Geum.ru

Лео Таксиль. Священный вертеп

Вид материалаДокументы

Содержание


Бои за папский престол.
Альдобрандини, или неопалимый монах.
Жонглеры всевышнего.
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13
ФАНАТИЗМ.


Коснемся мимоходом одного случая фанатизма, который ярко рисует падение

человеческого разума под влиянием мистических нелепостей, узаконенных

церковными догмами. Во время понтификата Александра второго, вступившего на

папский престол после Николая, в Лучеольском монастыре, в Умбрии, жил

отшельник святой Доминик, прозванный кольчугоносцем, ибо он вместо вериг

носил железную кольчугу. В монастыре жило восемнадцать человек, пили они

только воду, совершенно отказались от мяса и масла, вареные овощи позволяли

себе лишь по воскресеньям; в остальные дни ели один хлеб, да и то в очень

малом количестве. Кроме того, они обрекли себя на полное молчание, и лишь по

воскресеньям, между вечерней и всенощной, по ходу службы обменивались

несколькими словами.

Святой Доминик считал этот режим недостаточно строгим и увеличил свои

постные дни, подвергая себя жесточайшим мучениям. Зимой он спал перед дверью

кельи в одной рубахе, связанной из железной проволоки, укрываясь панцирем;

он терзал себе лицо и все тело колючими шипами. Как-то раз, представ с

окровавленным лицом перед аббатом, он бросился к его ногам с воплем:

- Отец мой, я согрешил тяжко, наложи на меня суровую эпитимию.

Этот святой юродивый вместе с хлебом позволил себе съесть несколько

листьев!

Доминик молился, сложив руки в виде креста, прочитывал двенадцать

псалмов по восемьдесят раз, прибавляя к ним гимны и литании.

Отличное упражнение!

За несколько лет до смерти, убедившись, что ремни из кожи жестче, чем

прутья, он принялся истязать себя ими. В конце концов кожа стала черной, как

у негра, от рубцов. Под кольчугой он носил также восемь железных обручей,

впивавшихся в его тело.

Утверждают, что этот помешанный прожил очень долго. Уж не оттого ли,

что он соблюдал "железный режим"? Вместо того чтобы поглощать белок,

лимонную кислоту или другие приправы, он постепенно вгонял в свой организм

железную нитку, кольцо из того же металла. Возможно, такая процедура и

полезна, но мы не осмеливаемся предлагать ее нашему читателю. Среди "отцов

пустыни" многие отшельники приобрели исключительную репутацию святости

отчасти благодаря тем неслыханным мучениям, которым они себя подвергали,

отчасти благодаря чудесам, приписываемым им. От тяжких истязаний страдал

также и их разум, и потому неудивительно, что у этих людей были видения,

галлюцинации, принимаемые ими за действительность. Это способствовало еще

большему помешательству и без того расстроенного рассудка.


БОИ ЗА ПАПСКИЙ ПРЕСТОЛ.


Обычно избрание каждого нового папы происходило с согласия германского

императора. Несмотря на то что римлянам не раз уж приходилось горько

расплачиваться за непослушание королям Священной Римской империи, они после

смерти Николая второго попытались провести независимые выборы. Монах

Гильдебранд, с которым мы уже познакомили читателя, решил, что юный возраст

короля Генриха позволяет римскому двору самостоятельно выбрать папу.

Большинство кардиналов и епископов поддержало

Гильдебранда, но графы Тосканелли и другие знатные феодалы, чьи

интересы шли вразрез с интересами духовенства, выступили на сей раз в роли

защитников императорского престижа, а так как они имели веский аргумент -

сильную армию, то Гильдебранд не посмел им противиться!

Впрочем, он попытался использовать декрет Николая второго, согласно

которому первосвященники должны были избираться из высших чинов римской

церкви; только в том случае, если в Риме не окажется ни одного клирика,

достойного стать наместником Христа на земле, позволялось избирать

иностранного священника, указанного императором. Гильдебранд отправил в

Германию нескольких послов к императрице Агнессе, матери короля Генриха и

регентше империи, с просьбой разрешить созыв конклава для избрания папы на

основании декрета Николая второго.

Через три месяца делегаты вернулись, не добившись аудиенции у Агнессы.

Тогда Гильдебранд решил действовать на свой страх и риск: он призвал в Рим

норманнские отряды, затем созвал кардиналов и преданных ему вельмож и

предложил им возвести на престол Ансельмо, епископа Луккского. Ансельмо

провозгласили папой под именем Александра второго.

