В. И. Шабалин доктор экономических наук, главный научный сотрудник идв ран, Чрезвычайный и Полномочный Посол ( в отставке) материал к интервью
| Вид материала | Интервью |
- Номер: за 1994 год, 300.09kb.
- В. Е. Маневич Доктор экономических наук, главный научный сотрудник Института экономики, 626.54kb.
- Что такое «институционализация теневой экономики»?, 221.21kb.
- -, 256.26kb.
- -, 256.01kb.
- Тема очередного семинара, 1523.45kb.
- Модернизация и глобализация, 132.9kb.
- Полномочный Посол Российской Федерации, к и. н., профессор Кафедры диплом, 76.3kb.
- С. В. Бородин заслуженный юрист рф, главный научный сотрудник Института государства, 579.88kb.
- К новой семье © информационный материал 2003, 142.66kb.
Время «расцвета всех цветов» и чжэнфэна, борьбы против «буржуазных правых элементов» стало для меня первым наглядным уроком, показавшим, что лозунги гласности, демократии, свободы – это рычаги в борьбе за власть, против политических врагов, за сохранение контроля над народом и элитой общества. Это лозунги, которые могут одурманивать ум, увлекать толпу, это вкусная насадка на крючке политических интересов для ловли рыбки в мутной воде широковещательных кампаний. Сухие фразы марксистских учебников о том, что не существует всеобщая демократия, бесполая свобода, ожили в гуле и криках политических кампаний. Я вспоминал эти события, когда в нашей стране разгорелась «перестройка» и произошли перевороты начала 1990-х годов.
Конечно, демократия, свобода, права человека имеют определенную самоценность. Вообще говоря, чем больше реальной демократии и свободы для народа, тем активнее раскрываются творческие возможности человека, успешнее развивается общество. Однако конкретное содержание демократии и свободы определяется в значительной мере историческими особенностями, специфическими условиями той или иной страны. Вместе с тем, нельзя не видеть, что за этими лозунгами нередко скрываются узкие интересы политической группы, касты, общественного слоя, класса, интересы денег или винтовки, захвата источников нефти или территории и т.д. Общечеловеческая свобода и абстрактные права личности такая же идеалистическая идеология, как религия, как философия коммунизма, ибо жить в обществе и быть независимым, «свободным» от него невозможно. Марксистское положение о том, что свобода – это осознанная необходимость, хотя и попахивает оппортунизмом, но реальнее отражает жизнь. В России мы захлебнулись демократией и правами человека в начале 90-х годов прошлого века и получили в конечном счете развал государства.
* * *
После Пекинского университета я в качестве стажера-аспиранта перешел в Народный университет на кафедру политической экономии. Народный университет - особый вуз. По существу это был крупный научно-учебный центр государственной подготовки кадров гуманитарного профиля: историков КПК, экономистов, юристов, философов, журналистов. Многие студенты имели опыт политической работы. Профессорский состав был сильным. Народный университет отличали органическая связь с общественной практикой, близость к властям центра и провинций и, наконец, регулярное привлечение к выступлениям руководителей государственных и партийных органов, общественных деятелей.
Моим наставником в научной работе был профессор, заведующий кафедрой политической экономии Су Син. Юношей он вступил на путь революционной борьбы, в 1948 г., еще до образования КНР, - в Компартию Китая. Живой и энергичный, четкий и взвешенный, Ван Чжуньхуань – таково его родительское имя – стал близким человеком. Я часто бывал в семье Су Сина, вместе отмечали китайские праздники.
Су Син стоял на позициях «китаизированного марксизма», считал, что опыт Советского Союза надо заимствовать не огульно, избирательно, в целом трезво оценивал ситуацию в своей стране, подчеркивал, что без Компартии Китай развалится.
Расстались мы с Су Сином как добрые коллеги. Переписывались. Советско-китайский раскол прервал связи. Трагические повороты в отношениях двух государств затронули и наши судьбы. Новая и последняя встреча состоялась в Пекине в 2002 г. Я навестил Су Сина в его доме. Прошло более 40 лет. Нахлынули воспоминания. Мы сдерживали эмоции. В Китае не принято «распахивать душу». Су Син рассказал, что, оставаясь профессором университета, он в эти годы работал заместителем главного редактора журнала «Цяньсянь» и журнала ЦК КПК «Хунци», был главным редактором журнала «Цюши». В период «культурной революции» не работал, затем был членом Постоянного бюро Всекитайского комитета народного политического консультативного совета Китая и долгое время – проректором Центральной партийной школы ЦК КПК. Показал фундаментальные книги о «социализме с китайской спецификой», преобразованиях в экономике, истории народного хозяйства КНР. Прощаясь, подарил древнюю камнетушечницу, исполненную в художественном стиле (одна из «четырех драгоценностей» китайских писателей, художников, каллиграфов: кисть, тушь, тушечница для растирания туши, бумага). «Твоя картина говорит мне о России (я подарил ему картину из янтаря), а в тушечнице – сакральный дух Китая».
