йоо и тут же озаботилась: - Боже мой! Как теперь жить? Во что верить?
Как жила, так и живи, только колу не пей, - засоветовал ей Виктор.
Как раньше жила, теперь уже не получиться, - мотнула русой головой Йоо. - И зачем я только с тобой пошла? Была себе девушкой невинной, а теперь что? Теперь, Пелевин, как честный человек ты на мне жениться должен.
Ага, сейчас, - разбежался. Пойду костюм заказывать. У тебя что, на это дело пунктик, что ли? Боишься старой девой остаться?
Сам дурак.
Знаю. Хамка.
Слушай, а что это у тебя за штука такая круглая вон там висит? – не стала заниматься Йоо эскалацией спора двух хозяйствующих субъектов, а показала рукой на стену. - Неужто настоящий бубен?
Бубен и есть, - подтвердил её догадку Виктор. – Бубен. По которому мне всё. Ибо шаманский. Деваха одна подарила. Шаман в тринадцатом поколении. По совместительству – зам прокурора одного из районов славного града Улан-Удэ. Есть на земле такой город.

Йоо, забыв про все свои печали, резво вылезла из кресла. И сняла желтоватый блин со стены.

Какая интересная штуковина, - покрутив, заценила Йоо, и даже пару раз по нему кулаком врезала.

Бубен глухо отозвался, отструктуировав на пару протяжных мгновений здешнее пространство нездешней тревожной вибрацией.

Тугой, - понравился инструмент Йоо, она его даже погладила. – Шершавый.
Из кожи белого человека, надорвавшегося под своим бременем, - пояснил Виктор.

Йоо одёрнула руку.

Шучу, - из шкуры косули, - успокоил её Виктор и тут же предупредил: - Ты с ним там, вообще-то, будь поосторожней.
А что? – спросила Йоо и тут же сунула указательный палец в отверстие, расположенное прямо по центру.

Сунула и вскрикнула. С той стороны бубна пальчика-то не оказалось. Йоо быстро выдернула палец назад, и испугано, просто как какую-то ядовитую змею, отбросила от себя сей ритуальный ударный инструмент.

- Вот то-то же и оно, - проворчал Виктор, поднимая упавший шлюз с пола, - предупреждал же.

Чего это он так? – кивнула Йоо на бубен.
Шаманский же, - повторил Виктор, будто то, что инструмент шаманский, что-то объясняло.
И что, что шаманский? – ясно дело не отставала от него Йоо.
Как раз через вот эту дырку шаманы и проникают в миры, где обитают духи, - деловито, будничным голосом музейного экскурсовода, сообщил ей Виктор.
А-а-а.. Круто. А ты сам пробовал? А? Ты в эти миры сам-то проникал?
Проникал… И не раз. Раньше. Сейчас нет.
Понятно… А чего так? Неинтересно стало? Или жим-жим?
Да не то, чтоб… Просто навигация у этой штуковины не совсем понятная. Не отлаженная. Залезешь бывало, а вылезти… Я однажды целых четыре года там проболтался, плутая по лабиринтам и спиралям, - и никак назад вернуться не мог. Представляешь? Сейчас это для меня уже не позволительно. Времени в обрез. Война. И всё такое. И вообще…
Жуть! Слушай, а как ты, такой большой, в эту маленькую дырочку целиком-то пролазил?
Была бы дырочка…
Нет, ну, правда, - как?
Как-как? А ты вот возьми и сама догадайся.

Йоо подумала-подумала, - и додумалась. Догадалась. И даже поняла:

Итц кул! Просто-то как, оказывается! А можно мне сейчас самой попробовать?
Нет.
Почему?
Уйдёшь, а когда вернёшься – неизвестно. Говорю же, навигация у этого аппарата шалит. Ненадёжная она. А у нас на завтра всякие великие дела и подвиги запланированы. Забыла?
А мы мне на ногу ниточку привяжем. Как пора будет, ты подёргаешь, - я и возвернусь, - никак не унималась Йоо.

- Нет, сказал. А если вдруг нитка оборвётся? – осторожничал Виктор. - Перекусит её последним своим зубом Маяс - Чёрная старуха, ну и что я тогда делать буду? Волосы на заднице рвать?

Там их у тебя там почти и нет, - лукаво прищурилась Йоо.
Не твоё дело!
Пока не моё.
Опять!
Ладно, не злись.
Я не злюсь. Иди умывайся. Твоё полотенце синее. Спать ляжешь здесь, в кабинете, на кресло-кровати. Сейчас раскидаю.
А ты где? – сложив губки бантиком, поинтересовалась Йоо.
А я там, на диване - показал ей язык Виктор.

Йоо хмыкнула и пошла в ванную.

А Виктор решил повесить бубен назад, - от греха подальше, - на бронзовый гвоздик. Здесь его законное место было, - между висящей в рамке Выпиской из постановления заседания Центрального Совета добровольной общественно-патриотической организации «Снующие всюду» и огромным раздолбайским постером.

В Выписке, кстати, было на полном серьёзе напечатано очень чёрным по слишком белому, что, дескать, Пелевин Виктор Олегович за то, сё, пятое, десятое и детей растление приговаривается к смертной казни через забвение без права переписки.

А на великолепного качества плакате, подкинутом под дверь неизвестным затейником, были в известном ракурсе изображены в профиль, один за другим: Ленин, Леннон и он, Виктор, а внизу, под портретами, ещё и выведена такая вот забавная надпись: «В. Ленин, Д. Леннон, Пелевин – этапы крутого Пути». Оно, конечно, со стороны виднее будет. Но сильно не обольщался. Нет-нет.