Бессильная помешать этому избранию, феодальная партия во главе с

Тосканелли, в свою очередь, отправила послов к императрице. Хлопоты

увенчались успехом: был созван собор, низложивший Александра и

провозгласивший папой пармского прелата Кадала Палавиана под именем

Гонория второго.

Лучшего кандидата нельзя было и придумать: Кадал Палавиан славился

огромным штатом наложниц; мужья всех красивых женщин в его округе

удостаивались чести носить почетное звание рогоносцев. Кроме того, Кадал

Палавиан имел весьма своеобразное представление о собственности: церковные

деньги, проходившие через его руки, чаще всего не доходили до места

назначения и попадали в альковы его бесчисленных любовниц. Бедные священники

тщетно ожидали жалованья! Правда, большинство епископов одновременно служило

и Венере, и Христу. Говоря проще, они содержали публичные дома и так

ревностно заботились о своих клиентах, что дела их процветали. Но даже такое

прибыльное совместительство не покрывало фантастических расходов самого

Кадала Палавиана.

Как видим, Кадал обладал всеми необходимыми качествами для

первосвященника!

Тотчас после избрания Кадал, он же Гонорий второй, собрав значительную

армию, двинулся на Рим, заблаговременно подкупив сторонников Александра

второго. Поняв, что его предали, Александр поспешил покинуть Латеранский

дворец и, надеясь заручиться поддержкой герцога Готфрида, бежал в Тоскану.

Соблазнившись императорской короной, Готфрид начал собирать солдат, чтобы

ринуться в бой против Гонория.

К тому времени Дидье, монте-кассинский аббат, тоже сторонник

Александра, пустив в ход золото и дары, склонил римлян восстать против

Гонория. Но наемные отряды, состоявшие из недисциплинированных и к тому же

не очень храбрых воинов, повернули назад, не выдержав первой атаки. Гонорий

отдал приказ беспощадно истреблять отступавших и в священной ярости сам

фехтовал более неистово, чем того требовали обстоятельства, ибо расстроенные

ряды солдат уже не представляли никакой опасности.

Однако военное счастье переменчиво. В тот момент, когда победа Гонория

казалась уже несомненной, герцог Готфрид напал на его банды и вдребезги

разбил их;

папа, охмелевший от резни, даже не заметил приближения своего

противника. Гонорий второй был взят в плен, но его сторонники подкупили

стороживших его офицеров, и он оказался на свободе. Вернувшись в Парму,

Гонорий продолжал, несмотря на свое поражение, выступать в роли папы.

Пользуясь всеми привилегиями, он торговал должностями, набивая свои карманы.

Будь Гонорий поскромнее, он бы жил припеваючи, но его честолюбивые замыслы

не позволяли мириться с положением полупапы. После второй попытки захватить

тиару этот властолюбец закончил свое земное существование.


АЛЬДОБРАНДИНИ, ИЛИ НЕОПАЛИМЫЙ МОНАХ.


Вначале понтификата Александра второго Флоренция, охваченная церковными

раздорами, превратилась в поле сражения. Епископ Петр Павийский и аббат

Иоанн Гвальберт - новый настоятель обители Валломброзе - вступили друг с

другом в открытую борьбу.

Гвальберт публично обвинял Петра в симонии и отвергал его право на

богослужение и назначение священников. Пылкий оратор, Гвальберт своим

красноречием увлек и без того фанатичный народ, в результате чего между

приверженцами двух противоположных лагерей возникли кровавые уличные

побоища.

Епископ Петр решил обуздать строптивых монахов и дерзкого оратора.

Понимая, что никакие словесные доводы ни к чему не приведут (Петр отлично

знал нравы своих собратьев!), он во главе вооруженного отряда напал на

монастырь Валломброзе и захватил наиболее рьяных сторонников аббата,

приказав всем раздеться донага. Того, кто медлил выполнить приказ, раздели

силком. Когда "избранники" предстали перед епископом в одежде прародителя

Адама, он распорядился бичевать их по мягким частям тела (по тем, которыми

заботливая природа одарила человека, дабы он имел возможность сидеть).

Сомневаюсь, чтобы во время экзекуции монахи распевали "Аллилуйя"! Урок был

суров и полезен. Гвальберт и его монахи прекратили публичные выступления

против епископа и даже не осмеливались выходить за ограду монастыря. Однако

в глубине души они не могли забыть полученных ударов и мечтали о мести.

(Вопреки завету Христа, священники никогда не подставляют второй щеки;

напротив, у них всегда нож за пазухой - разумеется, если это не сопряжено с

риском.)

Монахи тайком послали своих представителей к папе с просьбой созвать

собор, который бы осудил Петра Павийского за симонию, прелюбодеяния и

убийства. А для доказательства справедливости своих обвинений они предложили

учинить суд божий, то есть испытание огнем.