Дружеское взаимопонимание (насколько это возможно между иностранцами) установилось и с Лю Юцинем, молодым преподавателем кафедры. Он отлично знал русский и английский, сопровождал меня в поездках по Китаю, во время ответственных встреч, не чурался обсуждения сложных проблем. Позже я узнал, что Лю Юцинь не избежал мясорубки «культурной революции», провел несколько лет в ссылке в деревне.
Во время учебы я получил возможность изучать страну, встречаться и беседовать с сотнями китайских коллег. Кроме Пекина, я посетил все основные центры национального капитала – Шанхай, где было сосредоточено более половины капиталовложений местной буржуазии, Тяньцзинь, Гуанчжоу, Ухань и другие города, побывал на десятках заводов и фабрик, в промышленных и торговых управлениях и компаниях, банках, финансовых и административных ведомствах. Помимо книг, которые я покупал, а потом в Москве передал часть их в Синологическую библиотеку, я получил массу первичных служебных материалов, статистику городов и провинций, сводные данные о сотнях предприятий, ведомственные справочники, досье местных и всекитайских учреждений, в том числе Центрального административного промышленно-торгового управления КНР – головной организации по преобразованию капиталистического хозяйства.
Большое значение имели беседы с известными учеными и экономистами КНР, руководителями государственных органов, университетов, научно-исследовательских институтов, с общественными деятелями, китайскими капиталистами, кадровыми работниками промышленности и торговли. Я благодарен китайским коллегам за внимание и помощь, деловой настрой и человеческое участие, которые порою заметно превосходили уровень отношений, официально допустимый в отношениях между иностранцами.
Важное значение имела беседа с ректором Пекинского университета профессором Ма Иньчу. Он – видное светило на небосклоне науки и политики Китая, окончил Колумбийский университет в США, был членом Центрального народного правительственного совета, Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей. В беседе участвовали декан экономического факультета Чэн Дайсунь (получил степень доктора в США), заведующий кафедрой политической экономии Фан Хун (окончил аспирантуру в Лондоне под руководством одного из мировых корифеев экономической науки Дж. Кейнса). Теоретический уровень и общих кругозор этих профессоров весьма высок.
Я сказал, что намерен изучать проблемы преобразования национального капитала в КНР. «Тема чересчур злободневна, - заметил Ма Иньчу. – Стратегическое значение для Китая, возможно, на века имеет проблема соотношения роста экономики и народонаселения». Ма Иньчу, крупнейший специалист по проблемам народонаселения, говорил, что преимущественный рост населения независимо от общественного строя влечет за собой обнищание, препятствует созданию накоплений. Выход – в ограничении такого роста. За марксистскими фразами ректора проглядывало уважение к мальтузианству. Политика ограничения роста населения проводилась в тот момент в стране. «Ваша тема полна противоречий, а в экономике прежде всего важно равновесие. Гармония является источником развития, а противоречия – случайны и опасны». Как известно, во время «большого скачка» были провозглашены лозунги: «Большое население – хорошо!», «Противоречия – двигатель прогресса!». Ма Иньчу как «правый элемент» подвергся репрессиям, он испытал гонения также в «культурную революцию». Лишь в 1979 г. Ма был реабилитирован, а в 1993 г., когда политическая ситуация изменилась, вновь вернулись к ограничению рождаемости и стали пробиваться призывы к «гармонии», ему посмертно была присуждена государственная награда. Это не единичный пример, когда судьбу науки и жизнь ученого терзают конъюнктурные лозунги сиюминутной политической борьбы.
У меня были беседы с ректором Народного университета У Юйчжаном. Он заслуженный кадровый революционер, участник Синьхайской революции, Наньчанского восстания, вступил в КПК в 1925 г., член ЦК КПК с 1938 г., работал в Советском Союзе, Франции, участник VII конгресса Коминтерна, был ректором Янаньского коммунистического университета еще до образования КНР. У Юйчжан ясно излагал свои мысли, обычно на основе официальных партийных установок. Я хорошо запомнил его мудрый совет: «Нельзя ничего понять в Китае без учета специфики страны; мы – особенное государство, мы и люди особенные. Общие законы можно изучать и в Москве, а в Пекине надо изучать, чем мы отличаемся от всех других».
