Российская академия наук санкт-Петербургский Институт истории

Вид материала

Содержание

Источниковая база.
Научная новизна
Практическая значимость исследования.
Апробация работы.
Структура диссертации
Основное содержание работы
Вторая глава

Подобный материал:

1 2 3 4

Источниковая база. В ходе исследования был задействован объемный комплекс разнородных источников, бóльшая часть которых содержится в архивных фондах. Важнейшими из них являются документы Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга. Сосредоточенные в девяти фондах материалы более 200 дел – метрических книг регистрации обрядов, журналов отчетов прихода и расхода денежных сумм общин, протоколов заседаний советов церквей, купчих о приобретении земельных участков для постройки кирок и проекты их планов, журналов учета поступающей платы за обучение в приходских школах, книг о расходовании пожалованных российскими государями денег на нужды общин или школ, правительственных указов об упорядоченности деятельности тех или иных общин, прошений протестантов в органы государственной власти, текстов обращений патронов общин к прихожанам и т. д., – содержат ценнейшие сведения о жизнедеятельности протестантских общин города в XVIII столетии. Некоторые из этих документов были изучены частично или полностью зарубежными исследователями XVIII–XX вв., сведения же большинства архивных материалов пока еще не вводились в научный оборот.

Не менее важным видом источников оказалась хранящаяся в фондах РГИА делопроизводственная документация канцелярии Синода. В протоколах заседаний назначаемых комиссий, в докладах ведомств вышестоящим инстанциям, в «промемориях» (предложениях по решению организационных вопросов, пересылаемых друг другу равными по статусу учреждениями), в многочисленных справках, отчетах и донесениях содержится огромное количество данных о петербургских протестантах – положении общин, методах их организации, схемах материального содержания пасторов и т. п.; ярко отражена и бытовая сторона жизни протестантов. Культура делопроизводства в России XVIII в. не смогла раскрыть уровень собственных возможностей, принципы же взаимоотношений между органами власти (в частности, Юстиц-коллегией лифляндских, эстляндских и финляндских дел и Синодом) не были четко определены. Все эти противоречия в полной мере обозначились в источниках – документация не носила системного характера; дела, заведенные по малозначимым поводам, могли не сниматься с производства в течение десятков лет; требуемые справки из одного ведомства в другое иногда не высылались; приводимые же в отчетах данные отрывочны. Документы Синода во многом составили источниковую основу исследования.

В процессе анализа делопроизводственной документации была изучена и книга регистрации обрядов англиканской общины, также находящаяся в РГИА.

В диссертации исследованы и материалы из фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА) – делопроизводственная документация Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел, как и некоторые тексты эпистолярного жанра, явилась существенным дополнением к массе источников, собранных в ЦГИА СПб и РГИА. Среди прочего в работе использованы некоторые документы архива исследователя истории протестантства в России допетровского времени Д.В. Цветаева, написавшего монографию «Из истории иностранных исповеданий в России в XVI–XVII вв.». В ходе анализа извлеченных из этого архива сведений было выяснено, что Д.В. Цветаев разрабатывал план создания объемного сочинения, посвященного положению западноевропейских протестантов в России с начала XVIII в. Смерть историка помешала реализации его планов, и вся подготовительная работа к написанию книги остановилась на начальном этапе.

К числу привлекаемых для исследования законодательных источников принадлежит целый ряд актов, включающих в себя указы императоров, правительствующих Сената и Священного Синода, то есть всех органов высшей законодательной и исполнительной власти Российского государства в XVIII в. Из нескольких десятков названий используемых в работе документов особо можно отметить Манифест царя Петра I от 1702 г.^⁴⁰ с предоставлением всем иностранцам, живущим в России, прав свободного отправления собственных религиозных ритуалов и строительства храмов; «Послание Святейшего Синода к православным»^⁴¹, где иноверцам, без перекрещивания в православие позволялось вступать в браки с русскими; «Грамоту Государю Петру I от Константинопольского Патриарха Иеремии»^⁴², в которой рассматривались вопросы обрядовых норм для иноверцев, принимающих православие, манифесты Анны Иоанновны и Екатерины II с подтверждением и даже расширением круга упомянутых прав. Все нормативные акты были направлены на ускорение процесса упорядочивания форм взаимоотношений между российскими институтами власти и различными иностранными конфессиональными организациями. Втягивая иноверные церкви в правовое поле российского законодательства, эти и другие указы постоянно повышали их социальный статус в России. В диссертации заметна попытка исследования причин издания указов в контексте логики текущих событий – она позволила одновременно выявить как сущностные черты законов, так и меру их применения в юридической практике государства. Системный подход в изучении сферы законодательства предопределил использование в разделах о правовых вопросах различных материалов из архивных фондов, поскольку именно в жанре делопроизводства наиболее адекватно отражены сюжеты бытовой реакции иноверцев и православных на те или иные правительственные новации.

Огромное значение для исследователя петербургской истории, конечно же, имеют сочинения иностранцев о России, сосредоточенные в фонде «Россика» Российской Национальной (Публичной) библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Многие труды уже переведены на русский язык^⁴³, бóльшая же часть доступна для чтения только на иностранных языках^⁴⁴. Важнейшими источниками для изучения протестантской тематики XVIII в., как отмечалось выше, являются работы А.Ф. Бюшинга ^⁴⁵ и И.Х. Грота^⁴⁶. A.Ф. Бюшинг был действующим пастором при петербургской лютеранской кирке Св. Петра в 1761–1764 гг., а И.Х. Грот – общины Св. Екатерины в 1765–1799 гг.; оба имели доступ ко всем архивным материалам своей общины, у них была возможность лично беседовать со старейшими европейскими колонистами, проживавшими в городе в первые десятилетия его истории. А.Ф. Бюшинга и И.Х. Грота по праву можно назвать выдающимися историками протестантства в России и в частности в Петербурге. Информативная специфика каждого сочинения заключается в том, что А.Ф. Бюшинг подробно описывал события жизни общин с дней их зарождения до 1764–1765 гг.; И.Х. Грот же, при упоминании об этом периоде, ограничивался кратким очерком в несколько абзацев или страниц, основное внимание уделяя истории 1765–начала 1790-х гг. И.Х. Грот проявил себя и как аналитик количественных показателей деятельности общин, составляя таблицы проведенных в приходах обрядов крещения, венчаний и погребения. Оба автора представили крайне скупые сведения о петербургских реформатах.