Виктор сначала-то бубен повесил на исходное, отошёл, глянул – ровно ли. Но потом решительно снял его со стены, прошёл в гостиную и засунул под диван, - мало ли что этой дурочке ночью в голову придёт. Возьмёт ещё и нырнёт. С неё станется. Фиг потом вытащишь. Объясняй после Володьке, что и как оно было. А ему перед роднёй отчитываться. Сдавать по описи. Даму с собачкой. В общем, детям спички – не игрушка! Нафиг, нафиг!

Пока с бельишком определился, пока застелил, тут уже и Йоо вышла из ванной, напевая какую-то странную песенку, видимо, ту самую, о которой давеча Сорокин рассказывал:

Пухленький слон,
Коза и крокодил
У тебя на носу -
Ты меня удивил.
Они так весело шуршали
Тыщу самых разных тем,
Вот потому я и запала,
На тебя, мой супермен.
На твой дырявой шине
В зоопарк на тарантино.

Я буду вместо, вместо, вместо неё
Твоя невеста, честно, честная, Йоо!
Я буду вместо, вместо, вместо неё
Твоя.

И песня у тебя замечательная, и поёшь ты здорово, и вообще, всё ништяк, только, знаешь что, если можно, пой потише, - вот так вот, заходя издалека, вежливо попросил Виктор. – И, кстати, а почему у тебя Тарантино в зоопарке? Впрочем…
Какая тарантино? – не поняла Йоо.
Ну ты же сама спела сейчас: «в зоопарк на Тарантино». Вот я и спрашиваю, почему ты Тарантино в зоопарк поместила. Хотя уже и сам, кажется, начинаю понимать, почему.
Да? А я уже и не слышу слов. Так часто её пела, что не слышу. Может миллион миллионов раз спела уже. Но, вообще-то, если честно, я не знаю что это такое - «тарантино». Просто, наверное, слово услышала когда-то в детстве. Понравилось.
Знаешь, - признался Виктор, - я пока ещё не всегда понимаю, когда ты шутишь, а когда прикалываешься.
Честно не знаю! Клянусь. А кто это?
Тарантино? Ну ты… Это режиссёр американский. В Голливуде трудится. На русскую разведку. Знаменит тем, что ничем немотивированные убийства в его фильмах происходят в таких количествах, что каждый раз наступает такой момент, после которого каждое новое убийство вызывает у зрителя если и не смех, то уж добродушную ухмылку точно.
Круто. Режиссёр, значит … А я, если честно, вообще-то думала, что Тарантино – это сын Тортиллы и Буратино.
Да ну тебя!
Честно. А оно вот, значит, как. Тогда весь текст надо переписывать заново. Чтобы там было тогда «в кино на Тарантино», а не «в зоопарк». Так ведь будет правильней?
Какая разница. Давай, вали спать.
Туда?
Туда.
Ну я пошла?
Иди.

И она действительно пошла. Через минуту крикнула:

Пелевин, я так понимаю, что, раз у тебя в телек палка вбита, то он не показывает?!
Правильно понимаешь, - ответил Виктор, - только это не палка, а кол осиновый. Ты спи давай уже. Завтра будет трудный день.

И Виктор объявил по войскам отбой. После чего послушно наступила ночь.

Ночь наступила. Но это ничего ещё не значило. Виктор засыпал мучительно. Предстоящая авантюра будоражила мозг. Попёрли косяком всякие прикидки, расклады… и ещё этот долбанный кран!

А выспаться нужно было бы. Обязательно. Но не получалось. Лучше б вообще не ложился, чем такая вот пытка.

И только часика в четыре кое-как… Провалился.

А в полпятого – час одноглазого вермахта - звонок. По «вертушке».

Ничего не соображая, дотянулся. На его «алло» оттуда:

Виктор Олегович?
Ну.
Доброе утро, Виктор Олегович. Вас из Администрации Президента беспокоят.
Какого хрена! Кто это?
Я же говорю, - Иванов Иван Иваныч, куратор из Администрации Президента.
Да идите вы знаете куда, кураторы-прокураторы?! Шутники грёбанные!
Не шумите, Виктор Олегович. Я буду краток. Я, собственно, вот по какому вопросу вам побеспокоил. У нас есть сведения, что следующий свой роман вы планируете назвать… секундочку… ага, - «ВВП», что будет соответственно означать – «Вложения Второго Порядка». Это что, действительно так, Виктор Олегович?
Вы там все с ума, что ли, посходили!? Ну откуда я могу знать, как следующий роман свой назову? Если, к тому же, я к нему ещё даже и не приступал. Просто бред какой-то!
Вы только, ради бога, не нервничайте, Виктор Олегович. Мы, конечно, не имеем таких полномочий - принуждать, но всё же настоятельно рекомендуем вам… Надеюсь, вы меня поняли?
Чего понял? Ни хрена не понял. Чего рекомендуете-то?
Рекомендуем подумать о другом названии.
Бред.
Благодарим за сотрудничество. До свидания.

Пошли гудки.

Виктор зло бросил на рычаги ни в чём не повинную трубку. Но тут же вновь поднял. Вращая тугой упрямый круг, стал набирать номер справочной аэропорта. Когда справочная с третьего раза ответила сонным голосом, торжественно сообщил, будучи абсолютно убеждённым, что телефон давно на прослушке:

Девушка, представляете, все антидоты – гнусы. И ещё – лучше быть голубым, чем фиолетовым. Согласны?

