Уильям Боннер: «Судный день американских финансов: мягкая депрессия XXI в.»

Вид материалаДокументы

Содержание


Мифы прогресса
Прогресс, обращенный вспять
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   36

Мифы прогресса



В 1959 г. в колхозе близ Львова Ярослав Чиж установил рекорд: за 5 часов 36 минут он разделал борова, превратив его в 100 кг мяса – все равно что пробежать милю за 4 минуты. Может показаться, что это не так уж быстро, но в Америке на ту же работу тратили на час больше.

Эпоха коммунизма началась сразу после изобретения телеграфа, и он оставался влиятельным после того, как повсеместными стали радио, телефон и телевизор. Но, как мы увидим, информация не защищает от преувеличений и мифов. Г-н Чиж, например, не был одинок в своей вере, что может так замечательно повысить производительность. На самом деле, согласно одному из коммунистических мифов, рост производительности должен был быть быстрым и непрерывным. Эта идея не основывалась па каком-либо опыте. Она вытекала из теории.

Подобно интернет-инвесторам, отцы-основатели коммунизма верили, что новая эпоха уже наступила. 17 марта 1883 г., выступая на похоронах Маркса на Хайгейтском кладбище, Энгельс почтил его титулом «Дарвина» экономической истории. Подобно тому, как Дарвин открыл ключевые законы эволюции природного мира, сказал Энгельс, Маркс открыл законы, направляющие ход экономической и политической истории. Эти законы, вроде закона «прибавочной стоимости», на который опиралась марксистская критика капитализма, были совсем не законами, а просто, по характеристике Пола Джонсона,24 претенциозными obiter dictum 25. Но они послужили основой многих мифов, населявших сказочный мир коммунистического общества.

Миф детерминизма, например, означал, что все уже было предрешено в соответствии с описанными Марксом принципами. Миф прогресса, в соответствии с которым жизненные условия должны были улучшаться год от года, был опровергнут практикой коммунистического строительства. Миф марксистской новой эпохи утверждал, что весь мир будет воссоздан заново, причем не Богом и не природой, а волей человечества, следующего рациональным научным концепциям исторического детерминизма. Наконец, существовал еще миф о новом человеке. Марксистский новый человек, освобожденный от традиционных жестких ограничений, должен был стать совершенно другим существом. Например, его деятельность не будет связана мотивом прибыли. Ему не придется заботиться о накоплении богатства или о благосостоянии своей семьи, потому что все его материальные нужды будут обеспечены коллективным достоянием.

При всей иррациональности этих идей они были взяты на вооружение и с энтузиазмом поддерживались всевозможными деспотами и сумасшедшими XX столетия. О них не только бесконечно спорили в парижских кафе, но даже положили в основание совершенно надуманного мира.

Советские вожди, например, не видели причин (совершенно как интернет-инвесторы) для сохранения существовавших в прошлом ограничений темпов роста. Они думали, что при отсутствии частной собственности и частных предприятий можно будет не беспокоиться о циклических спадах.

Коммунистические проектировки роста стали показателями (иллюзорными) действительного роста: утверждали, что с 1913 по 1959 г. экономика СССР выросла в 36 раз. А в США за тот же период, например, она выросла только в 4 раза. Советские вожди предсказывали, что через 10 – 20 лет объем производства в СССР станет больше, чем в США.

Но даже такие темпы роста показались вялыми северокорейскому диктатору Ким Ир Сену. Если можно законом определять темпы экономического роста, рассудил он в 1969 г., чего ради ограничиваться 15 %? В работе «О некоторых теоретических проблемах социалистической экономики» он провозгласил, что не существует факторов, способных замедлить темп роста социалистической экономики, а значит, можно поддерживать ежегодные темпы роста на уровне 30 – 40 %. 30 лет спустя миллионы северокорейцев страдали от голода.