Безусловный интерес для нас представляют записки западноевропейских путешественников, побывавших в Петербурге в первой половине XVIII в., – Геркенса (который, как полагает Ю.Н. Беспятых, был сочинителем «Точного известия о новопостроенной Его Царским Величеством Петром Алексеевичем на большой реке Неве и Восточном море города и крепости Санкт-Петербург»), Ф.-Х. Вебера, П.Г. Брюса и др.^⁴⁷ Авторы путевых заметок ставили перед собой задачу максимально точно передать западноевропейскому читателю детали строительства новой столицы России, записывая подробности жизни петербуржцев и жителей бывших шведских колоний. Свое внимание путешественники уделяли и наблюдению за деятельностью протестантских общин в городе – большей частью эти писатели сами были протестантами.

Те или иные сведения заключают в себе и другие описательные источники, имеющие форму докладов или мемуаров, – такие, например, как «Доклад о России в 1705–1710 гг.» Г. Грунда,^⁴⁸ «Россия в начале XVIII в.» Ч. Уитворта^⁴⁹, «Записки» Ю. Юля^⁵⁰. Степень достоверности этих источников высока, хотя в оценке фактов русской жизни иностранцами были возможны и некоторые смысловые неточности.

Источниками и одновременно справочными изданиями по истории Петербурга XVIII в. являются «описания» А.И. Богданова^⁵¹ и И.Г. Георги^⁵². В трудах каждого из них есть информация и о протестантах. В целом, несмотря на скупость, а порой и неточность приводимого авторами материала об иноверцах, значение этих работ переоценить невозможно, поскольку в них представлен общий контекст бытовой жизни Петербурга в первые десятилетия его существования.

Работы главных деятелей протестантского движения М. Лютера и Ж. Кальвина также сами по себе являются источниками. Значительная часть трудов обоих религиозных реформаторов написана в форме обращений к низовым общинам по различным вопросам веры и организации христианской жизни. Из текстов основных произведений – «Свобода христианина», «О светской власти» М. Лютера^⁵³, «О христианской жизни»^⁵⁴ и «Наставление в христианской вере»^⁵⁵ Ж. Кальвина – в диссертации выделены понятия о конфессиональных постулатах протестантства, об идеальных моделях построения общины, о религиозно-психологических мотивах неустанной социальной самореализации. Эта группа источников важна для постижения сути протестантства как формы идеологии.

Совокупность используемых в диссертации исторических источников позволяет утверждать, что по своим видовым характеристикам и содержащейся в них уникальной информации они являются серьезной репрезентативной основой для решения поставленных перед автором задач.

Научная новизна работы заключается в том, что диссертация является первым специальным комплексным исследованием проблем генезиса протестантских общин на территории Санкт-Петербурга. Автор впервые системно восстановил целостную картину появления лютеран и реформатов в новой столице России, проанализировал сферу законодательства XVIII в. об иноверцах, определил приблизительную численность состава протестантских общин города, имена наиболее активных подвижников-протестантов, способы получения доходов петербургскими общинами, механизмы управления общинами и т. д. На основе вводимого в научный оборот массива не известных ранее источников автор сделал попытку рассмотреть протестантские общины Петербурга как историко-культурный феномен со своими структурой, функциями, стилем деятельности. Новизна подходов автора к изучению проблем проявляется и в попытке объяснения социальной и конфессиональной активности протестантов в России мощной мотивационной сутью основных положений лютеранского и кальвинистского вероучений.

Практическая значимость исследования. Полученные в диссертации результаты могут быть использованы в исторических, социологических и культурологических научных исследованиях, фактографический материал – при разработке лекционных курсов гуманитарных дисциплин, при подготовке пособий для учебных заведений, справочных изданий по истории России, истории Петербурга, истории государства и права, истории религий, истории педагогики.

Апробация работы. Основные положения и результаты диссертации нашли отражение в статьях, опубликованных в различных сборниках научных трудов; в выступлениях на международных и всероссийских конференциях (Арзамас, 1998; Челябинск, 1998; Санкт-Петербург, 2001; Челябинск, 2001; Санкт-Петербург, 2002; Челябинск, 2003; Челябинск, 2004; Челябинск, 2005; Челябинск, 2007); в изданной в 2006 г. монографии (объемом 25 п. л.).

Текст диссертации обсуждался на заседании сотрудников Отдела источниковедения и Научно-исторического архива Санкт-Петербургского Института истории РАН.

Структура диссертации обусловлена логикой проводимого автором анализа и состоит из Введения, шести глав (включающих в себя 15 параграфов), Заключения, Списка источников и литературы.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы; определяются объект, предмет, хронологические и территориальные рамки исследования, методологические подходы; формулируются цель и задачи диссертации; характеризуются историография по проблеме и источниковая база.