Справочная на эту сентенцию ничего не ответила. Только вздохнула. Справочная была в курсе, что нынче полнолуние. И обострение.

И опять – отбой.

Спать. Спать. Спать.

Под утро приснилось, что это ему, а не Сорокину ноги отрезало. И вот сидит он теперь, – нет в жизни счастья, - натуральным образом, даром, что во сне, на ступеньках Киевского вокзала. Под задницей картонка. И картонка на груди. Ну, типа «Подайте бывшему покорителю космоса». Ага, - христарадничает. Унылая толпа скользит мимо сплошной серой массой. Подают плохо. Обходят стороной. Косятся. Брезгуют. Суки. Но тут вдруг – что за хрень? - кортеж остановился с мигалками, охрана повыскакивала, толпу оттеснила, гривневых менял расшугала, дорожку расстелила, - Путин из чёрного броневичка, как чёртик из славянского шкафа, выскакивает. Здрасте-мордаси! Подошёл вплотную. Руки на яйцах сложил. Над лысиной нимб. Портрет портретом. Смотрит. Преимущественно глазёнками. Умными-умными. И что-то вдруг говорит тихо. Только не фига, - не расслышал. «Чего?», - мол. «Жалобы-претензии есть?», - повторяет. «Не-а». «Ну и какого тогда?» «Так надысь». «Ну вот то-то же». «А то». «Ну-ну», - швырнул чегой-то в кепи и кругом. И - шасть в машинку. Вот так вот. Поговорили, значит. Аж в жар бросило. Отчалил… Только колонна за угол, достал, чего тот бросил. Значок «Почётный железнодорожник». Видать у Аксёненко в «американку» выиграл. А мне за что? За «Жёлтую стрелу» что ли? Да уж, облагодетельствовал… Как Бобу, так орден, а как мне, так… Но тут вдруг над ухом: «Вложения второго порядка». «А?» – обернулся, - «Ёшкин кот!» Квентин рядом стоит, улыбается внутрь своей старушечьей челюстины. «Показ рассказа героя о событиях, которых не было», - объяснил-прошамкал. «А-а-а!» - понял. А как понял, так Квентин тут же куда-то – вжик! - и растаял, - исчез, испарился, будто и не было. У-у-у, шайтан. Наябедничал и смылся, а у Виктора от такой правды ноги вдруг страшным образом заныли. Отрезанные. Ну, так иногда бывает. Говорят, что у иных по ночам даже и пятки чешутся. Уже сгнившие.

И тут уж Виктор начал зачем-то – сон, однако, он и есть сон, - отчаянно дёргать отрезанными ногами… А кто сказал, что отрезанными? Кто-то сказал. Сказал, как отрезал. Вскочил Виктор с картонки, - побежал искать того, кто сказал.

И тут уж проснулся.

То, что он наяву обнаружил, его ужаснуло.

Рядом безмятежно спала Йоо, закинув на него ногу и руку. А на его никуда не девшихся ногах, поверх одеяла, мирно посапывал Дюк. Отчего, собственно, ноги и затекли. Ещё бы – такой, блин, жеребёнок!

Вот и пускай таких в свой теремок!

Виктор брезгливо откинул от себя ложноножки и ложноручки, вытащил ноги из-под собаки и быстро вскочил с дивана. Как лещ со сковороды.

Рассобаченный Дюк проворчал что-то спросонья, а Йоо, та, вообще, даже и не дёрнулась. Крепко спала нимфетка. Сладко.

Кому интересно, была она в трусиках, но топлесс.

Виктору не было интересно, - не стал он разглядывать жиденькие прелести дрянной девчонки – удовольствие, на его здоровый вкус, мягко говоря, сомнительное - и быстро накинул на неё одеяло. Комплексом Гумберта Гумберта он, слава богу, не страдал. И под статью не попадал. Не УК. Не Справочника сексопатолога.

Хотя прислушался к себе на всякий случай, - но, нет, - никакого там прилива крови к голове, никакого учащения сердцебиения, а также аритмии в дыхании. Никаких содроганий. Никакого охотничьего азарта. Всё в норме. Недозревшая плоть – кожа, да кости, да худые ключицы – его не возбуждала.

Конечно, книга с исповедью светлорожего вдовца у него в своё время, как, впрочем, и у всех нормальных мальчишек, переживающих возраст угреватой прыщавости, сама себя открывала по первому требованию, – как та маленькая блядь Доллорес – раз, и ноги в стороны, - на той самой, всем хорошо известной, затёртой странице. Тут не был десятиклассник и допризывник Витя Пелевин каким-то исключением. Нормальный пацан. Голимый натурал.

Читать это дело читал. Но в филопеды не подписывался. Это нет...

А разве ж есть, право слово, в этом занятии какая-нибудь патология? Имеется в виду, в чтении подобного рода книг. Пожалуй, нет. Скорее даже наоборот. Гормоны есть, любопытство точно, а заболевания психического нехорошего - это нет. Откуда? Настоящие маньяки книжек не читают. Они на концерты «Тату» ходят. Сопеть

Да, читал-читал, почитывал. В основном, конечно, любопытство было. Натуралиста. Натурально. Потому как ведь не понять было сразу, - чисто технически, - как она его, каким именно способом, обработала тогда, в первый раз. Ведь все же пытаются, перечитывая это место, догадаться, - как?

