Валентина осеева динка 1-2 динка динка прощается с детством валентина осеева динка динка 1

Вид материалаДокументы

Содержание


Снова белоглазый человек
Младший товарищ
Любовь и долг
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   73
Глава сороковая

СНОВА БЕЛОГЛАЗЫЙ ЧЕЛОВЕК


В этот день Митрич поручил Леньке продать рыбу. Ленька с вечера забежал к

Федьке и соблазнил его ехать вместе.

- У Митрича рыба крупная, и торговать он велел по десяткам... Вот и будем

класть девять штук его да одну твою... Поедем! Заработаешь! Я так делал

единово! - вспомнив свой базар с Динкой, сказал Ленька.

Федька согласился. На базаре в этот день было людно, в рыбном ряду не

протолкаться, и рыбины у торговок все большие, жирные, не чета Митричевым.

- Большой привоз нынче, - с огорчением сказал Федька. - Боюсь, простоим мы

зря и вся наша рыба протухнет.

- Так пойдем на пристань, - предложил Ленька. - Наша рыба дешевая, ее живо

около рабочей столовки раскупят.

Мальчики пошли на пристань. Там тоже царило оживление, только покупатель

здесь был попроще и победнее, а товар - похуже и подешевле. Торговки,

покупая у рыбаков весь их улов скопом, тут же отделяли лучшую рыбу на

базар, а остальное продавали за гроши толпившейся на пристани бедноте.

Мальчики пристроились прямо на земле, ВЫЛОЖИВ свой товар на мешок.

- Наша рыба еще лучше! Гляди, какую мятую здесь продают! - с гордостью

сказал Федька.

К мальчикам начали подходить покупатели. Торгуя, Ленька вытягивал шею и

искал в толпе Степана.

"Как раз завтрак сейчас у рабочих... Может, и он где около столовки

ходит..."

Ему очень, хотелось повидать Степана, но пойти поискать его он не решился,

так как один раз, во время разговора, Степан. вдруг сказал:

"Около столовки меня не окликай и не ищи! Это привлекает внимание и может

испортить дело. Дома увидимся".

Ленька испугался и, слоняясь по базару в поисках работы, вовсе перестал

появляться у пристани.

Сегодня он не собирался заходить к Степану и на дом, так как торопился.

Его беспокоила Динка. Девочка выглядела какой-то запуганной, и, когда под

вечер он, приезжая из города, звал ее на утес пить чай, она нерешительно

оглядывалась вокруг и качала головой:

"Нет, Лень. Уже скоро вечер, деревья и кусты станут черными..."

"Да какой сейчас вечер? Еще до приезда твоей матери целый час! Пойдем!" -

звал ее Ленька.

"Нет... Лучше побудь здесь. Я, знаешь... - Она прижимала к щели лицо и

тихо говорила: - Я хозяина твоего боюсь..."

"Да брось ты об нем думать! Зачем он тебе нужен?!"

"Как - нужен? - Динка в испуге трясла головой. - Он мне совсем не нужен!

Совсем не нужен!"

"Ну, так чего ты к нему пристала?" - возмущался Ленька.

"Не я к нему пристала, а он ко мне пристал. Вот так закрою глаза - и сразу

подымается, подымается... Особенно если темно... И даже дома... Я так

боюсь. Лень... - морщась, говорила Динка и тихо добавляла: - У меня вообще

всякое в голове cтрашное. Я и НЕ хочу думать, а думаю..."

Ленька pастерянно глядел в ее испуганное лицо и не мог понять, что с ней

случилось,

"В воскресенье ее мать дома, а сейчас она все больше с Мышкой, а Мышка и

сама расстроенная... И Лина у них собирается - это небось тоже действует,

да еще, беда, рассказал при ней Вася про хозяина..."

Озабоченный этими мыслями, Ленька забыл о Степане и торопился продать

рыбу, чтобы поскорей уехать домой. На его счастье, покупателей было много,

и, нанизав на бечевку "набор для ухи", как учил Митрич, он легко

прикидывал к каждой связке десятую рыбешку Федьки.

- Вот стерлядь, потроха, вот жирная уха! - выкликал он, подражая Динке.

Покупатели подходили, и Федька, похлопывая рукой по стертому кожаному

кошельку, весело говорил:

- Здорово получается! Гляди-ка, сколько Митричевых рыб в нашу пользу

остается! Старику-то ведь лишь бы цену взять. Мы и его не обидели и сами

заработали!