В первой главе – Правовое положение протестантов в России XVI–XVIII вв. – подробно рассматриваются вопросы обеспечения протестантов правовыми свободами со времен зарождения первых в России общин до конца XVIII столетия. На основании анализа более сотни законов императоров, Сената и Синода автором сделан вывод, что система законов Петра I о свободе проведения неправославными богослужений и строительстве кирок, о возможности заключения протестантами и католиками браков с православными без перемены собственной веры явились прочной правовой основой развития протестантских общин на территории страны. Юридические свободы для иноверцев оказались значимым фактором в истории России – с первой четверти XVIII в. статус иностранцев в обществе ключевым образом изменился и теперь они могли активно влиять на общественную жизнь российского государства.

Вторая глава – Конфессиональный состав протестантских общин в Санкт-Петербурге в XVIII в. – посвящена исследованию аспектов возникновения и становления всех городских приходов с выявлением примерной численности общин.

Протестантская диаспора города в XVIII столетии представляла собой сложное многонациональное и многоконфессиональное образование. Процессы становления общин носили стихийный характер, но укладывались в рамки четкой внутренней логики хода синхронного развития всей совокупности различных приходов.

В течение XVIII в. в Петербурге сложились 12 самодостаточных протестантских общин (три немецкие лютеранские, шведская лютеранская, финская лютеранская, две разнонациональные в кадетских корпусах, голландская реформатская, сводная немецкая реформатская и французская реформатская, англиканская и немецкая «евангелических братьев»). Совокупное число только взрослых членов общин в конце столетия превышало 6000 человек (подсчеты производились автором на основании данных приходских книг о регистрации обрядов крещений, венчаний и погребений). Каждая из общин прошла долгий эволюционный путь собственного развития от стадии отсутствия принципов организации деятельности стихийно собиравшейся группы единоверцев до этапа прочного оформления своих управленческих структур со строительством приходской кирки. Численность состава общин различалась – в городе параллельно сосуществовали и крупнейшие приходы, в которых насчитывались сотни и даже тысячи человек, и небольшие общины в несколько десятков человек.

В ходе становления общин отсутствовала какая-либо форма зависимости фактора времени возведения ими каменных храмов от их численности или продолжительности истории их бытования. Социальный статус прихожан определял степень авторитетности общин и динамику тенденций их развития. Главным условием стабильного существования приходов являлось, таким образом, наличие системы их финансовой состоятельности, формировавшейся до окончания строительства кирок, в основном за счет добровольных пожертвований тех же прихожан и протестантов из городов России и стран Западной Европы. Впоследствии казна общин стала пополняться и благодаря источникам экономической деятельности, что в конечном итоге дало возможность развивать другие элементы инфраструктуры приходов. Большинство общин в конце столетия уже не испытывало дефицита мест для прихожан в кирках во время проведения богослужений, остальные же искали пути разрешения задач возведения нового храма или реконструкции прежней постройки.

В первой четверти XVIII в. шли процессы становления общин, характеризующиеся высокой степенью конфессиональной взаимопомощи,– одни и те же пасторы часто выполняли ритуалы и читали проповеди у лютеран и реформатов разных наций, кирка во дворе вице-адмирала К. Крюйса попеременно использовалась представителями различных общин. По мере укрепления системы финансовой обеспеченности общин усилилось влияние прежде незначительного фактора стремления их церковных советов строить отдельную кирку и образовывать этнический приход, в результате чего за несколько десятилетий раскололись все имевшиеся разнонациональные объединения (исключением стали приходы кадетских корпусов, ключевым принципом деятельности которых было подчинение регламенту внутреннего распорядка жизни училищ). Даже после разделения общин их руководители часто не теряли связей между собой, в крайних случаях выручая друг друга денежными займами или предоставлением залов своей кирки для проведения богослужений соседями.

В третьей главе – Внутриобщинная деятельность протестантов в Петербурге в XVIII в. – исследуются вопросы конфессиональной и экономической жизни приходов.

Городские общины лютеран и реформатов способами управления на практике не отличались от протестантских общин Западной Европы. Безусловной особенностью стиля их развития, однако, была непродолжительная задержка формирования двух институтов власти в приходах – церковных собраний и советов общин. Специфика хода начальной истории протестантских организаций в городе была связана с факторами стихийности ситуации их формирования и серьезного опекунства над ними патрона К. Крюйса, имевшего высокий статус в обществе и личное благорасположение царя. Вице-адмирал заботился о приглашении пасторов в общины, обеспечивая возможность регулярного проведения богослужений и олицетворяя собой законодательную власть в собственном приходе, – необходимости в деятельности церковных собраний и советов в течение нескольких лет, таким образом, не было вообще. В период увеличения численности прихода кирки во дворе К. Крюйса и формального разделения его на лютеранскую и реформатскую части стала образовываться и структура новых органов власти

Процессы прочного становления церковных собраний как формы управления общинами стали четко обозначаться к началу 1720-х гг. в связи с возникновением проблемы сбора «корабельных» денег в пользу прихода на Адмиралтейской стороне. Представители всех этноконфессиональных традиций города (за исключением финских и шведских лютеран) обсуждали с К. Крюйсом возможности пополнения бюджета совместной лютеранско-реформатской общины за счет взимания «кирочных» пошлин с экипажей иностранных судов, прибывавших в петербургский порт. Политика согласованных действий прихожан кирки во дворе К. Крюйса проводилась недолго – в период фазы окончательного оформления структур различных общин на их собраниях стали подниматься вопросы об автономизации приходов и по этническому, и по конфессиональному признакам, что в конечном итоге привело к расколам прежде существовавших межобщинных союзов.

Церковные собрания после обособления общин проводились уже регулярно, хотя в некоторых приходах и не каждый год. Выносимые на обсуждение вопросы в течение всего XVIII столетия могут быть сведены к категориям строительства новой кирки и определения суммы общих расходов и личных взносов; приглашения или утверждения в должности пастора; избрания нового патрона общины; избрания новых членов совета; принятия бюджета общины на текущий год; выработки положений устава общины; регламентации деятельности приходской школы; решения различных проблем текущей деятельности общины.

