Б. А. Рыбаков язычестводрев h ейруси москва 1987 Книга

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 83

В Киевском Историческом музее хранятся две парные

сложно-композиционные фибулы, по общему рисунку основы очень близкие

к разобранной выше фибуле из Блажков, но по своему содержанию

тождественные пастырской фибуле № 176. Главенствует здесь тоже

женская фигура с конями, а мужской вообще нет. Нет на таких фибулах

(пастырской и киевских) и ящера -- он заменен женщиной, очевидно,

Макошью. Если продолжать мысль о ритуальном назначении подобных

фибул, то композиции с конями и женской фигурой в центре следует

сопоставлять с подобным сюжетом в вышивке и относить к другому

разряду празднеств -- не к молениям о дожде, а, например, к

празднику Купалы, когда не испрашивался дождь; богиня Макошь

опускала руки к земле. Обе разновидности сложно-композиционных фибул

раскрывают перед нами разные формы показа макрокосма, привлеченного

в том или ином его виде к магическим замыслам древних пахарей

Поднепровья, и, по всей вероятности, связаны с конкретно-ритуальной

функцией того или иного разряда фибул. Каждая из них содержала в

себе отображение сложной картины мира, но для разных сакральных

целей выдвигались разные элементы макрокосма. Для молений о дожде

обращались к небесному Дажьбогу и насыщали украшения фигурами

водоплавающих птиц, ужей и ящера. Для празднеств весеннего сева или

"макушки лета" -- Купалы отбиралось женское божество -- Макошь -- и

окружалось (как и на позднейшей русской вышивке) конями, которые

были необходимы как реальная сила при вспашке, а в символическом

плане были связаны и с солнцем (колесница Феба) и с водной стихией

-- водяному приносили в жертву коней; с конями прочно связан и

античный Посейдон.

Представляет интерес география находок антропоморфных фибул.

Основной областью, где мы видим наиболее разработанные и сложные

образцы, является Среднее Поднепровье. Но одно направление ведет на

запад, куда в VII в. продвинулись из Восточной Европы хорваты. В

качестве примера укажу на своеобразные фибулы из Сербии и из Баната

в Придунавье. Все они воспроизводят ту схему, при которой лучи

полукруглого щитка обращены вниз 7.

----------------------------------

7 Kovacevic Jovan. Varvarske kolonizacija juznoslovenskih

oblasti. Novi Sad, 1960, табл. III, рис. 9; табл. XVI, рис. 74 и 75.

Автор связывает фибулы с Причерноморьем, с. 17.

В двух случаях возглавляющая фигура (на месте ящера) --

бородатый мужчина; в одном -- женщина в высокой повязке. Полукруг

внизу не рассматривался как небосвод -- здесь при мужских фигурах он

понимался как вместилище воды; при женской фигуре -- нечто вроде

древа жизни. К моменту изготовления этих фибул что-то из первичных

представлений уцелело, что-то видоизменилось. Семантика европейских

фибул, в общую массу которых на Дунае и на Балканах вкраплены и

славянские, требует не такого беглого упоминания, а широкого и

детального изучения.

Вторым направлением, в котором продвигались среднеднепровские

фибулы, было северо-восточное: вдоль лесостепной полосы на Оку, на

её рязанское течение (Борковский и Подболотовский могильники и др.).

Это связано, по-видимому, с формированием Русского племенного союза,

знать которого после включения в состав союза Северской земли,

распространила свое влияние и на финские племена на Оке. Историки

считают, что слово "Резань", "Рязань" по смыслу означает "край",

"конец". Если это так, то "резанью" русских земель области по Оке

начали становиться около VII в.

