Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке времён
Вид материала | Документы |
СодержаниеИ проблемы эволюции итальянской оперы-буффа |
- Черкашина-губаренко муЗИка І театр на пеРЕхреСті епох муЗЫка и театр на пеРЕкрёСТке, 4754.88kb.
- Литература атр» Вопросы для входного контроля по дисциплине «Культура, религии, литература, 44.34kb.
- Особенности уголовной политики, борьбы с преступностью в России и странах атр, 2846.32kb.
- Темы лекционных занятий: Основные понятия государственной и национальной символики., 29.89kb.
- Атр-2012 с 23 по 30 июня 2012 года, 13.5kb.
- Приветствие уэбстера Кианга, Генерального директора Конфедерации тпп атр, 62.45kb.
- Конференция-конкурс научных докладов студентов,аспирантов и молодых исследователей, 55.41kb.
- Слушатель Хабаровской Высшей школы мвд россии. Особенности преступности, уголовной, 386.14kb.
- Состоится международная научно-практическая конференция «Россия и страны атр: исторический, 32.24kb.
- Доклад о стратегии развития международных и внешнеэкономических связей субъектов рф, 1659.5kb.
РОССИНИ-КОМЕДИОГРАФ
И ПРОБЛЕМЫ ЭВОЛЮЦИИ ИТАЛЬЯНСКОЙ ОПЕРЫ-БУФФА
10–20-е годы XIX столетия – время безраздельного господства музыки Россини (1792–1868) не только в Италии, но и на всем европейском континенте. От выхода на подмостки «Танкреда» (1813) до небывалого европейского резонанса «Фрейшютца» К.-М. Вебера (1821) ничто не могло сравниться с операми Россини в способности покорять музыкальный мир от Неаполя до Петербурга, от Одессы до Лондона. Известный деятель итальянского освободительного движения Джузеппе Мадзини нисколько не преувеличил, назвав создателя «Отелло», «Золушки», «Сороки-воровки», «Девы озера» «Наполеоном целой музыкальной эпохи», «титаном по мощи и вдохновения».
Мы привыкли связывать с революционными умонастроениями и наделять титаническими эпитетами творчество Бетховена. Но музыкальный портрет начальных десятилетий сотрясаемого революционными бурями века складывался не только из бунтарской героики и прометеевского пафоса бетховенской музы. Другая его грань отразилась в песнях, сонатах, экспромтах, инструментальных ансамблях и симфониях Шуберта с их светлой печалью, доверительной интонацией дружеского общения. Не менее важная сторона этого портрета запечатлелась в музыке Россини. В ней заявляла о себе дерзновенная юность разбуженной от спячки Италии эпохи Рисорджименто. И эта светлая вера, эти радостные ожидания откликнулись смехом, счастливыми улыбками, особой раскрепощённостью чувств в сердцах возрождающихся, жаждущих весеннего обновления народов.
Покоряющее воздействие музыки Россини во многом объяснялось её связями с великими традициями века Просвещения. В Италии оперные поклонники ревниво оберегали чистоту национальных истоков и с предубеждением относились к иноземным влияниям. В эпоху, которая впоследствии будет названа бетховенской, на родине Россини делаются лишь первые попытки сценического воплощения опер Моцарта и только начинает осознаваться значение его оперного творчества.
Россини, суммировавший достижения различных оперных школ Италии, одновременно продолжал моцартовскую линию европейского музыкального искусства. Моцартовским был сам тип его дарования – щедрость рождающихся, словно шутя, музыкальных идей, способность творить на людях, оставляя работу пытливой мысли незаметной для наблюдателей. Как и в операх Моцарта, новаторство Россини не было подкреплено революционными эстетическими манифестами, но опиралось на самостоятельное переосмысление опыта предшественников. Как и Моцарт, он был до мозга костей музыкантом, в музыке находил ресурсы обновления оперной драматургии, пути обогащения сценических характеров. Общность типа не исключает и существенных различий, связанных со спецификой национального музыкального мышления.
