Geum.ru

Так как нижеследующий текст был написан в форме эссе, в нем употребляются время от времени всякие напыщенные слова вроде «поколение», «страна», «история» ит п

Вид материалаДокументы

Содержание


Надеюсь также, что некоторые НЛО (небольшие лирические отступления) не будут казаться слишком уж лишними.
Подобный материал:

Московский городской педагогический университет

Исторический факультет

Кафедра методики преподавания истории и обществознания


эссе

по итогам

педагогической

практики


Преподаватель

д.и.н., проф. К.Г. Митрофанов


Студентка

IV курса веч. отд.

А.Д. Кубрик


Москва

2006


Так как нижеследующий текст был написан в форме эссе, в нем употребляются время от времени всякие напыщенные слова вроде «поколение», «страна», «история» и т.п. Надеюсь, что не утомлю этими возвышенными фразами и темами.

Надеюсь также, что некоторые НЛО (небольшие лирические отступления) не будут казаться слишком уж лишними.





Поколение моих ровесников похоже на то поколение, которое выросло после революции. Удивительно безграмотное и уверенное в том, что им доподлинно известны все события того времени, когда они только родились. С мозгами, забитыми клише, но, что отличает их от нас, с отрицанием «проклятого царистского прошлого». Мы же, в веймарских условиях 90-х, не были научены позитивно и трезво воспринимать страну, жить в ней и, кстати, строить планы на будущее. И планы строить реальные. И вообще их строить, а не только ругательски ругаться и брюзгливо морщиться, видя лишь то, что позади.

Главное, потом вырастут уже наши дети и будут расспрашивать отцов. И в том-то и парадокс, что отцы будут знать меньше детей. В 30-е годы тоже так было. Тогда целое поколение выросло в информационном вакууме, ведь их родители по разным причинам молчали, а сами молодые люди не хотели или не имели возможности оценивать недалекое прошлое объективно.

Мы постоянно возвращаемся к одним и тем же периодам: революции, вернее, к годам до и после нее, а еще к концу XX века. Мы рефлектируем на эту тему, потому что для нас она носит даже болезненный характер.

Эту банальную мысль можно дополнить еще более банальной: а потом мы позабудем давно осмысленные темы, например ежедневную политику и мелкие сплетни, и откроем для себя куда более глубокие сюжеты для исследования…


Так произошло в XIX веке, когда, устав от перечисления политических фактов и уточнения сведений о каждом чихе каждого отдельного царька, историки обратили внимание на бездну неисследованных экономических процессов. А в XX осознали, что и мировосприятие человека в разные эпохи было разным, и осознать и научно описать это намного важнее, чем копошиться в цифирных сводках земских статистиков и капитуляриях средневековых королей.

Идея же просветителей связать историю естественную с человеческой тоже, наверное, ждет своего подлинного воплощения. Ждет поколения историков-универсалов, нового Возрождения. Ждет конца этой мелочности факультетов, этих скрупулезных перечней профессий, этого «разделения труда» не ради «труда», а только ради «разделения».


Суть высшего образования, как можно сделать вывод из соответствующих публикаций в прессе, неизвестна ни тем, кто его дает, ни тем, кто его получает. Ниже дана еще одна интерпретация, вернее весьма вольный пересказ идей К.Г. Митрофанова и Е.Н. Пашенцева.

Студент, особенно на младших курсах, какого бы возраста он ни был – 18 лет или 35, рассуждает по-школярски. Он думает, что от него требуют знания только фактов, дат, каких-нибудь формул. А ведь на самом деле знания в системе высшего образования выступают, наверное, все же на втором плане. На первом – умения.

Человека с дипломом, в котором написано нечто абстрактное – ну, допустим, что он «историк», ­­– или даже вполне земное вроде инженера или врача, отличает умение мыслить широко. Критически слушать, читать, подмечать несоответствия. Физически задыхаться от лжи, скуки. Иметь потребность менять мир. И менять его по-настоящему.

Умение мыслить широко ­– это значит ­активно относиться к жизни и работе, испытывать хотя бы время от времени энтузиазм, стремиться нарушить рутину. Эти качества не вырабатываются в человеческих придатках даже самых хитроумных компьютеров, станков, кассовых аппаратов или бронетранспортеров со страшными пушками. Возможно, умение мыслить широко не формируется в людях специально – чтобы не создать у них стремления выйти из-под давления техники и строго определенных и заданных свыше правил. А может, сами люди, как бы их ни просвещали учителя, не хотят открывать в себе интеллектуальные «чакры».


Поэтому для студентов не должно быть тайной, на что направлена та или иная их деятельность. Более того, после первого же месяца учебы на первом же курсе надо задать написать сочинение на тему «Почему мне надо готовиться и выступать на каждом семинаре». Причем именно в такой скучной и назидательной формулировке, которая у человека без чувства юмора отобьет желание учиться в нашем маленьком и миленьком вузе навсегда. Тем лучше и для этого человека, и для вуза в целом.