Киму следовало бы обратить внимание па то, как подходил к решению проблем сельского хозяйства его коллега по галлюцинациям, румынский лидер Чаушеску. Тот постановил, что его страна должна стать «лидером мирового сельского хозяйства». Он добился этого самым простым и прямолинейным образом: умножил на четыре урожайность с гектара. Согласно марксистскому мифу, колхозы должны были быть намного более производительными, чем старомодные частные хозяйства. Так что Чаушеску реализовал миф в духе самой мифологии – мифически.

Даже сами коммунистические лидеры были мифическими фигурами: г-н Джугашвили, не слишком одаренный семинарист и страстный поклонник Новой эпохи, стал «человеком из стали», Иосифом Сталиным. Ким Ир Сен сделал из себя некое божество и стал объектом поклонения для своего нищего народа.

Поражает то, с какой готовностью люди верили в подобные мифы. Американские экономисты подсчитали, что растущая экономика СССР уже составляет 50 – 60 % от экономики США и продолжает расти. Несколько десятилетий СССР считался второй экономической державой мира. Но все это было ложью. Советский Союз и Северная Корея не богатели, а нищали. Производительность труда в них не росла, а падала.

Прогресс, обращенный вспять



В науке и технике ошибки способствуют росту знаний: технологии, подобно коэффициентам в актуарных таблицах, могут со временем складываться и накапливаться. Но в любви, финансах и во всем остальном люди снова и снова повторяют старые ошибки. Люди повторяют любые древние безумства, как только память о них порастает мхом забвения. Точно так же человечество использует технологии – ради прибыли, войны или даже для повышения уровня жизни – следуя глубинным циклам человеческого сердца, которое от самоуверенности алкоголика после первой рюмки сменяется падением в пучину страха и неуверенности, когда наступает время протрезвления.

«Прогресс» не есть нечто данное. Помимо циклов алчности и страха, уверенности и отчаяния существуют и другие события, не подвластные человеческим желаниям и возможностям. Когда в 476 г. рухнула Римская империя, никто в Европе не хотел стать беднее. Генетически население осталось прежним, люди не стали менее разумными, менее способными к развитию технологий, они ценили комфорт не меньше прежних поколений. И тем не менее технический и материальный прогресс остановился почти на тысячу лет. Как утверждают историки, вместо порядка, создававшего условия для труда и процветания, воцарились хаос и нищета. Кто хотел таких изменений? Почему люди допустили это? Почему они ничего не предпринимали, видя, как падает уровень жизни? Ведь, казалось бы, государственные чиновники могли выработать новую политику, чтобы восстановить порядок?

Точно так же, в 1914 г., с началом Первой мировой войны, мир, вопреки урокам войн XIX столетия, еще раз вступил на дорогу бедствий.

С военной точки зрения, война, по существу, была «выиграна» Францией в первой битве на Марне в сентябре 1914 г. Французы понесли поражение немецкой армии и заставили ее отступить па позиции, не слишком далеко отстоящие от тех, с которых она начала наступление. Подобно многим другим сражениям, битва на Марне, в которой погибло около 512 733 человек, только подчеркнула бессмысленность войны. Выигрыш, за который пришлось отдать столько жизней, был совершенно ничтожен.

Несмотря на это, «великая война» продолжалась еще четыре года. К 1916 г. бессмысленность этой бойни стала настолько очевидной, что французы были на грани мятежа. Солдаты по обе стороны фронта, не видя смысла в продолжении этого кровопролития, нередко договаривались друг с другом о прекращении огня. Старшим офицерам приходилось постоянно следить за тем, чтобы их солдаты не прекращали убивать друг друга. Когда обе стороны безнадежно завязли в окопной войне, где ни одна из них не имела ни решающих преимуществ, ни даже обоснованных военных целей, здравомыслящие люди могли бы решить, что с них довольно. Даже сегодня немногие способны предложить приемлемое объяснение того, почему народы ввязались в войну, чего они хотели достичь и почему не прекратили сражаться, когда стало ясно, что это провальная затея. Это была самая расточительная война в истории человечества, в которой более 31 млн человек были убиты, ранены или пропали без вести.

К тому же, в обычном смысле, это была не настоящая война, потому что ни одна из сторон не могла в ней ничего приобрести, да никто ничего и не приобрел.