Выдающиеся люди Чувашии
| Вид материала | Документы |
- «Роль моей семьи в реализации Послания Президента Чувашии Николая Федорова Государственному, 21.6kb.
- Общеобразовательное учреждение средняя общеобразовательная школа №17г. Сызрани, 277.4kb.
- Областной штаб ссо в Чувашии, 239.19kb.
- Мы живём в эпоху, когда люди превыше всего ценят мир. Войны несут людям горе и слёзы,, 460.52kb.
- Чувашской Республики «Государственный исторический архив Чувашской Республики», 429.78kb.
- Учебно-методический комплекс по истории и культуре чувашии для студентов 6 курса очно-заочного, 145.23kb.
- Кутузов и его время, 447.76kb.
- Отделение Пенсионного фонда Российской Федерации (государственное учреждение) по Чувашской, 598.63kb.
- Государственные награды Российской Федерации, 348.46kb.
- Наши земляки выдающиеся деятели литературы, 243.31kb.
| Г. Г. ...говорить на их языке... Г. А. ...и о том, что они тебе задали. Кстати, мы сейчас и получаем со страниц толстых и тонких журналов поэзию именно этого уровня. Она пока интересна, но потом... Она кажется нам не совсем серой, потому что нас тешит узнаваемость - это про нас, это наша боль, наша грязь, наши слезы. Но в искусстве боль, трагедия - это очень крупные абстрагированные явления. Это должно быть, как у Платонова в "Котловане". Язык трагического в искусстве только тогда может возникнуть, когда он очень сильно абстрагируется и будет выражать суть, сущность, ядро, а не внешний вид и подробности этих трагедий. В этом все дело. Поэтому, хотя этой базарно-мелкой поэзии сейчас много, она все меньше впечатляет. Это искусство препирательства. Духовное сопротивление, конечно, нечто совсем иное, но все же и оно - ненормальное, несвободное явление. Я убежден, что должно явиться искусство созидательное, строительное, создающее новую культуру. Мне до сих пор кажется, что это еще дело будущего, мы даже не нащупываем, как и куда это должно идти. Современная поэзия - будто беспрерывно воюющая. Поэты пишут в большинстве случаев - и у нас этого очень много - для утверждения собственной личности как таковой. А не для того, чтобы выражать через себя мир, природу, Вселенную и утверждать таким образом единство человека с природой, его свободу и ответственность в мире. Это очень высокие, духовно-религиозные вопросы. У нас слово "духовный" - просто суррогат, приблизительный синоним слов "мыслительный", "чувствительный", "душевный", "чувственный" даже... Хорошо хоть, религиозная жизнь у нас сейчас оживает, может быть, мы сможем вернуть словам "духовный", "духовность" их истинный смысл. Духовность - это когда Достоевский пишет "Преступление и наказание", чтобы тщательно обсудить вопрос, можно или нет убить человека. Или - "Гамлет"... Я верю, должно прийти время, когда наша литература станет тянуться к такой высоте. Но пока этого еще нет, мне кажется. Сейчас у нас пойдет, видимо, рецептурная литература. Как можно быстрее печь, выпускать литературу правды - "правда жизни". А правда искусства и правда жизни - это же не всегда одно и то же, иногда правда искусства опережает правду жизни. Например, у Кафки, в "Процессе". Поэтому говорить о будущем свободном, гармоничном, строительном искусстве можно будет только тогда, когда оно заговорит по-настоящему свободным языком о религиозно-экзистенциальных проблемах. Г. Г. Что Вас огорчает в нашей текущей журнальной литературе, более или менее ясно. А скажите, что Вас больше всего обрадовало, какая публикация? Г. А. По этому поводу я должен сказать вот что. Одно из определений поэзии могло бы быть таким: поэтический труд - это развитие ею, поэзией, средств собственной выразительности. Без развития языка прозы, поэзии, вообще искусства существование их бессмысленно. Искусство действует и живет, когда есть беспрерывное развитие выразительных средств в каждой его области. С этой точки зрения огромное событие русского слова - это Платонов, это "Котлован". Если мы внимательно посмотрим, что же нового вошло за это время в русский поэтический язык - ибо речь Платонова, в сущности, поэзия, - то увидим, что, пожалуй, кроме этого, ничего не произошло. Мне