- Да я ж про то и говорил! - с гордостью отвечал Ленька, вглядываясь в

проходивших покупателей. - Рабочие жены мяса не покупают, им подешевле что

давай... Вот рыба, рыба! Дешево и сердито! - бойко закричал Ленька и вдруг

осекся...

За толпившимися женщинами, рваными платками, ситцевыми кофтами и

вылинявшими кепками вдруг мелькнуло знакомое серое лицо... Ленька вытянул

шею и впился взглядом в длинную фигуру, серую шляпу, прилипшие к вискам

жидкие волосы и бесцветные, словно вымоченные в воде, глаза.

Федька тоже разглядел что-то в толпе и, подтолкнув товарища локтем, тихо

сказал:

- Гляди-ка... полиция... Ловит, что ли, кого?

- Торгуй тут! - быстро сказал Ленька и, перепрыгнув через мешок с рыбой,

скрылся в толпе.

"Сыщик! Сыщик... тот самый..." - мысленно повторял он про себя и, стараясь

не бежать, изо всех сил пробивался вперед...

До столовки было далеко. От пристани то и дело отъезжали груженные мешками

возы, босоногие, рваные мальчишки шмыгали между ними, подбирая

просыпавшуюся картошку и ловко прорезая сзади мешки... Всюду стоял шум и

гам: возчики щелкали кнутами, торговки визгливо нападали друг на дружку, с

пароходов доносились резкие гудки, смачно ругались грузчики... Всюду

толпился народ, но Ленька, расталкивая всех локтями и слыша позади

сердитые окрики, протиснулся сквозь толпу и выбежал к столовке. В

замусоленные потными руками двери входили и выходили рабочие. Затягиваясь

махоркой, они громко ругали протухшие щи и, сплевывая в сторону, поминали

червивую селедку... Ленька шмыгнул в дверь, нетерпеливо и жадно оглядывая

сидевших, за столами и стоявших у стойки рабочих. Громкие голоса, звон

тарелок и тошнотный запах пареных кислых щей ошеломили Леньку.

"Степан! Степан!" - в отчаянии взывал он про себя, пробегая взглядом по

чужим изможденным лицам...

Половые, в серых передниках, с горой грязных тарелок и пустыми чайниками,

бесцеремонно толкали его в спину... Но нигде не было видно знакомой

долговязой фигуры в старой шинели...

Холодный пот выступил на лбу мальчика, колени задрожали... И вдруг за

одним из столиков, под засиженной мухами занавеской, шевельнулась серая

шинель. Степан спокойно беседовал с рабочими, прихлебывая чай и прикусывая

хлеб. За стулом его висела знакомая Леньке плетеная кошелка.

Ленька прошмыгнул мимо столиков и, - стараясь казаться спокойным, подошел

к Степану.

- Степан, - тихо сказал он, нетерпеливо дернув своего друга за локоть.

Степан быстро оглянулся и, сердито сдвинув брови, посмотрел ему в глаза:

- Зачем ты тут?

Но лицо Леньки поразило его, и, не сказав больше ни слова, он поднялся и

отошел с ним в сторону.

- Сыщик... полиция... - пробормотал белый как мел

Ленька и потянул к себе плетеную кошелку. - Давайте что есть... скорее...

Степан еще раз оглянулся и, уставившись на него близорукими глазами,

вспыхнул от гнева:

- Да ты, понимаешь ли ты, помешался на сыщиках...

- Степан! - умоляюще прошептал Ленька, - Это тот... белоглазый... идут

ведь... давайте скорей!

Степан сжал его руку, подошел к окну... Ленька тоже вскинул голову

поглядел в окно... И оба они одновременно увидели осторожно пробирающуюся

между людьми длинную фигуру сыщика и следующих за ним в почтительном

отдалении жандармов.

Степан отшатнулся и с ненавистью сказал;

- Меркурий... предатель!.. - Потом быстро сунул руку в кошелку и, вытащив

завернутую в газету пачку бумаг, сунул их Леньке: - Уходи... Вечером

принесешь...

- Еще где? В кармане смотрите! - пряча под пиджак пачку, прошептал Ленька.

- Нету! Уходи! - быстро шепнул Степан и, словно вспомнив что-то, вытащил

из-за обшлага сложенную вчетверо бумажку.

Ленька жадно выхватил ее из его ладони и, пригнувшись между столами,

бросился к двери.

Прячась за спинами рабочих, он под самым носом жандармов выскочил на улицу.