Россини явился наследником достижений мировой комедиографии XVII – XVIII веков, связанной с именами Мольера, Лопе де Вега, Гольдони, Бомарше, Шеридана, мастеров комической оперы XVIII столетия. Однако из тридцати семи оперных партитур композитора к жанру буффа принадлежат всего четырнадцать, которые к тому же относятся главным образом к первым годам интенсивного творческого труда. Действительно, из двадцати пяти опер 1810–1818 годов комических тринадцать, то есть больше половины. После 1818 года написана только одна комическая опера «Граф Ори» на французское либретто Э. Скриба, созданная за год до «Вильгельма Телля» (Париж, 1828).
Одноактные фарсы «Брачный вексель» и «Счастливый обман» (Венеция, 1810, 1812) характерны для раннего периода творчества, когда за яркой одарённостью, слышной в его музыке с первых тактов, только начинают проступать черты неповторимой индивидуальности. На этом этапе более всего они проявляются в мастерстве оркестровых характеристик, в умении мобилизовать самые разные средства для создания живых действенных сцен, в которых комические герои обнаруживают свои смешные притязания и человеческие слабости.
Венецианский литератор Гаэтано Росси написал либретто «Брачного векселя» на основе комедии Г. Федериче 1. Действие оперы происходит в Лондоне в доме коммерсанта Тобиаса Милля, который хочет выгодно сбыть канадскому богачу Слуку свою дочь Фанни, не считаясь с её желаниями. Шесть действующих лиц чётко распределены попарно: молодые влюблённые (сопрано, тенор), дельцы-компаньоны старшего возраста (типичное для оперы-буффа состязание низких мужских голосов), слуги-наперсники, активизирующие действие (бас, меццо-сопрано).
В интерпретации Россини центр тяжести падает на образы деловых людей, искренне полагающих, что любые жизненные вопросы решает торговая сделка. Композитор выигрышно использует ситуацию появления в замкнутой среде представителя иного, незнакомого мира. Экспозиция образа богача-канадца дана в каватине Слука – развернутом игровом номере, демонстрирующем всепроникающую театральность музыкального мышления Россини. «Режиссирует» здесь оркестр. Уже во вступлении обрисованы вызывающая лукавые смешинки непривычность облика и поведения важного гостя, не знающего, как реагировать на преувеличенно любезные приветствия.
Вступительная оркестровая тема составляет фундамент первого раздела каватины. На неё накладываются косноязычные восклицания, обрывки фраз растерявшегося незнакомца, на её фоне прозвучат комментирующие реплики других участников действия. Лишь один раз насмешливые повторения темы «галантных приветствий» прервутся семитактной кантиленой: собравшись с духом, Слук разразится очень уж затейливым комплиментом, услышав который, окружающие, не удержавшись, прыснут со смеху и бегло обменяются впечатлениями.
Каватина показывает технику письма молодого Россини, который умеет обобщать в музыке сценическую ситуацию и раскрывать её в динамическом нарастании, через взаимодействие партнёров. Спор Старого и Нового Света разрешается в «Брачном векселе» не в пользу первого. При всей прямолинейности канадца как раз простота нрава спасает его от опрометчивого поступка. В сопоставлении с лондонским коммерсантом, торгующим счастьем дочери, он проявляет и трезвость мысли, и способность возвыситься над корыстными интересами.