Все виды контроля за деятельностью общин между собраниями осуществляли церковные советы (иначе называемые конвентами) приходов – они составлялись на этапе самоидентификации общин из числа самых уважаемых ее членов, и в дальнейшем уже определяли все перспективы их развития. Структура советов общин образовывалась на первых собраниях новых приходов. Старейшим из всех советов города является конвент объединенной лютеранско-реформатской общины на Адмиралтейской стороне – его история начинается в 1710 г. В 1717 г. появился свой церковный совет у голландцев, а чуть позже, в 1723 г., – у немецких лютеран на Литейном дворе и примерно в это же время – в шведско-финской общине Я. Майделина (хотя эта община в «Финских шхерах» была образована в 1703 г., нет сведений, что до начала 1720-х гг. она имела конвент). В 1724 г. уже действовал и совет общины французско-немецких реформатов. Все учрежденные впоследствии приходы также в первые годы своего существования объявляли составы конвентов. Особняком в этом списке стоит община Св. Екатерины на Васильевском острове, заявившая о своей независимости от общины на Адмиралтейской стороне в 1728 г., собственный совет она смогла создать лишь к началу 1750-х гг.

Старшины и диаконы на практике несли основную финансово-хозяйственную должностную нагрузку в деятельности общин; статусные полномочия первых, однако, позволяли им давать диаконам поручения и контролировать ход их реализации. Подавляющее большинство тех и других являлись торговцами, остальные же принадлежали к сословиям ремесленников и, гораздо реже, – военных и чиновников различного ранга (от коллежских асессоров до государственных и надворных советников). В промежутке между собраниями старшины и диаконы занимались ежедневной рутинной работой, связанной с деятельностью общины, – следили за возведением кирок и отделкой их интерьеров, закупали необходимые строительные материалы, вызывали по обоюдному согласию с патроном пасторов в Россию, перевозили собранные в городах Европы суммы пожертвований для строительства кирок в Петербурге, вели интенсивный поиск учителей в школы и распоряжались деньгами общин.

Старшины и диаконы разрабатывали и основные принципы деятельности общины, находившие выражение в составлении приходского устава. Будучи, как правило, достаточно богатыми людьми, они помогали приходам своими денежными средствами. Старшины и диаконы общины проявляли заботу о пасторах, выделяя порой даже собственные средства на съем или покупку для них жилых домов; распоряжались об оставлении этих строений в долговременное пользование членам семей умерших служителей.

Система замещения вакантных должностей членов совета в каждой общине была индивидуальной и совершенствовалась в течение всего столетия. Срок службы старшин и диаконов к концу XVIII в. длился, как правило, два-три года (в шведском приходе Св. Екатерины, однако, всего год, а у голландцев – более трех лет), после чего старшина в любом случае слагал с себя полномочия, возвращаясь в круг рядовых членов общины, а диакон мог рассчитывать на избрание на должность старшины. Случаи непрерывного старшинства в течение долгих лет являлись исключением – И. Брауэр служил в голландской общине 24 года. Были примеры пребывания диаконами по шесть-семь лет. По истечении срока в несколько лет бывший член совета мог выставить свою кандидатуру перед собранием на прежнюю должность.

Общее число всех избиравшихся в конвенты старшин и диаконов в XVIII в. подсчитать невозможно, поскольку часть источников по деятельности лютеран и реформатов утеряна; по приблизительным подсчетам оно могло составлять значительно более 1000 человек.

Наиболее видными деятелями в составах петербургских советов являлись патроны общин, которые имели привилегии назначать час заседаний (в некоторых приходах они проводились по необходимости, в других – в определенные дни месяца), выполнять на них роль председателей и решать любое дело в свою пользу при паритете мнений в вопросах голосования. Каждый из патронов имел в кирке прихода особое место для участия в богослужениях. .Всего в XVIII столетии круг обязанностей патронов исполняли несколько десятков человек. Опекунами городских общин почти во всех случаях становились западноевропейцы дворянского происхождения, вступившие на службу российским монархам и добившиеся постов высших государственных сановников или по крайней мере воинских чинов не ниже звания генерал-майора Возраст патронов превышал 40 лет, а срок их нахождения в этой ответственной должности исчислялся, подсчетам автора, в среднем пятью-восемью годами (особняком в сетке последнего показателя стоят параметры общины Св. Петра – средняя величина служения составляла 17 лет). Причиной сложения с себя полномочий мог быть долговременный отъезд из Петербурга; в этом случае, а также в случае смерти патрона община пребывала без покровителя до тех пор (иногда и до двух десятилетий), пока кто-либо из влиятельных прихожан не соглашался отправлять эти хлопотные, но почетные обязанности. Бывали примеры и совмещения должности патрона одновременно в разных общинах. В общинах Св. Михаила и 2-го кадетского училища покровителями были начальники корпусов, а у англикан патроном, по существу, выступала торговая фактория, выразителями воли которой являлись все послы английских монархов. У голландских реформатов, утвердивших опекунскую должность в 1774 г. (упраздненную, кстати, уже в 1803 г.), двое из троих патронов – Я. И. де Сварт и барон Я. В. де Хоггэр – были резидентами Генеральных штатов в России. В финско-шведских лютеранских и немецко-французской реформатской общинах процесс складывания традиции патронатства был заторможен в течение всего столетия по причинам финансовой несостоятельности прихожан – роль покровителей здесь играли наиболее обеспеченные денежными средствами члены церковных советов.