Степан сел на свое место и, не спеша прихлебывая чай, наблюдал за

входившими в дверь жандармами. Белоглазого предателя Меркурия между ними

не было.

В столовой все смолкло... Рабочие перестали есть и настороженно смотрели

на пробиравшегося между столами жандармского офицера.

Степан был спокоен.

- Господин студент, прошу вас следовать за мной, - вежливо произнес

офицер, останавливаясь около его столика, а добавил: - Вы арестованы.


Глава сорок первая

МЛАДШИЙ ТОВАРИЩ


Не останавливаясь и не переводя дыхания, Ленька перебежал на другую

сторону улицы и, прижимая к себе раздутый карман пиджака, вышел через

пустырь в ближайший переулок. Сердце его бешено колотилось, и в голове

была одна только мысль - поскорее уйти подальше от столовки и скрыться

куда-нибудь в надежное место со своей драгоценной ношей.

Минуя один за другим переулки, он вышел на длинную немощеную улицу,

ведущую к пристани, и тут только вспомнил, что в судорожно зажатом кулаке

его лежит бумажка, которую вытащил из своего обшлага Степан.

Сунув кулак в глубокий карман своих штанов, он положил эту бумажку на

самое дно и, облегченно вздохнув, подумал:

"Хорошо, что я догадался спросить у Степана... Ведь он как раз с рабочими

сидел. Значит, вынул одну из пачки и кому-нибудь подложить собирался. А

потом второпях за обшлаг спрятал... - Мысли Леньки пошли ровнее,

спокойнее. - Если Степана и арестуют, то обыщут и отпустят, Раз у человека

ничего запрещенного нет, то за что его в тюрьму сажать?"

Ленька прошел еще одну длинную улицу. Впереди блестела и переливалась на

солнце Волга, слышались параходные гудки...

Ходить по улицам с запрещенными бумажками Ленька боялся, сунуться с ними

домой к Степану уж и совсем было опасно, и мальчик решил отвезти все на

утес и, спрятав в укромном месте под камень, вернуться. Если Степан

окажется дома, то Ленька еще раз съездит за бумажками, но ведь может быть,

что у Степана сделают обыск... как тогда у дяди Коли... И кто знает, что

найдут у него дома...

Ленька снова сильно забеспокоился и, оглядываясь по сторонам, побежал к

пристани. На пароход пришлось купить билет, так как ехать с запрещенными

бумажками без билета было опасно. Всю дорогу Ленька неотступно думал о

Степане и чем больше думал, тем больше беспокоился. Степан назвал

белоглазого сыщика Меркурием.

"Меркурий... предатель!" - с ненавистью сказал Степан, и Ленька вспомнил

его рассказ о сыщике, который втерся в доверие к политическим, долгое

время притворялся их товарищем, а потом выдал много людей, в том числе и

Николая Пономаренко. Теперь он охотился за Степаном, а перед этим бродил

под забором Арсеньевых и что-то высматривал на их даче. Конечно, каждый

человек может подойти и послушать под забором стихи, но тогда почему так

взволновался Костя?

Обуреваемый всеми этими мыслями, Ленька не заметил, как пароход подошел к

пристани. Выскочив с первыми пассажирами, мальчик добрался до утеса и,

перебросив доску, перешел через расселину.

Подняв на утесе самый большой камень, Ленька спрятал под него всю пачку

бумаг, присоединив к ней и ту, последнюю, которую вытащил из своего

обшлага Степан. Уходя, он тщательно замаскировал спрятанную на обрыве

доску и, вспомнив про Динку, глубоко вздохнул:

"Кто знает, когда вернусь... Предупредить бы ее надо..."

Но терять время было нельзя.

"Надо прежде всего повидать Степана и успокоить его насчет бумажек... А

если Степан арестован, то тогда..."

Ленька не знал, что тогда... Он все-таки надеялся, что Степан дома, и, не

думая уже о Динке, помчался на пароход.

Попасть без билета на первый пароход ему не удалось. Пришлось целый час

ждать на пристани. Ослабев от голода и пережитых волнений, Ленька

машинально провожал глазами приехавших из города пассажиров. Неожиданно

между ними показался Федька. Он шел, потряхивая пустой корзинкой и

победоносно сдвинув на затылок старую кепку.

- Федька! - окликнул его Ленька. Он только сейчас вспомнил, что оставил

товарища одного на базаре, не объяснив ему ничем своего исчезновения.