Папа не выразил никакого восторга по этому поводу: фокусника обычно не

трогает трюк, тайны которого ему известны. К тому же Александр второй,

очевидно, счел невыгодным для себя подрывать авторитет епископа, да и монахи

не пользовались особой популярностью в городе. И потому, отказавшись созвать

собор, он послал монахам предписание, обязывающее их под угрозой анафемы

сидеть в своих кельях, не выходить ни в город, ни в замки, даже если они

будут приглашены кем-либо из жителей. Затем папа срочно отправил Петра

Дамиани во Флоренцию, поручив ему успокоить взволнованное этим указом

население. Однако ни мудрость Петра Дамиани, ни его просьбы и увещевания ни

к чему не привели. Иоанн Гвальберт явился во главе своих монахов в убежище

Дамиани, подверг его всяческим оскорблениям и призывал народ с оружием в

руках прогнать епископа и папского легата.

Дело могло принять трагический оборот, если бы не вмешательство герцога

Готфрида. Он пригрозил монахам, что повесит их на деревьях у монастырской

ограды, если они посмеют впредь показаться на людях.

Угроза несколько утихомирила воинствующих монахов. Однако население не

успокоилось. На следующий день толпа явилась к Иоанну Гвальберту с просьбой

устроить тот суд божий, который он в свое время предложил папе. Жаль, что к

подобному суду не прибегают в наши дни. Действительно, чем предавать суду

провинившихся церковников, не лучше ли сажать их на часок - другой в

приличный костер! Выйдет обвиняемый невредимым, - значит, невиновен, а если,

напротив, обуглится, как обыкновенный кусок мяса (по вине рассеянного

повара), следовательно, таков приговор всемогущего и суду нечего заниматься

им. Подобное судопроизводство вполне соответствует учению церкви о

всеведении господа, без воли которого ни один волос не падает с головы

верующего.

Могу себе представить, как завопили бы клерикалы, отнесись кто-либо

всерьез к этакому проекту!

Монахи Валломброзе (вера которых мало чем отличалась от веры наших

современных церковников) согласились, как гласит предание, подвергнуть себя

испытанию, которого ждал народ.

Они устроили это невероятное зрелище в среду на первой неделе поста, в

1063 году.

Поначалу вся монастырская братия объявила о своем желании взойти на

костер, но когда час пробил, монахи предпочли, чтобы этот пиротехнический

опыт был проделан только с одним из них. Монах, избранный в качестве

представителя монастырской общины на суде божьем, именовался Петром

Альдобрандини.

В назначенный день сложили два огромных костра, из которых каждый имел

тридцать шагов в длину и десять в вышину. Между этими кострами оставили

узенькую тропинку, не больше трех шагов в ширину, усыпанную мелким и очень

сухим хворостом.

После торжественного крестного хода и обедни монахи выстроились в два

ряда, у каждого в руках была свеча, а на груди висел крест. Что и

говорить,

спектаклем руководил опытный постановщик!

Распевая гимны, монахи окружили костры и стали их разжигать. Через

некоторое время жара стала столь невыносима, что монахам пришлось

отойти.

И тогда взволнованная толпа увидела, как Петр Альдобрандини двинулся к

пылающим кострам; он снял с себя клобук, в котором служил обедню, и

торжественными шагами приблизился к тропинке. В одной руке он держал

распятие, в другой - платок, которым вытирал пот со лба.

Можно, конечно, спросить: почему огонь, который не касался

Альдобрандини, вызывал у него испарину?.. Несомненно, такова была божеская

прихоть - не будем разбираться в этих психологических тонкостях...

Альдобрандини шагал по тропинке, разделявшей два пылающих костра, по

колено усыпанной горящими углями, затем остановился и осенил себя крестным

знамением. В торжественной тишине (черт возьми, зрелище достаточно

интересное, чтобы публика замерла. Никто бы из нас не отказался взглянуть на

священника или монаха, разгуливающего по горящим углям)... итак, в

торжественной тишине раздался голос монаха. Обращаясь к толпе, он потребовал

от граждан, клириков и нотаблей поклясться, что они отрекутся от епископа

Петра, если Альдобрандини выйдет невредимым из этого ужасного испытания.

Все, разумеется, поклялись. Тогда Альдобрандини запел церковный гимн,

умоляя бога сохранить его невредимым. Дальше - точная выдержка из кардинала

Барония:

"Все увидели, как он с обнаженными ногами величественно передвигался

среди гигантских языков пламени, между которыми он шел так же спокойно,

как если бы шел по аллее, обсаженной розовыми кустами, освежающими своей

тенью воздух, накаленный солнечными лучами. Трепещущее пламя, повинуясь

какой-то чудесной силе, окутывало его, освещая лучезарным светом, более

ослепительным, чем снег на солнце. Языки пламени, не оставляя никакого

следа, лизали края его одежды, касаясь волос на голове и бороде".

