Geum.ru

Вера и Правда. Это идеи или эпидемии

Вид материалаДокументы

Содержание


Камни сейды
Молочная река – кисельные берега
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   27
Глава четвертая

КАМНИ СЕЙДЫ

СТАРЕЦ ФЕДОР


Зорьку утреннюю всколыхнула битва двух могучих птиц. Нарушила покой. Разбудила ветер. Теплые волны пошли в разные стороны от их потасовки, взъерошили зеленые травы покосного луга, прошлись ласково среди берез, упруго уперлись о полосу густого проосиненного местами ельника, и откатились обратно в небо. Птицы кружили, забираясь все выше, все смелее подлетая друг к дружке, там в воздухе, соревнуясь в силе и ловкости, разгоняя крыльями, как веерами солнечные потоки. Их непонятные крики заставляли все живое в тревожном волнении обращать глаза к недосягаемому небесному пространству. Когда птицы оказались совсем близко, Дмитрий угадал по пестрому оперению соколов, но еще не мог понять, играются они или бьются.

- Да, любятся они, - утвердительно заявил пятилетний Юрий, что увязался с отцом и дедом до Беломорья отшельника Федора послушать. И повторил, будто заглянул в мысли отца, - любятся.

- Им что, земли мало?

- Дык, а зачем им крылья?

Дмитрий лоб нахмурил, думку зажав промеж морщин, чтобы не выпустить, пока до конца не выдумается вся.

Морозы, что начались в Крещенье, задержали Дмитрия в гостях у княгини Старицкой до конца весны. Потом эта история с Августиной привязала их к терему. Держала подле старинных книг жестокая надобность. Необходимость. Не в один день и не в два, день за днем, постепенно доставала из своих заветных сундуков Арина древние книги, да свитки. Дмитрий с отцом Андреем кое-что переписывали, кое-что перерисовывали. Пока все до строчечки не вызнали, не уяснили.


***

Дед Андрей вперед дозорным поехал. А отец одну единую сказюлечку знал. Как ни просит Юрка сказочку на ночь рассказать, он все про Жихарку, да про Жихарку. Как тут добрым словом не помянуть старую Арину! Она же и колядки разные объясняла, и песенки пела, и былины говаривала. Особенно нравилось Юрию, как про птиц волшебных рассказывала. И кто в кого обращается.

- Ты бы отец рассказал о птице счастья.

- А я не знаю такой. Ты то сам много ли про птиц знашь?

- Я почитай про всех их знаю. А про нее баба Арина ничего не рассказала мне.

- А кого знашь то?

- Финист ясный сокол – птица воин, бог-войны Волх, защитник Руси. В птицу Стратим превращается Стрибог – бог ветра. Есть и птицы наполовину птицы-наполовину люди, Гамаюн, например, или Сирин. Только меж них большая разница. Гамаюн поет, когда меняется царская власть, она все знает и все ведает, и от чего свет божий, и от чего звезды и луна. А Сирин – птица беды, человека убаюкивает и со свету сживает, в эту птицу Велес обращаться может. Баба Арина говорила, что его лик рогатый можно на храмах увидеть белокаменных во Владимире и Покрове, что на Нерли стоит. А еще Арина могла часами сказывать о большой птице Могол – оборотня Богов темного царства. На таких птицах лучше не летать, еще унесут в могилу. Ни Мару, ни Морока славить нельзя. Да и вороны – посланники Черного Змея подземного. Лебедь лучше не поминать, она оказалась тоже плохой птицей, птицей грусти и печали. Птица – обида.

Но есть и добрые птицы. Самая главная из них – птица матерь Сва, ею может обернуться самый главный бог Сварог. В птицу Алконост может превратиться бог Солнца Хорс, в орла – громовержец Перун, а в сокола, что летает и кружит сейчас над нами – бог огня Семаргл.

А птицу счастья не знаю.

- Как ты только во всей этой птичьей родове разбираешься, - отмахивался Дмитрий, - хотя, знашь ко? Это верно жары птицы те, что счастьями людскими заведуют. Точно, они! Перья у них золотые. А брать в руки нельзя!