не с чем сравнить это явление. Этому можно найти объяснение. Проблемы языка искусств у нас не ставятся в журналах, не существуют для серьезного обсуждения. Когда говорят о литературе, о поэзии, то говорят не о них, но об их социологическом, политическом - каком угодно материале. Но нигде не говорят о том, что искусство - это прежде всего и по глубинной сути творение духа в области языка, особого языка, не функционального. У нас еще старый подход к слову - как к слову-лакею... Г. Г. Мы только пригласили слово обслуживать другие надобности... Г. А. Да, только и всего, вся разница... Когда поэзия становится ареной самоутверждения или сведения счетов с жизнью, бытом, обществом, людьми, и не символически, а агрессивно-персоналистично, она, в общем-то, ограбление людей. Такая поэзия лишает людей того, что только она могла бы им дать. Потому что у большинства людей нет ни возможностей, ни сил, ни способностей... нет, никто не ниже поэта и не меньше его, но - у людей нет даже времени обращать, скажем, внимание на природу, переживать Вселенную как нечто единое, чувствовать жизнь человека действительно во всей Вселенной, его бессмертие, духовное бессмертие человечества... Такое каждый хотел бы как-то получить, почувствовать, но для этого у людей нет возможностей, нет времени, они не умеют... Г. Г. ...а поэту дан язык, ему послан дар... Г. А. И поэтому - очень важно - он должен чувствовать себя обязанным. Он должен делать это во имя других людей. То, что люди сами не могут постигнуть, создать для себя, поэт должен концентрировать в себе, быть внимательным ко всему: к миру, к истории, Вселенной. В наш "космический" век мы живем очень бедно, убого, как будто совершенно вне и без всего мира живем. Вот у Лермонтова в "Выхожу один я на дорогу" есть все: и Вселенная, и человек, и смерть, и бессмертие, и природа, и вечная тайна... Поэт должен найти - несмотря ни на какие препятствия - и время, и силы, и способы все время сохранять это в себе, не терять, добиваться и воплощать. Во имя всех других людей и как дар им. Тогда люди смогут получить недоступное, недостижимое другим путем - через поэзию. Вот это и есть - долг и назначение поэзии. 1990 | | |||
| | ссылка скрыта | | ||
| | ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта  ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта | | ||
| | ссылка скрыта Текущий номер | | ||
| | Последнее обновление: 18 февраля 2009 г. ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта ссылка скрыта | | ||
| 4 / 2006 Наталья Ворошильская ВСТРЕЧИ С АЙГИ  Когда я увидела Геннадия Айги, мне было 13 лет. Для всех участников этой встречи она была неслыханно важной. А я горжусь, потому что два года спустя Геннадий Айги прислал мне тоненький листок с посвященным мне стихотворением «Уроки польского». Не так ведь много в мире девочек, которым великие поэты посвятили стихи. Встреча состоялась в Таллине, куда мы с родителями приехали весной 1971 года. Это была первая поездка моих родителей в СССР после возвращения из Москвы в 1956 году (в 1952-1956 гг. они учились в аспирантуре, мой отец — в том же Литературном институте, что и Айги). Мой отец, поэт Виктор Ворошильский, был «невъездным». Его отход от коммунизма начался именно во время пребывания в СССР, а окончательным фактом стал после увиденного воочию венгерского восстания. Это для советских властей было неприемлемым. Родители задумали экскурсию так, чтобы не приближаться к Москве и вообще к России. Может быть, поэтому нам удалось получить приглашения из Вильнюса и Таллина — в те времена нужно было иметь приглашение из каждого города, где останавливались, — а в Гродно, родном городе отца, мы остановились на один день нелегально. Но это уже другая история. Родители заставляли меня вести дневник путешествия, что я, к моему большому сожалению, делала неохотно. Однако след этой встречи остался: «На лестнице мы встретили господина Айги. Мы вместе пообедали дома. Вечером родители пошли с Айги в ресторан в гостиницу «Таллин», а я пошла спать» (30 марта 1971). Я помню эту встречу на лестнице. Я тогда почувствовала, что