Несколько слов следует сказать и о простых, не столь

мифологичных, как разобранные выше, пальчатых фибулах днепровского

типа. Они происходят от простейших, лишенных каких бы то ни было

выступов и украшений на плоскости позднеримских фибул IV в.,

встречаемых и в черняховской культуре: полукруглый щиток, дужка и

ромбоидальный второй щиток. Их типологическими потомками являются

роскошные фибулы V в., сохраняющие общую форму, но богатейшим

образом украшенные: на золотом фоне целая россыпь самоцветов. Эти

фибулы не имеют отношения к славянам и встречены только в степных

участках лесостепи.

Во второй половине VI в. возникают так называемые пальчатые

фибулы, встреченные в Керчи и в Среднем Поднепровье (Канев,

Черкассы, Княжая гора, Каневский район и др.). Пальчатыми они

названы условно, так как пять выступов на полукруглом щитке скорее

напоминают кегли, чем пальцы. У некоторых керченских образцов вместо

двух "пальцев" помещены птицы, как бы клюющие срединный выступ.

Нижний щиток ромбоидален и завершается головой ящера; оба щитка, как

правило, покрыты спиральным орнаментом.

В VI -- VII вв. на этом черноморско-днепровском основании

создается в Среднем Поднепровье свой локальный тип пальчатых фибул,

имеющий два сильно отличающихся друг от друга варианта, которые

весьма условно можно назвать пастырским и каневским. Четкой

географической границы нет; за пределы Среднего Поднепровья

(например, в готский могильник Суук-Су в Крыму) попадают и те и

другие. В Пастырском городище найдены фибулы, нижний щиток которых

не представляет особых отличий и завершается головой ящера, а

верхний, полукруглый, ничего общего с "пальцами" не имеет: в центре

-- голова змеи (или ящера?) и по сторонам её по внешней дуге

полукруга помещено шесть птичьих голов, по три с каждой стороны,

клювами к змее. Змея (?) существенно отличается от ящера,

завершающего нижний щиток. Клювы птиц образуют по периферии

полукруглого щитка шесть округлых отверстий. Оба щитка обычно

покрывались сплошь циркульным орнаментом (круг с точкой), который

наравне со спиралью может рассматриваться как солярный знак.

Второй тип -- каневский -- разработанный, очевидно, мастерами

Поросья, встречается и на Левобережье. Его отличает от пастырского

обрамление верхнего щитка. Здесь нет птиц, а все выступы оформлены

совершенно однородно: это как бы небольшой шар на круглой или

четырехгранной в сечении подставке. Оформление плоскостей обоих

щитков сделано или спиралями или крупными концентрическими кругами.

Нижний щиток обязательно завершается головой ящера. Сама

конфигурация нижнего щитка передает тело ящера (?). На том уровне,

который был назван в сложнокомпозиционной антропоморфной фибуле

"земным", здесь просматриваются две птичьих головы, обращенные

клювами вниз. Вторая пара птичьих голов настолько стилизована, что

её трудно опознать. Если встречается третья пара птичьих голов,

расположенная у ящера, то клювы обращены вверх (Суджа). Такие фибулы

известны из Дударей и Мартыновки Каневского р-на, из Веремья на

Днепре, из Суджи, Колоскова близ Валуек: есть отдельные экземпляры

в Крыму и на Оке в Подболотье. У ряда фибул Каневского варианта в

середине верхней половины нижнего щитка изображался прямоугольник,

заштрихованный продольными и поперечными линиями (Мартыновна, Суджа,

Дудари и др.).

Используя анализ сложной композиции на антропоморфных

фибулах, попытаемся раскрыть значение более упрощенной орнаментики

пальчатых фибул. (Рис. 38, нижний ряд).

1. Верхний полукруглый щиток, очевидно, тоже изображал

небосвод (но без властителя неба).

2. Спиральный или сложный циркульный орнамент мог означать

"белый свет" подобно тому, как на русских этнографических прялках

"белый свет", освещенная "неисповедимым светом" Вселенная

изображалась солнечными кругами, лучами, секторами.

