Вампир арман часть I тело и кровь
| Вид материала | Документы |
- Энн Райс Хроники Вампиров Вампир Лестат, 7802.97kb.
- Краткий конспект лекций строение тела кровь, 150.04kb.
- А. тело пренебрежительно малой массы, 100.22kb.
- Александр Лоуэн, 6615.21kb.
- Александр Лоуэн, 3806.69kb.
- Мониторинг качества обученности учащихся выпускных классов 2008-2009, 820.7kb.
- Титаны эпохи возрождения, 535.97kb.
- Иргупс кафедра «Высшая математика», 134.83kb.
- Миссионерский отдел московской епархии таинство Причастия, 63.59kb.
- О. А. Власова Телесность безумия: бытие тела и тело бытия Уизвестного невролога Оливера, 222.32kb.
Он продолжил танец, сделав небрежный презрительный жест через плечо. Потом, совершая пируэт, он поскользнулся и чуть не упал. Остальные танцоры подхватили его. Черноволосый за столом качал головой.
- Будь там весь венецианский флот… - закричал он. – Но вы, флорентинцы и венецианцы, все одинаковые, предатели, вечно себе лазейку ищете.
Мой господин, глядя на него, рассмеялся.
- Ты надо мной не смейся, - заявил черноволосый, - ты – венецианец; я тебя тысячу раз видел, тебя и мальчишку!
Он показал на меня. Я взглянул на господина. Мой господин только улыбнулся. Я отчетливо услышал его шепот, прямо в ухо, как будто нас не разделяло столько футов:
- Свидетельство мертвеца, Амадео.
Черноволосый поднял кубок, опрокинул в горло немного вина и пролил столько же жидкости на свою остроконечную бороду.
- Полный город потворствующих ублюдков! – объявил он. – Только на одно они годятся – деньги занимать под высокий процент, когда все уже промотали на роскошные одежды.
- Кто бы говорил, - ответил рыжеволосый. – Сам как павлин паршивый. Стоило бы тебе хвост отрезать. Ладно, вернемся к Константинополю, раз ты так уж чертовски уверен, что его можно было спасти!
- Сам говоришь, как поганый венецианец.
- Я – банкир; я человек ответственный, - сказал рыжеволосый. - Я восхищаюсь теми, кому делаю деньги. – Он поднял свой кубок, но вместо того, чтобы выпить вино, плеснул его в лицо черноволосому мужчине.
Мой господин не потрудился отодвинуться, так что вино, несомненно, частично пролилось на него. Он посмотрел на два румяных потеющих лица по обе стороны от него.
- Джованни Лонго, один из храбрейших генуэзцев, когда-либо командовавших кораблем, пробыл в городе всю осаду! - закричал рыжеволосый. – Вот это мужество. Вот на такого человека я поставлю деньги.
- С чего бы это? – закричал тот же танцор, что вмешаться в разговор.
Он ненадолго вырвался из круга, чтобы объявить:
- Он проиграл битву, к тому же у твоего отца хватало здравого смысла не вкладывать ни в кого из них деньги.
- Не сметь! – воскликнул рыжеволосый. – За Джованни Лонго и генуэзцев, которые сражались вместе с ним! – Он схватил кувшин, чуть не перевернув его, оросил вином свой кубок, а заодно и стол, а потом сделал глубокий глоток. – И за моего отца. Да сжалится Господь над его бессмертной душой. – Отец, я убил твоих врагов, и убью тех, кто купается в невежестве.
Он развернулся, въехал локтем в одежду моего господина и сказал:
- А мальчик у вас красивый. Не торопитесь с ответом. Подумайте. Сколько?
Мой господин расхохотался так естественно и мелодично, как при мне еще никогда не смеялся.
- Предложите мне что-нибудь, что-нибудь, что может мне пригодиться, - сказал мой господин, украдкой блеснув глазами в мою сторону. Такое впечатление, что каждый мужчина в зале разглядывал меня с головы до ног; обрати внимание, они не были любителями мальчиков; они были просто итальянцами своей эпохи, которые, как от них требовалось, плодили детей, а также при каждой удобной возможности развратничали с женщинами, тем не менее ценили пухленького сочного молодого человека, как сегодня люди ценят поджаренный до золотистой корочки тост, намазанный сметаной и превосходной черной икрой.