Процессы оформления основных статусных элементов структур городских приходов шли параллельно с поступательным ходом их становления – фактор наличия патрона, имевшего возможность использовать свой авторитет для решения вопросов функционирования общины имел важнейшее значение в период начального развития протестантских организаций; этап же их укрупнения характеризовался уже процессами возрастающего влияния церковных собраний и церковных советов, вырабатывавших стратегические идеи дальнейшего развития приходов и осуществлявших непосредственный контроль за обеспечением их жизнедеятельности. По мере развития общин степень зависимости их от системы патронатства, возможно, уменьшалась, поскольку церковные советы сами становились опекунами своих общин и могли представлять интересы приходов перед надзирающими органами государства; тем не менее должность патрона оставалась востребованной почти во всех общинах в течение всего XVIII столетия.

Подавляющее большинство из 97 служивших в городе пасторов относилось к категории вынужденных переселенцев, искавших пасторское место вдали от родины, и различия их национальных и возрастных признаков не скрывают фактора их стремления обрести в Петербурге многочисленный и финансово обеспеченный приход. В отличие от своих коллег, занимавших пасторские должности в общинах Западной Европы, проповедники в Петербурге затрачивали неизмеримо больше сил на строительство собственных приходов, испытывая на себе все тяготы условий бытовой жизни в городе; источники, однако, почти не отмечают случаи скорого отъезда из Петербурга прибывавших в него протестантских богословов.

Пасторами были, как правило, уроженцы городов (в большинстве немецких), имевших богатейшие традиции в развитии протестантской идеологии – Геттингена, Бремена, Любека, Лейпцига, Гамбурга, Страсбурга, Лондона и пр. Два пастора (Г. Геннинг и С. Алопеус) родились непосредственно в Петербурге, а И. Гоффман – в Ораниенбауме.

Сословный состав семей их родителей был различным – отцы подавляющего большинства пасторов являлись ремесленниками или, реже, военными; отцы как минимум двенадцати проповедников (Л. Вагнера, И. Тёрне, Л. Трефурта, Н. Бютцова, С. Алопеуса, И. Крогиуса, Я. Гаргона, Я. Гарольда, М. Вольфа, И. Дюсинга, Х. Щиттениуса, Е. Индрениуса) сами были пасторами. Отцы Ф. Бюнинга и И. Северина служили администраторами в учебных заведениях, а Г. Толле – отец первого в истории города немецкого лютеранского пастора – имел профессорскую должность в Геттингенском университете и звание доктора теологических и педагогических наук. Для полноты и яркости палитры генеалогических соцветий в системе обстоятельств жизни пасторов города в детстве можно отметить, что отец А.Ф. Бюшинга был адвокатом; И.Х. Грота – полицейским и налоговым управляющим, а И. Лонсерта – бургомистром.

В Россию пасторы, за редким исключением, приезжали выпускниками теологических факультетов университетов (в том числе и самых авторитетных – Виттенбергского, Галльского, Геттингенского, Кембриджского и пр.) и колледжей в возрасте 20–30 лет. Служение в чужой для них стране они главным образом рассматривали как способ подвижнической деятельности в среде братьев по вере с мотивационной целью оправдания доверия Бога, «избравшего» каждого из них для деятельного труда на Земле. Важной причиной было и желание получить собственный приход, чтобы, заручившись со временем положительными рекомендациями от патрона и членов совета общины, вернуться на родину для продолжения карьеры проповедника (их прихожане, напротив, мечтали об удачной карьере именно в России). Миграционный характер политики смены пасторов был естественным образом предопределен отсутствием в России протестантских университетов. Некоторые проповедники приезжали в Петербург с женами (браки с которыми- были заключены на родине или, например, как в случае с Т. Консеттом, – в Москве) и порой с детьми. Как минимум 20 пасторов, т.е., пятая часть всего состава, в брак вступили уже в Петербурге. В семьях в среднем было по два-три ребенка; бывали и многодетные отцы вроде голландского пастора И. Рейтера, воспитывавшего шестерых сыновей и дочерей, некоторые же пасторы в браке детей не имели. Судя по всему, в течение всей жизни холостяками оставались Р. Дюнант, К. Майнтель и Р. Дюмонт; некоторые же пасторы вступали в брак два раза, а Т. Плешниг, С. Алопеус и С. Маевски – даже трижды.

Влажный климат приневской болотистой местности, как и крайне утомительная, почти без отдыха, работа, подорвал здоровье многих пасторов: В. Толле скончался в возрасте 36 лет, С. Кестлер со дня приезда из Финляндии до момента смерти прожил в Петербурге лишь шесть лет, а М. Гросскрейц – всего три года; Г. Нацциус заболел чахоткой уже через несколько лет после устройства в Петербурге и не мог ее излечить в течение всей дальнейшей жизни. В общей сложности в городе умерли не менее 40 из 97 служивших здесь пасторов. Порой срок службы ограничивался одним-двумя годами, после чего его прерывала смерть от какой-либо болезни. Наиболее длительное время проповедовали швед И. Хоугберг (1749–1782), финн Иоганн Г. Крогиус (1755–1791), немцы Г. Нацциус (1711–1751), Л. Трефурт (1728–1760) и Г. Геннинг (1747–1792). Срок пасторства в Петербурге в среднем равнялся восьми-девяти годам, хотя по странной закономерности в подавляющем большинстве случаев количество лет службы подвижников распределялось в промежутках 1–5 и 12–20 лет.

После окончания миссии в России петербургские пасторы старались вернуться на родину, где и продолжали службу в качестве проповедников в приходах до смерти.

Недостаток сведений о бытовой жизни пасторов в полной мере компенсируется материалами источников об их должностной деятельности; причем, объем нагрузки служителей непосредственно соответствовал размеру прихода. В городе только за 90-е гг. XVIII в. в лютеранских и реформатских приходах было проведено, в совокупных величинах, более 18 000 обрядов. Всего же за столетие в протестантских общинах Петербурга пасторы совершили как минимум 70 000 обрядов крещений, венчаний и погребений.