3. Верхняя половина нижнего щитка здесь тоже означала землю,

земной ярус мира. Это особенно убедительно на тех фибулах, где

изображен заштрихованный прямоугольник, очень хорошо известный нам

именно в качестве идеограммы земли, пашни на русских прялках 8.

----------------------------------

8 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 247.

4. Обилие солнечных знаков на верхнем щитке означало,

очевидно, пронизанный светом небосвод; те же знаки на нижнем щитке

изображали землю, осиянную светом небосвода. Это особенно

подчеркнуто на тех фибулах, на которых полукруглый небосвод и вся

земля покрыты позолотой.

5. Можно допустить (но трудно доказать), что форма нижнего

щитка (земля+ящер) передает все тело ящера с двумя выступами-лапами,

которые на более ранних прототипах трактовались как головы птиц, а

на фибулах VI -- VII в. птичьи черты почти исчезли. Дужка,

соединяющая оба щитка, могла рассматриваться как хвост этого

мирового ящера, как бы держащего на себе землю. Настаивать на таком

осмыслении нельзя.

6. Серьезные изменения произошли в фибулах днепровского типа

в передаче выступов на щитке-небосводе. Пастырский вариант дает

симметричную композицию, центром которой является голова змеи (?),

к которой обращены клювы шести птиц. Каневский, наиболее типичный

вариант, имеет, как правило, пять выступов, представляющих собой в

основе сферу, скрепленную с щитком-небосводом. Эти довольно

правильные шары напоминают шарообразную человеческую голову фибулы

№ 161, но никаких признаков черт лица на фибулах каневского варианта

не бывает. Это -- просто гладкие сферы, резко отличающиеся

геометрической лаконичностью от предшествующих керченских фибул,

образцы которых хорошо известны и на Каневщине. Новая форма выражала

иную идею. Очевидно, это была идея движения солнца по небосводу

днем.

Так, предположительно, можно истолковать устойчивые

изображения на рядовых, не ритуальных фибулах, распространенных по

всей "Русской земле" VI -- VII вв. от Роси до Дона. Население

юго-западного угла этого региона сохранило больше черт, присущих

причерноморским образцам (Пастырское городище, Балаклея и др.), в

остальных же частях русско-полянско-северянской земли была создана

новая и очень ясная система -- фибула в целом изображала макрокосм

от небосвода (с показом хода солнца по нему) до подземного ящера,

властителя нижнего мира. На приверженность среднеднепровских

художников к образу ящера мог повлиять вид небольшого каменного

островка в реке Роси в современном городе Корсунь-Шевченковский.

Островок из красного гранита, характерного для берегов Роси,

длиною около 200 м имеет облик лежащего в реке ящера: узкая морда с

щелями глаз, короткие лапы, длинный хвост. (Рис. 40).

Возможно, что этот островок был объектом культа, но полые

воды не оставили никаких следов.

Этот гигантский каменный ящер мог подействовать на

воображение мастеров фибул. В первой книге о язычестве древних

славян в связи с выявлением времени появления геоцентрической идеи,

была подробно рассмотрена орнаментика русских прялок, как последнее

по времени образное выражение этой идеи. На прялках, как и на

фибулах, есть четкое представление о стратиграфии Вселенной: есть

ящер, есть восходящее и заходящее солнце, есть путь светила по

небосводу, отмеченный 5-7-9 солнцами, и есть несколько вариантов

изображения земного яруса Вселенной: то землю показывают как

прочерченный вдоль и поперек прямоугольник пашни с солнцами наверху,

то изображают абстрактно-геометрически "неисповедимый" свет,

озаряющий землю, а то (в наиболее поздних, пореформенных прялках)

показывают землю, как место многообразной жизни рода человеческого.

Тогда на прялках под многими солнцами в земном ярусе рисовали

девушек на посиделках, всадников, офицеров, езду на санях, чаепитие

у самовара, ученых медведей и даже верблюдов 9.

----------------------------------

9 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 240-248;

454-456.

