Прискорбье и загробье
| Вид материала | Рассказ |
СодержаниеБедный наш иван иванович Ломка людей длинной воли |
БЕДНЫЙ НАШ ИВАН ИВАНОВИЧ
Иван Иванович руководил нашей лабораторией в научно-исследовательском институте. Ему тогда было сорок лет и он очень любил свою работу.
Раньше он занимал какой-то важный пост, но не долго, около года. Но всегда, при случае, вспоминал эпизоды своей жизни этого периода.
- Мои друзья, - панибратски обращался он к нам – его сотрудникам, то есть подчиненным, - а известно ли вам, что в науке пять процентов сотрудников выполняют девяносто пять процентов всей работы, а остальные девяносто пять – оставшиеся пять.
Мне да и не только мне тогда казалось, что он намекает на предстоящее распределение премии по итогам квартала, и мы прижимали ниже головы к рабочим столам. Даже Федор Сергеевич, наш бессменный ветеран, имевший талант спать перед самым носом начальника, опираясь на три точки – застывшую авторучку, левый локоть и зад, - и тот открывал глаза.
Ох, и любил Иван Иванович подшутить над Федором Сергеевичем! Иногда заметит, что авторучка Федора Сергеевича в задумчивости остановилась на одном месте, да как крикнет на всю лабораторию: «КПД ЭЦН, спрашиваю!». Тут Федор Сергеевич резко вскакивал с места и начинал рапортовать, моргая глазами: « КПД ЭЦН равен... при условиях...». Все весело смеялись и Иван Иванович тоже.
Мы знали, за что попросили Ивана Ивановича с такой большой должности.
Поставили на большую должность, потому что угодил одному министру. Тот министр запросил по телефону какую-то справку, а ему через год прислали фолиант в пяти экземплярах. Министр по своей должности имел право рассвирепеть: во-первых, он просил справку год назад, а теперь она не к чему; во вторых, институт, приславший фолианты, успел профинансироваться от имени министра на солидную сумму, а еще претендовал от имени авторов на соискание какого-то лауреатства. Вот этого-то министр и не стерпел. Хлопнул кулаком по столу, вызвал к себе всех, от... и до... и велел представить непосредственного исполнителя фолиантов. Самозванцев не оказалось. Все боялись министерского гнева. И представили на суд и расправу истинного исполнителя... Им оказался Иван Иванович.
А выгнали Ивана Ивановича за другое. Нет, не думайте, не за баб, не за пьянку. Вникая в свою новую работу, он сделал для себя открытие, что пять процентов сотрудников выполняют девяносто пять процентов всей работы, а остальные девяносто пять – оставшиеся пять. И он, как рационалист или патриот, на знаю, как его назвать, решил потревожить этот айсберг. Но как такому умному человеку нельзя было понять, если ты решил разбомбить подводную часть айсберга, то никак не сохранишь его надводную часть.
Да, смешной был Иван Иванович. Мы все знали про него. Когда началась перестройка и стало позволено подрабатывать на стороне, Иван Иванович тут же приободрился. В стороннем институте урвал себе работу. Обещал в свободное от своей работы время выполнить заказ да при условиях, что клиенты ахнули. Выполнить за три месяца вместо года и за пять процентов от ее стоимости. Теория твердо руководила Иваном Ивановичем.
И он ее выполнил, и получил деньжища, да какие деньжища!. Даже директор института справедливо упрекал Ивана Ивановича, неужели подчиненный имеет право зарабатывать больше, чем сам директор! Ой, как стыдно было Ивану Ивановичу... Он и сам готов был провалиться сквозь землю. Наша зависть сменилась на товарищеское сочувствие. И куда Иван Ивановичу такие деньжища, ну , распределил бы их по всей лаборатории, и никто не сказал бы ни слова.
Но это еще не все. Директору того института, где шабашил наш шеф, очень понравилась его работа, и он пригласил Ивана Ивановича заместителем по всем экономическим вопросам. И что тут началось! Даже Федор Сергеевич просыпался от лабораторного шепота...
А в соседнем институте образовались две партии. Первая партия, наслышавшись об Иван Ивановиче (а город то наш не столичный), боялась, что такой зверь, как наш Иван Иванович, выкинет девяносто пять процентов сотрудников их института на встречу злобного завтра. Вторая партия, наоборот, поддерживала Ивана Ивановича, считая, что он всех расставит по своим местам, и наконец-то, наведет порядок и справедливость в институте.
Раскололся на партии и наш институт. Кажется, раскололся на партии и весь наш город. Предстояла борьба, трусливые прятали головы в шеи, смелые вооружались и ждали своего часа. Кстати, я был на стороне Ивана Ивановича. Да вы не подумайте, что я претендовал на лабораторию Ивана Ивановича. Зачем мне все это? Другое дело, если бы мне предложили ее возглавить, но это совершенно другое дело. Конечно, если бы посторонний какой-нибудь стал претендовать на лабораторию, ясно, коллектив бы меня поддержал. А если бы Федор Сергеевич измолвил бы за себя слово или подал голос, опять бы моя совесть не успокоилась бы. Смешно, столько лет спал, и вдруг проснулся... Моя родная лаборатория, одним словом, была на стороне Ивана Ивановича.
Стратегия двух партий была различной. Первые плели интриги и распускали порочащие слухи. Вторые разыскивали Ивана Ивановича и пытались с ним объясниться.
И вот, однажды, к Ивану Ивановичу приходит главарь его сторонников. Все, думаю я, все наконец-то сейчас решится. Я весь превращаюсь в слух.
- Я бы хотел выяснить наш общий консенсус на науку и практику экономических исследований – начал сторонник Ивана Ивановича.- Перспективное планирование будущих пертурбаций в экономике региона полностью детерминируется тенденциями развития обобщающих глобалий. Поэтому необходим механизм взаимодействия глобальных планирующих органов с региональными структурами с учетом синергического эффекта. Наша задача, считаю, конклюдирует в детерминации тех доминант, которые непосредственно определяют, то есть детерминируют без всякой стохастичности все ключевые моменты в фундаментальной своей гамме взаимодействие региональных систем и центра. И при этом нельзя упускать эмерджентные нюансы.
По-видимому, неловко стало Ивану Ивановичу за свою недостаточную научную подготовку, поскольку он беззащитно захлопал глазами. Да я и сам не понял такой глубины мыслей у будущего заместителя Ивана Ивановича, покаялся в душе, что вместо того, чтобы сидеть в библиотеке, глубоко изучая все, что наработано человечеством, я позволял себе постыдно проводить время на дискотеках да в турпоходах.
- Системный подход, продолжал верный сторонник Ивана Ивановича – , вот истинный метод квантификации проблем, которые возникают в любой отрасли промышленности, да и в других отраслях, включая сельское хозяйство, транспорт, связь... Мало того, системный подход дает практическую возможность решать это проблемы, не прибегая к традиционной демагогии, типа выдуманных в кабинетах законов общественного развития...
Иван Иванович заметно засмущался. А-а, думаю я, не хотел бы сидеть сейчас в твоей шкуре. Захотел, видите ли вы, руководить людьми, которые выше тебя по интеллекту.
- А как вы предлагаете, - скромно спросил своего сторонника Иван Иванович, - использовать в будущих наших исследованиях математические методы?
- Конечно, и математические методы как инструмент получения количественной оценки прогнозируемых результатов необходимо использовать в инструментарии научных исследований. Мало того, скажу, без применения математических методов в экономических исследованиях нельзя не добиться отрицательных результатов, поскольку это знает каждый...
Более того, считаю, надо разработать систему математических моделей народнохозяйственного планирования, полностью охватывающую все сферы деятельности. Расчеты, полученные по такой системе, могли бы полностью ликвидировать стохастику в плановой перспективе...
- Хватит! – и наш Иван Иванович ударил кулаком по столу.
Э-э... Это было поражение Ивана Ивановича. Даже Федор Сергеевич проснулся и понял, что не видать Иван Ивановичу повышения... А от этого почему-то он загрустил.
Да, в итоге победила, как и всегда, первая партия. Я то думаю, если это не справедливо, то закономерно и правильно. Если вторая партия отводит большую часть своего времени работе и дружеским беседам, то первая – борьбе за свое место под солнцем.
Иван Иванович так и остался у нас в институте, а там нагрянула перестройка со всеми вытекающими последствиями... Проиграли обе партии...
Но меня это не коснулось. Кстати, я успел к этому времени счастливо умереть... А Ивана Ивановича, получившего мизерную пенсию, часто видели на рынке, продающего какие-то потрепанные книги. Зато Федор Сергеевич перманентно числился председателем ликвидационных комиссий лопнувших банков и инвестиционных компаний.
ЛОМКА ЛЮДЕЙ ДЛИННОЙ ВОЛИ
1
Они познакомились в библиотечном буфете. Случайно. Четыре дня подряд вместе за одним столиком пили кофе.
Она говорила, что два года стояла в очереди за депонированной рукописью Гумилева, и, наконец, она ее читает здесь, в библиотеке.