Перечень обязанностей пасторов не ограничивался выполнением обыденных ритуальных действий и чтением проповедей – служители целеустремленно участвовали во всех делах общины, обустраивая свои приходы, собирая у российских и западноевропейских протестантов пожертвования на строительство и отделку кирок, посвящая в духовный сан вчерашних кандидатов. Клянясь на верность самодержцам, пасторы обеспечивали принятие присяги и всех приезжавших в Россию иностранцев-протестантов. Особой сферой деятельности проповедников были их взаимоотношения с властями – пасторы испрашивали у чиновников разрешение на те или иные действия, давали им разъяснения по конкретному поводу, просили издать тот или иной выгодный для приходов закон и, наконец, выполняли их поручения.

Будучи образованнейшими людьми и желая оставить свой след в западноевропейской исторической науке, петербургские пасторы активно занимались составлением подробнейших системных описаний всех встречавшихся им в России явлений. Первый же немецкий лютеранский пастор В. Толле, прибывший в Санкт-Петербургскую крепость на второй год ее существования, организовал археологическую экспедицию в окрестности Невы и Ладоги, составив подробный реестр всех найденных предметов В последующие годы в Европе были изданы десятки сочинений А.Ф. Бюшинга, И.Х. Грота, Я. Гаргона, Т. Консетта, Д. Дюмареска, Д.Г. Кинга, У. Тука и других пасторов, где детально освещались вопросы организации и функционирования российской государственной власти, православной церкви и непосредственно протестантских общин столицы империи.

Отношения пасторов различных общин между собой в первой половине века были сильно затруднены из-за отсутствия в городе организационных структур, чьим назначением была бы координация деятельности духовных лиц лютеранских и реформатских приходов. В диссертации автор рассматривает ситуацию возникновения в 1742 г. и дальнейшего функционирования неформального органа конфессиональной власти городских протестантов – так называемого «собрания пасторов», – и учреждения должности старшего пастора – «сениора»; далее перечисляются имена проповедников, занимавших вакансию в те или иные годы.

Размер жалованья пасторов лютеранских и реформатских общин Петербурга по сравнению с содержанием проповедников в Западной Европе или даже в Москве в первой четверти века был очень мал – кроме обязательства предоставить им жилье церковными советами назначались суммы довольствия в пределах всего лишь 130–200 руб. в год, которые не всегда выплачивались. Автор проводит исследование вопроса возрастания величины довольствия и перечисляет категории ключевых форм содержания различными общинами пасторов, нередко превышавшее в конце столетия материальное довольствие духовных лиц в странах протестантской Европы.

В крупнейших общинах, в течение всего столетия, кроме должности пастора существовали также должности кантора (запевалы хора), органиста, кюстера (помощника диакона) и церковного слуги – вакансии учреждались конвентами, которые и определяли суммы жалованья за выполненную работу. Из соображений экономии средств органисты общин Петербурга, как и их коллеги во многих западноевропейских приходах, порой совмещали обязанности игры на инструменте и руководства хором; кюстерами же советы назначали на время кого-либо из ремесленников цеховых гильдий. Слугами, занимавшимися неквалифицированной физической работой, являлись или финны, или русские. В штатном расписании большинства общин, однако, оплачивалась только должность пастора; все же виды работ исполнялись дьяконами и их добровольными порученцами. Сведения о деятельности слуг в источниках почти всегда отсутствуют.

Должность кандидата в структурах общин Петербурга в XVIII в. была явлением редким – небольшой размер их бюджета пока еще не позволял советам содержать при кирках штатных помощников пасторов. В городе, тем не менее, постоянно находились претенденты на возможную вакансию – в большинстве своем, это были молодые выпускники немецких университетов. В ожидании вакансии кандидаты подрабатывали учителями в семьях и пансионах, секретарями-переводчиками в коллегиях, или, например, библиотекарями в усадьбах или Академии наук. В ситуациях отсутствия священников в общинах они замещали (без поставления в должность) их пасторов.

История экономического управления общинами лютеран и реформатов началась уже в первые годы существования Петербурга. Самой ранней по времени зарождения формой финансового обеспечения городских общин являлся еженедельный сбор денег с прихожан. Пожертвования были добровольными, и каждый член общины после богослужения мог внести несколько копеек или рублей в общинную казну. Сведения о более серьезных денежных взносах почти всегда фиксировались в регистрационных книгах общин. Самые обильные пожертвования в свою казну вносили прихожане кирки Св. Петра, куда более скромные взносы делались членами общин шведов, финнов или, например, французско-немецких реформатов. Жертвователи порой передавали в дар общине купленные на их деньги предметы ритуальной утвари или завещали в казну прихода ту или иную меру выплат. Бюджеты общин в первые годы составляли десятки и сотни рублей, а расходы иногда значительно превышали объем доходов – в подобных ситуациях покрывались за счет новых благотворительных сборов.

Первые два десятилетия истории городских общин добровольные пожертвования прихожан были единственной статьей доходной части их бюджета. В 1720-х гг., однако, стала проявляться и форма обязательных налогов в пользу общин – с борта каждого швартовавшегося в Петербурге судна из протестантской Европы на обустройство кирок взималось 5 руб. «корабельных» денег. Первоначально все деньги получала совместная община лютеран и реформатов на Адмиралтейской стороне, затем эти деньги стали делиться между немецкими лютеранами и голландскими реформатами, после чего немцы-лютеране построенной в 1730 г. кирки Св. Петра стали отдавать часть доходов общине Св. Екатерины на Васильевском острове, а с 1757 г. – и шведам. Во второй половине XVIII в. сложилась система получения «корабельного» налога всеми общинами города.