Деловые отношения установились у меня с известными китайскими учеными, экономистами, заместителями Центрального административного промышленно-торгового управления КНР Гуань Датуном и Цянь Цзяцзюем, директором Бюро по частным предприятиям Сюэ Муцяо – с ним мы провели совместное обсуждение его книги «Социалистическое преобразование народного хозяйства Китая», и я написал и опубликовал в 1960 г. рецензию на эту работу. В период «культурной революции» его называли «собачьим инструктором», «бесовским ученым». В 1980 г. Сюэ Муцяо издал монографию «Экономические проблемы социализма в Китае», сделал реалистические в основном оценки положения в стране, выступил сторонником реформ и курса Дэн Сяопина. В 1958 г. я опубликовал также рецензию на книгу Цянь Хуа и др. «Изменения частной промышленности и торговли Китая за 7 лет (1949-1956 гг.)».
Немало помогли пониманию обстановки в стране беседы с Лю Гогуаном. После окончания Московского института народного хозяйства, где он защитил кандидатскую диссертацию, Лю заведовал в Пекине сектором Института экономики, а позже стал вице-президентом Академии общественных наук Китая, избирался кандидатом в члены ЦК КПК, был в составе Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей, и считается в КНР патриархом марксистской политэкономии. На основе бесед с ним в 1958 г. в академическом журнале «Вопросы экономики» я опубликовал статью «Над чем работают ученые-экономисты народного Китая». Лю Гогуан – почетный член Российской академии наук.
Состоялась встреча с крупнейшим в стране миллионером Жун Ижэнем. До образования КНР он был одним из финансистов и промышленников Шанхая. После прихода коммунистов к власти стал вице-мэром Шанхая, членом Всекитайского комитета Народного политического консультативного совета Китая, заместителем председателя Всекитайской федерации промышленников и торговцев, заместителем министра текстильной промышленности… Словом, ему дали возможность прижиться при новой власти, превратиться в «красного капиталиста».
Жун Ижэнь принимал меня в своем огромном особняке, построенном в стиле китайско-европейской архитектуры, искусно обставленном художественными произведениями старины. Жун изложил свою точку зрения на преобразования национального капитала. В частности, он сказал: «Я – крупнейший капиталист, но прежде всего я – китаец и готов идти на уступки, если великому Китаю будет хорошо. Я потерял часть прибыли в ходе преобразований, но фабрики стали работать лучше. Когда государство взяло управление ими в свои руки, я устроил большой банкет, но дома с женой мы все же погоревали. Слезы капиталистов никто не видел, они лились внутрь». Во время «культурной революции» Жун подвергался моральным издевательствам со стороны хунвэйбинов. Я писал о нем в 1972 г. в статье «Красные капиталисты в Китае».
Жун Ижэнь был символом политики КНР по преобразованию национального капитала. Мао Цзэдун заявлял: «В Советском Союзе все люди, подобные Жун Ижэню, были сброшены в море». В период рыночных реформ Жун Ижэнь стал символом возрождения национального капитала, привлечения средств зарубежных китайцев. Он избирался на высокий государственный пост – заместителя председателя КНР (1993-1998 гг.).
* * *
Учеба в Народном университете совпала еще с одним массовым движением в Китае, проходившем под сенью «трех красных знамен», с крупнейшими событиями в жизни страны – «большим скачком» и народными коммунами.
В январе 1958 г. Мао Цзэдун поставил задачу – «в течение трех лет изменить облик страны», «для этого нужен лишь энтузиазм!». «Три года упорного труда – 10 тыс. лет счастья!». По существу этот лозунг недалеко ушел от хрущевского: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!».
Пекин расположен в центре провинции Хэбэй. Отсюда вместе с китайскими студентами я выезжал в уезды. Уезд Дин, уезд Луняо, уезд Аньго, уезд Сюйшуй – этот уезд в августе 1958 г. посетил Мао Цзэдун, который как комета летал по Китаю, и как хвост кометы после его посещений возникали коммуны. Здесь была образована образцовая коммуна.
С новой группой стажеров приехал и стал учиться в Народном университете Юрий Яременко, студент нашего экономического факультета МГУ, в будущем – академик, один из самых талантливых ученых-экономистов Советского Союза. Мы вместе посетили уезд Сюйшуй. Увиденное в Сюйшуе описали в статье, подготовили также статью «О товарном производстве в современном Китае». Обе статьи были отвергнуты московскими журналами. Противоречия между Москвой и Пекином уже обнажились.