- Как тебе хватает воли, такой красивой, просиживать золотые годы в библиотеке?
- Хватает воли? А что ты понимаешь под волей?
- Ну, воля, - это способность преодолевать препятствия.
- Ты слышал о людях длинной воли?
- Какой? Может с сильной волей?
- Нет, длинной воли. Ведь воля действует в пространстве и во времени. Один человек может воздействовать на множество других современников именно в пространстве. А воля, как способ воздействия, имеет свою длину... Воля воздействует и во времени. И здесь она имеет свою протяженность.
Он провожал ее домой. Она говорила и говорила, а он слушал, и изредка задавал ей вопросы. Она училась на филфаке, а он – на математическом. Однажды он стал напрашиваться к ней домой.
- Нельзя, у меня мама строгая. Она преподает историю КПСС у нас, в университете.
- Я ей понравлюсь.
- Нет, я боюсь.
- Да у тебя просто воля не длинная.
- Нет, если я захочу, ты оценишь ее длину.
Дверь ее квартиры открылась и в ней появилась женщина бальзаковского возраста с римским профилем лица и с глазами полковника КГБ. Ее дочь сжалась и юркнула в дверь. Ему показалось знакомым лицо ее матери. Кто его знает, может быть, он и раньше видел ее в университете.
Он и ее мать не обменялись ни словом. Дверь закрылась, а он пошел прочь.
Они встречались, но не так часто. И, кажется, не искали встреч. Полно было других дел. Но каждой встрече они были оба рады, и в такой день пропадали все остальные дела. Может, поэтому они и не искали встреч друг с другом.
Она не позволяла ему даже обнять себя. После весенней сессии они опять встретились. Он говорил ей, что скоро уезжает в стройотряд. А она сказала, что ее с группой студентов филфака направляют на один месяц в Англию для прохождения языковой практики. Они опять бродили целый день по столице... И она опять ему читала лекции о людях с длиной волей.
- Викинги, Чингизхан, Разин, Ленин – все это люди длинной воли. Они изгоняются из традиционного общества, потому что они идут наперекор обществу, возмущают его спокойствие. Но сила этих людей в том, что их энергия притягивает к себе других людей, сначала подобных себе, а потом – и большинство остальных. Они изменяют принятые правила игры.
- Как я понял, люди длинной воли, - это преуспевающие бандиты?
- Сказано грубо, но стреляно по мишени, а не наугад. Разбойники, даже хулиганы – тоже люди длинной воли. Пойти против общества, зная, что им грозит, для этого нужно определенное мужество, моральная раскрепощенность, даже свобода от оков совести...
- Но тогда я могу привести примеры и из более прозаических сфер деятельности...
- Ты умница, все понимаешь. Любой новатор в лице изобретателя, ученого, художника также сталкивается с сопротивлением своей профессиональной среды, и поэтому мировоззрение и жизнеощущение любого новатора сродни преступному. Все они идут против сложившихся представлений, а, следовательно – против большинства.
Прошли летние каникулы. Он хотел встретиться с ней. На филфаке, куда он пришел, чтобы встретить ее, он узнал, что после студенческой поездки в Англию она не вернулась назад. Ее мать, узнав об этом, в тот же день, точнее вечером, ложась спать, включила все газовые конфорки...
2
Вадим оканчивал столичный университет по специальности – математическая кибернетика. Когда ему делали комплимент, что его специальность – модная, его коробило от этого слова. Он любил свою специальность. Он боготворил свой университет, а тем более – свою специальность. Он свято верил своим преподавателям и в их сверхъестественные знания и в их непогрешимость.
Все свободное время Вадим проводил в библиотеке или отдавал математическому кружку, будто бы ему не хватало основной нагрузки в университете.
Ему нравились красивые женщины. Но как стоик, он боролся против всех соблазнов. На четвертом курсе один старый профессор как-то на лекции дал студентам шутливый совет, чтобы они женились на своих однокурсницах. Вы друг друга знаете, - говорил профессор, - со всех сторон, а это – половина дела. Общность дела и взаимопонимание – это вторая половина дела. Позже он вспоминал и слова профессора, и своих однокурсниц, и какими милыми они потом ему казались. Но тогда он отгонял от себя все соблазны...
А женился он как-то просто, на так называемой лимитчице (как и он, сам, впрочем). Она была неподражаемой и яркой. Однажды она пришла к нему и осталась навсегда. Он прогонял ее, но она опять возвращалась. Потребность брала свое, и она оставалась у Вадима на следующую ночь…Потом появился ребенок. Ему, студенту, надо было кормить семью... Он работал дворником, сдавал макулатуру, бутылки, чтобы как-нибудь дожить до лета...
Разумеется, ни о какой аспирантуре не могло быть и речи. Можно было распрощаться с этой мыслью навсегда. Это он очень горько тогда воспринимал, и, казалось, Вадим прощался с жизнью.
Но и столица теперь была для него закрыта, поскольку он родом был из глухого городка и имел только временную прописку. Теперь его интересовала только квартира... Он уезжал в провинцию сначала временно, как в ссылку... Но потом остался там навсегда...
Отправив семью к ее родителям, Вадим наугад взял авиабилет на ближайший рейс до первого попавшего областного центра в Сибири. С самого начала, по прилету, вспомнив кинорассказ контрразведчика, он отправился в первую попавшую парикмахерскую. Там его подстригли, но по своей непонятливости он забыл попросить, чтобы его побрили. По ходу дела он расспрашивал парикмахершу о городе, рассказывая ей, в свою очередь, о горькой своей юдоли, что ему нужна работа при непременном условии получения жилья. Ему посоветовали обратиться в один из проектных институтов, где легче можно было получить жилье.
После долгих и неудачных поисков работы он остановился в нефтяном институте... И вот он - в отраслевом институте, который, кроме проектирования должен будто бы заниматься и наукой... Мысли его были велики... Вадим на ходу перепланирывал свою жизнь. В институте отдел кадров посылал его то в один, то в другой отдел, начальники отделов дивились экзотической специальности, и все это тянулось уже пятый день. Вадим уже четыре ночи подряд проводил на вокзале, где не было горячей воды и отопления. А был уже ноябрь-месяц. Сумку с вещами он оставлял в камере хранения, а сам ходил по городу, в поисках работы.
И вот он, небритый, с грязным воротником рубахи, на приеме у милостливого начальника, который пообещал ему оклад в сто пятнадцать рублей... Начальник отдела кадров много позже ему скажет, что сначала его приняли за бича...
3
Горохов страшно возненавидел свою работу в проектном институте. Три года в подряд, после окончания инженерно-строительного, его заставили сидеть над составлением ведомостей выкорчевки пней.
В свободное от работы время он читал литературу по своей специальности. Читал и удивлялся: книги, написанные в тридцатых-пятидесятых годах, были яснее и доступнее, чем современная литература. Было ясно, что последователи только переписывали старые книги, иногда даже не понимая некоторых моментов. Книги становились научнее только за счет наворачивания математических формул.
А Горохову как раз и не хватало математических знаний. Он сожалел, что в технических вузах столь слабая математическая подготовка. Он пытался самостоятельно изучить курс дифференциальных уравнений, но застрял на первой же главе.
Однажды Горохова вызвал к себе начальник отдела, - рано поседевший мужик без определенной компетенции. Его специальностью было руководить, и этим сказать можно все. Не вывелась у нас еще порода людей, готовых руководить чем угодно. Это и действительно удается, если в твоем распоряжении компетентные специалисты, дружно и согласованно работающие, без всякого административного честолюбия. Одним словом, это удается, если в твоем распоряжении высокопрофессиональные рабы.
- Слушай, Горохов, тут меня директор к себе вызывал. Дело, понимаешь, важное. Надо с инженерно-геологическими условиями определиться. Директор поручил нашему отделу подготовить кое-какой материал, а ты у нас – дока.
Он протянул ему лист бумаги с перечнем вопросов. Горохов с жадностью впился глазами в этот листок. Занудилось, загорелось. Какие интересные вопросы! Даже не верится, что на постылой работе может оказаться такое.
- Да, - поспешил Горохов, - мои предложения по этим вопросам будут завтра же, к утру.
- Ну, Горохов, ты даешь! Мне на эти вопросы директор две недели дал, а ты, видите ли, за ночь решил управиться.
К удивлению своего шефа Горохов на утро скромно поднес дюжину листов машинописного текста не считая какой-то графики. Шеф внимательно изучал ночное творение полусонного Горохова. Прошел битый час. Все это время Горохов стоял навытяжку возле стола шефа. От удивления начальник даже забыл пригласить его сесть. Горохов нервно перебирал пальцы рук, лицо его было утомленным и раскрасневшимся.
- Я тут, конечно, ни хрена не смыслю, - шеф задушевно обратился к Горохову, - но что-то тут есть. Пойду-ка, отнесу директору. Тебя взять с собой? Да нет. Побудь-ка на месте.