В «Счастливом обмане» на либретто Д. Фоппа, ранее уже использованное Паизиелло, наиболее примечательными из восьми музыкальных номеров можно назвать дуэт Батоне и Таработто и многоступенчатый финал, объединяющий в напряжённой драматической ситуации пятерых участников действия. Образ начальника рудокопов Таработто близок образу Микеле из оперы Керубини «Водовоз». Этот герой «третьего сословия» сохраняет генетические связи с комическими простаками оперы XVIII столетия и одновременно заключает новый смысл. Усилиями бескорыстного Таработто, умеющего сочувствовать попавшим в беду, разоблачаются наветы вельможи Ормондо, который оклеветал и с помощью своего сообщника хотел погубить жену герцога Бертрандо Изабеллу. А в дуэте-перепалке рудокопа с интриганом Батоне энергичная тема в духе героических арий оперы-сериа неожиданно завершается буффонной концовкой – обыгрыванием бесконечных «да» и «нет» спора «no no no no» – «si si si si». Использованы здесь и другие буффонные приёмы – скороговорка, смена тона, отрывистые скандированные реплики, головокружительное нарастание темпа речи.
Участие Таработто вносит оттеняющий контраст в полную тревоги и взволнованных недомолвок встречу Бертрандо с Изабеллой, выступающей под именем племянницы Таработто Низы. Для индивидуальности Россини и его национального художественного темперамента этот терцет особенно показателен. Можно предположить, как бы воплотил такой сюжет, больше похожий на драму с благополучной развязкой, чем на буффонную комедию обычного типа, Моцарт! Сколько материала нашёл бы он здесь для драматической лирики, для сочувствия страдающим героям и выражения в музыке глубины их переживаний. Россини, напротив, даже в наиболее патетических местах вводит комические штрихи, чтобы не возникало сомнений в характере поведанной истории и в её благополучном исходе.
К шедеврам Россини-комедиографа справедливо относят «Итальянку в Алжире». За кратчайший срок композитор прошёл путь от камерной концепции непритязательных фарсов с малым числом действующих лиц и быстро исчерпывающейся интригой к многонаселённой «широкоформатной» комедии, построенной на контрастах, выполненной с размахом и виртуозным блеском. Из тридцати трёх номеров «Итальянки в Алжире» 1 лишь шесть представляют собой речитативные сцены обычного типа. В остальных речитативные диалоги предваряют музыкальный номер, а интродукция и два многочастных финала разрастаются в большие слитные эпизоды, в которых смена хоровых, сольных, ансамблевых разделов подчинена единому динамическому плану.
Самое замечательное здесь – столкновение контрастных характеров бея Мустафы и пленницы-итальянки Изабеллы. За каждым из них стоит свой мир. Мустафа расположен в центре группового портрета. Этот самовластный деспот немыслим вне привычного окружения – статичной, условно и не без иронии обрисованной среды. Покинутая жена Эльвира, её доверенная приятельница Зюльма, предводитель алжирских корсаров Али составляют персонифицированную часть большой свиты бея, которая льстиво заискивает, смиренно выслушивает брань, с едва заметным почтительным вздохом внимает грозным наставлениям и с готовностью отзывается на капризы. Мустафе до ужаса тоскливо, ибо всюду и всегда видятся одни и те же картины, примелькавшиеся фигуры в одних и тех же позах, с заученными жестами. Поэтому в его любимцы попадает итальянец Линдоро – с этим строптивым пленником можно хоть побраниться на равных, в своё удовольствие.
Изабелла тоже получает в опере свой постоянный аккомпанемент – спесивого дурака Таддео. Глупая ревность этого спутника, нелепость его поведения помогают предприимчивой итальянке лучше сыграть свою роль. В сговоре с Линдоро ей удалось использовать окружающую бея бессмысленную толчею праздного народа. А приверженность сластолюбивого властителя ко всяческим ритуалам подсказала эффектным финальный ход: посвящённый в «папатачи», Мустафа согласился выполнять налагаемые этим мифическим званием условия – «слушать и не слышать, смотреть и не видеть, есть, пить и наслаждаться, ни во что не вмешиваться и молчать».