Поскольку Российское государство рассматривало общины как ординарные юридические лица и давало им все права имущественной деятельности, уже в первой половине XVIII столетия в Петербурге стала распространяться и обычная для протестантской Европы практика покупки и даже строительства церковными советами общины одно-, двух- и трехэтажных деревянных и каменных жилых домов на территории земельных участков прихода или вне ее с целью последующей сдачи желающим в аренду их помещений. Здания являлись собственностью общины, и получаемые доходы за аренду значительно превосходили все виды пожертвований. В конце столетия за счет аренды помещений выстроенных общинами домов приход Св. Петра ежегодно получал 12 300 руб. прибыли, Св. Екатерины (шв.) – 7000, Св. Екатерины на Васильевском острове – 1050, а французско-немецких реформатов – 1000 руб.

В поиске новых статей дохода общин члены их советов стали регламентировать плату за предоставление услуги прихожанам – в казну общин уже в первой половине XVIII в. системно собирались деньги за проведение обрядов крещений, венчаний, погребений; за обеспечение транспорта при перевозке тел умерших на кладбище, за рытье могил и т. п. Постепенно нормой стали и обязательные целевые пожертвования прихожан на нужды кирки. Особым источником прибыли в немецкой общине Св. Екатерины с 1775 г. являлся сбор средств в пользу страхового общества на случаи смерти его членов – каждый из вступавших в организацию платил 11 руб. первичного взноса и 2 руб. в ситуации выплаты пособия родственникам умершего пайщика (понятно, что часть копившихся денег в ситуации отсутствия моровых эпидемий со временем становилась собственностью общины). Договоры всегда были освидетельствованы доверенными поручителями. В различных приходах практиковалась и выдача ссуд в распоряжение доверенных лиц – она осуществлялась с условием ежегодной выплаты нескольких прибавочных процентов от взятой на время суммы (залогом в таких случаях являлись либо бравшиеся на хранение в кирку изделия из золота и серебра, либо оформленный официальным договором земельный участок или дом), а голландцы, например, положили в 1791 г. в государственный банк для общины 6000 руб. под обещания выплат 5% прибыли в год – в 1794 г. сумма дохода составляла 1400 руб.

Все полученные общинами доходы отмечались в специальных книгах, заполняемых, как правило, облеченным особым доверием старшиной или, что было реже, пастором. Размеры прихода средств суммировались к концу календарного года и соотносились с общими величинами произведенных в общине с января расходов. Структура сферы расходов в течение XVIII в. была проста – доля накопившихся средств предназначалась на выплату жалованья пасторам, кюстерам, органистам, канторам, учителям в школе и копателям могил; все остальные деньги шли на покрытие издержек строительства или ремонта кирок и хозяйственных помещений, организацию учебного процесса в школе и т. д. Записи вносились по мере необходимости раз в несколько дней, и к ним прилагались квитанции документов по тем или иным статьям прихода или трат денег. Суммы бюджетов даже небольших общин к концу столетия измерялись тысячами рублей, и случаи дефицита приходной части уже были редки.

Дела строительства и ремонта требовали от старшин и диаконов не только грамотного ведения делопроизводства, но и постоянного контроля за деятельностью строителей, купцов и перевозчиков хозяйственных грузов. Строительство могло тянуться долгие годы, и по мере смены его стадий чередовались и категории поставщиков услуг приходу. Как тенденцию можно отметить обозначившийся во второй половине столетия процесс увеличения количества русских в сферах хозяйственной активности общин – договоры о поставке материалов и производстве работ старшины, все предыдущие десятилетия выбиравшие себе партнеров исключительно из числа единоверцев, все чаще заключают с русскими купцами и строителями. После подписи старшинами и мастерами экземпляры подобных договоров передавались на хранение и ремесленникам, и в общину.

Автор в диссертации приходит к выводу, что в течение XVIII столетия в общинах лютеран и реформатов Петербурга были последовательно воспроизведены все стандартные формы конфессиональной деятельности протестантов в странах Западной Европы – возникли органы управления приходами; была выстроена многослойная структура связей протестантов между собой, между общинами и имущественной собственностью в рамках правовой сетки законодательных актов монархов. Деятельность же внутри самих общин почти не стеснялась юридическими нормами власти. Государство опекало интересы городских иноверцев, не вмешиваясь в процессы развития их общин. Система правового благоприятствования протестантам со стороны монархов способствовала обретению приходами лютеран и реформатов в общественном сознании горожан статуса ключевых центров идеологической и экономической жизни Петербурга.

В четвертой главе – Лютеранские школы Петербурга в XVIII в. – были изучены вопросы деятельности приходских школ протестантов с выявлением особенностей системы организации учебного процесса.

Традиции образования в протестантских школах оставались неизменными в течение нескольких веков, являя собой четкую модель космологических представлений лютеран и реформатов о смысле процессов воспитания душ христиан. Перебиравшиеся из Западной Европы в Россию протестанты, не отказываясь от принципов подхода представителей своих конфессий к делам образования, по мере финансовых возможностей приходов довольно деятельно использовали опыт создания школ на территории новых для себя мест поселения.

Первые образовательные школы протестантов в России были открыты во второй половине XVII в. в Москве – при двух лютеранских общинах стали действовать приходские классы, которые в разные периоды посещали от 10 до 40 детей; учителями же в них были выпускники университетов Германии, проводившие уроки по истории, географии, музыке, счету и письму.

Несколько протестантских школ действовали в XVIII в. и в Петербурге – с 1709 г. уроки давались при кирке Св. Петра (Петришуле), а затем и в лютеранских приходах Св. Анны, Св. Екатерины (немцев), Св. Екатерины (шведов), Св. Марии и в реформатских общинах.