- Почему? – округлил глаза ребенок.

- Обожжесся!

Тем временем отец углядел наконец то, к чему стремился.

Показался ориентир – сломленное грозой дерево справа от дороги. До Владимира оставалось рукой подать.


***

На теплой мураве подле Успенского собора города Владимира сидел дед Андрей, сжимая мощными коряжистыми пальцами бугорок, раскудрявую бороду в поднебесье задравши. Говорил страшные слова внуку. Старый да малый смотрели в одну точку. Там, на Соборе уцелела от гонений и перевертий вер мировая уточка. Резные каменные кружева были свидетелями жизни и смерти тысяч и тысяч, обративших взоры на эти стены. Старый да малый понимали друг друга, как не понимал никто. У Андрея с души давно шелуха отсеялась. Осел на дно песочек. Очистился разум, победил пламя многих страстей. А Юрий еще не испортил нежную душу ненужными знаниями, не познал жажды прихотей, трепетно впитывал то, до чего другой всю жизнь шел, обрывки правды по крохам собирая.

- Чтобы забыла Русь – кто, кем была – жгли деревянны церкви, золочены купола.

Голос Андрея колокольным набатом о камни ударялся.

- Не старину поминать надо. А почаще смотреть на огонь и на небо да на воду, поглощать живительные силы. – Вступился Дмитрий. – Давайте-ка лучше ушицы похлебам! Ушица знатная! На три окунишки и два ерша щука попалась сладенька!

- Пойдем Юрушка, снимем пробу. А то отче твой дюже похваляется. Ложки то серебряны?

- Да где уж! Деревянными похлебам. Серебряны в обозе следом едут.

- А знашь ка ты, что дружина князя Владимира, что основал этот град великий белокаменный, была недовольна деревянным ложкам? – оторвав зубами кусок побольше от буханки, аппетитно забурчал дед, - И тогда князь велел отлить-отковать серебряные ложки сказав при этом: «Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото!» Ох! Кака ушица то! И впрямь знатная!

- Так то дружина. А мы родня. Ну вот скажи, на кой ляд мы потащились сюда ко Владимиру, когда нам к Белу морю надо?

- Все те расскажи, все покажи! – проворчал дед, - Не хочу разбойникам в лапы попадаться. Вот и крюк сделали. Береженого Бог бережет!

Но дед хитрил. Главной рпичиной была, наверное, все-таки уточка, что на соборе сияла. Да лики богов на стенах белокаменных, попадавшиеся путникам во Владимире и Покрове и в Юрьеве-Польском. К ним его душа тянулась. С ними разговаривала. Их он и хотел малому внуку показать. Как знал, что больше сюда никогда не вернется.


***

Чем ближе к Белому морю подбирались, тем чаще встречались на пути белые такие камешки. Точно кости земли помытые. Чистые-чистые с виду. Круглые, укатанные бурными стихиями. Обоз шел налегке по старым приметкам Нестора. Шел сквозь леса, обходя озера. Голубые их купели среди гор и нетронутой никем зелени карельских сосен манили рыбой. Но не до ловли было путникам. Поскольку цель поездки – часть легендарной грамоты, что хоронилась у Федора, еще не была ими освоена. И названия озер были странные, непременно со словом озеро: Саг-озеро или Онд-озеро…

Обоз оставили на белом песке в местечке Медвежья Гора возле Пиндушей. Одели плащи Нестора. Двинулись при параде налегке. Четвертую лошадь нагрузили пшеном, как посоветовала Арина, свежим коровьим маслом, сахаром, солью, молоком. Ведь любил Федор больше всего, как она помнила, в детстве пареную пшенную кашу.

И вот, наконец, достигли Гипербореи, древних массивов русского севера – немого свидетеля разрушительного похода и отступления громад ледника.

- Деда, - потянул за рукав Андрея Юрий, остановившись у величественного камня-сейда. – Это великаны оставили? Да?

