Geum.ru

А. А. Самопознание и Субъективная психология. Содержание введение Раздел I постановка задачи, а точнее, Цель и Мечта исследования Глава Счем сталкивается человек, пришедший в самопознание Глава Задача

Вид материалаЗадача
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25
Глава 3. Конт - враг самонаблюдения. Рождение через убийство


Хотя вся психология когда-то была субъективной и использовала самонаблюдение, название Субъективная или Интроспективная психология появляется лишь в последней четверти девятнадцатого века. И появляется лишь затем, чтобы подчеркнуть, что кто-то из психологов придерживается устаревших взглядов в то время, как единственно верной является совсем юная Наука, созданная, в первую очередь, физиологами от психологии по образцу физики.


Как ни странно, но эта новая Наука не только сумела отобрать себе древнее имя психологии, хотя полностью выкинула из употребления само понятие "психе", или души, но и удавила в научно-революционной борьбе собственную родительницу. К двадцатым годам следующего века из истории вытравливаются последние следы Субъективной психологии. Как велось это вытравливание?


Рене Декарт (1596-1650) считал, что душа состоит из мыслей. При этом Декарт признавал у человека наличие неких врожденных идей.


В отличие от него, Джон Локк (1632-1704), как вы помните, считал, что человеческое сознание подобно "чистой доске", на которую опыт наносит свои письмена.


Локковское учение о сознании, хоть и не принимало понятие врожденных идей, но, как считается, было очень близко к декартовскому.


Дело в том, что оба они исходили из предположения, что "единственным предметом разума (понимания) служат находящиеся "внутри нас"" идеи, а не внешние объекты".


Так все начиналось в XVII веке. Вслед за Декартом и Локком множество мыслителей использовали самонаблюдение как основное орудие изучения психологии. Однако, упомянуть стоит, пожалуй, еще только двоих.


Христиан Вольф (1679-1754) в конце XVIII века стал использовать слово психология в современном смысле.


А на рубеже XVIII и XIX веков Иммануил Кант (1724-1804) написал что-то вроде теории относительности психологии - огромный и непомерно сложный образ работы человеческого Разума. До сих пор этот образ по-настоящему не понят и, предположительно, не верен. Впрочем, его прочно присвоила себе философия, и современные психологи не считают себя вправе пастись на этих полях. Последние из психологов, кто мог побаловать себя Кантом, были как раз субъективисты. Они еще не очень отделяли психологию от философии.


История современной, да и Субъективной психологии начинается значительно позже - во второй половине XIX века. И начинается, как это ни парадоксально, с рассказа о человеке, который объявил самонаблюдению войну.


Начал ее Опост Конт (1798-1857) в "Курсе положительной философии" (1830-1842). Именно там он создал новую Мечту о Науке, в сравнении с которой мечта о Субъективной психологии потеряла свою привлекательность и умерла. Новая мечта звалась Позитивизмом, или Положительной наукой.


Сила ее была столь высока, что позволяла людям по всему миру громогласно заявлять, что они отрекаются от души. Звучало это, конечно, несколько иначе. Люди не говорили слов отречения, они просто заявляли, что никакой души нет вообще. Все это религиозные бредни. И психология теперь будет изучать не душу, а психику! Психика же, в отличие от непонятной и неуловимой души, - это то, что в человеке не является телом, но может быть исследуемо методами физических наук, к примеру, физиологии. В общем, что исследуют современные психологи, то и психика!


Родившись во времена великих политических катаклизмов и авантюристов вроде Наполеона, Конт решил сделать нечто подобное наполеоновскому прорыву в науке с помощью общества, а в обществе с помощью науки. Потрясенный успехом естественных и точных наук, этот малоизвестный французский философ, разглядев, что такой успех естествознания потрясает не его одного, вывел "формулу успеха" естественнонаучного знания, назвав ее "положительностью", и принялся собирать недовольных субъективизмом под свои революционные знамена.


Формула, как вы понимаете, вещь строгая и излишеств не терпит, но зато, если легко запоминается, - хорошо проникает в умы и начинает использоваться без проверки. Поэтому, выводя формулу "положительной науки", Конт просто-напросто отказал всем лишним наукам в праве на существование, чтобы они не мешали действенности и красоте замысла. А оставил лишь Математику, Астрономию, Физику, Химию, Биологию и Социологию. Впрочем, на самом деле даже не социологию, а "социальную физику", как он говорил. Этих шести наук вполне было достаточно, чтобы в мире наступило счастье. В целом эти науки складывались в "Натуральную философию", то есть являлись своего рода пирамидой из шести граней и вершиной в ней была астрономия. Почему? Чуть позже это станет понятно.