между ними — моим отцом и Айги — существует какая-то необычная связь. До этого я многократно слышала фамилию Айги и знала, что это друг. Айги приехал специально повидаться и пообщаться с отцом. Он остался с нами в Таллине пять дней, до нашего отъезда. В Москве они были просто знакомыми. Начало их дружбе положила поэзия: в 1962 г. Айги прислал отцу с оказией свои стихи; это было уже после решения перейти с чувашского на русский. Стихи поразили отца. Они не были похожи ни на что известное ему в русской поэзии. Он перевел и опубликовал стихотворение «Снег» — и это была первая зарубежная публикация, открывшая Геннадию Айги, как потом оказалось, путь к мировой славе. Признание у себя на родине пришло гораздо позже. Сам Айги всегда, при любом случае, об этом говорил и писал. Просматривая полку с публикациями Айги, я нашла буклет, изданный в Чувашии в 1986 г. (Чувашия первая его оттолкнула, обвинив в эстетизме и пессимизме, и первая приняла обратно), надписанный: «Любимому моему Виктору — моему первооткрывателю доброму, Первому в дружбе, в общности надежд и терпенья!.. — братски Айги (2 II 1987)». В только что вышедшей антологии переводов из русской поэзии, сделанных моим отцом, об Айги он написал: «Главным в этом приключении, которое тогда началось, было соединение братскими узами с интенсивной, оригинальной, богатой личностью героического поэта и незаурядного человека». Дружба развивалась, хотя они не могли повидаться: «...мы переписывались, посылали друг другу (пользуясь посредничеством доброжелательных путешественников) стихи, книги и даже картины, но между нашим прощанием в Москве в 1956 г. и нашей следующей встречей «вживую» прошло 15 лет, а до следующей встречи — еще 19. Однако это было настоящее общение, сотрудничество и помощь друг другу». Достаточно вспомнить лишь один пример: мой отец написал биографию Маяковского (1965), хотя у него не было возможности пользоваться архивами и библиотеками в Москве. В той же антологии он записал: «...больше всего я обязан большому знатоку русского авангарда Геннадию Айги, который приложил огромные, особые усилия, чтобы находить и тайно пересылать в Варшаву просто бесценные материалы». Стоит помнить, что это было время «докомпьютерное», и даже ксероксов не было в употреблении. Я тоже принадлежала к числу тех путешественников, которые возили в обе стороны разнообразные послания поэтов. Меня окружают следы этих встреч: картины, подаренные Айги, чувашские скатерти, кухонные передники, надписанные Геннадием Николаевичем книги. В небольшом французском сборнике «Festivités d’hiver» (по-русски в СССР его тогда еще не печатали) Айги написал: «Дорогой Наталии родственной — Ворошильской с чудесным Festivité — с днем (в Москве!) ее рождения Айги 26.IX.1978 У Юнны» (я проводила тогда каникулы в Москве у другой приятельницы родителей, Юнны Мориц). Участвовала я и в той встрече, которая состоялась через 19 лет после Таллина: «И: наконец-то, Через 19 лет, с Виктором, с Яной, Наташей, с Галей: в Варшаве! — О, счастье...» Встреч было еще много: в Варшаве, Москве («Виктор, дорогой мой, с Возвращением в Москву!... — Ведь это чудо: Обнять Тебя — здесь!...»), Париже, Берлине, в деревне Денисова Горка, где была и я, и где мы, т.е. наша семья и семья Айги, праздновали его 60 летие. Для меня это была особенно важная встреча. Там я, поддавшись уговорам отца, взяла у Айги интервью (оно было опубликовано в «Русской мысли», а также в «Вензи» и — в сокращенном варианте — в «Тыгоднике повшехном»). Мы с Геннадием Николаевичем отправили всех гулять, а сами остались дома. Не знаю, кто больше волновался: я, проводившая первое в жизни интервью, или Айги, который очень старался, чтобы у меня получилось. Мы беседовали о его корнях, о судьбе, о языке, о поэзии, о польских мотивах и о многом другом. Польский вариант назывался «Без Норвида я бы не выжил», русский — «Поэзия нужна как ветер». По случаю шестидесятилетия Айги Чувашский государственный университет готовил международную научную конференцию. Мой отец, тогда уже тяжело больной, знал, что не сможет поехать. Он подсказал, кого