Прошло немного времени. Разъяренный шеф врывается в отдел.
- Где Горохов? А, вот ты где! А ну-ка, ступай сам к директору! Живенько, давай, давай дружок.
У Горохова подкосились ноги, а на глазах навернулись слезы. «За что, за что? - лихорадочно соображал он, - Какой же я дурак! Ведь давали две недели сроку. За это время все можно было бы проверить и перепроверить. Точно, сморозил я что-то спросонья».
Он впервые шел к директору института, в котором работало четыре тысячи человек. Он никогда не был у директора. Утомленный бессонной ночью, он сейчас действительно плохо соображал. Подойдя к кабинету директора, он тихим голосом что-то спросил у секретарши.
- Фамилия? – не вынимая сигареты изо рта, спросила она.
- Горохов, - ответил он, не услыхав своего голоса.
- Не слышу.
- Горохов, - попытался он громче ответить.
- А, Горохов. Тогда заходите, он ждет вас.
Он отрыл дверь в кабинет директора и с недоумением увидел полированную деревянную стену. Что такое? Не в шкаф ли попал? Потом увидел дверную ручку. И понял, что это вторая дверь.
Он осторожно открыл вторую дверь, зашел в кабинет. На конце длиннющего стола восседал директор.
- Ну, проходи, присаживайся, - приветливо встретил его директор.
Горохов присел и затаил дыхание.
- Я внимательно прочитал твои предложения. Особенно меня заинтересовали предложения по решению задачи устойчивости фундаментов на проседающих грунтах…
Видишь ли, Николай Николаевич (такое обращение приятно удивило Горохова), наш институт выдвигает коллективную работу на соискание государственной премии. Поверь мне, мы ценим светлые головы. Я включаю тебя в творческий коллектив, и начинайте дружно работать. Можешь мне звонить напрямую, если будут возникать вопросы по этой работе. Только звони, пожалуйста, во внерабочее время. До девяти- десяти часов вечера я на работе.
Ну ладно, иди... Постой, молодой человек, смотри, не зазнавайся… Ну ладно, иди.
Через некоторое время работа была готова, подписана двумя дюжинами авторов и отправлена на соискание. Там, наверху, добавили еще нескольких соавторов, но зато вычеркнули все еврейские фамилии. И Горохов стал единственным в институте лауреатом государственной премии.
4
Никита работал токарем на машиностроительном заводе. Ему нравилось делать сложные детали. Он знал, что ему больше двухсот рублей никогда не заплатят, пусть он даже выполнит десять норм. Таковы тогда были порядки.
Со своей недельной нормой Никита укладывался в две-три смены, какие бы задания ему не приходилось выполнять. Свободное от нарядов время он использовал для шабашек. Его все знали во дворе, в гаражном и дачном кооперативах. То и дело обращались к нему со своими бедами. Он точил болты, фигурные дверные ручки, научился изготавливать ключи.
Он даже пытался продавать изготавливаемую им фурнитуру на местной барахолке. Но однажды к нему прицепилась милиция, товар конфисковали, а сам Никита попал под суд и получил на первый раз три года условно.
Никита никак не мог понять, почему не позволяют зарабатывать рабочим, выполняющим сдельные работы. Почему человек, за счет своего трудолюбия и смекалки не может получить достойного вознаграждения. Или, например, если уж запрещено зарабатывать больше двухсот в месяц, то почему заставляют по восемь часов находиться на рабочем месте, от звонка до звонка, и мешать работать друг другу.
Постепенно до Никиты доходил иррациональный смысл государства. Государство не понимает даже того, что ему выгодно. А что такое государство? Разве что это – механизм, в который включены такие же люди, только называемые чиновниками. Никите уже доводилось общаться с чиновным людом. Доводилось взывать к их разуму. Бесполезно. Сидит перед тобой довольно умный человек и оправдывается: «Я, мол, маленький человек. Пусть закон глупый, но я и ты должны подчиняться закону». А тогда кто принимает законы? – размышлял Никита. - Не думаю, что там, наверху, глупее нас люди. Ага! Значит, это делается специально, кому-то это выгодно. Это – либо враги народа, либо те, кто имеет материальный интерес. В каждом действии надо искать чей-то интерес.
Никита ушел с завода. Отец, отрабатывающий последние годы перед пенсией, обозвал его тунеядцем. Совсем недавно за тунеядство ссылали, а теперь, - кто его знает, тем более он уже имел условный срок. Никита устроился работать сторожем на склад металлолома. Конечно, шестьдесят рублей – не зарплата, но зато и сторожить было нечего.
И чего он только не находил среди металлолома. Он собрал и отремонтировал старый токарный станок. Установил его возле сторожки, подключил к электросети. Попробовал – станок заработал. Сырья хватало, на свалке он находил бронзу, латунь, дюраль, другие неведомые сплавы. Марки стали определял по скорости притупления резцов.
Нет, - думал Никита, - при таком расточительстве наша страна никогда не будет богатой. У него появилась мысль создать теневой цех, собрать таких же, как он, и делать ширпотреб. Но ведь посадят, - думал он. Всех посадят. Какой же у нас пассивный народ! И мало того, что пассивный, но и завистливый. Первый встречный побежал бы закладывать в ОБХСС. Выбили из народа последнее умение и последнюю совесть. Позабыл народ ремесла. На старых кустовиков-ремесленников надо было бы богу молиться, а их всех скопом – и в Кемь.
5
Вот она, найденная работа и новая жизнь. Холодный коридор института, холодная комната в общежитии на четверых не совсем совместимых парней.
- Вот наш новый работник из столицы, – представил Вадима начальник отдела. – Прошу любить и жаловать.
В комнате, где размещалась лаборатория, в правом углу сидел чернявый мужик с забинтованной головой, как потом оказалось, заведующий лабораторией, и около десятка женщин различного возраста. Первое, что запомнил Вадим, это взоры женщин устремились на его ширинку. Все ли у меня в порядке, - смутился Вадим, - и горько пожалел, что часто бывает невнимательным и рассеянным. Заметно смутившись, он повернулся боком к аудитории.
Заведующий лабораторией каким-то слабым страдальческим голосом спросил, как его зовут...
- Вадим Гольдин...
Лицо будущего начальника побелело. Он долго молчал... Вадиму показалось это молчание вечностью.
- Гольдин, говоришь... Из Москвы, говоришь...Ну, садись, показывай документы...
На днях, в пьяной ссоре заведующему разбили голову увесистой пепельницей. Настроение у него было скверное. Он недавно вернулся из Москвы, куда отвозил на просмотр давно уже подготовленную диссертацию. Лицензировал ее какой-то мальчишка. И тот заявил ему, Калюжному Александру Александровичу, что диссертация его по данной теме - уже двадцать вторая по счету, и это только за последние пять дет! Двадцать человек получили кандидатские и докторские степени. Осталось двое незащищенных – он и некто Гольдин. Но Калюжный – простой соискатель, а Гольдин – аспирант самого академика! Поэтому, будьте любезны, - как ему там ответили, - смените тему.
По приезду домой Калюжный вечером с приятелями-завлабами решил обсудить дела за бутылкой водки. Он был на взводе.
- Ну и что, подумаешь, что она двадцать вторая. В науке не такой счет нужен. Я ведь изучил по данной теме всю имеющуюся литературу. И прекрасно знаю все эти диссертации, читал статьи того же Гольдина, сопляка зеленого... Говно все это. Везде нашел неточности, даже ошибки... Все это люди столичные и не знают технологических процессов. Мы то их здесь, в Сибири, собственными руками прощупали.
- Новизна, друг, нужна, новизна! А она у тебя крохотная...- пытался возразить ему оппонент.
- Крохотная, говоришь? – Калюжный уже выходил из себя. А сам-то на какой мякине собираешься защищаться?
- Это у тебя мякина.
Калюжный не выдержал и ударил открытой ладонью, прямо в лоб своего оппонента. В ответ увесистая пепельница прогулялась по голове Калюжного. Их тут же разняли да и пьянке наступил конец...
С первых же дней Вадиму сыпались замечания, в основном по пустякам, порой даже оскорбительные и все не по существу. Калюжный цеплялся к его внешнему виду, к костюму, к галстуку, к манерам. Девки хмыкали после каждой остроты своего шефа. Иногда будто бы не к чему было прицепиться, но Калюжный и тогда не унимался.
- Что-то наш Вадим притих, как мышь. Наверное, вгрызся в гранит науки.
-Хи-хи-хи, - подобострастные научные сотрудницы не могли не поддержать начальника.
Вадим молчал. Он был обременен семьей, ему надо было во что бы то ни стало получить хотя бы комнату в общежитии, потому что жена с ребенком вот-вот могла уже приехать к нему. Он видел, как, не стесняясь подчиненных, Калюжный ползал перед начальством. И со своей стороны, пытался подавить, подчинить себе более слабых, заставить ползать перед собой.