В этой книге в разделе об оберегах жилища подробно будет

рассмотрена тема защиты древнего человека от повсеместно рассеянных

в природе незримых вредящих сил. Главным оружием древнего славянина

и средневекового человека было противопоставление миру темных сил не

отдельных оберегов-амулетов, так сказать, ограниченного действия, а

всего макрокосма во всем его величии -- с солнцем в активном

движении, как бы надвигающимся на тьму. Хронологически первыми

свидетельствами открытия славянами столь мощного апотропея являются

фибулы VI -- VII вв. с их полным набором вселенской стратиграфии от

ящера до солнечного небосвода. Сложная историческая обстановка эпохи

завоевания Византии и отражения кочевнических набегов (авары,

тюрко-болгары, хазары) содействовала выработке универсальной формы

оберега на все случаи опасной жизни в лесостепи. Ритуальные

антропоморфные фибулы не выпадали из этого ряда, но, кроме того, они

несли и специальную заклинательную нагрузку при выполнении

аграрно-магических обрядов весенне-летнего цикла и являлись

необходимым дополнением к тем кувшинам-календарям, с помощью которых

производились в мудро рассчитанные сроки моления о дожде.

СВЯЩЕННЫЕ МЕСТА

К моменту сложения древнерусского государства и в первые два

столетия его существования на широком пространстве, заселенном

восточными славянами, было, по всей вероятности, множество языческих

святилищ и священных мест как общего ритуального назначения, так и

посвященных отдельным божествам. Об этом говорит обилие "святых

озер", "святых рощ" и селений, носящих языческие имена.

При сплошном обследовании языческой топонимики (работа

выполнена Т. В. Сергиной) выявляется несколько тематических групп.

На первом месте стоят топонимы, связанные с Волосом-Велесом; на

втором -- с женским божеством, чаще всего уже в христианизированной

форме от имени богородицы Марии: Волосово (много), Волосова (много),

Волосовичи, Волосское, Волосов; Бабья гора, Бабий лес, Бабий дуб,

Марьино (много), Марьина (много), Марьино озеро, Марьина роща и др.;

Святое озеро (много), Красная гора (много), Святая роща, Красный

холм (много), Божья гора.

Кроме того, в топонимике отражены и другие языческие сюжеты:

Перенов бор, Ворожба, Колдуны, Ярилова, Русаловка, Лелев, Игрище,

Упыревка и др.

В ряде случаев мы видим древние культовые места не в их

первоначальной языческой форме, а уже в христианской антитезе:

Чертова (много), Бесова, Бисово, Гадово (много).

Сохранность языческих топонимов свидетельствует о длительной

живучести их первоначальной функции и о постепенном слиянии

архаического славянского начала с христианским.

Топонимический учет урочищ на его современном уровне дает, к

сожалению, крайне отрывочную и неполную картину, так как

систематического изучения не было и его крайне трудно осуществить.

Такие моления, как если "кто под овином молится или во ржи или под

рощением или у воды", не оставляли даже топонимических следов.

Своеобразным разрядом культовых мест являлись священные

деревья и святые рощи, "древеса" и "рощения" по терминологии

средневековых книжников, неоднократно упоминаемые в исторических

источниках.

Одним из почитаемых деревьев была береза, с которой связан

целый ряд весенних обрядов и хороводных песен. Не исключено, что

береза была посвящена берегиням, духам добра и плодородия. Этнографы

собрали много сведений о "завивании" молодых березок, о весенних

ритуальных процессиях под связанными ветвями берез. Срубленная

березка в семик (древняя дата -- 4 июня) служила олицетворением

какого-то женского божества и была центром всей семицкой обрядности.