После создания таким экстравагантным образом мотивации главное – ее не потерять. Для этого следует, наверное, несколько пересмотреть учебный план. Лекции должны больше носить установочный, обзорный характер, при этом две трети времени следует отвести под семинары и коллоквиумы для детального, заинтересованного разбора всех отдельных вопросов учебного плана. Увлекательнейшей формой работы являются студенческие игры «в школу», «в экскурсию», «в экзамен» и т.п. Тонкая ирония при обязательной глубокой проработке каждой темы необходима – опять-таки для мотивации.

Наш вуз станет ботаническим садом, т.е. цветником ботаников. Обязательно.


Непонятно, почему уже к концу первого курса, а у кого-то и раньше побеждает позорная идея, что главное в институте – это получить «корочку». Может быть, причина простая: уже на первом курсе все студенты так или иначе узнают о том, что историк как профессионал, но при этом все-таки нормальный человек не должен знать обо всем, происходившем в мире от его сотворения. Эта мысль очень глубокая и полезная. Но она вредна в том случае, когда ее сообщают ленивым и легкомысленным студентам, пришедшим в институт не ради профессии и знаний, а ради родителей, «корочки», престижа, откоса от армии и т.д. и т.п.

Поэтому я не знаю, когда ее сообщать студентам. И надо ли им об этом говорить. При этом цели обучения должны быть известны каждому студенту и каждый из них обязательно должен их осмыслить. Наверное, мысль о невозможности «объять необъятное» должна звучать не как самооправдание, а как самостоятельно осмысленное, внутренне принятое решение.

Вопрос же о том, каков процент студентов, получивших после вуза подлинное высшее образование, слишком сложный. В нынешних российских условиях, когда воинский призыв вынуждает поступать в вузы почти всех юношей и вслед за ними девушек, не желающих теряться перед сверстниками, высшее образование стало поистине массовым. Если в 1992 году студентов было около 4 миллионов человек, то в 2006 году их численность составила почти 7 миллионов, а к 2010 году, по прогнозам, она вырастет до 10 миллионов.

И если вдруг призыв отменят, то, боюсь, вузы опустеют надолго, и не из-за демографической ямы, а из-за легкомысленности студентов.


Теперь про школу (текст выше был включен в данное эссе, потому что тоже имеет некоторое отношение к проблемам образования).

Самоуничижительно замечу про себя, что, провозглашая – в письменной, между прочим, форме – цели высшего образования, сама их в жизни не воплощаю. Будучи преподавателем в школе, не умею пока организовывать своих учеников. Хотя с отдельными детьми, задавая им неоднозначные, проблемные вопросы, я отчасти реализовывала эти принципы.

Так, например, было задано писать эссе «Западное влияние на культуру в Петровскую эпоху» с непременным выражением авторской позиции. Или поручено подготовить доклад «Почему в XVIII веке в высшей власти Российской империи было много иностранцев?». Или в контрольные работы были включены вопросы типа «Что помогало и что препятствовало утверждению власти Лжедмитрия I?» (в другом варианте было про Бориса Годунова) и т.п.

Детям нравится играть, а иначе никакие интересные устные рассказы их заинтересовать не способны, ведь это уже лекция, а не школьный урок. А я больше склонна к лекции. Возможно, у меня маловато знаний конкретных методик. И это, пожалуй, основная причина плохого качества моей работы.


В нашей школе период с древних славян до Павла преподается в 8 классе. После истории западного Средневековья история Древней Руси воспринимается как ее тусклая копия. Нет звучных названий: Людовик Орлеанский, Алиенора Аквитанская, Генрих II Плантагенет… А деревня Лесная находится возле города Пропойск. А монголам героически противостоял Козельск. Да и на реке Пьянь тоже что-то было. Ко всему прочему учебник содержит слишком мало цветных картинок (Кацва/Юрганов середины 90-х годов после Брандта 2002 года издания).

Легко понять, почему в сочинении «Где, кем и когда я хотел бы быть, окажись в Средние века на Руси» дети чаще всего мечтали стать купцами или иноземцами.

Вот это-то ощущение бедности, не только нынешней, но и постоянной, имманентно, так сказать, присущей, и хотелось мне понять.

Это ощущение многие дети, особенно думающие, очень остро переживают. Им хочется видеть перед собой идеал, а его нет: каждый правитель, каким бы великим он ни был, совершал, помимо прочего, зло. Иван Грозный упразднил кормления воевод – да, и при этом планомерно уничтожал местное самоуправление. Петр создал регулярную армию и выиграл Северную войну – да, но при этом в армию набирали рекрутов, вчерашних крестьян. А остальные правители?.. Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, жил в Бунташный век. Борис Годунов в молодости сделал карьеру, служа в опричном войске.

Но и от фальшивых, лакированных и прямолинейных образов хочется оградить этих детей. В передаче А. Венедиктова было сказано, что среди лиц гуманитарных профессий велик процент шизофреников, так как данные лица знают слишком много версий одного и того же события. Я не хочу, чтобы мои ученики стали «шизофрениками», но держать их в самой стерильной, самой гармоничной информационной изоляции тоже не хочу.