Обстановка в лаборатории была не здоровой. Калюжный поощрял неправых, не соглашался с разумными мнениями, при обсуждении проблемных вопросов наводил тень на плетень. В общем, ему было далеко не только до учителя, но и до друга.
В начале работы Вадим знакомился с отчетами лаборатории за прошлые годы. Отчеты пестрили формулами и таблицами. Суть работы заключалась в математическом описании и оптимизации транспортной сети региона. В теории были известны различные методы решения подобных задач, но Вадим ни как не мог понять из отчетов, какой из этих методов здесь используется. Тогда он обратился к Калюжному с этим вопросом.
- Конечно, мой столичный друг, не по-книжному мы здесь решаем задачи. У нас разработан свой метод.
- А почему вы четко не изложите его в своих отчетах?
- Ну даешь, парень. Чтобы тут сразу и передрал из отчета какой-нибудь заезжий гость из Москвы.
Несмотря на путаность всех расчетов и выкладок в отчетах, Вадим составил примерное представление об используемых методах. Они все же укладывались в одну известную схему, но были малопродуктивны. У Калюжного, как он понял, идеализм и экспромт били через край.
Вадим набросал подозреваемую схему, кое-что добавил от себя, и однажды молча протянул ее Калюжному. Тот даже опешил.
- Слушайте, - обратился он к ученым девахам, - я давно вам предлагал графически формализовать применяемую нами схему расчетов. Тут есть одна грубая попытка.
Наиболее сведущим двум сотрудницам он поручил доработать схему. Те были вынуждены обратиться к Вадиму за разъяснениями. Ему пришлось признаться: что он в этой схеме было вытянуто по крупицам из лабораторных отчетов, а что предложено им самим, исходя из логики вещей. Потом девочки несколько дней разбирались самостоятельно, уже не привлекая Вадима.
Ежегодно, в апреле-месяце институт проводил научные конференции. Калюжный не предложил Вадиму выступить на конференции, а тот по своей неопытности ничего не стал предпринимать.
Те две сотрудницы по решению Калюжного представили на конференцию два доклада по схеме, разработанной Вадимом. Первой из них Вадим задал каверзный вопрос. Та спокойно отмахнулась, сказав, что этот вопрос будет рассмотрен в следующем докладе. Тогда этот же вопрос Вадим задал второй девице. Но и она не растерялась, ответив, что данный вопрос должен быть рассмотрен в первом докладе. В зале все дружно рассмеялись.
Что ты позволяешь себе? – Сорвался с места Калюжный. – Ты же сам принимал участие в разработке этой схемы.
Наступила и очередь Калюжного выступать с докладом. Вадим впервые удивился скромности и суетливости своего начальника. Материала у него было достаточно, и довольно неплохого, но перескакивание с вопроса на вопрос, потеря нити доклада оставляли впечатление, будто он плавает не глубоко в своем предмете. А главное – он выступал с поджатым хвостом. Он, оказывается, боялся публики, боялся неожиданных вопросов. Да он – слабак, - впервые с удовлетворением подумал Вадим.
После этой конференции Вадим решил уйти из лаборатории, о чем сразу же заявил Калюжному.
- Решил уходить? – растерялся Калюжный. – А как же я? И что подумают? – непроизвольно вырвалось у него.
- Слушай, - Вадим перешел на «ты», - если я все это время молчал, то это вовсе не означает, что я был доволен. В общем, в ближайшие три дня меня в лаборатории не будет.
Он повернулся и пошел прочь. А куда же мне идти, - подумал он. – Я только получил комнату в общежитии, приехала жена с ребенком. Перейти в другую организацию – бессмысленно, просто потеряешь и эту комнату. Нет, надо оставаться в институте, перейти в любой другой отдел.
6
Соседом по общаге у Вадима был Саша Одерс, - молодой специалист, работавший в промыслово-строительном отделе, на год моложе его, Вадима. Как и семья Вадима, Одерс занимал комнату-двенадцатиметровку вместе с женой и грудным ребенком. Жена у него не работала, но материально они жили даже лучше семьи Вадима, поскольку им помогали продуктами из села, откуда был родом Одерс.
После неприятно прошедшей для Вадима конференции он встретился возле общежития с Одерсом.
- Слушай, Саша, - обратился к нему Вадим. – Ты ведь работаешь в промыслово-строительном отделе. Можно ли с моей специальностью перейти к вам в отдел на работу?
- Какой разговор? У нас один Горохов что стоит. Двадцать восемь лет, а уже лауреат государственной премии. Единственный, во всем институте! А недавно он защитил кандидатскую! Похоже, его скоро начальником отдела поставят. Приходи завтра к нам отдел. Там все и решим.
На следующий день Вадим уже был у Горохова. Начальник отдела возражений против Вадима не имел. И как Вадим обещал, через три дня он сменил место своей работы.
У Вадима и Одерса сложились приятельские отношения. Они добирались вместе из общежития на работу, но возвращались в разное время. Одерс, как и большинство сотрудников отдела, ни минуты лишней не задерживался на работе, а Вадим просиживал штаны обычно до десяти вечера, так как он начал писать диссертацию.
- А на кой черт ты, Саша, здесь в институте околачиваешься?
- Распределили после института, вот я и работаю.
- Не понимаю, живешь на зарплату. Надеяться на повышение в должности? Но ты сам видишь, какая тут везде ожесточенная конкуренция. Диссертацию, ты говоришь, писать не собираешься. Тогда на что рассчитываешь?
Одерс никак не мог найти достойного ответа и заметно обижался.
- В провинции, - продолжал Вадим, - уж если ты не пьешь, административная карьера в строительстве обеспечена...
- А сам то ты?
- К сожалению, математиком в провинции можно устроиться только в школе...
После очередного повышения зарплаты в институте, что случалось весьма не часто, когда молодым специалистам добавили по десятке к 120-140 рублям оклада, наш Одерс положил на стол Горохову, уже ставшему начальником отдела, заявление об уходе. Одерс решил уехать в родные пенаты, ему там обещали место мастера на местной стройке.
Возмущению Горохова не было предела…
Одерс потом не раз приезжал в родной институт. По началу скучал по институту и много рассказывал о своей прозаической работе.
Надо было,- рассказывал он однажды, - раскатать барабан в теплом помещении. Места тут не хватит, -заявил один рабочий. Надо выкатывать барабан во двор, а там грязь. Я оценил, - хвалился Одерс, - длина окружности чуть больше трех диаметров. Оценил длину помещения. Хватит места, сказал мужикам. И не спорьте со мной! Еще полметра останется до стенки... И ведь послушались меня мужики... А потом до меня дошли слухи с другого конца села, какой у них мастер, молодой, но умный...
Потом Одерс заметно изменился... Через год он уже работал начальником строительного управления. У человека появилась осанка. И уже не до лишних разговоров...
7
Они сошлись сразу же. Один из них – первоклассный инженер, другой – математик с довольно хорошей экономической подготовкой. Вадим понимал Горохова с полуслова. Он быстро прочитывал всю техническую литературу, которую рекомендовал ему Горохов. Часто возникали у Вадима вопросы, но Горохов обстоятельно все объяснял. Он знал свое дело.
Иногда, правда, Вадим выводил своего учителя.
- Николай Николаевич, - обращался к нему Вадим, - я внимательно изучил многомерные уравнения динамики работы скважин. Провел условно-экспериментальные расчеты. И что же оказывается? Все нагромождения в формулах, за исключением эйлеровых и ньютоновых составляющих, дают поправки от силы на 5 %. А погрешность геологической информации составляет 30 % ! Тогда есть ли смысл городить все эти нагромождения?
Позднее он узнал, что за каждой такой поправкой стоит кандидатская и даже докторская диссертация. Все эти уравнения, оказывается, сожрали много человеческих жизней, а ради чего?
В других науках, оказалось, то же самое. Господи, - думал он, - ради чего люди жертвуют своей жизнью, добавляя долю мнимого процента к познанию мира сего?
8
Он слишком допоздна засиживался на работе. Дома, то есть в общажной комнате, где вечно был включен телевизор и резвился маленький сын, над диссертацией можно было работать только сидя в туалете.
Допоздна засиживалась на работе и рыженькая девчонка с открытыми голубыми глазами. Она недавно появилась у них, в отделе, и несмотря, что еще не закончила заочный, начала бурно делать карьеру. Ее заработная плата уже сравнялась с заработками дам, проработавших после вуза пять-семь лет.
Вадим как-то слыхал, как ее хвалил Горохов, и что будто она уже работает над кандидатской диссертацией, еще не закончив вуз! Вадим сразу же заочно ее зауважал. Он думал, что девица именно из-за него остается допоздна на работе, и начал, если и не ухаживать, то с жаром объяснять ей математические постулаты. В ответ она умно кивала головой...
Но вот поползли сплетни о деликатных отношениях не то Горохова, не то Вадима с этой девицей, не то о свальном грехе всех троих. И ведь какие чуткие уши у заспанного от рутины отдела! Стоит кому то с кем то завести флирт, - это становилось всеобщей гласностью. Кто-то усомнился, кто-то догадался, кто-то заметил (даже с другого отдела) - и вот из таких молекул синтезируется сплетня, а сплетня, как закваска, синтезирует общественное мнение. И каждый очередной подобный экивок уже только уточняет сформировавшееся мнение.