На плоской пустоши из многочисленных округлых камней, что не подымут и десятки крепких молодцев, был выложен лабиринт, сильно напоминающий большой коловрат. Подле него лежал практически обнаженный незнакомый дед, подставив себя солнцу. Бронзовое красивое стройное тело. Серебряные омытые в холодном море волосы. Ангел воплоти! Услышал приближающиеся шаги. Быстро накинул белую до пят рубаху, отороченную хитрою круговою вышивкой красных коралловых бисеринок понизу, на вороте и рукавах. Волосы струящиеся волнами по плечам на голове придерживал красный, с печатными рунами ободок. В противовес белому шелку ухоженной совершенно белой бороды, голубые глаза на темном загорелом лице, яркие и надежные, как вечные молодые звезды, обрамляли смоляные загибающиеся ресницы, сильно опущенные на уголках вниз, и брови. Чуть вздернутый носик, ямочки на щеках и приятные мягко очерченные губы придавали лицу старика выражение очень красивого, но слегка обиженного ребенка. За его спиной возвышался здоровенный культовый камень сейд, величиной со светлицу княгини Старицкой на маленьких камнях. Если бы Юрий свернулся калачиком, то был как раз в размер одной из таких камешков-ножек.

Старец Федор радушно раскрыл в объятиях руки.

- Давненько сюда русский дух не хаживал, а сегодня на дом ладом сам является.


***

Три дня, как три года рассказывал гостям Федор о диковинных летающих камнях. О Божественных взмахах великого творца. О продолжении его мысли в поиске человека. О величие Духа. О поющих озерах и водопадах. Об истинном смысле символов, переполняющих леса Гипербореи. По вечерам старец Федор доставал диковинку – гусельки. И сказочным становилось все вокруг от переливчатой игры старинного инстурмента – лес, горы, и сами люди. Играл на гуслях Федор и пел сначала былины стародавние, а потом и любимую Полоняночку:

- Как за речкою, да за Дарьею,

Злы татарове дуван дуванили.

Дуван дуванили на дуваньице.

На дуваньице дастовалася.

Доставалася да теща зяааатю.

Как повез тещу зять во дикую степь.

Во дикую степь к молодей жене…

Гусли звонко рассыпались звуками о каменные горы, и те тоже начинали подпевать многоголосым эхом. Руки Федора загорелые ловко струны гладили. И гусли от этих прикосновений помурлыкивали, как мурлычут обласканные теплом кошки. Ногти на его аккуратных пальцах – ровные, белые, чистые. Смотреть на них – все одно, что на небо, на огонь или на воду – не насмотреться.

С причмокиванием уплетал Федор каждый день по нескольку раз излюбленную свою пшенную кашу с маслом, которую готовил сам на глиняной печурке. Доволен-довольнешенек! Сурии однако не пил. А только воду. Его несказанное обаяние притягивало, как магнит. Приехавшие к нему на поклон, не могли наглядеться на него, не могли наслушаться журчащей, как реченька, речи, нескончаемых песен и былин завременных лет. Мясо он не ел совсем. Утверждал, что облака, это птицы, которых убили охотники, а ослы, кабаны и бараны – глупые люди, которых древние волхвы превратили в животных.

Когда перебрали в воспоминаниях всю родову, перемыли кости нерадивым, порадовались за успехи трудолюбивых, настал третий день, и старец привел их к скале с высеченными чертами и резами. Торжественно произнес то, чего они ждали так терпеливо:

- Кажный божий день появляется жизнь, вращать вечные золотые колеса Сурьи. Знайте таинство, дети мои. Нет равенства. Это Дети Земли так говорят, ибо им не дано узреть то, Что Выше их самих. Дети Неба принесли в Мир учение о Полюсе и Вертикале. Дети Земли – беспутны, ибо связаны Луной и не ведают стезю Солнца. Дети неба – суть Люди Стези, ибо ведают Солнце и следуют Стезею Прави. Лучшие из детей Земли – хранители, худшие – расточители. Лучшие из детей Неба – творцы; худшие – хранители.