А что там, собственно, ещё вычитать, помимо прикладного физиологического? Не вязью же текста, ей богу, наслаждаться, когда и сам автор честно признался в предисловии к русскому переводу, что всё относящееся к противоестественным страстям становится на чисто русском топорным, многословным и отвратительным в смысле стиля и ритма. Короче, жёсткое грязное порно, оно на великом и могучем и есть - грязное жёсткое порно. И на этом самом правдивом в мире языке либо так, либо никак.

Кстати, до сих пор так и не разобрался, каким макаром она его, мудака, тогда соблазнила. А уже теперь и не важно. Вырос. Не мальчик. В чужом опыте нужды не испытывает.

Виктор зевнул и взглянул на часы. Времени было ещё меньше семи. Такая рань! Вот, блин, поспал, называется. Ёщё раз зевнул. Накинул халат. Двинул в очаге огонь зажечь. Чаю зачаял. Всё одно уже не уснуть.

На кухне, пока вода закипала, обернулся птицей белой. Сначала чайкой, но потом почему-то передумал, - и бакланом. И в приоткрытую форточку выпорхнул.

А там – темень, слякоть, да срань господня. Да мутный круг луны сквозь мокрую подлость вялого снега. Короче, до того дошли погоды в своей спирали, что на лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков чегой-то не слыхать в липовых-дубовых рощах. Хлябь сплошная. И ересь изморозью по краю луж.

Нет уж, увольте, в таком болоте чухонском пусть латгальцы сами летают, - решил. И возвернулся назад побыстрее.

Только перья зря замочил.

8.

В отель с собакой не пущали. Такие правила. Но полтинник, - и в правила были внесены необходимые поправки. И тут же единогласно приняты. Сразу в четырёх чтениях.

И лифт был подан.

На вычурной ручке двери в 707-ой висела обычная для этих мест табличка с упреждающей надписью: «Стой, постой, карман пустой», но Виктор прекрасно знал, что лично к нему это дело не относится.

Но постучали для солидности. Приглашения, конечно, не дождались. И тогда уж со спокойной душой ввалились.

Бодрийар, склонившись над столом, энергично вычерчивал цветными фломастерами какую-то схему на самом обычном стандартном ватманском листе. Обернулся на шум. Бросил фломастеры и пошёл на встречу, улыбаясь.

Помимо философа в комнате находился уже знакомый Виктору малый – всё тот же глухонемой переводчик. Вытянув ноги, сидел он непринуждённо в псевдовикторианском кресле инвентарный номер такой-то. Дремал видимо. Мучился от безделья. Но когда дверь в номер распахнулась, вскочил неправдоподобно быстро. Просто как мультяшка какая-то. Будто в заднице пружина сработала. Внезапного шума что ли испугался? Так ведь глухой же вроде.

Увидев толмача, Виктор напрягся. Тень недоверия вновь пробежала по его лицу. Но, оценив сегодняшний костюм парня, - белые штаны, узкие да подстреленные, и как бы старинный фрак, из под которого выглядывала манишка, застёгнутая лукойловской фирменной булавкой с бронзовым заправочным пистолетом, - успокоился. Отчётливо понял, и что видит этого молодого человека сегодня в последний раз, и что ему, кудрявому, совсем по другой дороге отныне пылить. Нахлобучив на бошку кургузый картуз.

Ну, и слава те господи.

Первым делом представил Бодрийару Йоо. Объяснил ситуацию. Жан был не против. И галантерейно ручку девушке чмокнул. Ловелас старый. Псом же побрезговал. Хотя тот, быстро разобравшись, кто тут за старшего, преданно заглядывал ему в лицо. Но побрезговал им Жан, и даже как-то с опаской на него покосился. А мог бы, хотя бы из-за французской его клички, и снизойти. Но нет.

Кивнул на диван, попросил подождать минут пятнадцать. Ему, как оказалось, нужно было карту ещё закончить. А тогда уж, мол, сразу обо всём.

И вновь склонился над столом. И заелозил китайским копеечными фломиками по листу, время от времени сверяясь с каким-то жёваным факсом.

Чего это он рисует? – развалившись на мягком кожаном диване, спросила тихо Йоо.
Сказал же, что карту составляет, - пояснил Виктор, плюхнувшись рядом. - Карту предстоящего Путешествия.
Как это, карту? Настоящую карту? Он что, всю её на память что ли помнит?
Зачем - помнит? Он её на ходу выдумывает. Нафантазирует всякого и тут же зарисовывает, пока не забыл.
А как же мы по ней будем идти, если она ненастоящая?! – крайне была удивлена Йоо.
Нормально будем идти, - пожал плечами Виктор, - как обычно. И потом, - почему это ты считаешь, что она ненастоящая?
Ну как? Он же её от балды рисует! – не сдержавшись, вскрикнула Йоо.
Тише, - попросил Виктор, - не видишь, человек работает.
Как тише, если не я ничего не понимаю.
А чего тут понимать? Не слышала никогда о «карте Бодрийара»?
?
А, ну, да… Объясняю тогда для особо одарённых. Это раньше, до Бодрийара, все карты снимались с реальной местности, а в эпоху симулякров третьего вида, сначала составляется карта, а потом только появляется соответствующая местность. Запомни раз и навсегда, подруга: территория больше не предшествует карте и не переживает её, подобно тому, как карта Советского Союза пережила сам Советский Союз. Отныне карта предшествует территории и порождает территорию. Такая вот нынче у нас на дворе топография.
Это почему же так?
Потому… Потому что войны в Заливе и шалаша в Разливе, скажу тебе по секрету, на самом деле не было. Потому что симулякр, представь себе, - это совсем не то, что, как некоторые думают, скрывает собой истину, - это и есть сама истина, скрывающая, что ее нет. Симулякр это и есть истина. Отныне и навсегда… Правда, не совсем навсегда, - Виктор заговорщицки подмигнул девушке, - а до тех пор, пока мы о ней молчим… Симулякр есть истина, а посланник есть послание.
Да ну вас всех на фиг! – расстроилась Йоо, так ничего и не поняв.
Тихо ты, - ещё раз цыкнул на неё Виктор. – И не злись. И не обижайся. И ничему не придавай значения.
Почему?
Опять ты, - «почему». Потому что всё имеет смысл.