Сплетня витала по институту, над отделом, и только для виновников торжества все продолжало оставаться тайной. Ляпнутое лишнее слово, опрометчивый поступок – все это тут же становилось гласностью.
Трагедия в том, что люди скучали на работе, хотя они ею жили, но не любили ее. Они любили своих детей, дачу, квартиру... но не работу.
Всякая неординарность или даже оплошность воспринимаются как новизна, а новизна, как известно, возбуждает в мозгу животных центр наслаждения пусть далеко не в такой мере как водка, наркотик или экстаз, но людям новизна нужна как хлеб и вино...
Надо сюда же отнести зависть, желание благ, незаслуженных успехов... местных честолюбцев и интриганов. Отношения между Гороховым и Вадимом становились все более настороженными и холодными.
И Вадим решил уйти из института. К тому времени он готовился с защите кандидатской диссертации.
9
На новом месте работы, Вадим возглавил лабораторию, созданную специально под него. К тому времени понемногу начали появляться персональные компьютеры, и намного легче стало работать. Горбачевская перестройка вселяла большие надежды. Было позволено работать сколько хочешь и зарабатывать тоже сколько хочешь. Главным оставался вопрос финансирования работ.
Освоив персональный компьютер, Вадим теперь мог очень хорошо зарабатывать. Ему теперь не нужен был персонал лаборатории. Но, по старой привычке он продолжал содержать десяток человек на голом окладе, и они его одаривали злобными взглядами.
Запущенный механизм перестройки понемногу начинал расшатывать государственную систему. В научно-исследовательских и проектных институтах понемногу начали сокращать штаты, а также начинали сокращать финансирование. Сначала начали устранять надуманные темы и дублирование работ, ликвидировать лаборатории, не получившие финансирование. На основных направлениях деятельности институтов дыхание разрушительных перемен еще не ощущалось. Но, бросая теперь ретроспективный взгляд, можно сказать, что прежняя система начала расшатываться.
Однажды позвонили Вадиму. На другом конце провода жалобный голос. Мать честная... Калюжный!
- Вадим Матвеевич, ты не мог бы выдвинуть свою кандидатуру на заведующего нашей лабораторией?
- !!! Александр Александрович, ведь и я сейчас заведую лабораторией. В моей работе много, конечно, неприятного. Но я люблю свою работу и у меня полно обязательств.
- Вадим Матвеевич, ведь наша лаборатория – единственная в нашем регионе, которая занимается глобальным моделированием...
- Александр Александрович, я совершенно не понимаю тебя. Ты заведуешь лабораторией, и ты же – отказываешься от нее в пользу меня!
- Но у меня нет ученой степени. Из-за кризиса руководство нашего института решило сократить нашу лабораторию, поскольку нет финансирования. И основным доводом руководства стал тот факт, что ни у кого в нашей лаборатории нет ученой степени...
- Да нет же, Александр Александрович, к прошлому не вернешься.
Да, думал Вадим, круто тебя задело, Калюжный, очень круто. Ведь теперь тебе не найти для себя подходящей работы в городе... Если уж ты мне позвонил, то это для тебя во всех случаях конец. Ты даже не понимаешь, что с моим приходом началась бы та же самая чистка.
Лаборатория осталась бы, может быть, а вот персонал, включая и тебя, Александр Александрович, пришлось бы мне убрать... Да, прожил полвека и ничего ты не понял, Александр Александрович.
Через неделю спустя, Калюжный, придя домой, выпил в горьком одиночестве бутылку водки, принял ванну и… перерезал себе вены…
10
Вадима удивил сосед по даче. Звали его Никита. Он, как оказалось потом, был старшее на десять лет, чем выглядел на самом деле. Это был крупный мужик с рыжими, коротко подстриженными волосами. У него были умные серые глаза и широкий волевой рот.
Никита оказался ходячей агрономической энциклопедией. И чего только не держалось в его голове! Что и когда сеять, чем опрыскивать, как определить качество почвы и подобрать к ней удобрения. Никита все это знал!
Вадиму, правда, не понравилось в Никите, что всякий раз он побирался по соседям, то гвоздей у него нет, то отвертку забыл привести. Приходилось бросать все дела и по часу искать необходимое Никите.
С другой стороны, Никита, увидев, как кто-то возится со своей машиной, тут же бросал все свои дела, лез в чужую машину... и вот она на ходу... Торжествующий Никита с перепачканными руками уходил к себе на дачу под ворчание своей жены, недовольной тем, что все дела у них остановились.
Он строил новую дачу с сыном лет пятнадцати. Вадиму не нравилось, что он кричал на сына, но у каждого свои методы воспитания... А он же учит сына труду... Никита составил сам проект, сам заливал фундамент, сам возводил стены из бруса и крышу, покрытую жестью, сам клал печь. Постепенно у Никиты вырисовывался двухэтажный дом с воздушными очертаниями.
Да, если бы все такие мужики были бы у нас на Руси, как Никита. За что не берется своими руками, - все получается быстро и красиво. Никиту не интересовали абстракции и отвлеченные реалии. Его интересовало конкретное и полезное. И в таком, практическом отношении к жизни Вадиму казалось, что он – ничтожество по сравнению с Никитой.
По вечерам, на даче, Никита любил поговорить с Вадимом.
- Вадим, - однажды обратился к нему Никита. – Не могу понять, откуда берутся деньги?
- Как откуда? Не знаешь анекдота?.. Из тумбочки.
- Да ты брось шутить. Вот я, например, открываю производство. Мне надо продать продукцию. А ее никто не берет. Не берут, потому что нет денег ни у народа, ни у предприятий. Вот, самый полезный труд у крестьянина. Но если у народа нет денег, народ будет сидеть впроголодь, а в то же время у крестьянина будут портиться продукты.
- А ты, Никита, не жадничай, да цену сбавь. Вот и появятся у тебя деньги.
- Хм… Ну ладно, сбавлю я цену, потеряю прибыль. Ну, не в холостую, скажем, сработаю. Получат у меня люди на хлеб, а сам я – на масло… Обидно, конечно, но выживу. Ну, а если все сбавят цены, тогда как?
Вадиму трудно было объяснить Никите постулаты макроэкономики, теорию денег и кредита. И не так то сразу можно объяснить да и понять, как начинается движение денег от печатного станка или скромной записи на счетах Центробанка и как доходит оно до предпринимателя, да так, чтобы не было инфляции…
11
Господа, кажется, нас перестали финансировать, - кто-то сказал на планерке в институте.
Мир, кажется, обломался. Ежедневные звонки к потенциальным заказчикам, письменные запросы, командировки - все безрезультатно. Никто больше на хотел давать денег институтам, да и не только институтам, а и любому просящему и предлагающему в обмен на деньги. Сначала уходили из института самые лучшие, самые толковые работники, самые нетерпеливые. Потом – самые ловкие... Вадим продолжал работать в институте и надеялся на чудо.
Вместо сигарет он стал курить самодельную трубку. Несчастный автомобиль-копейку по ночам он ставил под окно. Ночью, по очереди с женой дежурили, поминутно выглядывая из окна. Денег не было даже на платную стоянку. И все-таки местная шпана изловчилась изуродовать машину. И все это бессмысленно и жестоко...
Все, - думал он, - все... Жизнь перевернулась. От озлобления он начал жечь рукописи, книги... Он вспоминал Калюжного и не мог простить своего прежнего злорадства.
Потом случайно встретил шапочного знакомого, но довольно известного в городе коммерсанта Кошечкина, и попросился к нему на работу... И сразу же стал получать в четыре раза больше, чем в институте. Позже выяснилось, что ему, зрелому человеку и знающему работнику, установили зарплату как молодым выпускникам института, только начинающим работать на капиталистов...
И все же, какое это было время! Жизнь бурлила... Люди были преисполнены надежд. Они становились в очередь за акциями. Очередь петляла с четвертого на первый этаж, хвост ее то исчезал, то появлялся на улице. Все наслышались, намечтались, и всем хотелось получить эти заветные акции...
Да, в то время...- только разворачивайся! Кто посмелей да понахрапистее, даже не надо никаких высоких способностей и знаний, - можно было делать деньги из воздуха.
Сначала заводам было разрешено отпускать продукцию только по установленным фиксированным ценам. И только биржам разрешалось торговать по свободным ценам. Естественно, что даже в любом заштатном городе появилась своя биржа. Процесс был хорошо кем-то продуман. Заводы обросли дочерними брокерскими фирмами, которым и доставался весь навар. Предстояла грандиозная приватизация. Именно для нее сведущие или особо прозорливые накапливали средства.