У него была еще теория смены эпох мышления - теологического, или фиктивного, метафизического, или абстрактного и научного, или положительного. Но на этом я подробно останавливаться не буду. Замечу только, что в этом системотворчестве были, очевидно, какие-то требования времени.


Всего за несколько лет до Конта баварский профессор Фридрих Шеллинг (1775-1854) проделал работу, точно предвосхищающую кое в чем позитивную философию Конта. Некоторые совпадения этих разных философий так поразительны, что хочется предположить, что сам их подход был продиктован временем.


Шеллинг, как и Конт, говорит о системе мировых эпох. Одна из важнейших частей философии Шеллинга называется позитивной философией. Совпадения эти исследователям кажутся очень внешними, хотя бы потому, что позитивная философия Шеллинга - это учение о Боге-творце. И вообще, Шеллинг выглядит почти полным антиподом Конта. Но почему же тогда так похожи способы обозначать свои образы у этих ученых? Нет ли в этом чего-то сущностного?


Во имя чего бился Шеллинг, во имя чего он поехал переделывать баварское юношество? Он объясняет это в первой же лекции:


"В естественной истории мы видим неопровержимые факты, недоступные материальному объяснению. История человечества предоставляет нам факты, которые до сих пор тщательно затушевывались и на которые достаточно просто взглянуть, чтобы увидеть в них нечто высшее.


На что бы мы ни направили взгляд, всюду мы видим знаки приближения того времени, которого во все века так страстно ожидали возвышенные умы,- когда станет отчетливо зримым тождество всех наук, когда все знания станут внутренним содержанием единого растущего организма, когда разрешатся недоразумения и живительный бальзам заживит раны, нанесенные науке ее же порывами и творениями.


Наше время называют великим, но грядет- величайшее!" (Шеллинг, с. 47).


Как это похоже на объединяющую все науки позитивную философию Конта! Так и хочется еще раз сказать, что призрак будущей Науки - единого неимоверно большого организма или существа - бродил по Европе. А пророки предсказывали его приход как второе пришествие Бога. Пророки эти были учеными настолько же разными, как, например, Шеллинг, Маркс и Конт, и, тем не менее, вещавшими одно и то же. Это значит, что крайний идеализм Шеллинга и его религиозность каким-то образом не противоречили объективизму Конта и материализму Маркса.


Точно все "измы" были родовым окончанием имен одной царственной фамилии, вроде -ичи и -овы, в России: Рюриковичи, Романовы.


Сами же игроки были жрецами грядущего Бога, а Научные собрания той поры радениями или храмовыми службами. Вот посмотрите, как обставлял свои философские выступления Шеллинг:


"Зимним вечером, в 6 часов, в аудитории собирается избранная публика, привлеченная лекциями Шеллинга. Возле обеих дверей зала стоят служащие, которые удерживают назойливых и любопытных и пропускают лишь тех, кто подтверждает свое право присутствовать в зале специальным билетом. Так слушатели входят в зал, освещенный двумя хрустальными светильниками. Публика долго ждет, беседуя о предыдущих лекциях; наконец подъезжает карета, створки двери распахиваются и в зал входит Шеллинг, сопровождаемый своими лучшими слушателями. Слуга несет перед ним два канделябра. Как только высокочтимый учитель вступает на кафедру, слуга почтительно удаляется, створки двери смыкаются и, предварительно осмотрев свое стадо, проверяя, не закрался ли среди овец волк, учитель начинает лекцию.


За дверьми служащие бдительно следят, чтобы какой-нибудь чужак или злодей неподобающим шумом не нарушил тишины и не отнял у слушателей ни одного слова мудрости" (Петц, с. 8).


С этим рассказом очевидца сильно перекликается образ, которым отец материалистической "Философии зоологии" Жан Ламарк (1744-1829) открывает свое сочинение:


"Наблюдать природу, изучать ее творения и отыскивать общие и частные отношения, запечатленные в их свойствах, наконец, стараться уловить насаждаемый ею повсюду порядок, а также ее ход, ее законы и бесконечно разнообразные средства, употребляемые ею для поддержания этого порядка, это значит, по моему мнению, приобретать единственно доступные нам положительные знания, единственные, которые могут быть действительно полезны нам; это значит в то же время доставлять себе самые приятные наслаждения, наиболее способные вознаградить нас за неизбежные невзгоды жизни" (Ламарк, с. 15).


Как видите, позитивный подход к знанию заявлен Ламарком раньше Шеллинга и на четверть века раньше Конта - в 1809 году. Но не на это я хотел обратить ваше внимание, а на цель, о которой он говорит: положительные знания, - то есть знания полезные, - добываются учеными потому, что доставляют ему наслаждение.


О наслаждении и удовольствии от научной работы говорит через полторы с лишним сотни лет после Ламарка и современный учёный Ганс Селье в книге с многозначительным названием "От мечты к открытию".