Я не смог сдержать улыбку. Убей их, думал я, пусти их на убой. Я почувствовал себя привлекательным и даже красивым. Ну же, кто-нибудь, скажите, что я напоминаю вам Меркурия, разгоняющего облака в "Весне" Ботичелли; однако рыжеволосый мужчина, сосредоточив на мне плутоватый игривый взгляд, сказал:
- Ах, это же “Давид” Верроккьо, натурщик той бронзовой статуи. И не заверяйте меня в обратном. Он, к тому же, бессмертный, о да, это видно, бессмертный. Он никогда не умрет.
Он опять поднял кубок. Потом он потрогал свою тунику на груди и вытащил из-под напудренной горностаевой оторочки своей куртки богатый золотой медальон с ограненным бриллиантом невероятного размера. Он сорвал цепочку с шеи и гордо протянул его моему господину, который смотрел, как он болтается перед ним, как шар, способный наложить на него чары.
- За всех нас, - сказал черноволосый, поворачиваясь и глядя на меня в упор. Остальные смеялись. Танцоры кричали:
- Да, и за меня!
- Ничего не получишь, если я не буду вторым, после тебя!
- Послушай, я первый, даже до тебя!
Последнее обращалось к рыжеволосому, но драгоценность танцор бросил моему господину - кольцо с карбункулом и неизвестным мне блестящим фиолетовым камнем.
- Сапфир, - шепотом сказал мой господин, поддразнивая меня взглядом. – Амадео, согласен?
Третий танцор, блондин, ростом пониже любого из присутствующих, с небольшим горбом у левого плеча, вырвался из круга и подошел ко мне. Он снял с пальцев все кольца, как будто перчатки стянул, и швырнул их мне, так что они забренчали у моих ног.
- Улыбнись мне благосклонно, юный бог, - сказал он, хотя он задыхался после танца, и бархатный воротник промок от пота. Он с трудом держался на ногах и чуть не перевернулся, но смог превратить это в шутку, неуклюже пустившись в пляс.
Музыка не смолкала, она грохотала и грохотала, словно музыканты считали, что она способна заглушить опьянение их господ.
- Кого-нибудь интересует осада Константинополя? – спросил мой господин.
- Расскажите мне, что стало с Джованни Лонго, - тихим голосом попросил я. Все взгляды устремились на меня.
- Лично у меня на уме осада… Амадео, правильно?… Да, Амадео! – воскликнул танцор-блондин.
- Ладно-ладно, сударь, - сказал я. – Поучите лучше меня истории.
- Ах ты чертенок, - сказал черноволосый мужчина. – Даже кольца не подобрал.
- Да у меня все пальцы в кольцах, - вежливо сказал я, и это была правда. Рыжеволосый не замедлил ринуться в бой.
- Джованни Лонго оставался там все сорок дней, пока шел обстрел. Когда турки проломили стены, он сражался всю ночь. Ничто его не страшило. Его отнесли в безопасное место лишь потому, что он получил пулю.
- А пушки, сударь? – спросил я. – Они действительно были такие большие?
- Можно подумать, ты там был! – закричал черноволосый рыжему, прежде чем тот успел мне ответить.
- Мой отец там был! – сказал рыжий. – И выжил, чтобы все рассказать. Он был на последнем корабле с венецианцами, который выскользнул из гавани, а пока вы не успели вставить слово, сударь, предупреждаю, не смейте дурно говорить о моем отце или тех венецианцах. Они вывезли население в безопасное место, битва была проиграна…
- Дезертировал, ты хочешь сказать, - ответил черноволосый.
- Я хочу сказать, выскользнул, унося с собой беспомощный беженцев, когда битва была уже проиграна. Ты назвал моего отца трусом? Ты в хороших манерах понимаешь не больше, чем в войне. Ты слишком глуп, чтобы с тобой драться, да и слишком пьян.