Это вторая часть грамоты была аккуратно перерисована Дмитрием еще дотемна. До полуночи готовили путники запасы пищи, кормили и холили лошадей, омывали их в волнах Белого моря.


***

А наутро Дмитрий тихонько разбудил Юрия.

- Смотри сынок! Сейчас увидишь чудо!

Старец Федор простер руки к небу и высоким бархатным голосом запел:

- Оуууум! Сурия!...

Три созвучия полярного канона: скалы, воды и высоты собирались воедино. К ним присоединялся в кварте четвертый глас – человека. Это и была та система, которая заставляла быть легким любой предмет – человека, камень, скалу… Громадный величественный сейд стал похож на радужный мыльный пузырь. Вкруг его образовалась аура очень прозрачной еле видимой глазу радуги. Энергия замшелой шершавой глыбы выжигала на сером скальном постаменте голое пятно, в границах которого уже давно не было места бархату пепельно-зеленой волны мхов. Слушая пение чудесной кварты, возникало понимание и уважение к мистическому посланию, вечному и тщетному крику из прошлого о вечности тайны.

Юрию показалось, что земная мощь горы зашаталась, когда старец приложил руки к камню-сейду. А потом оттолкнулся от него. И великое таинство свершилось. Он полетел невысоко над водою, запрокинув голову назад, вдыхая утренний свежий ветер. А малые и большие камешки, составляющие схему на земле вечного движения жизни, тоже отделились от нее и зависли, звеня. Каждый камешек звучал по-разному. Они пели в унисон поющим скалам и звуку, чревовещательно издаваемому Федором.

- Я тоже, деда! Я тоже так хочу!

- Стой! Нельзя! – не удержал внука Дмитрий. И Юрий сломя голову побежал к Сейду. Прикоснулся к нему ладошками, запел, не открывая рта что-то похожее на звук «м-ммм». Оттолкнулся, как ужаленный и, пролетев метров десять, плюхнулся в воду, подняв тысячи брызг.

Старец Федор тут же приземлился на другую часть залива. Засмеялся без злобы. Помахал руками, возвращаясь уже по суше обратно.


***

Но поход продолжался. Теперь шли строго на юг. К старцу Фролу. Федор провожал. Юрий поминутно выведывал все, что можно было узнать у Федора о Молочной реке с Кисельными берегами. Старец молвил не шепотом. Здесь в лесу ему бояться было некого. Рокотал во весь голос. Слуги царские – ой какие редкие гости! Никому до тех земель дела нет. Переходы не были молчаливыми. И Юрию после них сладко снились чудесные сны под рокот желтодонной речушки в веже из лохматого лапника.

Подымались сырыми утрами. Глядели друг на друга сквозь дымок вчерашнего костерка. Запрягали лошадей. Не спал, казалось, только Федор. Говорил, что отпугивал медведей. И снова вел гостей ближайшими тропами через морок утреннего тумана к большой дороге, к деревеньке, где часть обоза тяжелого оставлена на постоялом дворе.

Когда вышли на ее желтый песок, подарил Дмитрию медвежье сало, от которого и руки и ноги переставали жаловаться на усталость, а Юре - маленький амулет в виде древнего человечка, отлитого из бронзы. И строго настрого наказал никогда больше не летать на людях: убьют!


Глава пятая

МОЛОЧНАЯ РЕКА – КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА

СТАРЕЦ ФРОЛ


- Волюшка моя, Воля! – простирал руки по сторонам горизонта дед Андрей, когда дошли до великой реки, - Здравствуй! Да, здравствуй, Рай река Волга!

Топали до Азова. Меняли лошадей. Колонна из двадцати всадников достигла Мелитополя к вечеру. Остановилась в харчевне. Мужикам заказали осетров. А малому – смешанный омлет: взбитые яйца, запеченные с черной икрой. От сытной пищи все разомлели.