Участвовал я и в сооружении ирригационного объекта «большого скачка» - Шисаньлинского водохранилища под Пекином. Проект водохранилища составили за 20 дней, а строилось оно 5 месяцев. Предполагалось, что гигант превратит окрестность в «земной рай».
Одним из центральных звеньев «большого скачка» стала «всенародная борьба за сталь». В одном из журналов Латвии я опубликовал статью «Китайский народ в борьбе за сталь». Трудовая армия была брошена на строительство в основном примитивных кустарных печен, «домен», добычу и перевозку железной руды, угля и т.д. Осенью в Китае насчитывалось 600 тыс. чугунолитейных печурок. В этой массе глинобитных карликов исчезали колоссальные объемы трудовых затрат, сырья, материалов.
Не отставал от общего потока и Народный университет. Когда в Пекине объявил «день стали», 700 тыс. горожан «вступили в бой» за металл, в их числе были преподаватели и студенты Народного университета. Я на деревянной тачке подвозил уголь к «доменным печам». Они были построены из глины, без огнеупоров и металла, использовалась лишь проволока, так что затраты составляли несколько юаней. И труд, труд. Такие печи высотою 1,5-2 м выдерживали огонь день-другой, затем разваливались. Работа началась по команде ровно в полночь. Сначала энтузиазм был большой. К концу дня мы едва стояли на ногах, выплавили несколько десятков лепешек чугуна.
В 1970 г. я вместе с Ф.И.Потапенко (будущий посол СССР в Сингапуре и Малайзии) опубликовал под псевдонимом В.Вятский книгу «Экономический авантюризм маоистов». В книге дается сравнительно основательный анализ основных черт экономической политики Пекина в период «большого скачка» и народных коммун, делаются некоторые теоретические обобщения. Не хотелось бы утяжелять свои воспоминания пространными политэкономическими оценками из этого труда. Понятно, что книга – продукт своего времени и несет отпечаток полемики, свойственной отношениям между двумя странами того времени. Однако главные выводы, а они, кстати, идентичны характеристике «большого скачка» и народных коммун, которая дана в документах КПК после смерти Мао Цзэдуна, - эти выводы в целом сохраняют значение.
Назревшие жизненные задачи ускоренного прогресса страны, реализации стратегии догоняющего развития, преодоления отсталости и бедности могут решаться только на базе учета требований объективных экономических законов, трезвого анализа конкретных условий и специфики страны. Революции в этой сфере чреваты опасными издержками. «Тут мы, - говорил В.И.Ленин, - не можем идти порывами и прыжками». Великодержавные устремления, помноженные на националистические настроения, могут дать взрыв волюнтаризма, экономического произвола, авантюризма. Это одна из наиболее серьезных угроз в авторитарных государствах, где отсутствуют должная политическая демократия, система сдержек и противовесов. Это особенно опасно в России и в Китае, где ощущение нищеты совмещалось с чувством гордости за великое государство.
В дни «большого скачка» я неоднократно слышал красивый лозунг: «Превратим Китай из больного Азии в мощного дракона!». Я стал понимать, что за этим образом скрывается фундаментальная доктрина, которую так или иначе реализует Китай вот уже более полувека, какие бы люди не приходили к власти, и будет осуществлять в исторической перспективе. «Три красных знамени» явились карикатурной формой этой доктрины.
Обстановка в стране коснулась и положения советских аспирантов. Мне предложили отказаться от прежней темы диссертации и взяться за исследование городских народных коммун. Я не согласился. При очередном обсуждении материалов диссертации мне предложили снять теоретическую часть работы, «не увлекаться» критическим анализом и заменить собственные точки зрения по спорным вопросам на обзоры соответствующих дискуссий китайских авторов; критике подверглись, в частности, тезисы о том, что в Китае сильно занижены критерии капиталиста (капиталистом считался владелец средств в 2 тыс. юаней), что через госкапитализм экспроприирована масса мелких товаропроизводителей, кустарей, лавочников.
В Народном университете отменили защиту диссертаций, все научные степени (кандидат, доктор наук) и научные звания (доцент, профессор). Москва решила, что аспиранты должны вернуться на родину и здесь защищать диссертации.
Я начал готовиться к отъезду.
Ректор Народного университета выдал справку об учебе в КНР.