Но Йоо всё же обиделась, надула губы и замолкла.

Только девушки в таком воздушном возрасте долго без дела на месте сидеть не могут. Нашла она себе развлечение. Сняла свои знатные тёмные очки, прикусила дужку зубками коралловыми и уставилась на переводчика. Так, как это она умела, - с нахальным прищуром и не мигая. А тот, когда почувствовал на себе её пристальное внимание, начал глазом косить, елозить попой по креслу и себя просматривать, на предмет чего-нибудь не застёгнутого. Ничего такого не нашёл и смешно покраснел. В общем, ввела его игривая Йоо в неловкость своим неприличным поведением. Полные штаны радости! И, наверное, совсем бы уничтожила юношу, да тут Бодрийар всех к столу пригласил.

Карта представляла собой простой белый лист с нарисованными на нём кривыми разноцветными кружками. Всего их шестнадцать было. Между собой соединялись кружки стрелками. И всё это походило на сотворённый детской рукой рисунок ожерелья. Или бус. А на самом деле – чёток.

Йоо презрительно хмыкнула, - видимо, по её мнению, уж больно долго что-то пыхтел старик над этакой безделицей. Но Виктор посмотрел на неё осуждающе и склонился над картой. И стал её, столь, казалось бы, незамысловатую, изучать с пристрастием, внимательно выслушивая при этом все сопутствующие пояснения Бодрийара.

А со слов Жана выходило, что конечным пунктом намеченного Путешествия была некая Последняя Пещера (15), которая находиться посреди Такой-то Пустыни где-то в Южной Мексике ближе к нашему краю. Именно там, в этой Пещере, мыслилось получить искомую Золотую Пулю. Забрать её предстояло у хранителя Пещеры - старика Сан Педро Ведро Смаги. Но заполучить ёё будет не так-то уж просто. Старик, оказывается, задаром её никому отдавать не собирается. Предстоит символический обмен. Точнее обмен символами. В присланном манускрипте чётко сказано, что взамен Золотой Пули от всякого претендента истребует Сан Педро Ведро Смаги три сакральных предмета. А именно: Абсолютную Клетку, Спасительное Кольцо и Надёжный Повод. В связи с этим прежде, чем в Такую-то Пустыню бросок совершать, Путешественникам предстоит ещё завладеть этими таинственными объектами.

Далее Бодрийар стал перечислять по порядку.

Абсолютную Клетку нужно добыть в деревне Буряндай (3), что расположена в предгорьях Восточных Саян. Хозяин Клетки – некто Бажба Барас Батор. Как её у него изъять – по-хорошему или по-плохому – это там по обстановке выяснится.

Что касается Спасительного Кольца, то эта вещь принадлежит хозяйке Самого Западного острова Мяуайского архипелага (11) – принцессе Ой. Каким образом с этим заморским персонажем обойтись, о том в древних бумагах тоже ни слова. Так что уповать остаётся, заметил Жан, на Его Провидение и вашу находчивость.

Ну и ещё осталось про Надёжный Повод. Тут немного яснее. За этой вещью придётся вот сюда, на Северный Полигон (8) отправляться. Стартовая площадка №31. Спросить лейтенанта Рягузова. Пароль - «Магадан», отзыв «наган». Этот гвардии лейтенант вроде бы как должен помочь. Так что там, кажется, должно быть всё без проблем.

Виктор не любил все эти «вроде бы» и «кажется», но со слов Командора безропотно, иногда только уточняя транскрипции, наносил прямо на карту все необходимые для успешного прохождения намеченного маршрута сведения – фамилии, имена, явки, пароли, топонимы.

Когда Жан закончил, Виктор под первым кружком, уже от себя, написал слово «Театр» (0). А в правом верхнем углу сделал пометку «Секретно». Подумал и добавил в гриф ещё и «Сов». Для пущей важности.

На том с картой закончил, свернул вдоль надвое, а потом поперёк вчетверо, после чего вопросительно посмотрел на Бодрийра.

Тот звонко хлопнул себя ладонью по лбу и достал из внутреннего кармана розового бархатного своего пиджака небольшой целлофановый пакетик. Протянул. Виктор пошуршал и вытащил из него чёрный игральный кубик. Затем достал висящий на шее кожаный мешочек, положил в него эту самую штучку, затянул шнурок потуже и утопил всё это дело под толстовкой.

Так, - карта есть, кубик получил, осталось решить вопрос с личным составом. Жан кивнул, мол сейчас, и направился к телефону, - вызывать своих абреков.