На новой работе Вадим продержался только год. Сначала он составлял договора, писал письма, потом Кошечкин предложил Вадиму стать подставным директором одной фирмы. Вадим согласился, принял дела в товариществе, осмотрелся и начал работать на себя и своих коллег по фирме. После пары предупреждений Вадима уволили с работы, и он покинул офис Кошечкина вместе с персоналом фирмы, а их было вместе – пять человек.
У Кошечкина была своя специализация. Еще до перестройки он заведовал сначала рестораном, а потом был инструктором горкома партии…Большому начальству воровать было опасно, и поэтому они находили кошечкиных, чтобы их руками залазить государству в карман. Конечно, Кошечкину перепало немало. Поэтому он с самого начала перестройки мог употребить свой капитал для участия в создании банка, страховой и финансовой компании. И везде он числился председателем совета директоров.
Но не на зарплату председателей совета директоров жил Кошечкин. Он брал в вверенном ему банке беспроцентные кредиты и ссуживал их жаждущим разбогатеть предпринимателям. Одним словом, надрывно трудился не банк, а Кошечкин со товарищами …
Кошечкин был довольно умным человеком. Но у него был один, нередко встречающийся у предпринимателей, недостаток, - это жадность. А от жадности, как известно, человек заметно глупеет. Кошечкин ополовинил ресурсы вверенного ему банка и ссудил их под баснословные проценты всем, кто их ему обещал, не взирая на лица (кавказской или другой национальности).
Смешно было наблюдать, как Кошечкин и его бухгалтер-любовница ежедневно подсчитывали проценты от ссуд и громко восторгались столь быстрому росту их капитала.
Позже Кошечкина попросили из офиса за неуплату аренды. И как назло, одновременно лопнул банк-кормилец. Кошечкин не переживал. Он надеялся вернуться к прежнему доперестроечному своему ремеслу. Однако, надо понимать, что время высокопоставленных чиновников, готовых принять услуги мавров, прошло. Директора крупных предприятий и чиновники уже не боялись «грести под себя». В любом случае у каждого из них имелись возможности организовать посреднические структуры, которые возглавит жена или иной близкий родственник…
Много лет спустя, уже опустившийся Вадим встретит Кошечкина в Секонд-Хэп. Они оба будут там примерять свитера.
12
И вот, неожиданная новость. Одерс – мэр города. Его знакомых охватило восхищенное удивление. Но телевидение ведь не врет. Из пятнадцати кандидатов народ проголосовал за Одерса! Во-первых, он ничего не обещал. Во-вторых, выгодно отличался от многих: он не пил водки. А в-третьих, он был немец, а значит, по статусу обязан быть порядочным...
Чтобы обезопасить себя от неминуемого фиаско, прежний секретарь горкома партии, норовивший сохранить свою власть в новом обличье, подобрал себе аж 14 кандидатов в мэры. Никто из них не имел великих заслуг перед Родиной. Скромный учитель, толстущая врач-гинеколог, опытный начальник снабжения с быстробегающими глазами, и все в том же роде, а в конце списка – Одерс, как послушный исполнитель. Но на таком одиозно-бесцветном фоне Одерс выделялся, поначалу – своей статностью и скромностью... За него проголосовало подавляющее большинство избирателей.., и, кажется, они не ошиблись.
Вадим вспоминал рассказы, слышанные в молодости, как в Сибири встречали поволжских немцев. Расселяли их по деревням и весям. Сначала прибыли женщины и дети, позже возвращались мужья и сыновья с трудовых армий. Ни одну деревенскую семью не обошла похоронка стороной. Люди были озлобленны, и каждый немец каждый день слышал в свой адрес с ненавистью брошенное слово «фашист». Немцев расселяли в банях, сараях, даже в скотских фермах. С голоду из них, кажется, никто не умер, но силы были на пределе. Та же русская вдова, потерявшая на фронте мужа и сынов, только вчера вцеплявшаяся в волосы немке, своей ровеснице, на завтра приносила ей в баню, временное жилье немки, ведро картошки, видя как пухнут от голода ее дети...
И потом, уже на глазах Вадима пересматривалось отношение к немцам. Их трудолюбие, аккуратность, семейственность и обязательность – все это не могло не вызывать уважения...
И вот теперь, спустя лет тридцать, их начинали боготворить. Все, честно признаться, жалели об их массовом выезде.
Каждый божий день у кабинета Одерса собиралась на прием большущая очередь. И кого только здесь не было… Спустя некоторое время Одерс научился из всей толпы даже на глаз выделять три основных группы просителей.
Первые приходили жаловаться на бюрократическую волокиту, произвол властей и взаимные обиды. Приходили к нему, как в третейский суд. Такие жалобщики отнимали у него львиную долю времени. И чтобы рассмотреть даже пустяковый вопрос, здесь надо было быть истинным администратором-профессионалом, в совершенстве знать документооборот и все юридические закорючки. Он, к своему бессилью, не мог своей властью ликвидировать БТИ, ГАИ и даже совет опекунов. А именно на их произвол чаще всего и были направлены жалобы. Он мог, конечно, одним своим звонком решить вопрос, точнее договориться, чтобы там его решили. Вот и все…
Вторые приходили просить что-либо в порядке исключения. Но здесь было проще. Поначалу Одерс таких клиентов просто отшивал. Но когда появились в прессе разгромные статьи в его адрес, он задумался. Писали воины-интернационалисты, члены союза писателей, даже бедные матери-одиночки. И вот тогда то Одерс повел себя по-другому. Зная, что всех просителей не удовлетворить, поскольку никакого городского бюджета не хватит, он принял на вооружение стратегию «кормления завтраками». Кроме того, он оградил себя секретаршей со злобным видом, которая предварительно записывала на прием с выяснением мотива прихода. И если кому-то доводилось прорваться в кабинет Одерса, после выдачи «завтрака» он выходил в предбанник, и принародно отсчитывал секретаршу «за равнодушное отношение к людям». Люди недоумевали, почему такой добрый мэр вынужден держать такую мегеру.
Третья группа людей, которая приходила на прием к Одерсу, была противоположна первым двум. Если первые что-то просили у Одерса, то эти, наоборот, по началу ему что-нибудь предлагали. Эти, чаще всего, были хуже и опаснее всего. Это, в основном, грамотный народ, мне то, что древняя бабка, которая и говорит с трудом и толком объяснить ничего не может, что ей надо.
Но с грамотным народом и надо быть поосторожнее, особенно с теми, кто приходит к вечеру. Например, предлагает проект производства товаров народного потребления, расписывает, как расцветет город от реализации этого проекта. Показывает доходчивые расчеты, графики всякие, сыплет цифрами. Потом выясняется, что для реализации его проекта нужна импортная технология, а раз так, то и валютный кредит. Обеспечения, конечно же, никакого. Нужны бюджетные деньги или, на худой конец, гарантия администрации перед коммерческим банком.
Вот тут то и ожидает Одерса подводный камень. Не помог предпринимателю, затянул решение вопроса, - значит ты – ретроград, ославят тебя во всех коридорах, может быть, вплоть до Кремля. А если поможешь, - вероятность семьдесят процентов, что бюджетные деньги плакали…
Бывало и покруче. Но Одерс не любил об этом вспоминать. Если у человека чистые руки и чистая совесть, то грязь к нему не прилипнет. По отношению к нему шантажа никогда не было, но к угрозам он привык, к тому же он сам был не из робкого десятка.
Однажды Одерсу позвонил Вадим.
- Слушай, я знаю, ты чертовски занят, но я хотел бы попросить помочь одному предпринимателю. Парень хороший, производственник, принял бы ты его, а?
- Вадим? Да как сам то ты живешь?
- Да какой про меня разговор, у меня все нормально.
- Ладно, за кого просишь?
- Предприниматель Григорьев Никита. Проблемы у него с налоговой.
- Григорьев Никита? Ладно, пусть приходит сегодня…так… в восемь вечера.
Долго беседовал Одерс с Никитой. Потом вышли вместе из мэрии, и Никита проводил пешком Одерса до дома, несмотря что его машина была припаркована возле мэрии. Всю дорогу оживленно о чем-то беседовали.
На следующий день Одерс вызвал к себе начальника налоговой службы, предварительно предупредив того, чтобы он ознакомился с делом Григорьева.
- Слушай, тут один предприниматель, Григорьев, жаловался на тебя.
- Да, но у него недоимка, неоплаченный штраф и пени.
-Я в курсе. Если он все это уплатит, то останется голым. А ведь он развернул строительство пилорамы на базе японского оборудования. Знаешь ли ты, что у него работает человек двести, а если учесть семьи – это почти тысяча людей кормится за счет недоимщика Григорьева. А на улице и так безработных полно. Нельзя ли его простить?
- Ну как я пойду на нарушение инструкции?
- Да поебать мне твою инструкцию. Если еще один десяток таких григорьевых появится, то у меня в городе не будет болеть голова о безработных. Ты понимаешь это?
- Но у меня свое начальство, своя субординация. Я буду жаловаться…
-Я тебе покажу инструкции, - зловеще прошипел Одерс, схватив за грудки главного мытаря города.