Су Син написал характеристику: «Товарищ Шабалин В.И. за прошедший год и 8 месяцев исследовательской работы трудился старательно и добился определенных успехов. 1) С точки зрения методов исследования проблем он исходил из реальной действительности Китая, собрал довольно много материалов и их изучил. Мы считаем, что этот метод исследования является правильным. Поскольку метод правилен, то и успехи, достигнутые в исследовательской работе, очевидны. 2) Та часть диссертации, которая написана т. Шабалиным, подтверждает его способность анализировать проблемы экономики Китая с использованием теории марксизма-ленинизма, выдвигать собственные точки зрения. 3) В большинстве случаев освещение поднятых в ходе исследовательской работы проблем является правильным. Товарищ Шабалин отдавал учебе все силы».
После возвращения в Москву в 1959-1961 гг. я работал преподавателем политэкономии на естественных факультетах МГУ (механико-математический, химический, биолого-почвенный). Диссертация была готова к защите, опубликованы пять статей. Однако ни один ученый совет работу к защите не принимал. Обострение отношений между СССР и КНР в это время стимулировало болезнь перестраховки и самоцензуры, характерную для представителей общественных наук.
В сентябре 1959 г. Москва и Пекин расходятся в оценке китайско-индийского пограничного конфликта; в апреле 1960 г. в Китае публикуются материалы, нацеленные против идеологических взглядов руководства КПСС, в 1960 г. Хрущев нанес тяжелый удар по отечественной востоковедческой науке: был закрыт Институт китаеведения АН СССР, журнал «Советское китаеведение» и учебный Институт востоковедения. В июне 1960 г. из КНР были отозваны советские специалисты, летом в СССР и КНР прекращается распространение журналов – китайского «Дружба» и советского – «Советско-китайская дружба». Столкновения представителей КПСС и КПК происходят в июне на встрече в Бухаресте и в сентябре 1960 г. в Москве…
Как в этой обстановке обсуждать ученым диссертацию на китайскую тему? Чего доброго, не угадаешь, куда повернет дышло… У издательства «Высшая школа» вообще нервы не выдержали и оно пустило под нож готовую к печати мою книжку «Государственный капитализм в КНР». Это была первая моя книга, которая пошла под нож.
Официального и формального согласования позиций КПСС и КПК удалось добиться на Международном совещании коммунистических и рабочих партий в ноябре 1960 г. в Москве. 6 декабря «Правда» опубликовала текст принятого Заявления. Казалось, отношения налаживаются. Наука воспряла, и в середине января 1961 г. на заседании экономической секции Ученого совета Института народов Азии АН СССР я защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата экономических наук. В качестве научного руководителя выступал доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой экономики зарубежных стран МГУ В.Жамин. Он преподавал в Китае, написал книгу о преобразованиях в сельском хозяйстве КНР. Официальными оппонентами были доктор экономических наук, профессор М.Сладковский и Г.Ганшин, о котором я уже говорил выше.
Диссертация была написана в целом в духе существовавших в то время позиций КПК на основе обширных китайских материалов, большая часть которых была впервые представлена советской науке. Теоретический акцент был сделан на оценке общих закономерностей строительства социализма и ленинского учения применительно к Китаю, однако по существу диссертация показывала исторический вклад Китая в теорию и практику преобразований, необходимость учета национальной специфики, высоко оценивала переходные формы хозяйствования, «выкуп» в отношении национальной буржуазии, ее роль и место в КНР. Эти вопросы и являлись предметом дискуссии в ходе защиты диссертации.
Вскоре после защиты диссертации я получил предложение перейти на работу в МИД СССР в советское посольство в Пекине.
* * *
Я приехал в Пекин в октябре 1961 г. Тяжелое было в Китае время. Болезненные флюсы экономики, порожденные «большим скачком» и народными коммунами, прорвались. Обозначился кризис, разразившийся особенно сильно в 1960-1961 гг. Весной 1962 г. я сопровождал советского посла С.В.Червоненко в поездке по Северо-Восточному Китаю: Чанчунь – Харбин – Шэньян – Далянь – Люйшунь. Ситуация в регионе была удручающей. Как говорили китайцы, с посаженного куста роз собрали только шипы.