Школы при тех или иных лютеранских и реформатских общинах с первых лет своего учреждения не имели среди разноязычных горожан того авторитета, которым пользовалась Петришуле – денежные ресурсы приходов были различны, что, в конечном итоге, и предопределяло степень активности членов советов в вопросах воспитания детей прихожан. Появление Петришуле стало вполне закономерным результатом качественного развития прихода Св. Петра. Несмотря на факт проведения пасторами всех городских общин поучительных занятий с детьми, именно в этой крупнейшей общине сложились серьезные предпосылки как для финансового содержания здания школы и большого штата её учителей, так и для реализации планов учебных курсов, целью которых было знакомство учащихся с образцами традиционного воспитания в протестантских школах Европы. Финансовые возможности в других общинах были невелики (на фоне ряда недолго существовавших школ более ярко выглядит деятельность классов при общине Св. Анны).

Принцип организации работы Петришуле на начальном этапе ее истории также определялся малым обьемом школьного бюджета – один учитель последовательно обучал детей навыкам элементарного счета, правописания и хорового пения. Пасторы общины занимались преподаванием дисциплин библейской истории и общей координацией учебного процесса, хотя сведений об этих сферах деятельности в источниках нет. Число учеников и классов в некоторые периоды определить невозможно – существуют, конечно, разрозненные данные о том, что в начале второй четверти столетия в школе уже было два класса или, например, о том, что в 1736 г. уроки посещало около сотни детей. В целом, однако, ситуация неясна, а самые ранние документы школы датированы началом 1760 х гг. (они содержатся ныне в специальном фонде архива школы в ЦГИА СПб). Система обучения, где учитель поочередно объяснял материал по разным предметам одному и тому же классу, оставалась неизменной до конца 1750-х гг., несмотря на то, что в начале второй четверти XVIII в. количественный состав наставников увеличился до двух человек.

Коренные преобразования схем учебного процесса в Петришуле произошли в период ректорства А.Ф. Бюшинга в 1761–1765 гг. Через специально опубликованные «Известия» об открытии школы нового образца был объявлен набор в классы, где дети могли бы постигать основы объемного комплекса предметов под руководством специализировавшихся исключительно по своим дисциплинам учителей. Согласно установленным нормам регламента, дети обоего пола различных национальностей распределялись по классам сообразно с уровнем их начальной подготовки и каждые полгода (в марте и сентябре) им устраивались «публичные» экзамены на знание изученных ими дисциплин. Обязательным условием приема в классы детей любой национальности было изучение ими в Петришуле немецкого языка – в соблюдение сложившейся еще с 1709 г. традиции преподавания всех нелингвистических дисциплин по-прежнему велось на немецком. Выдержавшие проверку переводились в старшие классы, остальные вновь проходили программу неосвоенных курсов, уже с другими группами учеников.

На основании сведений многочисленных источников автор в диссертации последовательно и самым подробным образом проанализировал вопросы принципов учебного процесса в Петришуле; организации системы пансионерства; платы за обучение и пансион; количества учеников и преподавателей, их возрастной, национальный и социальный состав в период 1760-х – конца 1790-х гг.

После объявления указом Екатерины II от 29 августа 1783 г. Петришуле Главным немецким училищем в Российской империи, его директор Г.У. Кольбе распорядился собирать представителей различных немецких школ для обучения их методикам Петришуле. Основной процесс синхронизации материала текстов учебников для немецких и российских училищ и установления связей Петришуле с немецкими школами в российских провинциях начал осуществляться, однако, только в XIX столетии.

Принципы организации учебного процесса школы при кирке Св. Анны в 1740–1750-е гг. столетия не отличались от подходов учителей общины Св. Петра в первые десятилетия ее истории – один наставник преподавал детям различные дисциплины. Уроки, без сомнения, велись на немецком языке и были предназначены для детей немцев. К середине 1760-х гг. администрация школы стала выстраивать учебный процесс, видимо, с учетом практики деятельности Петришуле – с этого времени с учениками, число которых превышало 100 человек (среди них должны были быть и русские), занимались уже семь преподавателей по дисциплинам языкознания, истории общества и религии, математики, музыки и даже живописи. Первый опыт введения этих предметов в школьный курс был получен учителем и будущим пастором Христианом Августом Торновом в 1762 г.– в меру своих возможностей, он сообщал детям познания в чтении, счете, Законе Божием, латинском, французском и русском языках, правописании, географии, истории, рисовании, вокале и игре на клавире. Под руководством Х.А. Торнова ученики (подобно их сверстникам в Петришуле) выступали с музыкальными концертами в школьных аудиториях, а однажды и в здании кирки.

Структура учебного процесса Анненшуле была нарушена в 1770–1780-е гг., но благодаря усилиям членов церковного совета пастора Т. Рейнбота и благотворителя И. Керстнера вновь восстановлена. Милостью все того же И. Керстнера и других пожертвователей долгое время продолжала действовать и приходская система пансионерства.

В деятельности обеих школ выражались, таким образом, сходные способы отношения администраций к принципам построения учебного процесса – система школьной организации, была подобна одна другой; перечень предметов в те или иные периоды столетия был одинаков. Руководители школы при кирке Св. Анны, безусловно, перенимали опыт своих коллег из Петришуле (после указа от 29 августа 1783 г. они должны были это делать в обязательном порядке), а некоторые учителя в разные отрезки собственной жизни могли работать в обеих лютеранских школах. Авторитет Петришуле наверняка был важным фактором выстраивания на бытовом уровне неформальных иерархических отношений между всеми представителями этих школ.

Blog

Российская академия наук санкт-Петербургский Институт истории

Содержание