В комической опере героиня, которая сама борется за своё счастье и одновременно выполняет миссию освобождения соотечественников из чужеземной неволи, составила новшество в духе времени. На центральный образ у Россини падает большая драматургическая нагрузка. Он поручает Изабелле три развёрнутых сольных номера – каватину с хором, арию с аккомпанементом мужского трио, предфинальную игровую сцену, перерастающую в арию призывного патриотического звучания. Кроме того, она участвует в комическом дуэте с Таддео, во всех разделах финала первого акта, в квинтете и финальном ансамбле второго. Столь же широк диапазон музыкально-выразительных средств – от взволнованной декламации, воздушной лирической кантилены, изящного переинтонирования хоровых реплик в экспозиционной сцене до обыгрывания лукавых, кокетливо капризных интонаций, разнообразных буффонных приёмов в сценах с Мустафой или сложной виртуозности кульминационной арии.
Россиниевского «Цирюльника» отделяют от «Итальянки в Алжире» почти три года работы и пять новых оперных партитур, одна из которых принадлежит к комическому жанру. Это «Турок в Италии», в котором Россини получил драматургический материал высоких достоинств – поэтический текст пера одного из самых известных итальянских либреттистов XIX столетия, постоянного сотрудника миланского Ла Скала Феличе Романи (1788–1865) 1. Поставленная в Милане в 1814 году опера содержала выигрышные, благодарные для музыки эпизоды, которые отвечали вкусам нового романтического века. Колоритно обрисованная толпа цыган, расположившихся на берегу моря, оказывалась активно завязанной в действие, так как в их кругу скрывалась покинутая возлюбленная главного героя. Эффектным в театральном и музыкальном плане был праздничный карнавал в финале. На нём появлялись две пары в совершенно одинаковых маскарадных костюмах. Тем самым были созданы непредвиденные препятствия для тайного свидания легкомысленной жены Джеронио Фьориллы и турка Селима. Карнавальная путаница помогла и незадачливому Джеронио приструнить жену, да и заезжего турецкого гостя вывела из затруднений с выбором между новым увлечением и старой привязанностью. А подстроил всё стихотворец Проздочидо – образ, явившийся новаторской находкой произведения, создавший эффект умноженной театральности. Проздочидо постоянно вмешивается в действие, воспринимая происходящее как материал для будущей пьесы, подсказывая варианты продолжения и развязки интриги, комментируя с точки зрения театральных законов поведение персонажей.
В «Севильском цирюльнике» (либретто Ч. Стербини. Рим, 1816) 1 Россини достиг вершин в мастерстве музыкального воплощения рельефно выписанных характеров. При сравнении этой оперы со «Счастливым обманом» можно поражаться дистанции, которая пролегла между скромным Таработто и героем россиниевского шедевра. А ведь в сюжете они выполняют близкие функции, да и принадлежат к общему социальному кругу.
История появления на свет «Севильского цирюльника» составляет одну из популярнейших страниц биографии композитора. Пикантность придаёт данному эпизоду обыгранный всеми биографами факт соперничества молодого итальянского маэстро со всё ещё знаменитым в ту эпоху Джованни Паизиелло. «Севильский цирюльник» последнего, написанный в 1782 году, к моменту обращения к тому же сюжету Россини имел более чем тридцатилетнюю счастливую сценическую судьбу. Партитура этой популярной не только в Италии оперы создавалась Паизиелло на вершине его успешной карьеры. Ему было за сорок, за спиной остались триумфальные постановки многих оперных произведений как серьёзного, так и комического жанров. Приглашённый в Петербург в качестве выдающегося мастера итальянской оперы, он ощутил в новом окружении большую творческую свободу, что сказалось и в созданном для Петербурга «Севильском цирюльнике». Аудитория, для которой предназначалась опера, была менее искушена и капризна, чем на родине композитора, но была готова с особым восторгом встречать каждую новинку прославленного итальянца.