И ранним утром, натощак, лишь рассвело, разбудил Андрей сына Дмитрия и неугомонного внука Юру. Путешественники облачились в торжественные верхние наряды, подарки Нестора. На белом плаще Андрея красовались перекрещенные цветною шелковой вышивкой флаги Всея Руси, и «малыя и белыя». На синем плаще Дмитрия был вышит медведь – тотем Велеса. А на красном, который малому Юрию достался, горело златое солнышко, помещенное в восьмиконечную строгую звезду. Набили мешки для Фрола свежим хлебом, яблоками, вяленой осетриной и малопросоленой икрой. Прихватили подарки от родичей.

Три часа скакали галопом по наезженной дороге до села Терпиня, затем свернули к реке, у которой действительно было название Молочная. Рядом с нею и должны находиться входы - выходы подземных пещер с единым названием «Каменная могила». По всей вероятности, река эта была когда-то полноводной, имела даже пороги. А сейчас мелела из-за жары, лениво перекатываясь по вылизываемым ею веками плитам кварцевого песчаника.

Но вот показался вход священного чуринга.

Всадники спешились. Привязали лошадей к извивающимся змеями веткам старого можжевельника.

- О, свет божественной Живы, Лели и Кубелы! Озари мою душу! – послышался звучный глас.

- Фрол? – позвал старший из рода.

В пещере заворочались камешки под широкими самодельными лапотками. На свет показалась диковатая голова седого человека. Совершенно непохожий ни на жизнерадостного Нестора, ни на умиротворенного красавца Федора, Фрол выглядел просто оборванцем. В спутанных кудрях его пылились мелом мелкие веточки и листья. Волосы белые, но на концах спутанных кудрей почему-то желтые. И сам он похож на косматое непричесанное утреннее солнце. Лицо в старческих красных взорвавшихся капиллярах. Маленькими пятнами на всем теле горели рыжие веснушки, переходящие местами в созвездия коричневых конопушек. Бровей и ресниц почти не видно – не то выгоревшие они от южного солнца, не то светлорусые от рождения. От этого взгляда безволосого – обнажено синь глаз пытливых огненных бьет по незащищенному нутру. Прожигает на три метра за спиной. Но светит так же ярко, как у братьев и сестры.

- Ну, Фрол. Чего надоть, смертники?

- Да каки ж мы смертники? Мы вольны бояре из самой Московии по просьбе Государя. Я Андрей, племянник твой по линии Устиновой. Пришли отпить вина братолюбия. Это сын мой старший Дмитрий. И сын стал быть его – Юрий. Приехали издалече, запылились. Устали. Просим помощи, благословения и совета.

- От уж поистине, не дал Бог детей, так послал черт племянников! Печать вечносьти на лике вашем. Несите ея вон отседова! Сто смертей вам в след!

- Старче! Не гоже на родичей браниться! Мы ж к тебе с добром! Кровь родства – это святая кровь наша! О том напоминали старейшины! – оторопел Андрей, - ты сначала выслушай, а потом решай: каки слова говорить вслух! Поклон привезли мы тебе от братьев твоих Нестора и Федора. Вон добра то сколь в мешках!

- Добро свое себе и заберите! Не нать оно мне. И даром не нать. И с деньгами не нать! Не знаю никого! Пошли вон!

- И сестрица Арина кланяться велела, - добавил совершенно сбитый с толку Дмитрий.

- Сестрица, говоришь? А где она была, когда я от лихорадки загибалси?

- Так не знала она, батюшка! А тебе еще прислала штуку тонкого льна, свеч медовых восковых московских и портки шелковые! Черленые!

- Не знала – не знала. Что бы ты в знаниях ведал. Пошто я про нея знаю? Про вас знаю? И о всем свете? Свечи она мне прислала. А то здесь своих бортков нема! Пчел, как грязи! – махнул рукой дед на путников, хотел в пещере скрыться. Потоптался. Подергал нервно кончик длинного нечесаного уса, нахмурив брови, переспросил то, что в горячности недослышал, - Черленые, говоришь, портки то? – и уже более миролюбиво добавил, - Ну ладно. Пришли како дело пытать?

- Сказывала матушка, что у тебя третья часть грамоты хранится.