Слушай, я так поняла, что границу придётся пересекать, а у меня с собой загранпаспорта нет, - взволновано сообщила Йоо освободившемуся Виктору.
Вот об этом не беспокойся, - успокоил Виктор, - для того способа, которым мы будем хаджж совершать, никаких ксив и виз не нужно.
Это что за способ такой, если не секрет? По льду Финского залива? Или в бочке с цементом?
Карту видела?
Ну.
Берём фишку, бросаем кубик, сколько выпало, на столько кружков фишку и перемещаем. А куда фишку по карте переместили, туда, считай, мы сами и попали, - туда прибудем и там пребудем. Вот, собственно, и вся телега.
Не поняла, ты это что, серьёзно?
Вполне.
Ага, так я и поверила.
Ты же знаешь уже, что я по мелочам не вру.
Нет, ты это что, серьёзно?
Серьёзней некуда.
Просто джуманжи какая-то…

- Джуманжи? Что ж, пусть будет джуманджи. Ничего удивительно. Интенсификация современного информационного потока приводит к тому, что всякая новизна достигается за счет постоянной рекультивации устаревших идей.

Да погоди ты! Дай понять. Тут что, - фишка что ли какая-то применяется волшебная?
Нет, фишка самая обыкновенная. К тому же её ещё нужно где-нибудь найти. Хорошо, что напомнила. Фишка простая. А вот кубик, который мне сейчас Жан вручил, как раз волшебный, - ну, не волшебный, конечно, а… Как бы помягче-то… Ну, скажем так, магический… Нет, - ритуальный. Так подойдёт? Ритуальный кубик. И сила внутри него великая заключена... Даю историческую справку: 12 января 930 года коварные карматы внезапно напали на Мекку, разграбили её под чистую и угнали в рабство всех горожан и паломников, а также по ходу дела бессовестным образом выломали из стены святилища чёрный камень Каабу - предмет домусульманского поклонения, сохраненный исламом. Говорят, что этот наш кубик, сделан из осколка того самого священного камня. Вот так. Ну, а весь этот механизм не джуманжи называется, а - одигоний.
Одинокий?
Одигоний. Название происходит от греческого «оdegoi» – «указывающий путь». Этим словом, согласно византийским источникам, называли проводников, сопровождавших слепых к чудотворному источнику, на пути к которому располагался храм с хранившейся там чудотворной иконой…
Ущипни меня, чтоб я проснулась! Бред какой-то… Честно-слово, бред.
Зря не веришь. Ну, ничего, скоро сама убедишься. Не долго осталось…
Хорошо, ну, и на каком же это всё принципе работает?
Тебе обязательно знать?
Да, обязательно. А то с ума сойду.
Ну ты, блин, и вредина. Ну давай я всё сейчас брошу, и начну лекцию тебе читать. О пространственно-временном континууме, о тонких взаимодействиях феноменальных частиц, о способности мысли творить чудеса, о прочей алхимии и пульпе фиктивной. Оно тебе надо? Надо, да? Вот скажи, ты самолётом летала когда-нибудь?
Чего спрашиваешь? Конечно, - угрюмо кивнула Йоо. - Сколько раз. И не сосчитать даже сколько. А как ты думаешь гастрольный чёс по стране проводиться? На паровозе что ли?
Ну вот и хорошо, что летала. А скажи, подруга, только честно, ты знаешь, как самолёт устроен?
Ну в деталях нет, конечно. Что я, совсем того, что ли!
Ну вот, и тут в детали не суйся. Оно здоровее будет. Просто поверь, что этот кубик круче самолёта, и всё. Поверь мне на слово, - круче… А потом, если я сейчас пущусь в рациональное объяснение принципа транспортировки и телепортации, заложенного в одигоний, ну и какой я после этого буду певец дзэн-буддийских практик?
Никакой, наверное.
Вот видишь. Так что успокойся. Успокойся и усвой одну очень простую вещь: понимать под Путешествием вульгарное перемещение тела в пространстве недостаточно, потому что Путешествие на самом деле, если оно, конечно, не является бесцельным юзерством, – это набор подвигов, которые вписываются одновременно в пространство, время, социальную среду и поставленную себе сверхзадачу. Любой героический поступок, да будет тебе известно, поддаётся определению только путём его взаимного соотнесения с этими четырьмя осями, ну, а поскольку пространство само по себе имеет три измерения, то, для того чтобы адекватно определить процедуру Путешествия необходимо удерживать в своём представлении возможность отважного перемещения как минимум в шести измерениях. А если развернуть все параметры социальной среды и все проекции сверхзадачи, то таких измерений становится бесконечное множество. Ты можешь образ подобного представить, и удержать этот виртуальный образ в своём представлении?
А?
Сказала «а», скажи «бэ».
Бэ-э-э-э!.
Молодец. Но Путешествие, видишь ли, не есть простое перемещение из пункта А в пункт Б. Это нечто более забавное… Странно, - ещё вчера ты не подвергала никакому сомнению возможность проникать в миры духов сквозь скромное отверстие в бубне, а сейчас вдруг перед одигонием так остолбенела.
Так то от бубна дырка, мир потусторонний, а тут… чёрт знает что. Не понятно чем управляется.
Волей управляется.
Волей?

- Да, волей. Воля – это концепция, управляющая пространством, временем и событийной вероятностью. И это воля – воля Автора.