В известной монографии о Моцарте Германа Аберта Паизиелло охарактеризован как один из предшественников Моцарта в жанре итальянской оперы-буффа. Аберт подчёркивает важную роль Паизиелло в формировании буффонного стиля и утверждении его канонов, отмечая свойственные его искусству преувеличенную выразительность, склонность к характерному, грубоватый комизм в народном духе: «Его изобретательность в сочинении простеньких реалистических мотивов, демонстративное избежание всякой регулярности в строении мелодий кажутся поистине неисчерпаемыми. …В соответствии с подлинно буффонным обычаем Паизиелло имеет обыкновение “долбить” подобные мотивы до безумия долго…» 2. Кроме того, Паизиелло охарактеризован Абертом как мастер контраста, при этом особо акцентированы изобретательность и разнообразие его оркестрового письма, динамическая роль сквозных мотивов с популярными шлейферами, мордентами и другими мелизмами. Весомо звучит и вывод исследователя о значении искусства Паизиелло для автора «Свадьбы Фигаро»: «В целом Паизиелло проявляет себя как самый сильный и наиболее многосторонний мелодист среди равных ему, и для Моцарта именно в этом заключалась его наиболее притягательная сила» 1.
Иначе воспринимал искусство Паизиелло Россини. Об этом можно судить по его беседе с Фердинандом Гиллером. Этот разговор происходил в 1856 году, когда оперная карьера итальянского маэстро давно была завершена, а со дня смерти Паизиелло, впрочем, как и со дня премьеры россиниевского «Севильского цирюльника», прошло сорок лет. Дистанция времени не позволяет подвергать сомнению объективность суждений Россини, по словам которого в его молодые годы творчество Паизиелло утратило актуальность, внимание публики привлекали новые имена.
На вопрос собеседника о его собственном отношении к Паизиелло Россини даёт отнюдь не лестный ответ: «Его музыку приятно слушать, но она не отличается совершенством ни в гармоническом, ни в мелодическом отношениях и никогда меня особенно не интересовала. Его принципом было сочинять целый номер на основе одного маленького мотива, а это даёт мало движения и в особенности мало драматической выразительности» 2. Ещё один отзыв говорит о явной антипатии к личности Паизиелло: «У него была красивая, представительная, импонирующая внешность, но он был ужасно необразован и совершенный невежда. Вам бы стоило прочесть какое-нибудь из его писем! Говорю не о почерке и не об орфографии – это я оставляю в стороне, но неловкость выражений, пошлость его мыслей превосходили всякое представление!» 3.
Подоплёку соперничества с Паизиелло вряд ли правильно сводить к факту вторичного использования того же литературного первоисточника. Не только сюжеты, но и тексты либретто использовались в те времена неоднократно разными авторами. Например, либретто «Итальянки в Алжире» до Россини положил на музыку Луиджи Моска. Его опера с тем же названием была поставлена в миланском Ла Скала всего за пять лет до оперы Россини.
На премьере россиниевского «Севильского цирюльника» атмосферу накаляли несколько одновременно действовавших особых обстоятельств, в том числе конкуренция двух римских театров: Арджентино, по заказу которого опера была создана, и Балле, где только что провалилась опера semi-seria «Торвальдо и Дорлиска», написанная с тем же Чезаре Стербини. В отличие от «Итальянки в Алжире» на этот раз композитор не захотел воспользоваться готовым либретто и отказался от текста Петроселлини, положенного в основу оперы Паизиелло. Стербини предстояло создать свою версию известного сюжета. Об отличиях этой версии от первоисточника, с одной стороны, и от его прочтения в либретто Петроселлини – с другой, молодой римский литератор поведал в «Обращении к публике», где причиною введения новых сцен называл изменившиеся театральные требования. Изменения другого рода объяснялись особенностями театрального помещения: его размеры позволяли выйти за границы сугубо камерного спектакля и ввести в партитуру хоровые эпизоды. За все новшества композитору и либреттисту приходилось оправдываться перед своими зрителями. В «Обращении…» есть ссылки и на «знаменитого Паизиелло», в другом месте названного даже «бессмертным», и на ещё более знаменитого Бомарше