пригласить из Польши из переводчиков, поклонников и в то же время знатоков поэзии его друга. Проблема состояла в том, что чуваши могли оплатить дорогу гостям лишь от Москвы. Будучи тогда заместителем директора Польского культурного центра в Москве, я устроила приглашенным в Чебоксары профессору Эдварду Бальцежану и Ежи Чеху встречи в нашем центре. Благодаря этому они смогли поехать потом на конференцию, на которую съехались «айгисты» со всего мира. Профессор Бальцежан описал наше путеществие в Чебоксары и Шаймурзино в «Айгиаде». Все это произошло в мае 1997 г., а мой отец умер осенью 1996 го. Последний раз я видела Геннадия Айги в Москве, в декабре 2005 года. Я надеялась обсудить с ним подробности его приезда на презентацию книги моего отца «Мои русские» — антологии его переводов русской поэзии. Однако за несколько дней до моего приезда Айги оказался в больнице. Мы с его женой Галей поехали его навестить. По дороге я узнала, что за болезнь приковала его к постели и поняла, что о приезде в Польшу уже не может быть речи. Геннадий Николаевич был в неплохом настроении, не вполне осознавал свое положение, строил планы на будущее. Восхищался прочитанными недавно в «Новой Польше», которую он высоко ценил, стихотворениями Петра Мицнера. Когда мы уходили, провожал нас, стоя в дверях больничной палаты. Потом мы еще раз разговаривали по телефону. Я позвонила уже из Варщавы сказать, что антология пошла в типографию. Айги это очень обрадовало. Тогда он уже знал диагноз. О своем состоянии говорил спокойно, не жаловался. Сказал, что старается брать пример с моего отца, который очень страдал, но умирал мужественно. К счастью, Геннадию Николаевичу не пришлось долго страдать. Он умер 21 февраля 2006 года. После смерти моего отца многие, прощаясь с ним, писали о его необыкновенном умении дружить. Не знаю, унаследовала ли я это умение, но унаследовала многих из его друзей. Одним из них был Геннадий Айги.  Геннадий Айги и Виктор Ворошильский, 1971 Последний раз я видела Геннадия Айги в Москве, в декабре 2005 года. Я надеялась обсудить с ним подробности его приезда на презентацию книги моего отца «Мои русские» — антологии его переводов русской поэзии. Однако за несколько дней до моего приезда Айги оказался в больнице. Мы с его женой Галей поехали его навестить. По дороге я узнала, что за болезнь приковала его к постели и поняла, что о приезде в Польшу уже не может быть речи. Геннадий Николаевич был в неплохом настроении, не вполне осознавал свое положение, строил планы на будущее. Восхищался прочитанными недавно в «Новой Польше», которую он высоко ценил, стихотворениями Петра Мицнера. Когда мы уходили, провожал нас, стоя в дверях больничной палаты. Потом мы еще раз разговаривали по телефону. Я позвонила уже из Варщавы сказать, что антология пошла в типографию. Айги это очень обрадовало. Тогда он уже знал диагноз. О своем состоянии говорил спокойно, не жаловался. Сказал, что старается брать пример с моего отца, который очень страдал, но умирал мужественно. К счастью, Геннадию Николаевичу не пришлось долго страдать. Он умер 21 февраля 2006 года. После смерти моего отца многие, прощаясь с ним, писали о его необыкновенном умении дружить. Не знаю, унаследовала ли я это умение, но унаследовала многих из его друзей. Одним из них был Геннадий Айги. |
| |
| |
| |
ВЫДАЮЩИЙСЯ ПОЭТ ЧУВАШИИ ГЕННАДИЙ АЙГИ
Г
еннадий Айги (1934 года рождения) по сути вывел чувашскую литературу – литературу малого народа – в большой мир. Он выпустил несколько Антологий чувашской поэзии, которые стали открытием для зарубежных стран. Сам поэт пишет стихи на чувашском и русском языках. Они переведены почти на 40 языков мира, отмечены многочисленными премиями в России, в том числе литературной премией имени Б.Пастернака, и в зарубежных странах – Франции, Венгрии, Италии, Македонии. В начале 90-х годов выдвигался на Нобелевскую премию. Айги опубликовал около 10 книг стихов на чувашском языке, делает собственные переводы их на русский язык. Переводит на чувашский с европейских языков: опубликовал антологии – Поэты Франции, Поэты Венгрии, Поэты Польши.