- Аминь, - сказал мой господин.
- Скажи ему, - обратился рыжий к моему господину. - Ты, Мариус Римский, скажи ему. – Он сделал новый слюнявый глоток. – Расскажи ему о бойне, обо всем, что произошло. Расскажи ему, как дрался на стенах Джованни Лонго, пока ему не угодила пуля в грудь. Слушай, безмозглый дурень! -– заорал он своему другу. – Никто в этих делах не разбирается лучше Мариуса Римского. Колдуны умны, говорит моя шлюха – за Бьянку Сольдерини.
Он осушил стакан.
- Ваша шлюха, сударь? – спросил я. – Вы так выражаетесь о такой женщине, в присутствии пьяных непочтительных мужчин?
Никто не обратил на меня внимания, ни рыжий, который опять опрокидывал кубок, ни все остальные.
Ко мне поплелся неверным шагом танцор-блондин.
- Они пьяны и о тебе забыли, прекрасный мальчик, - сказал он. – Но только не я.
- Сударь, вы спотыкаетесь, когда танцуете, - сказал я. – Смотрите, не споткнитесь, когда будете за мной ухаживать.
- Ах ты жалкий щенок, - сказал он и упал на меня, потеряв равновесие. Я вылетел из кресла и отскочил вправо. Он споткнулся о кресло и упал на пол.
Со стороны остальных раздался взрыв хохота. Два оставшихся танцора отказались от своих па.
- Джованни Лонго был храбр, - невозмутимо ответил мой господин, обозрев обстановку и возвращая свой прохладный взгляд к рыжему. – Все они были храбры. Но ничто не могло спасти Византию. Ее час пробил. Кончилось время императоров и трубочистов. А в последующем побоище многое было безвозвратно утеряно. Библиотеки сжигались сотнями. Столько священных рукописей и их неуловимые тайны развеялось, как дым.
Я попятился от атаковавшего меня пьяницы, который перекатился по полу.
- Ах ты паршивая болонка! – заорал он на меня, растянувшись у моих ног. – Я сказал, дай мне руку.
- Да, сударь, однако, - сказал я, - мне кажется, вы этим не ограничитесь.
- Так и будет! – воскликнул он, но его занесло, и он снова упал, испуская унылый стон.
Один из сидевших за столом мужчин – красивый, но пожилой, с длинными густыми волнистыми седыми волосами и великолепным морщинистым на лице, тот, кто все это время молча угощался жирной бараньей лопаткой, посмотрел поверх лопатки на меня и на того, кто упал, а теперь корчился, пытаясь подняться на ноги.
- Хммм. Значит, Голиаф пал, маленький Давид, - улыбнулся он мне. – Последи за своим языком, маленький Давид, мы не все здесь тупые великаны, а тебе еще рановато кидаться камнями.
Я улыбнулся ему в ответ.
- Ваша острота так же неуклюжа, как и ваш друг, сударь. Что касается, как вы выразились, моих камней, они останутся на месте, в своем мешке, и подождут, пока вы не споткнетесь о вашего друга.
- Вы упомянули о книгах, сударь? – спросил Мариуса рыжий мужчина, абсолютно игнорируя нашу перепалку. – При падении величайшего города мира жгли книги?
- Да, этого приятеля книги интересуют, - сказал черноволосый. – Сударь, вы бы лучше присмотрели за мальчишкой. Он человек конченый, танец изменился. Велите ему не смеяться над старшими.
Ко мне направились двое танцоров, оба такие же пьяные, как и тот, кто упал. Они сделали вид, что хотят меня погладить, и превратились в одно зловонное, тяжело дышащее четверорукое чудовище.
- Ты улыбаешься, когда наш друг катается по полу? - спросил один из них, вставляя мне колено между ног.
Я попятился и чудом избежал увесистой оплеухи.
- Ничего добрее я придумать не смог, - ответил я. – Учитывая, что причиной его падения стало поклонение мне. Смотрите, господа, сами не увлекитесь этим культом. Я ни в коей мере не настроен отвечать на ваши молитвы.