- От, тож, Арина – Арина! От беда с ей! Женщина! Поздно приехали, сынки! Сгорела грамотка. Сам спалил, как пошли гонения на все, что ни во Христе, а с древле. Вот так вот. – Сухим смехом заскрипел, точно издеваясь, старец Фрол. Глаза заблестели бесенятами, - вот так!

Юрию он как-то сразу не понравился. Вот и наж тебе. Ехали-ехали, провожая солнце за солнцем, луну за луною: а зря! Губы Юрий надул. Достал из кармашка алого плаща медного человечка. Увидел его Фрол. Спохватился.

- О! Да, ты я вижу, богатырь будешь! Так вы от Федора пришли?

- От его самого! – поклонился в ноги Андрей, - И Нестор передавал доброго здоровьичка!

- Да так бы сразу и сказали. – Деланно проворчал старец. - Ладно уж. Проходите. Покажу вам то, что осталось от грамоты.

Он привел их вглубь пещеры к надписям, которые выбил сам. На все приставания с подарками рукою махал – и слушать не хотел ничего!

- Вот.

- Так здесь ничего не понятно, батюшка. Растолкуй по-нашему. По-рассейски.

- А что тут толковати? Ждали то грамоту что ль? Перо лебединое? Лист бумаги гербовый? Чернильницу вольяжную? А к вам камень обращатся. Дык на ем понятно все! Вон и мальцу понятно. Понятно, малец?

- Юрий Дмитриевич меня зовут, - насупился мальчуган.

- Вот и хорошее имя, Дмитрич, стало быть Андреев, - пошел на попятную Фрол.

- Тишков, - поправил его Юрий.

Старец не подозревал, что мальчонка поднаторел в дальних походах, да в перерисовывании древних славянских знаков, знаком и с письменами и с расшифровками их.

Юрий поднес к стене сальный огарок свечи, ловко отделив от каменного намертво пришитого воском к уступу скалы пещеры подсвечника. Стал читать, а вернее переводить на язык своего времени, что там было написано:

- Дети Земли выплетают навь вожделений живота своего. Дети неба не творят от себя, но родные Боги творят через них, являя Земле Свет Вышний. Телесно дети Земли столь похожи на детей Неба, что крайне трудно различить их; но дети Неба всегда узнают друг друга по особой ясности взора и особым знакам на руке и теле, кои ведомы мудрым. Взор детей Земли всегда мутен, сквозь очи их на мир глядит алчный зверь, а рука и тело несут печать рода его. Взор же детей Неба всегда Светом Вышним да несказанною тоскою по Небу лучится. Правильно?

- Правильно, молодец. А теперь это прочти! – хитро улыбнулся Фрол, маня гостей в другой зал пещеры.

На стене был нарисован кит. А еще дальше – марал.

- Ну? – так что?

- Кит, - уперся в изображение мальчик.

- Кит-кит! Смотри! Балда! Чая ди, - показал он на линию, составляющую кита, как на букву и тут же прочел ее, как, - (уповая на) Ти (тебя) я молю в новой надии (надежде) Иди! Зов позвал зов богов, велик, выйди!(чудо-юдо рыба кит) Кашалот, зубастый, которому молятся, но на которого не охотятся. Понял?

- Понял, - кивнул вместо внука Андрей. – Та каки тут кашалоты?

- Были когда-то тут и кашалоты, - улыбнулся самодовольно старец, - Чудо-Юдо рыба кит поперек моря лежит… Слышал, небось не раз? Жили они тут сердешные тридцать тысяч лет назад. – И добавил шепотом, - я и кости их показать могу зубатые!

- Тридцать тысяч лет? А чуринг – что? – спросил Дмитрий.

- Чуринг – храм бога-кита, - наставительно поднял палец к верху Фрол. – Я ее: енту вот пещеру как свои пять пальцев перечел. Это тайник древнего кудесника. Вот ее я и начертал тут, - он показал рисунок. В плане пещера была похожа на человека, раскинувшего руки. - Пред входом оленя видели? Тоже скажете олень? Неееет! Это слоговые знаки – письмо старо-древнее. Древнее грамоты Арины! Такие на прялках бывают. На посуде самой-самой старой. На ветхих одежах, что во сундуках схоронена в глубокие подземелия упрятана!