В 50-е годы он учился в Литературном институте в Москве. Был исключен с формулировкой - «за написание стихов, подрывающих основы метода социалистического реализма», фактически же – за поддержку писателя и поэта Бориса Пастернака. После ухода из института Г.Айги сближается с художниками, поэтами, музыкантами, составляющими отечественный андеграунд того времени. В подпольных авангардистских кругах формировался поэтический стиль Г.Айги, его удивительная свобода, раскрепощенность. Поэзия для него – не только сочинение стихов. Он утверждает: «Современная поэзия – будто беспрерывно воюющая. Поэты пишут в большинстве случаев для утверждения собственной личности как таковой. А не для того, чтобы выражать через себя мир, природу, Вселенную и утверждать таким образом единство человека с природой, его свободу и ответственность в мире».
Сестра Г.Айги – Ева Лисина – тоже литератор, одна из самых рейтинговых писательниц Чувашии. Сын – Алексей Айги – музыкант. Композитор и скрипач, он – один из лидеров сегодняшнего российского музыкального авангарда.
АЙГИ, ГЕННАДИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1934–2006), русский поэт. Родился 21 августа 1934 в с.Шаймурзино в Чувашии. До 1969 носил фамилию отца – Лисин. Дед Айги по материнской линии был последним в деревне жрецом. Один из предков поэта произносил чувашское слово «хайхи» («вон тот»), опуская начальный звук, – так возникло семейное прозвище «Айги», ставшее впоследствии для поэта «программным художественным именем» (по выражению швейцарского переводчика и литературоведа Ф.Ф.Ингольда).
Айги начал писать стихи по-чувашски, испытывал влияние М.Сеспеля (1899–1922) и П.Хузангая (1907–1970). С 1949 печатался в чувашской периодике. В 1949–1953 учился в Батыревском педагогическом училище, в 1953 по совету Хузангая поступил в Литературный институт им. А.М.Горького, где занимался в семинаре М.А.Светлова.
В 1958 вышла его первая книга стихов на чувашском языке, и в том же году он был исключен из института «за написание враждебной книги стихов, подрывающей основы метода социалистического реализма». Год спустя получил диплом института, представив к защите переводы.
Большое значение имели для Айги встречи с Б.Л.Пастернаком, посоветовавшим молодому поэту перейти на русский язык. Поселившись в Москве, Айги в 1961–1971 работал в Государственном музее В.В.Маяковского старшим библиографом, заведующим изосектором. Айги составил полное описание иконографии Маяковского, участвовал в организации выставок К.Малевича, В.Татлина и других мастеров русского авангарда. С 1972 занимается исключительно литературным трудом, сочетая поэтическое творчество с переводческой и составительской работой. В 1968 выпустил в переводе на чувашский язык антологию Поэты Франции, где представлены стихи 77 авторов 15–20 вв. (удостоена в 1972 премии Французской Академии). В 1974 выпустил антологию Поэты Венгрии, в 1987 – Поэты Польши. Составленная Айги и снабженная его предисловием антология чувашской поэзии выходила в переводах на венгерский, итальянский и английский языки.