Федька удивленно вскинул белобрысые брови и, опасливо оглянувшись по

сторонам, подошел к другу. - Удрал? - радостно улыбаясь, сказал он. - А я

думал, поймали тебя.

- Кто поймал? - не понял Ленька.

- Да эти, ищейки-то полицейские. Их потом знаешь сколь еще подвалило...

Штук пять прошло. Целую канитель развели, а словили только одного.

Студента какого-то обшарпанного. Прокрался, что ли...

- Студента? В шинели? С черной кошелкой? - испуганно спросил Ленька.

- Ну да, в шинели. А кошелки я что-то не видел... - Федька пытливо

посмотрел в лицо товарища и сочувственно вздохнул. - А ты что ж...

Попадался, что ли, им когда... Чего испугался?

- Я не испугался. Просто так побежал. Не люблю полицейских, - хмурясь,

ответил Ленька. Ему было страшно и больно за Степана, но спрашивать ни о

чем не хотелось.

А Федька, молча переминаясь с ноги на ногу, стоял перед ним, и на

белобрысом веснушчатом лице его выражались сомнение и грусть.

- Ты, слышь, Ленька... Если нехорошими делами занялся, это к добру не

ведет. Один раз скрадешь да убежишь. А другой раз попадешься... Конечно, с

голодухи это... Но только красть - последнее дело. Ворам тюрьма... - тихо

закончил он.

Ленька повернул к нему лицо. Оно было светлое, грустное, серые глаза

смотрели честно и прямо.

- Ничего сроду не крал я, Федя. И студент тот не крал. Чистые мы люди... А

теперь ты скажи, что с рыбой сделал?

- Рыбу? Рыбу я всю продал. За это не беспокойся. И Митричу все сполна

отдадим, и выручку пополам поделим! Вот бери! - Федька полез за кошельком.

Но Ленька остановил его:

- Мне не надо. Митричу отдай и себе возьми.

- Ну нет! Вместе ехали. Митричу я отдам, а тебе тоже вот, бери... По

десять копеек нам вышло, да еще старик за продажу даст... Бери, Ленька!

Ленька нерешительно взял десять копеек.

- Ну ладно! - сказал он. - А за продажу от Митрича бери себе; я не

торговал, я и не возьму.

К пристани подошел пароход, и товарищи расстались. Ленька ехал в город,

расстроенный сообщением, что Степана все-таки повели...

"Может, еще где бумажку какую нашли у него? Или обыскать хотят в участке?

На улице небось не обыскивают..."

Сойдя с парохода, мальчик бегом побежал по знакомым улицам, но, свернув в

переулок, где жил Степан, он умерил шаг и дважды прошел по другой стороне,

заглядывая на окно чердака. Но с улицы ничего не было видно, окно было

закрыто, и на крыше, осторожно ступая по карнизу, мяукала голодная кошка.

Ленька вошел во двор и направился прямо к черному провалу парадного входа.

Дверь в нижней квартире была открыта настежь, из нее несло тяжелым духом

старых сапог и затхлого помещения. На низенькой скамеечке перед верстаком

сидел старик сапожник. Ленька уже не раз видел его, проходя к Степану, и,

задержавшись у лестницы. Вежливо поздоровался.

- Ты куда? К Степану? - не отвечая на приветствие, . живо спросил старик и

поманил его пальцем, - Нету Степана... Полиция обыск у него сделала и

увела.

- Совсем увели? - с замирающим сердцем спросил Ленька.

- Ну, как это узнаешь? При обыске ничего не нашли. Везде искали... Даже

печку разворотили, а не нашли. Я нарочно вышел, как его вели. Думаю -

может, сказать чего-нибудь человеку надо. И верно. Он еще с лестницы мне

крикнул: "Скажи, говорит, Матвеич, что не по праву меня арестуют. Ничего у

меня не нашли!" Так сам и сказал... - охотно рассказывал старик сапожник.

Ленька постоял около лестницы, держась за перила. Вспомнил осиротевшую

Степанову кошку, вынул три копейки.

- Дедушка, там кошка Степана... заголодает теперь... Нате вот... Покормите

ее, а я еще принесу денег как-нибудь...

- Прячь, прячь... Без тебя покормлю... - заверил сапожник и, суетливо

вытирая руки о передник, вылез на двор. - Где она там?.. Кис, кис, кис!..

Ишь, бродит, хозяина кричит... Животная и та от полиции страдает...

Ленька вышел на улицу, чувствуя горькую опустошенность в сердце.