Серьезной критике подверг курс «трех красных знамен» член Политбюро ЦК КПК, министр обороны Пэн Дэхуай в своем письме Мао Цзэдуну летом 1959 г. Он подчеркнул, что причинами кризиса и хаоса в стране являются «мелкобуржуазный фанатизм», субъективизм, «желание быть первыми». Крах политики «трех красных знамен», кризис в экономике, обострение политической ситуации стимулировали поиски реалистических путей выхода из критического положения. Появился новый лозунг: «Не торопиться, отступать, маневрировать, не переутомлять массы». В 1961 г. на пленуме ЦК КПК был принят курс на «урегулирование».
Для меня работа в Посольстве СССР в КНР в 1961-1967 гг. была весьма разнообразной, сложной и напряженной. Думаю, что целесообразно остановиться лишь на двух основных для Китая этого времени процессах: политике «урегулирования» и «культурной революции». Тем более что события этих процессов имели значение и для моего становления как китаеведа.
Мероприятия «урегулирования», на мой взгляд, представляли картину противоречивого переплетения разнородных тенденций. Во-первых, они включали меры чрезвычайные, экстренные, направленные на решение неотложных нужд, ликвидацию острых кризисных ситуаций; во-вторых, на стремление вернуть страну в рамки социалистического пути развития, фактически на путь советского образца; в-третьих, волюнтаристские попытки создать условия для нового рывка вперед, стремительного наращивания могущества Китая; в-четвертых, разумные, реалистические шаги, нацеленные на поиск собственных путей развития, отличных от образца других стран и методов «трех красных знамен», поиск путей, отвечающих специфике, конкретным условиям Китая во имя здорового развития страны.
Фактически стали появляться элементы «новодемократической экономики» и экономической политики будущих реформ 1980-х годов. Именно в период «урегулирования», в июле 1962 г., Дэн Сяопин выдвинул один из основополагающих тезисов этих реформ: «Неважно, белая или черная кошка – лишь бы она ловила мышей». За этим броским образом древнекитайской пословицы по существу скрываются принципиальные проблемы стратегии: конвергенция (и социализм, и капитализм – всё хорошо) и формирование смешанной экономики (все уклады, формы хозяйствования хороши). Отчетливого представления об этом у меня в то время еще не было.
В результате курса «урегулирования» произошел поворот к нормализации положения в стране. Однако результаты этого нельзя сводить к восстановлению относительно нормального механизма функционирования народного хозяйства и уровня экономического развития.
Во-первых, за лозунгами об «опоре на собственные силы» и «самообеспеченности» произошла переориентация внешнеэкономических связей КНР на промышленно-развитые страны Запада и Японию, сопровождавшаяся свертыванием экономического сотрудничества с Советским Союзом. Этот поворот явился одной из причин переориентации Пекина на Запад. Опыт «урегулирования» показал, что можно обходиться без помощи Советского Союза.
Во-вторых, в соответствии с официальной установкой на милитаризацию экономики и подготовку к войне проводилась структурная перестройка народного хозяйства в направлении ускоренного наращивания военного потенциала и создания ракетно-ядерного оружия. После отказа Москвы от передачи КНР атомного оружия Пекин организовал производство атомной бомбы и убедился, что это можно сделать без СССР. В октябре 1964 г. была взорвана первая китайская атомная бомба, в мае 1965 г. – осуществлен второй взрыв.
В-третьих, общественная жизнь государства перестраивалась по армейскому образцу. Политическая доктрина КПК в тот период строилась на основе требований: «Вся страна учится у НОАК»; «Во всех отраслях экономики … должны изучать методы армии», «Вся партия берется за военное дело».
В-четвертых, произошли качественные негативные изменения в советско-китайских отношениях. Вопреки распространенному представлению, что это был идеологический спор, на самом деле наиболее острые моменты противостояния касались не идеологии, а межгосударствненых связей. На поверхности реальные противоречия выливались в идеологические разборки. Несколько упрощая, можно сказать, что Пекин обвинял Москву в ревизионизме, Москва Пекин – в догматизме. Обе стороны отстаивали «чистоту марксизма-ленинизма». По бытовавшему в то время саркастическому афоризму, возник банно-прачечный вариант борьбы за истинный марксизм. До сих пор некоторые авторы объясняют причины 20-летнего раскола в отношениях наших стран ссорой Хрущева и Мао Цзэдуна. Оба руководителя, несомненно, несут ответственность за раскол, их взаимная неприязнь усилила негативный колорит полемики. Однако остановиться на этом значило бы сильно упростить ситуацию.
Сотрудничество СССР и КНР в 1950-е годы основывалось не столько на идеологических прокламациях, сколько на прагматических интересах двух стран, интересах, которые сначала в целом совпадали, а затем стали расходиться.