И действительно, изгибы изображения представляли собою те же слоговые знаки.

- Вот бечадьне по слогам, - продолжал Фрол, теряя терпение с каждой минутою, - Марал, бог живой, поди бог в беге!

- Батюшка, а бечадне – это что?

- Да вы откуль свалилися? С луны аль с солнца? Коли Арина вас посылала, так вы значит дети Неба. Что ж голову морочитя? Бечадьне –печатных, подлинных. Бить, бечевать, высекать, бечать – высеченное на камне. Грамота сгорит, а камень вечен!

Юрий подошел к странному изображению человека с раздвинутыми ногами. Он сразу догадался, что это рожаница, потому что видел уже эту картинку при родах Августины. Но все равно спросил:

- А это человек или тоже надпись?

- Читай, соколик, читай вот по этим чертам бечадьне: Дева бога ладе Лели.

Совпадение рисунка и текста настолько удивил путешественников, что они оторопели, вглядываясь в самые древние славянские надписи на земле. Рисунок расшифровывался слогописью!

Старец между тем читал следующие надписи:

- Волшебник – волосев – волосатый. Чай Перуна руне и его веру! Тайна эта не просто дается. Вы сдвинули мати жизни.

- И что теперь?

- Ничего теперь. Сказал же: печать смертушки на челе вашем. Пойдем подойдем к реке. Все скажу, что кисельны берега позволят вам узнать.


***

Фрол привел их к другому выходу из «Каменной могилы». И путники оказались на берегу тенистой речки.

- Разоблакайтесь, и в воду! – безоговорочно скомандовал Фрол. Они послушались. Быстро разделись. Зашли в теплую Молочную реку, - с головой по три раза надо! – указывал старец с берега. – И из-под воды смотрите на небо!

Старец растопырил ладони на реку – и по воде прошел огонь. На ладонях – пыль и грязь. Пальцы узловатые, скрюченные, корявые. Нрав Фролов неровный весь сквозь пальцы эти виден в жилах голубых, высветившихся молниями. Старец произнес полупением-полумолитвой:

- О! Желтый огонь Сурьи! Пред тобою тускнеет очаг дома! Освяти мя! Освяти до модрого(синего) небесного света Огнебога!»

Вода горела, как горит спирт. Как нефть. Она горела, пока гости находились под ней. И потухла сразу же, как они, вынырнув, удивились синеватому огню.

Андрей, Дмитрий и Юрий невольно взболомутили дно. Белая муть песка смешалась с водою. Река действительно стала белой.

- Что видел? – спросил Фрол по старшинству Андрея.

- Вечернюю зорю. – Ответил дед, выходя на мягкий в мелких млечных пылинках-камешках берег.

- А ты? – задал вопрос старец Дмитрию.

- Зорю утреннюю, - ответил Дмитрий.

- Сквозь воду увидел пекучись красно солнышко, - был ответ Юрия.

- Чудеса! – приблизился к их следам на берегу Фрол. И стал гадать на гуще кисельной, в воду стекающей по камням их жизненный путь.

- Что видишь, отче?

- Эх, смертники! Да и я с вами согрешил! Внемлите без страха. На крутом кряжу судьбы нет других путей. Лишь един. Не ведаю как, но так будет. Взошла Звезда-Полынь. Тот урок, для чего вас от дел мирских оторвали и снарядили в путь-дорогу – грамоты: уничтожен. Сожжено все! Предано анафеме. Андрея и Дмитрия отравят Глинские. Арина, Нестор, я и Феденька – примем люту смертушку за это. Во един день. Но в разных урочищах. Шесть душ прибьются к одной. Седьмой. Ко душе дочери Августины, которую назовут Светлана. И Свет наш вышний объединится в человеке. Чтобы рассыпаться вновь. И собраться чрез века…

- А я? – взмолился Юрий.