Мой господин поднялся.
- Меня это начинает утомлять, - сказал он прохладным чистым голосом, эхом отлетевшим от покрытых гобеленами стен. Этот голос леденил душу. Все посмотрели на него, даже ковыряющийся на полу человек.
- В самом деле! – сказал черноволосый, поднимая голову. – Мариус Римский, верно? Я о вас слышал. Я вас не боюсь.
- Это вам очень благоприятствует, - прошептал мой господин с улыбкой. Он положил руку на его голову, и тот рванулся в сторону, чуть не свалившись со скамьи, и теперь он совершенно определенно испугался.
Танцоры смерили взглядом моего господина, наверняка стараясь вычислить, легко ли будет его одолеть. Один из них снова набросился на меня.
- Молитвы, черт подери! – сказал он.
- Сударь, поосторожнее с моим господином. Вы его утомляете, а он, когда устанет, очень легко раздражается.
Я выдернул руку, за которую он намеревался меня схватить.
Я попятился еще дальше, смешавшись с мальчиками-музыкантами, так что меня, как облако, окутала музыка.
Я увидел на их лицах панику, но они заиграли еще быстрее, не обращая внимания на выступивший над бровями пот.
- Отлично, отлично, господа, - сказал я. – Мне нравится. Но сыграйте реквием, если можно.
Они окинули меня отчаянными взглядами, но знаков расположения не выказали. Барабан не умолкал, свирель вела свою извилистую мелодию, зал трепетал от перебора лютни.
Блондин на полу закричал, призывая на помощь, так как совершенно не мог подняться, и двое танцоров оказали ему поддержку, хотя один из них продолжал стрелять в меня настороженными взглядами.
Мой господин посмотрел сверху вниз на черноволосого противника, одной рукой потянул его со скамьи вверх и наклонился, чтобы поцеловать его в шею. Тот повис в руках моего господина. Он застыл, как маленький хрупкий зверек в пасти у огромного хищника, и я почти расслышал, как из него хлынула кровь, когда мой господин встряхнул волосами, и они упали вниз, прикрывая следы роковой трапезы. Он быстро уронил его на скамью. За этой сценой наблюдал только рыжий. И он был настолько пьян, что, казалось, никак не мог сообразить, что к чему. Он в недоумении приоткрыл один глаз и еще раз выпил из своего грязного, забрызганного кубка. Он облизал по одному пальцы правой руки, как кот, а мой господин бросил его черноволосого товарища лицом на стол, прямо на блюдо с фруктами.
- Пьяный идиот, - сказал рыжий. – Никто не сражается за благородство, за честь, за порядочность.
- В любом случае, немногие, - сказал мой господин, глядя на него.
- Они, эти турки, раскололи мир на двое, - ответил рыжий, уставившись на мертвеца, который, несомненно, отвечал ему тупым взглядом с разбитого блюда. Я не видел лицо мертвеца, но меня невероятно возбуждало сознание того, что он мертв.
- Ну хватит, господа, - сказал Мариус, - а вы, сударь, подойдите сюда, вы, кто подарил моему сыну столько колец.
- Так это ваш сын, сударь? – крикнул светловолосый горбун, стоя, наконец, на ногах. Он оттолкнул от себя своих друзей. Он повернулся и пошел на призыв. – Я ему таким отцом буду, вам и не снилось.
Внезапно мой господин совершенно беззвучно появился на нашей стороне стола. Его одежды моментально разгладились, как будто он просто сделал шаг. Рыжий, видимо, этого просто не заметил.
- Скандерберг, великий Скандерберг, поднимаю за него кубок, - сказал сам себе рыжий. – Его давно уже нет, но дайте мне пять Скандербергов, и я снаряжу новый крестовый поход, чтобы забрать наш город у турков.
- Ну надо же, а кто не снарядил бы, с пятью-то Скандербергами? – спросил пожилой человек, сидевший за столом подальше, с чавканьем вгрызающийся в лопатку. Он вытер рот голым запястьем. – Но не существует генерала, равного Скандербергу, и никогда не существовало, за исключением его самого. Что там с Людовико? Дурак ты! – Он встал.