Автора? Какого ещё автора?
Того самого человека, чьи обширные обязанности сводятся к тому, чтобы придавать нереальным категориям утонченно-привлекательный вид и вставлять их в жесткие рамки реальности. И ещё, - Автор, девица, – это как раз тот, кто о нас с тобой сейчас рассказывает. Слышишь?
Рассказывает? Кому?
Кому-то… - Виктор пожал плечами. - Не знаю кому. Знаю только, что до тех пор, пока эта коммуникация продолжается, мы с тобой существуем.
А потом?
Суп с котом. Что будет потом, никому не известно. Известно только то, что было сначала.
А что было сначала?
Слово.
Какое?
«Сначала»
Ничего не понимаю. А причём тут о-ди-гоний? Ничего не понимаю.
А потому что не твоего бабского ума это дело. Расслабься и не суетись. Поверь мне и иди за мной. А не хочешь, - оставайся дома. Насиловать никто не будет.
Нет. Я с тобой, - упрямо мотнула головой Йоо.
Ну со мной, так со мной. Только знай…

Но тут им пришлось свою такую замечательную беседу ни о чём прервать на полуслове, поскольку в апартаменты, потревожив растянувшегося у порога пса, вошли один за другим трое неизвестных.

Троица, надо сказать, выглядела несколько эклектично.

Первой в дверях появилась невероятно стройная дама, - просто невероятно, какая это была строгая линия от паркета через одиозно высокий каблук и дальше-выше - по крутому бедру. И спинка царственно была поставлена. И грудь упругая – соответственно. Ах!

Но хотя и на высоте каблуков своих умопомрачительно красных туфель незнакомка была, да отчего-то – вот незадача - в потёртой временем чекистской «косухе». Из худо отделанной кожи. Н-да…

Но впрочем, что тут такого? Да, в куртке. Да, в потёртой. Да, с плеча чужого. И что? Ничего. Зато из-под этой музейности – нечто невероятно нуарово-атласное у неё выглядывало. На тонюсеньких бретельках. И на сто – нет, на двести - метров выше колен. А на гордых ножках - чулки чёрные. Со стрелкой. И от среза платья-комбинации и до верхнего края до мурашек нежной на ощупь фильдеперсовости - тонкая полоска тела комиссарского.

Такая вот тридцатых годов прошлого века эротика. Крутая проруха. Сексапильность густая.

И была вошедшая не молода, но и не стара, а пребывала в том славном возрасте, который спецы по женской части, от вожделения спуская слюни, определяют, как «в самом соку».

Имела эта знатная бабца стрижку «паж», волосы её были черны (правда у корней предательски белели, но мы-то вид сделаем, что этого не замечаем). Широкие, несколько развязные, но отнюдь не вульгарные, движения выдавали её за женщину вполне самостоятельную, а открытый, смелый и внимательно-цепкий взгляд огромных зелёных глаз – ещё, к тому же, и самодостаточную. Примечательным было и то, как жадно курила она вонючую дешёвую папиросину, вставив её в длинный и, судя по замысловатой инкрустации, дорогой мундштук. Пепел сбрасывала она, время от времени манерно постукивая длинным пальчиком по кончику папиросы, прямо на притоптанный ворс здешнего персидского ковра. Несколько этим обстоятельством не смущаясь. Что говорило само за себя. И ещё… И ещё вот что – за лёгкой вуалью сизого табачного дыма видна была на бледной щеке чёрная искусственная мушка. Однако.

За нею следом, пружиня шагом, вошёл высокий, - очень высокий, - мужчина.

Вид имел он аскетичный, и даже несколько измождённый. Острыми чертами лица и смуглостью кожи тянул он на европейца-южанина. Подтверждал это предположение и вороний цвет его волнистых волос, правда, уже несколько припорошенных импозантной сединой - господину этому было явно за сорок. Хотя держался молодцевато. Да и прикинут он был с претензией на воинствующий романтизм: в американскую куртку «пилот», лётные штаны, такие, знаете, со шнуровками в разных местах и в лётные же боты, а в руках к тому же крутил ещё и лёгкий авиационный шлемофон. С прикреплёнными к нему защитными очками. Правда, в купе со всей этой в высь зовущей экипировкой не очень как-то читалась расшитая пёстрыми стекляшками пышная манишка тореадора, выглядывающая из-под его расстёгнутой куртки. Но эта нестыковочка хотя в глаза и бросалась, но не напрягала, потому что красавец этот глядел вокруг себя с таким видом… Впрочем, правый глаз его был стеклянным. И будет о нём.

Следом за длинным вошёл невысокий. В болотного цвета повыцветшем форменном пальто не известно какой службы.

И описать этого третьего представляется делом немудрёным. Он был китайцем.

Представление прибывшего личного состава началось незамедлительно.

Дама была представлена, как некая Мария Климова, она же Маруся, она же Мурка. Смелая женщина. Без страха и упрёка. Верный боевой товарищ. Превосходно стреляет из всех видов оружия. Легко входит в доверие к аборигенам. В случае необходимости способна оказать медицинскую помощь. Кадр опытный. Проверенный. Надёжный. В свое время работала на совдепы, агентом в структуре ВЧК. Затем прозрела и отреклась. Сейчас – креатура Совета.

Сколько же вам тогда, извините, лет, если вы ещё в чэка успели потрудиться? – удивлённо спросил у неё Виктор, выслушав краткую характеристику, данную ей Бодрийаром.
Ах, неужели наступили такие времена, что стало позволительно задавать женщине подобного рода вопросы? – вопросом на вопрос ответила Маруся, и выдохнула долгую струю дыма Виктору прямо в лицо.
Ну, это я к тому просто, что Жану не верю. Не возможно поверить, настолько вы выглядите великолепно, - вышел из положения Виктор, ладонью расшвыряв густые табачные клубы.
Спасибо, милый, - томным голосом поблагодарила за комплимент Маруся и по-свойски, в манере дам полусвета, провела свободной рукой по его подбородку. Ласково.