- Не вы меня назначали на должность, - как-то хрипло ответил мытарь.
- А меня никто не назначал. Меня народ избирал…в том числе и Григорьев.
- Да ты имеешь, наверное, от этого Григорьева.
- Да я тебя сейчас за такие слова…
Но тут же Одерс опомнился и отпустил начальника налоговой инспекции.
- Извините меня, - он назвал начальника по имени-отчеству. – Извините, прошу вас…Я ведь до сих пор своими руками картошку высаживаю. Мне просто стыдно перед людьми. Ведь люди за меня горой. Давно бы в Германию. Да! Да! Но я не могу оставить людей, которые уже второй раз голосовали за меня…
Давайте на компромисс. Не троньте Григорьева.… Пусть он эти долги выплачивает пять лет в подряд, по частям. Через пять то лет или шах умрет, иль ишак сдохнет.
- Тоже верно.
- Ну, давайте, по рукам…
13
Вадим и его компания после ухода от Кошечкина начали с ваучеров, с таблички на груди, как у Зои Космодемьянской. Стояли возле рынка и скупали ваучеры на свои и на заемные. Вечером относили ваучеры оптовикам-перекупщикам или в финансовые компании.
Потом, когда появились деньги, их осенило снять комнату и дать рекламу. Так и сделали, и дела пошли лучше.
Вадим со своими товарищами сначала решили было создать инвестиционную компанию. Долго приходилось спорить друг с другом. Вадим знал, как можно собрать деньги у обывателя. Но он не представлял, как их выгодно разместить, а потом вернуть тому же обывателю. По этой причине он отговорил друзей от попытки построить финансовую пирамиду.
Надо было придумать... и они придумали, решив пропускать через свою фирму агентские договора транзитом, то есть находить и сводить друг с другом продавцов и покупателей, заказчиков и подрядчиков. Одним словом, они занялись брокерской деятельностью.
Бешеных доходов, конечно же, не было. Но можно было прокормить свои семьи, за два-три года накопить на квартиру, а за год купить себе Жигули. И это всех их устраивало.
Незаметно для себя, они от брокерских операций перешли к финансовым. Они, используя страховые компании, научились организовывать выплату заработной платы работникам сторонних организаций, избегая НДС и страховые платежи. Сторонние организации на каждом выплаченном рубле заработной платы экономили до 80 копеек. Потом точно также организовали выплату заработной платы работникам ряда коммерческих банков, используя операции с кредитами.
С другой стороны, государство все более и более наглело. Оно вводило все новые и новые налоги, отменяло льготы, запутывало отчетность. И надо было ко всему этому приспосабливаться.
В результате всего этого многие коммерсанты были вынуждены положить свои фирмы «на бок», хотя и сохранили свои капиталы. Для таких организаций Вадим охотно организовал своеобразный сервис. Он создал подставную фирму, которая от своего имени, но по указке подпольных коммерсантов заключала договоры и добросовестно их выполняла. Конечно, львиная доля дохода уходила подпольным коммерсантам, но и Вадиму оставалось немало за счет роста масштабов оборота.
Чуть не погорел Вадим на одной оригинальной, можно сказать, идее. Будучи в командировке на севере области, он осмелился зайти в местную налоговую инспекцию и предложил там создать акционерное общество «Прогресснефть». Далее предложил присоединить к этому обществу всех безнадежных должников перед бюджетом, а под долги выпустить акции и зарегистрировать их эмиссию. После этого – дать рекламу и организовать продажу акций в родном областном центре.
Что поимеете вы, - убеждал Вадим матерых фискалов. – Во-первых, для вашей службы значительно сократится объем работ, а во-вторых, вы вернете долги, но вернете их из другого, чужого для вас города.
Точно с таким же предложением он обратился в родную налоговую инспекцию. Но там его строго предупредили и пообещали поставить на особый учет.
По началу были попытки так называемого рэкета. Сначала пытались сделать на них грубый наезд так называемые в народе лбы, они пытались взять Вадима на испуг ...
- Тоже мне, налоговые инспектора. Я честно плачу налоги, и если обналичиваю, - то это проблемы не мои, а моих клиентов.
- Ну-ка, дай список клиентов!
- А не худо ли тебе будет, если не к тому из моих клиентов ты ткнешься? Может, действительно, подобрать тебе такой список? Мне это нетрудно...
Далее дело заминалось и лбы уходили.
Потом начались более мягкие наезды, - приходили вполне воспитанные парни, но с глазами конокрадов. Предлагали крышу, охрану и прочее в этом же роде.
- Да ты же первый ляжешь под дулом! Что, бандиты будут ждать, когда ты бросишь чай пить и изготовишься?
- Но на улице неспокойно, мы можем помочь и в бытовых вопросах.
-А на лестничной площадке со своим соседом я сам разберусь...Постоянных телохранителей иметь при наших то доходах – это великая роскошь...
Далее пошли на явный разбой. Однажды, уже под вечер, к ним в офис ворвались трое. Один из них достал пистолет, двое были с ножами.
- Спокойно, идет ограбление. Всем – на пол, живо!
После этого их завязали за спину руки шпагатом, обрезали под корень провода телефонов и потребовали ключ от сейфа.
Добыча у бандитов оказалась незначительной. Все деньги находились в обороте, поэтому долго в сейфе не залеживались.
Но после этого нападения Вадим остался без команды. Полежав на полу при неординарных обстоятельствах, люди решили поискать более спокойной работы.
Вадим набрал новую команду. Размышлял, приглашать ли ему действительно профессиональную охрану, но много ли толку? Эти же и наведут... Поэтому решил вооружаться самим. К сожалению, законом разрешен только газовый пистолет. И что толку от него? Поэтому они обзавелись обрезом, ножами, увесистыми шкворнями...За обрез, конечно, можно и срок схлопотать, но финансовое спокойствие показалось дороже.
Они перестали давать рекламу и ограничили круг своей клиентуры. Стали работать под заказ, понимая, что один клиент, довольный их работой, приведет к ним в среднем еще трех клиентов. Но все равно работа продолжала оставаться опасной. И постепенно фирма Вадима начала сползать в криминал.
Народ в стране катастрофически нищал, не исключением был и их город. Заводы закрывались, все меньше становилось челночников, росла преступность, особенно – кражи и разбой. Все чаще и чаще легкой добычей грабителей становились офисы мелких предпринимателей. Не спасали ни железные двери, ни решетки на окнах, ни сигнализация. В одну ночь могли утащить все компьютеры, ксероксы, телефоны и даже прихватить трехсоткилограммовый сейф.
К тому же у предпринимателей появилось самоощущение какой-то неполноценности, даже хуже, чем у преступников. Каждый чиновник рассматривал предпринимателя как еще не попавшегося вора, народ видел в нем только шкурника, ну а для криминалитета предприниматель всегда рассматривался как добыча, как лох.
Круг постепенно сужался. Клиенты умнели, и сами перенимали методы работы Вадима. Одним словом, шла повальная криминализация предпринимательства.
Вадим прекрасно понимал, что если в экономике начнется настоящая либерализация, их бизнес погибнет, поскольку в их услугах клиенты перестанут нуждаться. А зачем им будет нужен Вадим, если и так все будет разрешено, а налоги будут посильным для каждого?
И с другой если все пойдет вспять, ужесточатся меры вплоть до расстрела за экономические преступления, то к ним опять-таки не пойдут клиенты, правда, совсем по другой причине.
Одним словом, положение Вадима и его компании было шатким: только колебания, непоследовательность и беззубость руководства страны позволяли еще как-то продержаться им наплаву. Будущее ни у кого не вызывало оптимизма.
Вадима все чаще вызывали на разборки в налоговую полицию, в РУОП, в прокуратуру. И с каждым разом все труднее и труднее было ему выкручиваться. Да, круг постепенно сужался…
14
- А тебе не кажется, что ты можешь писать?
- Кажется, но не хочется. Каждый может писать. В литературе критерии качества расплывчаты, не то, что в математике. Кроме того, добавьте ожесточенную конкуренцию.
Что является главным в литературе:
- владение пером – способность к образным неповторимым высказываниям;
- эрудиция, знание конкретного предмета;
- а потом – способность к осмыслению, обобщению сказанного пусть даже тобою же;
Кажется, всем трем владел только Шекспир, да и тот, кажется, умер в нищете. Первым не владел Солженицин, хотя его вписали в классики...Вторым не владел Достоевский. А с третьим слабо у большинства писателей, им далеко до Бальзака или Толстого.
И сколько комбинаций может быть из трех этих факторов, столько и многоликих талантов.
К тем трем факторам надо добавить житейско-волевые: как застрять, например, французу в Париже, а русскому – в Москве? Как удачно жениться? Как суметь вовремя и к месту подъехать к нужным людям?. Нет, литература не по мне.