Мой господин обхватил блондина рукой, и тот толкнул его, придя в ужас, когда господин не сдвинулся с места. Пока двое танцоров толкали и отпихивали моего господина, чтобы освободиться своего товарища, мой господин дарил ему свой смертоносный поцелуй. Он приподнял подбородок блондина и сразу перешел к большой артерии на шее. Он качнул его в противоположную сторону и, наверное, вытянул кровь одним большим глотком. В мгновение ока он прикрыл веки своей жертвы двумя белыми пальцами и отпустил тело, соскользнувшее на пол.
- Ваша очередь умирать, милостивые господа, - сказал он попятившимся от него танцорам. Один из них выхватил меч.
- Не глупи! – заорал его друг. – Ты пьян. Ты никогда…
- Да, не выйдет, - с легким вздохом сказал мой господин. Его губы стали такими розовыми, какими я их еще никогда не видел, а выпитая кровь прилила к щекам. Даже в глазах появился новый блеск, новое сияние.
Он схватил рукой меч и нажатием большого пальца надломил металл, так что в руке противника остался только обломок.
- Как вы смеете! – закричал мужчина.
- Лучше спроси, как он это сделал! – пропел рыжий. – Разломил надвое, да? Что же это за сталь?
Любитель лопатки очень громко засмеялся и запрокинул голову. Он оторвал от кости новую порцию мяса.
Мой господин протянул руку и вырвал из времени и пространства владельца сломанного меча, и на этот раз, чтобы обнажить вену, он с шумным хрустом сломал ему шею.
Казалось, все остальные услышали этот звук – тот, кто ел лопатку, насторожившийся танцор и рыжеволосый мужчина.
Следующим мой господин обнял последнего танцора. Он взял его лицо в ладони, как будто от любви, и снова принялся пить, приоткрыв рот у горла, чтобы я на секунду увидел кровь, настоящий поток крови, который тут же исчез за склоненной головой господина.
Я видел, что кровь перекачивается в пальцы моего господина. Я не мог дождаться, пока он поднимет голову, что наступило очень быстро, даже быстрее, чем в случае с предыдущей жертвой; он посмотрел на меня, как во сне, его лицо пылало. Он выглядел таким же человеком, как все остальные, и так же обезумел от своего необычного напитка, как они от простого вина.
Непослушные золотые кудри прилипли к его лбу от выступившего пота, и я увидел тонкую пленку крови. Музыка резко остановилась.
Ее остановила не бойня, а вид моего господина, из рук которого на пол выскользнула последняя жертва, безвольный мешок костей.
- Реквием, - повторил я. – Их призраки будут вам благодарны, добрые господа.
- Либо так, - сказал Мариус, приближаясь к музыкантам, либо бегите отсюда.
- Я думаю, бежим отсюда, - прошептал лютнист. Они моментально повернулись и направились к дверями. В спешке они все тянули и тянули щеколду, выкрикивая проклятья.
Мой господин отступил и подобрал с пола драгоценные кольца, лежавшие вокруг кресла, где я раньше сидел.
- Дети мои, вы уходите без оплаты, - сказал он.
Охваченные страхом, беспомощно хныча, они обернулись и увидели, что он кидает им кольца, и каждый из них неловко, нетерпеливо и пристыженно поймал по драгоценности, брошенной господином. Потом двери резко отворились и хрустнули о стены. Они вышли из зала, чуть не оцарапав дверной косяк, и двери захлопнулись.
- Ловко! – отметил человек с лопаткой, которую он наконец-то отложил в сторону, так как мясо уже кончилось. – И как тебе это удается, Мариус Римский? Говорят, ты могущественный маг. Не понимаю, почему Верховный Совет не призовет тебя к суду по обвинению в колдовстве. Должно быть, все дело в твоих деньгах, нет?