Йоо передёрнуло. В глазёнках девичьих сверкнули молнии. Что ни осталось не замеченным Марусей. И Маруся Климова, она же Мурка, хохотнув, вскинула голову и сладко затянулась.

Высокий был представлен как Испанский Лётчик.

Вообще-то, его Антоньо Как-То-Там-Мигелес-Фигелес зовут. Но он всех просит называть себя Испанским Лётчиком. Он в действительности и испанец, и лётчик. Пилотирует и водит все виды транспорта. Включая космические корабли. Проходил подготовку в Центре имени Гагарина по программе Европейского Космического Агентства. Но влюбился там на свою беду в одну русскую. Всем известную Веру Надеждину. Разведёнку из космического городка. Она в то время как раз подавалкой в лётной столовой работала. Загулял с ней паря. Сорвал график подготовки. Был отчислен. Потом подвязался в Иностранный Легион. Воевал. Много раз награждался. Но однажды отказался атаковать колону беженцев. Был отдан под трибунал. Бежал. Сейчас в Армии Света. Неплохо изъясняется по-русски. В связи с этим обстоятельствам сюда и вызван.

А что, над Испанией чистое небо? – спросил Виктор у Лётчика, крепко пожав его длиннопалую пятерню.
Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то, - ответил тот, легко приняв предложенную игру.
Гренада? – захотел уточнить Виктор.
Кордова, - покачал головой Лётчик.
Сработаемся, - кивнул ему Виктор.
Сработаемся, - согласился Лётчик.

Тут подошла очередь и до представителя Восточного филиала. Азиат оказался Японским Городовым.

Почему это японский, я же вижу, что он китаец, - первым делом поинтересовался Виктор у Бодрийара.
Потому что служил в японской полиции, - таков был ответ. – Японское общество, конечно, весьма закрытое общество, но не до такой же степени, чтобы в японской полиции не мог служить этнический китаец. Так что прошу любить и жаловать, - китаец Ли, Японский Городовой. Боевые искусства, шифрография, связь. Русским владеет сносно, - прабабка у него русская, из харбинских эмигрантов.
Почему из полиции ушли? – спросил Виктор у Ли.
Я не ушёл, я убежал, - скорректировал вопрос китаец и ответил коротко, но ясно: - Якудза. Подстава.
Ага, так значит, - удовлетворился Виктор столь размытым - и, пожалуй, в каких-нибудь иных инстанциях совсем не проходным – ответом. И не стал вдаваться в подробности.

Оглядел ещё раз всех прибывших. Весёлое войско. Маруся Климова – прости любимого, Испанский Лётчик и Японский Городовой. Архетипы что ли?

Так прямо у Жана напрямую и спросил, ничуть не смущаясь тем, что остальные услышат. Старик же на это ответил, что, мол, нет, никакие они не архетипы, а вполне себе такие индивидуальные личности. И в своём роде даже, можно сказать, уникальные.

Впрочем, - заметил, продолжая Жан, - других читателей у меня для тебя нет.
Так стало бы таки и нету? – улыбнувшись чему-то своему, уточнил Виктор.

Бодрийар покачал головой. Нет.

Ну нет, так нет. И тогда Виктор выдал принятым под команду бойцам первое своё указание:

- Итак, господа партизаны, с этого момента вы поступаете в моё распоряжение. Жан, я правильно это понял? – Бодрийар, выслушав перевод, авторитетным кивком гиганта мысли подтвердил такое положение вещей и обстоятельств, после чего Виктор продолжил: - Поэтому жду всех вас сегодня в боевой экипировке и с полной выкладкой в двадцать три пятнадцать у чёрного входа в Театр. Приказ на Путешествие отдам на месте. Вопросы есть?

Есть, - кивнул головой Лётчик, - прошу уточнить, - у чёрного входа в какой именно театр.
У чёрного входа в Театр Теней, - ответил Виктор.
Прости, милый, а что, в двадцать три пятнадцать тени ещё будут? – облизнув кончиком языка свои тёмно-вишнёвые губы, поинтересовалась у него Мурка на певуче-акающем диалекте славного племени, населяющего навсегда пропахшие разливным пивом приблатнённые окрестности Марьиной Рощи.
Вы об этом не беспокойтесь, - повернулся к ней Виктор, - Ваше дело на место прибыть вовремя, а наличие теней я обеспечу. Ещё вопросы есть?

Вопросов больше не было. Только опять Мурка протянула в сторону певуче:

- J’ai vu l’ombre d’un cocher, qui avec l’ombre d’une brosse frottait l’ombre d’une carrosse.

И глубоко затянулась.

- Что? – не понял Виктор.

Я видел тень кучера, которая тенью щетки чистила тень кареты, - услужливо перевёл парнишка из эскорт-агентства.
Похвально, - кивнул Виктор и скомандовал. - Сверим часы, господа.

Было московского одиннадцать пятьдесят две по полудни.

- Итак, господа, с двенадцати ноль-ноль мною объявляется готовность «Взведённый курок», - дал отмашку Виктор.

И если вопросов больше нет, все до означенного времени свободны, - добавил Бодрийар. - Ну, а вас, Виктор, я попрошу остаться.

Виктор и сам знал, что ему предстоит ещё обговорить со стариком, куда с Пулей прибыть, в случае успешного выхода в плей-офф.

Blog

Золотая пуля