Вовлекаемые в языческий ритуал деревья щедро украшались лентами и

вышитыми полотенцами-убрусами. Вышивка на убрусах содержала

изображения тех богинь, которым в эти сроки производились моления и

приносились жертвы: фигуры Макоши и двух рожаниц (матери и дочери)

Лады и Лели. Моления в "рощениях", в "древах" могут быть

функционально уподоблены позднейшему церковному богослужению, где

храму соответствовала роща или поляна в лесу, фресковым изображениям

божеств -- отдельные почитаемые деревья (или деревья-идолы), а

иконам -- изображения Макоши и Лады на убрусах.

Кирилл Туровский в XII в. характеризовал новую христианскую

эпоху как время отказа от обожествления природы, к которой так

близко было языческое мировоззрение: "Обновися тварь ("тварь" -- все

сотворенное творцом-демиургом) -- уже бо не нарекутся богом стихия,

ни солнце, ни огнь, ни источницы, ни древеса" 10.

----------------------------------

10 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914, с.

111.

Деревья, расположенные около родников, источников, криниц,

пользовались особым почитанием, так как здесь одновременно можно

было обращаться и к вегетативной силе "рощения" и к живой воде

бьющего из земли ключа. Смысл обращения к родниковой воде и

возникновение сказочного понятия "живой воды" объясняется часто

проводимой в антиязыческой литературе мыслью:

"Рекосте: створим зълая, да придут на ны добрая -- пожьрем

студеньцам и рекам и се тем, да улучим прошения своя". "Ов требу

створи на студеньци, дъжда искы от него" 11.

----------------------------------

11 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь, с. 151.

Смысл в обоих отрывках один и тот же: сделаем нечто плохое (с

точки зрения христианина) -- принесем жертву роднику или реке и тем

самым получим просимый нами дождь. Подробнее эта тема будет

рассмотрена в главе о русалиях (глава 13).

От культа березы и деревьев, растущих у студенцов,

существенно отличается культ дуба. Дуб -- дерево Зевса и Перуна,

крепчайшее и наиболее долговечное дерево наших широт, -- прочно

вошел в систему славянских языческих обрядов. Славянская прародина

находилась в зоне произрастания дуба, и верования, связанные с ним,

должны восходить к глубокой древности.

Вплоть до XVIII -- XIX вв. дуб и дубравы сохраняли

первенствующее место в обрядности. Деревенский свадебный поезд после

венчания трижды объезжал одиноко стоящий дуб; Феофан Прокопович в

своем "Регламенте духовном" запрещает "пред дубом молебны петь" 12.

Средневековые книжники очень часто в своих переводах словом "Доубъ",

"Дабъ" обозначали не только дуб, как ботанический вид (quercus) но

и те слова, которыми в подлиннике означалось дерево вообще (dendron

arbor). Многочисленные примеры приведены И. И. Срезневским 13. Это

свидетельствует о том, что, имея дело со священным писанием или

житиями святых, русский переводчик, воспитанный в почитании дуба,

считал, что всякое, упомянутое в таком особом тексте, дерево лучше

всего назвать дубом. Точно так же "лес", совокупность деревьев

(ksyla) переводилось нередко словом "дубрава".

----------------------------------

12 Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками

язычества в древней Руси. Харьков, 1916, т. I, с. 54.

13 Срезневский И. М. Материалы для словаря древнерусского

языка. М., 1958, т. I, с. 740.

Средневековая топонимика знает урочище Перунов дуб в Галицкой

земле, что важно для нас как документирование посвящения дуба именно

Перуну-громовержцу. Поклонение древних русов Перунову дубу описано

(ок. 948 г.) императором Константином Багрянородным. Подробно

рассказав о многотрудном переходе русской торговой флотилии через

днепровские пороги и опасную Крарийскую переправу (у соврем.

Запорожья), Константин пишет о благодарственном молебне

русов-язычников на острове Хортице:

"Пройдя это место (переправу), они достигают острова,

называемого Святым Григорием, и на этом острове совершают свои

жертвоприношения, так как там расти огромный дуб. Они приносят в

жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные приносят куски

Blog

Б. А. Рыбаков язычестводрев h ейруси москва 1987 Книга

Содержание