15
Работа без выходных, вечное напряжение, вызываемое страхом потери денег из-за неудачной финансовой операции, элементарного просчета или разбойничьего нападения возле банка или в офисе... Одного такого раза хватит на три года безвозмездного труда на данном поприще. И так каждый день проходил у Вадима в напряжении.
Если еще года три тому назад деятельность его фирмы с натяжкой укладывалась в рамки закона, то в связи с запретительными изменениями в законодательстве они уже не могли рассчитывать на милосердие разросшихся репрессивных органов. И теперь им приходилось фальсифицировать документы, прятать сомнительные концы в воду бесконечным перекидыванием средств с одного расчетного счета на другой, а то и вовсе использовать фирмы-однодневки с подставными учредителями и директорами.
Для Вадима был праздником каждый очередной отчет в налоговой инспекции и триумфом – удачно закончившаяся очередная плановая проверка.
Страх, страх со всех сторон... Страх обступал Вадима. Он не мог от него избавиться ни днем, ни ночью. В слабом сне, в дремоте в его голове кишели обрывки беспокойных мыслей, и в каждой из них – опасность, опасность… Просыпаясь, он каждый раз ощущал какое-то непонятное чувство вины, и это чувство усиливалось вплоть до депрессивного состояния, когда он просыпался после вчерашней пьянки.
Вадиму, конечно, хотелось выйти из игры. Но иного, более-менее подходящего для себя он не мог придумать. Разве что продавать на улице свою библиотеку? Или может пойти в услужение к какому-нибудь из знакомых коммерсантов, например, к Никите? Но Вадим разменивал уже пятый десяток, а кому нужны старики?
Вадим уже не мог спокойно засыпать без снотворного или без водки... Лицо его опухло, сам он обрюзг и он вынужден был поменять свой гардероб.
Жена удивлялась его перемене, слезно просила, чтобы Вадим бросил пить. Она не понимала, почему, когда в доме достаток, все есть, а он становился все более раздражительным и злым, и почему его так тянет к бутылке.
16
Одерс шел домой. Из мэрии он уходил в одиннадцать. И так – каждый день. Без выходных, без отпусков,
Дома его ждала жена и двое дочек. Он их любил. Они – тоже. Женился он еще на четвертом курсе. В студенческом общежитии, где он жил, на танцах, он увидел девчонку, которая стояла у стены, почему-то никто ее не пригласил. Ему стало жаль ее. И он пригласил ее. Она даже растерялась. Разница в росте составляла не менее тридцати сантиметров. Она уткнулась своим курносым носом ему под яблочко. Ему стало смешно, и он почувствовал перед ней, прямо сказать, какую-то покровительную ответственность.
Одерс вспоминал, как первый раз провожал свою будущую жену… Она жила с родителями и бабушкой.
Потом случилось то неизбежное, о чем только и поют поэты. И первый раз, как для нее, так и для него. Она плакала и называла его подлецом. Ему было невыносимо стыдно. Белая его кожа стала красной, он хлопал глазами и готов бы провалиться сквозь землю… Помнил, как она пыталась бить его ладошками по щекам. Он откинул голову назад, а ей приходилось подпрыгивать, чтобы достать его… А потом, почему-то он рассмеялся, а у нее слезы смешались со смехом. Потом пришла бабушка…. Они ей признались, что любят друг друга и хотят пожениться…
А ведь он ей ни разу не изменял, хотя сколько раз ему, такому бравому, сами вешались на шею…
Это была последняя мысль Одерса… Жуткая боль пронзила его насквозь. Что это? Что?… Душа Одерса медленно отплывала к Богу.
17
Никита заворачивал на Мерседесе к своей даче. Обросший Вадим с пухлым от пьяни лицом помахал Грише рукой. Вадим не был завистливым. Никита улыбнулся соседу, притормозил.
- Ну, как жизнь, Вадим?
- А ну ее ...
- Напрасно, сосед, держаться надо...
- За что держаться то, за что?
- За жизнь, Вадим.
Никите задаром досталась брошенная производственная база. Сначала ее приватизировал бывший директор. Потом оказалось, что надо платить рабочим зарплату, за электроэнергию, за землю, в пенсионный фонд и так далее. Заказы на работы катастрофически сокращались, рабочие были на грани бунта. По-видимому, зависит все от лидера, а у рабочих, как оказалось, он был. Однажды рабочие, давно уже не получавшие зарплату, ворвались в кабинет хозяина и выволокли его за ворота базы. Они сказали хозяину, чтобы тот больше у них не появлялся.
Рабочие сами нашли Никиту. А тот открыл на базе производство бочек и плетеных корзин. Он хорошо платил мастерам, выдавая персонально каждому зарплату. Кроме того, он выдавал зарплату каждой бригаде, не интересуясь, как она будет ее распределять.
Никита не брезговал и бичами... Он брал их на работу без паспортов и трудовых книжек, но с одним условием: на работе не пить, во время приходить и уходить. Первое было обременительно, их база находилась на окраине промзоны и до ближайшего магазина надо было топать час. Второе условие тоже нетрудно было выполнять, поскольку бедолаги жили в вагончиках на территории базы. К концу смены бичам привозили водку: одну бутылку на двоих и харч.
Никита своей продукцией уже завалил город и посылал гонцов в другие города Сибири договариваться о сбыте.
В двухстах километрах от города у Никиты уже год как шуровала японская пилорама. Хозяйничал там его сын. Дешевыми пиломатериалами он уже завалил все строительные организации города и района.
Сначала ему грозили... Разговор – стрелка, стали навязываться в долю. Видя такой оборот, Никита не стал перечить. Посчитали вместе, кто и что может делать... Выяснилось, что каждая сторона будет получать больше, чем на исходный момент.
А завтра? А про завтра кто-кто, а Никита умел рассказывать. Бывшие его враги и потенциальные его убийцы стали снабжать его лесом, ... и ждали, когда Никита привезет из Африки бегемотов, которые бы пожирали опилки на пилорамах и выдавали бы на гора по сто литров молока в день на каждого...
18
Люди длинной воли – это люди, имеющие сильный характер. Это честолюбивые люди, желающие больше славы и чести, чем материальных благ. Что касается денег, то эти люди используют их для реализации своего честолюбия.
Эти люди не могут конфликтовать с государством, поскольку они сами готовы взять на себя так называемые функции государства. И государство справедливо видит в этих людях узурпаторов своих прав.
При известных условиях государство может ассимилировать людей длинной воли, дав им возможность продвигаться по иерархии власти.
Общество также не принимает таких людей, поскольку они всегда – «возмутители спокойствия», а для обывателя самое главное – именно спокойствие души.
В современном государстве, не важно в каком, люди длинной воли обречены на трагический исход...
В наш век трудно удержать таких людей, особенно в молодости, от тюрьмы...
Еще на стадии школы отбраковываются люди с длинной волей. И они становятся легкой добычей уголовного мира. Нет бы, отбирать таких ребят в специальные училища, пусть с казарменной дисциплиной. Но из них, действительно бы выросли воины-профессионалы... Ах, если была бы возможность таких парней еще в школе загрузить полностью – спортом, хобби, привить желание к науке...
Но опять-таки, человек с сильным характером чаще всего бесхитростен. А жизнь полна конфликтов. И никого не уберечь от них.
Подлость пробивает себе дорогу хитростью, интригой, я не говорю уже о сделках с совестью. И в нашем гражданском обществе сила чаще всего уступает подлости. И дальнейшее сопротивление силы бесполезно. Ее попросту изолируют, а потом - уничтожают.
Как от лисицы не родится волчонок, так и от обывателя не родится рыцарь. Поэтому, из века в век у цивилизованного народа процент рыцарей уменьшается. А потом наступает момент, когда народ деградирует. Не из кого становится формировать офицерский корпус и силовые структуры. А оные, только по названию, не могут справиться даже с чеченскими мужиками.
Никого не заставишь самозабвенно отдавать свою жизнь науке. А ведь ученый мир, разумеется, состоящий из настоящий ученых, - это цвет нации. Даже не говоря о науке, как о локомотиве технического прогресса, сама наука, уважение к ней, формируют тот дух в народе, когда честность, точность, бескорыстность становятся высшими моральными ценностями даже в глубине народных масс.
Казалось бы, эпоха людей длинной воли закончена. Но кто их может заменить? Обыватель? Хоть часто он бывает хорошим соседом по лестничной площадке или по даче, но его за одно лишь уважение не заставишь сидеть над колбами по 18 часов в сутки и без выходных.
Обыватель не может стать истинным предпринимателем. Ведь настоящий предприниматель всегда идет пусть на просчитанный, но риск. А риска обыватель не приемлет. Настоящий предприниматель – это тоже человек длинной воли.
Уже полторы тысячи лет истинный славянин противостоит государству, навязанному ему еще готами. Готов сменяли гунны, обры, хазары, варяги, монголы, коммунисты, «демократы»... Антинародные режимы в первую очередь уничтожали людей длинной воли. Но теперь приближается финиш. Полторы тысячи лет – это предельный срок жизни этноса. И сейчас объективно стоит вопрос: «кто – кого».