Второй раз в жизни терял он близкого человека. Но теперь уже Ленька не был

девятилетним мальчиком, со слезами бродившим под стенами тюрьмы. Нет!Новый

Ленька был старше; cypoвый опыт жизни высушил его слезы вместе с горьким

чувством потери другаподнял в его сердце бурю ненависти. И эта ненависть

требовала действия.

Запахнув свой пиджак, Ленька зашагал к пристани. По дороге он купил на

свои десять копеек пухлых румяных бубликов и, бережно рассовав их по

карманам, поехал домой.


Глава сорок вторая

ЛЮБОВЬ И ДОЛГ


Ленька подошел к Динкиному забору, когда уже начало смеркаться. Динка

ждала... Мальчик еще издали увидел в зеленых пролетах забора ее светлое

платье и помахал ей рукой. Чувствуя себя виноватым, что опять явился так

поздно, он с тревогой и нежностью глядел на свою подружку; ему хотелось

развеселить ее, сказать ей ласковые, утешительные слова, но сам он после

пережитых волнений, поездок на пароходе и беготни по городу был душевно и

физически разбит. И Динка, чувствуя это, не откликалась на слова и улыбки.

- Макака, миленькая! - прижав к щели серое от пыли лицо, тоскливо говорил

Ленька. - Скучно тебе одной... Но вот погоди, я еще только раза три съезжу

в город, а тогда все дни с тобой буду. Гулять будем, чай пить... Я и

завтра пораньше вернусь, ладно?

- Ладно, - кивала головой Динка и молча, без улыбки глядела на него из

щели, держась обеими руками за доски и напоминая маленького грустного

зверька, посаженного за решетку.

- Макака, что ты такая? - спрашивал Ленька, и сердце его сжималось от

жалости. В этой робкой, молчаливой девочке, покорно кивающей головой в

ответ на его утешение, не было и тени прежней капризной, озорной,

безудержно веселой и требовательной к нему Макаки, и Ленька с нарастающей

тоской вглядывался в ее некрасивое, словно застывшее в одном выражении,

такое незнакомое, но дорогое ему лицо, повторяя с горечью и тревогой: -

Макака!.. Улыбнись хоть... засмейся... Подменили тебя, что ли?

- Нет, не подменили меня, Лень... Но все кругом подменили, - шепотом

сказала Макака и, оглянувшись, указала глазами на свой дом.

- А что ж там у вас? Случилось что? - цепляясь за эту надежду, спросил

Ленька.

- Нет, не случилось, а просто так как-то... Все стали отдельные. Я тоже

отдельная, - серьезно ответила. Динка и, словно испугавшись наступающих

сумерек, заторопилась: - Я пойду, Лень...

- Погоди... Не думай ты ни о чем... Завтра я рано приеду, тогда пойдем на

утес, все расскажешь... Ладно?

Динка опять равнодушно кивнула головой и пошла.

- Макака! - окликнул ее на полдороге Ленька. - Вынеси мне нитки. Нитки...

- прижав к щели лицо и вытянув губы, раздельно повторил он.

- Сейчас? - спросила девочка.

- Сейчас, сейчас! Я подожду тут, - закивал ей Ленька

Динка ушла, потом вернулась и принесла катушку белых ниток:

- Я из приданого взяла... Отмотай себе на палочку, а то Катя искать будет.

Ленька отмотал ниток и отдал катушку:

- Положи где взяла, а то ругать тебя будут.

- Нет, - сказала Динка, пряча катушку в карман. - Меня давно никто не

ругает. Всем некогда.

Ленька вернулся на утес поздно. Огня в своей пещере он никогда не зажигал,

а в темноте делать было нечего. Сунув руку под камень, он ощупал заветные

Степановы бумажки и, втянув на утес доску, лег.

"Для начала хоть десять штук возьму. А остальные тут спрячу... Аккуратней

надо, чтоб ни одна бумажка зря не пропала. Люди за них головой

рисковали... - И, вспомнив Степана, он мысленно пообещал: - Все сделаю,

как надо... Только я, Степан, в бублики вложу и ниткой для верности

обмотаю... По своему способу..."

Ночь была короткой. Рассвет застал Леньку уже за работой, а первый пароход

отвез его в город. На базаре было еще пустынно. Хлопали железные болты на

дверях лавок, открывались рундуки, шли с корзинами торговки... На пристань

съезжались возы. Половой в сером холщовом фартуке подметал крыльцо

столовой. Рабочие шли завтракать.