"Присутствующие заметили, - продолжает благочестивый историк, - что в тот

момент, когда Альдобрандини вошел в пламя, огонь костров потерял свой жар и

сохранил только свет, озарявший торжество святого монаха".

И еще одна не менее забавная деталь, которую подчеркивает Бароний:

"Когда Альдобрандини дошел до конца костров, он заметил, что потерял свой

платок посреди тропинки. Он спокойно вернулся, подобрал платок и,

лучезарный, вышел из огня".

Почему "лучезарный", кардинал Бароний? Потому ли, что удалось

испытание, или потому, что потеря платка была бы непоправимой?..

Кардинал Бароний не дает потомкам точных сведений на этот счет - он

подробно описывает сцену народного энтузиазма, последовавшую за

представлением, которое дал неопалимый монах. Мы не будем цитировать

дифирамбов Барония и укажем только, что аббат из Валломброзе не замедлил

послать папе донесение о чуде, требуя назначения нового епископа вместо

того, которого суд божий изобличил в ереси и прелюбодеянии.


ЖОНГЛЕРЫ ВСЕВЫШНЕГО.


Посылая папе донесение о состоявшейся церемонии, Иоанн Гвальберт не

сомневался, что дело против епископа Петра выиграно. Но, по-видимому,

Александру второму была хорошо известна тайна прохождения сквозь полыхающий

костер, ибо он не выразил ни малейших признаков умиления по этому поводу.

Однако, будучи по натуре лукавым дипломатом, он, с одной стороны, не хотел

портить ни с кем дружеских отношений, с другой стороны, естественно, не

желал оспаривать совершившееся "чудо", дабы не дискредитировать религию в

глазах верующих. И он нашел выход из положения, послав монахам Валломброзе

ответ такого рода: "Я поздравляю вас с тем, что в вашем монастыре имеется

монах, который своей святостью удостоился столь несомненного и очевидного

покровительства бога. После такого доказательства я, не колеблясь, низложил

бы епископа Флорентийского, не предложи он мне подвергнуть себя такому же

испытанию огнем, и на том же месте, что и святой Альдобрандини. Я не дал

согласия на новое испытание из страха, что господь, совершив второе чудо,

тем самым лишит ваш монастырь приобретенной им славы. Епископ Петр в течение

нескольких месяцев будет пребывать вне Флоренции; я не вправе лишить его

епископата, отказав ему в разрешении подвергнуть себя суду божию. И потому

убеждаю вас, в интересах вашей общины, успокоить народ и приготовиться к

достойной встрече вашего прелата, когда он вернется".

Разве не является это послание, которое мы лишь несколько сократили, не

исказив его смысла, шедевром отъявленного вероломства... смягчим слово -

дипломатии?..

Опасаясь, что второе испытание раскроет их плутовство, монахи больше не

настаивали; они поспешили оповестить верующих, что епископ Петр покаялся и

что Иисус Христос, вняв молитвам Альдобрандини, простил его.

Что касается Альдобрандини, то его вскоре стали именовать Петром

Игнацием, или Петром Неопалимым. До того как произошло "чудо", он выполнял

функции монастырского пастуха. Добродушный рогатый скот, вероятно, отдавал

ему должное в те времена... Разумеется, его вскоре назначили аббатом одной

обители, а немного позднее удостоили должности кардинала епископа

Альбанского.

Однако же как изменились времена! Как часто мы видим теперь на

подмостках человека, разгуливающего по раскаленному железу с горящими углями

в руках. За это зрелище платят двадцать су, и никто особенно не приходит в

восторг. Никто не вопит о чуде, никто не собирается выносить фокусника с

триумфом на руках. А ведь в давние времена церковь вознесла бы его на такую

высоту! Века беспросветного невежества, золотой век духовенства, вы миновали

навсегда!


"IN VINO VERITAS?" (Истина в вине).

Случилось так, что глава именитого дома попал в крайне неприятное

положение (мы этим вовсе не хотим сказать, что в подобной ситуации не мог

очутиться и простой смертный). Событие это разыгралось в период понтификата

Александра второго, и надо отметить, что достопочтенный первосвященник,

будучи ловким дипломатом, не преминул воспользоваться благоприятным случаем,

чтобы распространить папское влияние на светские дела западноевропейских

государств.