Я уставился на моего господина. Никогда еще я не видел его таким привлекательным, как сейчас, когда его разгорячила новая кровь. Мне хотелось дотронуться до него. Мне хотелось, чтобы он меня обнял. Он смотрел на меня пьяными и ласковыми глазами.
Но он оторвал от меня свой соблазнительный взгляд и прошел обратно к столу, обошел его по-человечески и сел рядом с человеком, который доел свою лопатку.
Седовласый мужчина поднял на него глаза и бросил взгляд на своего рыжего товарища.
- Не глупи, Мартино, - сказал он рыжему. – Может быть, в Венеции вполне легально заниматься колдовством, если человек платит налоги. Положи свои деньги в банк Мартино, Мариус Римский.- Я и кладу, - сказал Мариус Римский, мой господин, - и они приносят мне вполне приличный доход.
Он снова сел между мертвецом и рыжим, который пришел в восторг и возбуждение от того, что Мариус вернулся к нему.
- Мартино, - сказал мой господин. – Давайте поговорим поподробнее о падении империй. Ваш отец, почему он оказался вместе с генуэзцами?
Рыжий, воспламенившись от всего этого разговора, гордо заявил, что его отец был представителем семейного банка в Константинополе, а впоследствии умер от ран, полученных в тот последний страшный день.
- Он все видел, - говорил рыжий, - он видел, как истребляли женщин и детей. Он видел, как отдирали священников от алтарей храма Святой Софии. Он знает тайну.
- Тайну! – фыркнул пожилой человек. Он пододвинулся к ним и, широко взмахнув левой рукой, столкнул со скамьи мертвеца, который упал через нее на пол.
- Господи Боже, бессердечный ублюдок, - сказал рыжий. – Слышал, как треснул его череп? Не смей обращаться так с моим гостем, если тебе жизнь дорога.
Я подошел поближе к столу.
- Да, иди-иди сюда, красавчик, - сказал рыжий. - Присаживайся. – Он обратил ко мне свои пламенеющие золотом глаза. – Садись напротив меня. Господи, только просмотрите на Франсиско. Готов поклясться, я слышал, как треснул его череп.
- Он умер, - мягко сказал Мариус. – Пока что все в порядке, беспокоиться не о чем. Его лицо еще больше прояснилось от выпитой крови. Ее цвет сохранялся до сих пор, оно все светилось, а волосы на фоне покрасневшей кожи казались еще светлее. Вокруг его глаз ожили крошечные паутинки сосудов, ни на йоту не лишая их приводящей в благоговейный восторг сияющей красоты.
- Хорошо, прекрасно, они умерли, - сказал рыжий, пожимая плечами. – Да, я вам говорил, и вам, черт подери, стоит мои слова запомнить, потому что я точно знаю. Священники, священники взяли священную чашу и священную просфору и пошли в потайное место в храме Святой Софии. Мой отец все видел своими глазами. Я знаю тайну.
- Глазами, глазами, - сказал пожилой человек. – У тебя, должно быть, павлин был вместо отца, что у него столько глаз!
- Заткнись, или я перережу тебе горло, - сказал рыжий. – Смотри, что ты сделал с Франсиско, взял его и опрокинул. Господи! – Он довольно лениво перекрестился. – Да у него на затылке кровь!
Мой господин обернулся и, нагнувшись, намочил пять пальцев в этой крови. Он медленно повернулся ко мне, потом к рыжему. Он всосал кровь с одного пальца.
- Мертвый, - с легкой усмешкой сказал он. – Но она еще вполне теплая и густая. – Он медленно улыбнулся.
Рыжий смотрел на него завороженно, как ребенок на представлении марионеток. Мой господин распрямил окровавленные пальцы ладонью вверх, как бы говоря: "Хочешь попробовать?"
Рыжий схватил Мариуса за запястье и облизал кровь с большого и указательного пальцев.
- Мммм, как вкусно, - сказал он. – Все мои товарищи – отличной крови.
- И не говорите, - ответил мой господин. Я не мог оторвать от него глаз, от его изменившегося лица. Теперь казалось, что его щеки даже потемнели, или же они просто округлились, когда он улыбался. У него порозовели губы.