Долгое время русские стихи Айги печатались только за рубежом. Первая большая книга Стихи 1954–1971 вышла в 1975 в Мюнхене; в 1982 парижское издательство «Синтаксис» выпустило собрание стихотворений Айги Отмеченная зима. С 1962 его стихи стали публиковаться в переводах на иностранные языки – сначала в периодике, а с 1967 книжными изданиями в Чехословакии, ФРГ, Швейцарии, Франции, Англии и других странах.
С 1987 Айги начал печататься на родине, в 1991 вышла первая в России книга его стихов Здесь. В 1990 он был удостоен Государственной премии Чувашии им. К.В.Иванова, в 1994 стал народным поэтом Чувашии. В 1997 в Чебоксарах состоялась международная конференция, посвященная творчеству поэта, – своеобразный съезд «айгистов» всего мира. В 2000 стал первым лауреатом учрежденной в России Пастернаковской премии. Среди его международных наград – европейская премия имени Петрарки (1993), звание Командора Ордена искусств и литературы (Франция, 1998).
Новаторское творчество Айги явно выбивается из контекста отечественной литературы 1960–1990-х годов. Р.Якобсон назвал его «экстраординарным поэтом современного русского авангарда». Именно Айги в современной поэзии представляет не модернистское и не постмодернистское, а собственно авангардное начало (еще одним носителем которого является В.А.Соснора). Своими творческими предшественниками Айги считает В.А.Хлебникова, Маяковского, К.С.Малевича, пробудивших в нем стремление «предельно заострять поэтический язык».
В поэзии Айги органично осуществился переход к верлибру, который Ю.Н.Тынянов предсказывал для русской поэзии еще в середине 1920-х годов. Свободный стих Айги начисто лишен оттенка «экспериментальности», это не усложнение стиха метрического, а первородная форма поэзии, достигающая порой предельной простоты в «минималистских» произведениях автора: так, стихотворение Спокойствие гласного состоит из одной буквы (звука) «а» и является как бы словесно-поэтическим аналогом Черного квадрата Малевича. Синтаксис Айги радикально отличался от обыденно-прозаического: здесь все слова поставлены в новые связи, глубоко индивидуальна и пунктуация, выполняющая роль нотно-музыкального письма.
Айги придавал большое значение поэтической графике: оформление текстовой страницы входит в художественную структуру: страницу можно уподобить иконе, нередко в ней просматривается неназойливо поданный рисунок – крест. Каждое стихотворение Айги, словно картина, непременно снабжалось названием, а как крайний случай есть даже СТИХОТВОРЕНИЕ-НАЗВАНИЕ: / БЕЛАЯ БАБОЧКА, ПЕРЕЛЕТАЮЩАЯ / ЧЕРЕЗ СЖАТОЕ ПОЛЕ.
Умер 21 февраля 2005 в Москве, похоронен на родине, в деревне Шаймурзино.
См. также РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
ЛИТЕРАТУРА
Вознесенский А. Поэзия без нитратов. – Известия, 1989, 17 января
Айги Г. Здесь. Избранные стихотворения 1954–1988. М., 1991
Новиков Вл. Свобода слова. – Литературная газета, 1991, 25 сентября
Айги Г. Теперь всегда снега. Стихи разных лет. М., 1992
Айги Г. Поэзия-как-Молчание. Разрозненные записи к теме. М., 1994
Айги Г. Тетрадь Вероники. Первое полугодие дочери. М., 1997
Геннадий Айги (статьи Вл.Новикова, Дж.Янечека, Р.Грюбеля, Ф.Ф.Ингольда, А.Хузангая, С.Бирюкова, И.Ракузы и др.). – Литературное обозрение, 1998, № 5/6
Айги Г. Разговоры на расстоянии. СПб, 2000