Императора Генриха уже давно мучили смутные подозрения в отношении его

супруги. А в один прекрасный день он убедился, что рогат...

Мольер произнес это слово, и мы позволим себе повторить его.

Поначалу император страдал молча, в надежде, что супруга его Берта,

удовлетворив свой каприз, снова станет ему верной женой. Однако за первой

вспышкой последовало множество других. По-видимому, благородная дама вошла

во вкус и категорически не желала лишать себя тех удовольствий, которые

доставляли ей маленькие любовные утехи. В конце концов дело дошло до

открытого скандала. Любовные шашни императрицы стали притчей во языцех, и

вскоре несчастный муж оказался не в состоянии найти ни одного человека среди

придворных, который, говоря об императрице, не назвал бы ее "нашей крошкой".

Естественно, это было очень неприятно!

Не желая быть посмешищем, оскорбленный Генрих принял решение расстаться

с легкомысленной императрицей. Он уведомил архиепископа Майнцского о своем

намерении. Последний одобрил решение императора и обратился к папе с

просьбой утвердить развод.

Представитель папы в Германии Петр Дамиани, вместо, того чтобы дать

императору согласие на развод, от имени папы запретил расторгать брак с

неверной женой и даже низложил архиепископа, поторопившегося дать согласие,

ибо "разрешение на развод должно исходить только от самого папы". На соборе,

созванном во Франкфурте, Петр Дамиани произнес от имени Александра второго

следующую речь: "Ваше поведение, сеньор, по отношению к вашей целомудренной

супруге Берте недостойно не только верховного властителя, но и христианина.

Человеческие и церковные законы осуждают вас! Берегитесь нарушить их! Рим

имеет в своем распоряжении оружие, которое лишит вас императорской власти. Я

приказываю вам подчиниться высшим велениям первосвященника, в противном

случае вы заставите нас употребить против вас церковные каноны во всей их

строгости и отнять у вас императорскую корону, которой вы уже оказались

недостойны, поправ религию..."

В ответ на эту речь, которую восторженно приветствовали епископы,

бедняга император смиренно заявил: "Я претерплю свой позор и покорюсь

велению святого отца в назидание моим народам!"

Факт весьма поучительный! Церковь возводит даже прелюбодеяние в степень

национального института! Христиане, обманутые женами! Несите смиренно ваше

звание рогоносцев во имя спасителя: так приказывает папа, наместник Христа!

Разве этот инцидент не говорит о том, что Александр второй весьма

удачно плел свои интриги как против вельможной знати, так и против короля

Генриха? Разумеется, униженный Генрих своим поведением доказал, как мало он

разбирался в делах и традициях римской курии. Он мог найти для себя выход

более благоприятный, чем терпеть похождения своей ветреной супруги Берты, и

избежать глумления со стороны папы. Ему следовало бы призвать к себе Петра

Дамиани и сказать ему:

"Завтра, когда вы явитесь во дворец, мой казначей отсчитает вам некую

сумму золотом, которую вы с моей превеликой благодарностью передадите его

преосвященству".

И весь вопрос разрешился бы к всеобщему удовольствию.

Епископ Герман Бамбергский, отлученный папой за продажу должностей,

кровосмесительство, оказался более догадливым и ловким. Он продолжал

исполнять функции епископа, несмотря на папскую анафему. Александр,

уведомленный об этом акте открытого неповиновения и мятежа, отправил

епископам Анону и Зигфриду распоряжение явиться в Рим со строптивым

Германом, чтобы вторично предать виновного анафеме в присутствии всего

собора Прелаты повиновались. Но предусмотрительный Герман Бамбергский

захватил с собой в Рим сумму, соответствующую его светлейшему достоинству.

Александр сразу сменил гнев на милость и не только восстановил его в звании,

но и удостоил всех привилегий, связанных с кафедрой архиепископа.

Немецкий монах Ламберт Герсфельдский, автор хроник, относящихся к

одиннадцатому веку (кстати, на редкость беспристрастных), рассказывает об

этой истории следующее:

"Святой отец пригласил трех прелатов - Германа, Анона и Зигфрида - на

торжественный пир. К концу пиршества, когда винные пары расположили папу к

откровенности, он признался, что симония вовсе не является в его глазах

столь великим преступлением; он низлагает клириков, обличенных в симонии и

прелюбодеянии, лишь для того, чтобы продать им отпущение грехов. При этом

папа подчеркнул, что с уважением относится к церковникам, которые, став

священниками, не превратились в камень и, не отказываясь от любовных утех,

умеют приумножить свои богатства".

Справедливость изречения "In vino veritas!" редко когда получала более

наглядное подтверждение.