Конечно, будет прекрасно, если у учащихся никогда не будет возникать это странное ощущение мира как механического набора каких-то отдельных вещей или мыслей. Известные примеры его: когда на физике дети отказываются решать задачу под предлогом, что «это уже математика», или на обществознании не способны привести пример событий в прошлом, ведь «это уже история».

Но для этого мало надоевших стенаний по поводу внедрения пресловутого междисциплинарного подхода. Эту тему поднимают даже на школьных педсоветах, а проку никакого. Принимают документы, провозглашают чего-то. Наверное, к универсализму знаний и мировосприятия человека надо стремиться, но ждать, что на памяти одного поколения сможет произойти подобный «культурный скачок», бесполезно.

На деле все эти попытки создать универсальное мышление и т.п. оказываются удачными, только когда непосредственно в школе дружат между собой конкретные преподаватели. К сожалению, несмотря на мое желание приблизить получаемые в школе знания к практической жизни каждого ребенка, мне это не вполне удается.


Не только профессиональных историков, но и, например, восьмиклассников мучает вопрос о философском и практическом смысле истории. На первом же занятии об этом меня спросил один из очень сильных учеников, Василий Русанов. Я не смогла ему ответить четко и ясно. Спустя полгода мы снова вернулись к данной теме, и вот тогда через цитаты известных историков мне, наверное, удалось донести идею о том, что история-таки имеет такое же практическое применение, как кулинария или физкультура.

Мы много об этом говорили в институте, когда учились на третьем курсе, и я прочла почти весь список рекомендованной литературы. К сожалению, у нас не было семинара по тому же Марку Блоку – только разговоры о нем, но без анализа конкретных высказываний. (Очень жалко, ведь в курсе историографии повторилось то же самое.)

История – это в первую очередь наука о людях в прошлом. (Не знаю, правда, о чем история «во вторую очередь», но, если со мной не согласятся, допускаю, что есть что-то еще.) Эти люди, как правило, уже умерли, и могилы многих из них неизвестны. И вообще эти люди могут называться просто «древними славянами», «древнеегипетской цивилизацией» и т.п., без имен. Но все-таки пока о них помнят, они исчезли не до конца.

Другое практическое применение истории также очевидно. Как выразилась одна моя знакомая, изучая историю, занимаешься, по сути, интеллектуальной проституцией. Политическая конъюнктура меняется в среднем раз в десять лет; в настоящее время эта знакомая, учитель истории со стажем тридцать лет, «меняет» свои убеждения уже в четвертый раз, теперь в пропутинском духе. Поэтому она преподает своим ученикам официально утвержденную «историю» – это для их блага: дети не должны сказануть что-нибудь не то на вступительных экзаменах (в Академию ФСБ, между прочим).

Я отдаю себе отчет, что с официальной точки зрения практическое применение истории – это оправдывать действия нынешней власти и объяснять, что не она, а, по большому счету, только «народ» виноват в том, как он живет. В этой связи практическое применение истории состоит в том, чтобы не давать себя постоянно обманывать. И об этом я тоже сказала детям, и некоторые из них удивились.

В тот день, когда я познакомилась с этой женщиной, так называемое «Русское общество» в честь дня рождения Гитлера устроило пикет возле метро «Планерная». Я проезжала мимо, увидела соответствующую символику на транспарантах, услышала соответствующие речи из репродуктора. И более того – увидела людей, бравших листовки и ставивших свои подписи под «обращениями» данной организации. Это были в основном пожилые люди, женщины; они родились во время войны или сразу после нее. Спрашивается: чему их учили в школе? Чему их учили, в частности, на уроках истории?





Весь апрель во всех государственных СМИ шла «антифашистская» пропаганда. И все равно с разрешения московского руководства, под присмотром милиции и при сочувствии населения к фашистским организациям проходят их акции, а убийства людей не прекращаются. (Это заслуга скорее родителей, но среди моих учеников нет ни одного, кто разделял бы подобные взгляды.)


Мне искренне кажется, что среди моих учеников почти нет таких, кому история неинтересна и скучна. За исключением, пожалуй, самых отпетых индивидуумов. Этот вывод сделать легко: они никогда не пишут и не говорят о прошлом безразлично и, как правило, не боятся проводить весьма смелые аналогии с современными событиями. Правда, это последнее умение, вернее, потребность связать прошлое с настоящим у них появилась только недавно.

У детей вообще только недавно появилось, например, осознанное понимание, что трактовать одно и то же событие можно по-разному и в том числе самостоятельно; появилось и стремление выразить свою точку зрения (конечно, пока они просто находят другое мнение и его пересказывают).

Одним словом, я стремлюсь к тому, чтобы дети не просто знали факты, но и относились к ним эмоционально, думали над смыслом тех или иных событий, понимали мотивы исторических деятелей. Вряд ли мне удается воплотить эти свои стремления в должной мере, но те самые думающие ученики, наверное, достигнут еще больших успехов.