- Найдут тебя и захотят извести, как деда и отца. Но, навредив не мало, все ж таки оставят живым. А ты отыщешь деву непорочную Светлану в тереме солнечногорском чрез пятнадцать лет. Засваташь в жены. И, единый кто сдюжит дойти до Александра в Белогорье – Василий – твой сын. Придет в Московию француз. Огнем сожжет. Загубит сотни душ. С им Василий и будет биться. И… - старец отпрянул от следов, закрывшись ладонью, точно ему нанесли только что удар по лицу, - саблей будет рассечен лик его. И снизойдет дар свыше. И будет великий исход. И соединится сказанное в свитках. И в белой горе сохранится…. А дале мутно все. В дыму вижу еще один огонь. И еще огонь. И еще… Нет! Вот еще что. И это важно. Все мы, как не ершимся, как ни ерепенимся – худшие из детей неба. Мы хранители. Но впереди я вижу творца! Когда потомок нашего рода соединится с потомком рода царского – родится на земле ангел со крылами. Мы умны. А он мудрее будет нас, поскольку сможет повернуть время вспять…

Потрясенные роковым пророчеством путники молчали, опустив головы.

- Мы принесем Богам великие жертвы и изменим все к лучшему.

- Поздно. Душа в душу ушла. Августина зачала от Нестора. И меж нами витает Свет. Он не даст разрушить наш мир. Он останется птицей матерью Сва, воплощенной на земле в Слове.

- Мы будем молиться днем и ночью! – все еще не верил в безнадежность своего великого дела, назначенного самим Государем, Андрей.

И, совершенно не обращая внимания на его стенания, Фрол продолжал бесстрастным голосом:

- Не послушались вы Нестора. А он правду гуторил. Надо было сначала идтить к Сашуре, да просить наградить умением защитить знания. А не знания брать, и оставлять его без защиты. А Юрия, дабы уберечь от нашей участи, велите отправить сего дни с охраною к моей племяннице Лукерье во скит к Святому Косинскому Трехозерью. Уберечь от пыток и мук гонения времени. Все три озера у Московии стоят. Как три сердца ея. Одно озеро Черное, в ем мертва вода. Кости сращиват. Друго - Белое с живою водою. Все раны заживлят. И третье, само главное – Святое. Мертвому – душу возвращат. Живому – целому укреплят, бережет душу от нечистого. Целомудрие Святого озера Юрию охраной будет самой прочной. Смотри теперь на воду, внучок! Что видишь?

Молочная река успокоилась. И солнце теплилось в ней. Свечение южного светила отражалось от тысячи листьев, устремляя отблески лучей снова в реку, а от нее – во все стороны света. Казалось, что река светится белым пламенем.

- Она горит, отче! – ответил Юрий.

- Молодец, - похвалил старец, по голове погладил, - не хотел я с этою вещицей расставаться. Но вижу – стоит. У каждого – свой час для ухода. Но реку тебе, сыне мой, что время земное еще не конец, ибо пред нами Вечность!

Он достал из-за пазухи небольшой замшевый мешочек без швов из медвежьего уха, утянутый шелковой бечевою, в котором находились кресало, кремень и кусочек трута.

- Пусть огонь Огнебога всегда жизнь твою охранит. И твоих детей. И внуков!


***

- Брешет старец. Совсем из ума выжил, - ругался дед Андрей, плеткой бил по бокам лошади, когда ехали обратно, - вынужден он во чуринге от своего колдовства как меж двух огней тлеть и сгорать.

Дмитрий молчал. Молчал и Юрий. Угрюмо вернулись они к своему отряду. Вернули еду, подарки и запасы, от которых Фрол наотрез отказался. Оставил у себя лишь портки черленые.

Андрей гонца послал в Московию, что собраны все части старинной рукописи. И только руками развел, когда узнал, что отправил Дмитрий сына без его ведома с охраною и дарами для Лукерьи, с копиями собранного свитка к Святому Коссинскому Трехозерью.