Обозначился этот процесс при расторжении советско-китайского соглашения о новой оборонной технике, проявился в отказе от предоставления КНР образцов ядерного оружия, в обострении пограничной проблемы и в конфликтах на границе, событиях вокруг о. Даманский… Когда в Пекине увидели, что Советский Союз не идет навстречу КНР по важным для Китая государственным вопросам, что выгоднее наладить отношения с Западом, особенно с США, они повернули государственный корабль на новый курс. Полемика, «культурная революция» - это не только раскол с Москвой, это поворот Пекина на Вашингтон. Некоторые авторы утверждают, что бикфордов шнур, ведущий к детонатору, взорвавшему поступательный ход развития советско-китайских отношений, был заложен на ХХ съезде КПСС. Однако детонатор произвел бы только хлопок, если бы не было взрывчатки потенциальных противоречий.
* * *
«Культурная революция» начиналась в период, когда страна оправилась от последствий «большого скачка», была упорядочена ситуация в обществе, жизнь народа несколько улучшилась. 1966 год должен был стать первым годом новой, третьей пятилетки. Во весь рост встали вопросы: в каком направлении дальше будет развиваться социально-экономический строй страны? Ее внешняя политика? Каковы должны быть методы управления государством со стороны КПК? Кто реально будет во главе КПК?
На поверхности борьба по этим вопросам проявилась в схватке председателя КПК Мао Цзэдуна с председателем КНР Лю Шаоци. Долгое время этот клинч упрощенно изображался как противостояние великодержавно-националистической и марксистско-ленинской линий. На деле в водовороте «культурной революции» марксистско-ленинские силы пускали пузыри, шла борьба «острие против острия» двух основных концепций развития страны: волюнтаристской, великодержавно-националистической (Мао Цзэдун) и умеренно-национальной, в основном отвечающей специфике и конкретным условиям Китая (Лю Шаоци, Дэн Сяопин). Шла борьба и по вопросу – готовиться к войне или налаживать с Москвой отношения мирного сосуществования. На характер противостояния влияли многие другие факторы: совпадения и противоречия позиций различных политических кланов по вопросам идеологии, экономики, армии и т.п.
В октябре 1966 г. я направился в поездку по стране – в города Нанкин и Сучжоу. Это была последняя поездка советского дипломата по Китаю перед долгим перерывом на время «культурной революции». Уже вовсю бушевали хунвэйбины. В отличие от Пекина, где контакты с китайскими представителями были резко ограничены, состоялись у меня десятки бесед, я посетил ряд предприятий и организаций. Бросалось в глаза, что как сиамскиме близнецы срослись пропаганда величия Мао Цзэдуна и призыв к борьбе против «современного ревизионизма», подготовке к войне. Это был другой, неузнаваемый Китай. Это был урок, раскрывавший необычные черты китайской действительности.
«Культурная революция», антисоветская пропаганда, осада посольства СССР решали не только задачи борьбы за власть в китайском руководстве, за утверждение политического курса внутри страны. Эти кампании должны были обеспечить также становление доктрины военно-политической конфронтации с СССР и подготовить народ к такому противостоянию. Без учета этих намерений события вокруг советского посольства могут показаться случайным спектаклем, а вооруженные столкновения на о. Даманском – недосмотром правителей двух государств.
Ни общая обстановка «культурной революции», ни трудные ситуации, в которые я лично не раз попадал, не породили у меня враждебности к китайскому народу, Китаю, но подталкивали к более глубокому изучению Китая и вызвали ряд вопросов. Частично я пытался ответить на эти вопросы в своей книге «Жизнь прожить» (М., 2008 г.), но все же хотелось еще раз спросить китайских коллег, ученых КНР, как могло случиться в стране древней культуры, народ которой полон внутреннего самодостоинства, где трудолюбие, церемониальная вежливость, культ предков, уважение к старшим являются свойствами нации, что широко разлилась мутная река «культурной революции», а университетская молодежь, школьники, прислонившиеся к духовной жизни, будущая интеллигенция, с охотой встали в первые ряды насильников? Почему так легко удалось поднять массу китайцев против Советского Союза, России?
Как удалось поднять на авантюру «большого скачка» и народных коммун миллионы, десятки миллионов жителей страны? Заманчивыми лозунгами? Идеологической накачкой? Политическим прессом? Или сказались исторические традиции применения трудовых армий на ирригационных работах, стройках плотин и каналов?
Несомненно, существенное значение имели культ личности Мао Цзэдуна, наркотическое опьянение от пропаганды, следовавшие одна за другой кампании по «промывке мозгов», атмосфера напряженности в обществе. Возможно, часть молодежи верила, что она отстаивает социализм, поддалась призывам «выкорчевывать сторонников капитализма», на которых ей указывали.
Мне кажется все же, что более существенным фактором явилось наследие авторитарного строя, привычка подчинения малограмотной массы абсолютистскому государству, слабость демократических традиций, великодержавные и националистические устремления. В ходе «культурной революции» подчеркивались национальная исключительность китайцев, превосходство «подлинно революционного Китая», Мао Цзэдун давал понять молодежи и армии, что только он и его путь обеспечат превращение КНР в мощную державу мира, вернут Китаю былое величие.
Присущие некоторым слоям населения недоверие к иностранцам, веками поддерживаемое конфуцианством и оправданно вылившееся в ненависть к иностранным интервентам в период полуколониального существования страны, также сыграло свою роковую роль.
В школьных и вузовских учебниках, книгах и статьях в то время продолжал гулять тезис, подкрепляемый географическими картами, схемами, о потере Китаем принадлежавших ему огромных территорий. Почти все китайские лидеры, даже те, которые стояли как враги по разные стороны баррикад, становились единомышленниками, заявляя, что Монголия, Бирма, Индо-Китай, Корея являются «незаконно отторгнутыми» частями Китая. Также они говорили о территориях советского Дальнего Востока. Мао Цзэдун высказывался подобным образом в 1936, 1954, 1956, 1964 годах.
Еще одним фактором, возможно, явились трудно объяснимые для меня черты психологии китайца. Специалист по китайской этнопсихологии, профессор университета в Санкт-Петербурге Н.А.Спешнев (родился в Китае, отлично знает китайский язык) писал: «Что движет фанатично и, главное, патриотично настроенной толпой с искаженными в истерике лицами издеваться или убивать свою «жертву»?… Нельзя здесь сбрасывать со счетов своеобразный психологический фактор».
Можно многое объяснить, но нужно ли стирать историческую память? В 1986 г., когда прошло 20 лет с начала «культурной революции», выдающийся китайский писатель Ба Цзинь сказал: «Необходимо, чтобы никто не забывал этот кровавый урок».
Целесообразно, когда для этого созревают условия, «закрыть прошлое и открыть будущее» - известная фраза Дэн Сяопина, сказанная им М.Горбачеву в 1989 г. Впервые об этом говорил А.Косыгин Чжоу Эньлаю в 1969 г. Ныне, когда отношения между РФ и КНР достигли высокого уровня, успешно развиваются и действия правящих элит осуществляются в целом в интересах наших народов и обоих государств, видимо, не стоит бередить исцеленные раны истории. С точки зрения политической тактики и формирования позитивной стратегии соразвития России и Китая это правильно. Однако прошлое не может не служить уроком для настоящего и будущего.
В неоднозначной и запутанной обстановке «урегулирования» и вихрей «культурной революции» я прошел не только высшую школу начинающего дипломата, но и китаеведа. Посольство в то время в известной мере было научно-политическим центром исследования Китая. Не случайно ряд сотрудников – Ю.М.Галенович, В.А.Кривцов, Б.Т.Кулик, О.Б.Рахманин, М.И.Сладковский, М.Л.Титаренко - стали докторами наук. В посольстве работали кандидаты наук А.А.Брежнев, Г.А.Ганшин, Н.Н.Месяцев, Н.Г.Судариков. Был кандидатом наук и посол С.В.Червоненко. Близкие мне коллеги по работе в посольстве связали свою судьбу с Китаем, стремились как ученые и в сложной обстановке изучать страну, понять ее проблемы, сохранять уважение к культуре народа, истории Китая, обеспечить условия для восстановления добрососедских отношений наших государств.
В этой академии китаеведения почти каждый день был напряженным семинаром, где стажерами и одновременно учителями выступали товарищи по работе. В посольстве я завершил работу над новой книгой о Китае, был уже готов сигнальный экземпляр, но в Москве посчитали, что в условиях обострения советско-китайских отношений «пропагандировать опыт КНР нецелесообразно». Это была вторая моя книга, которая пошла «под нож».
* * *
Я учился, работал, жил в Китае 8 лет. Срок немалый, но, оказалось, недостаточный, чтобы всесторонне познать страну и уложить в строгие научные рамки эти знания, а также до конца понять и уловить «дух Китая» - огромного безбрежнего и бездонного океана. Здесь, конечно, действуют общие законы развития человечества, но