"Главная "польза " фундаментального исследования та же, что и у розы, песни или прекрасного пейзажа, - они доставляют нам удовольствие" (Селье, с. 19).


С поразительной точностью совпадает даже рассуждение о пользе науки. Это говорит, что сами учёные верят в это объяснение и живут с ним как с оправданием своему выбору.


Но не иллюзия ли это, хорошая только тем, что позволяет учёным закрывать глаза на истинные причины их занятия наукой?


Не обманывают ли Ламарк и Селье себя и нас? Всмотритесь в следующие строки, написанные биографом Ламарка:


"13 июня 1909 года произошло открытие памятника Ламарку. Памятник воздвигнут в Парижском Jardin des Plantes, учреждении, где Ламарк долгие годы был профессором, и изображает Ламарка, сидящего на скамье в задумчивости. На барельефе, внизу памятника, также изображен Ламарк, но уже старым и ослепшим; он сидит в саду, опустив обе руки на колени и подняв вверх страдальческое лицо. Рядом с ним стоит его верная помощница дочь Корнелия; положив руку на плечо отца, она произносит слова утешения, высеченные внизу барельефа: "Потомство будет восхищаться вами, оно отомстит за вас, мой отец "" (Карпов Вл., с. V).


Как это странно звучит. Если цель естествоиспытателя - получать наслаждение от научных изысканий, то почему потомство должно мстить за Ламарка? За что и кому? В этих коротких строчках есть все для психологического исследования.


Потомство, то есть люди будущего, должны отомстить людям настоящего, современникам Ламарка. Но за что? Ответ очевиден: раз они там в будущем будут восхищаться, значит, современники лишили Ламарка восхищения. И это так важно для естествоиспытателя, что он расстроен и взывает к отмщению...


С психологической точки зрения это означает, что ученый работает не для себя, не для наслаждения, а для людей. Но не в привычном нам смысле. Тут и речи нет о беззаветной заботе о человечестве. Это вполне определенная и конкретная потребность в самой высокой плате, на какую только способны люди, - в восхищении, которое, если мы задумаемся, полагается богам. Восхищать кого-то - это похищать, подымая до себя. Восхищаться кем-то - это вос-хищать себя до него. Это понятия из культа Аполлона-мусагета.


И чем такой подход отцов науки к своему творчеству отличался по сути от выступлений политиков, к примеру, Троцкого, Ленина, Мао или Фиделя? Или от живых легенд Контовской юности - Робеспьера, Давида, Наполеона?..


За этими требованиями скрывается что-то, имеющее к науке весьма условное отношение. Что это, можно понять, лишь разглядев его образ. И образ этот, как некая смутная одежка, пока глядишь с точки зрения науки, напоминает Образ устройства мира, точнее, его Научную картину. А вот со стороны политиков - Научно-историческую картину мира...


И так, откуда бы мы ни посмотрели, образ этого существа неизменно иной и неизменно поражает умы.


Вот и в трудах Конта какая-то подобная картина была основанием, фундаментом для созидания нового миропорядка. И создать его предполагалось тем умом, который он развил в себе, подобно тому, как Декарт развил свой метод. Тот тип мышления, который исповедовал сам Конт, казался ему вершиной человеческих возможностей. Он-то и был положительнейшим из положительного. Иначе говоря, божественным, и поэтому его предполагалось положить в основу всех наук.


Конт кажется мне предшественником и даже конкурентом Маркса. Он был болезненно озабочен тем, как в этом научном перевороте привлечь на свою сторону революционные массы. В своих работах, например, в "Духе позитивной философии", он не раз использует дополнительные формулы, выглядящие как политические лозунги и хорошо западающие в нетребовательные мозги. Например:


"Условие торжества положительной школы. Союз пролетариев и философов" (Конт. Дух позитивной философии, с. 57).


Союз пролетариев и философов долгие десятилетия будет мечтой всей революционной интеллигенции, как мы уже читали это у Лосского, хотя свершится только на Соловках.


В той же работе Конт дает определение тому, что же такое положительная или позитивная наука. Это понятие так много использовали разные философы в различных значениях, что есть смысл посмотреть, что же понимал под ним сам Конт. Оно не слишком внятно, но я приведу его полностью, чтобы вы могли судить сами.


"Как все народные выражения, возвышенные таким образом постепенно до философского достоинства, слово положительное (positij) имеет в наших западных языках много различных значений, даже если отбросить грубый смысл, придаваемый ему сначала малопросвещенными умами. Но важно отметить здесь, что все эти различные значения соответствуют, равным образом, новой общей философии, различные характерные свойства которой они попеременно выражают: таким образом, эта кажущаяся двусмысленность отныне не создает никакого реального неудобства. <... >


Рассматриваемое сначала в его более старом и более общем смысле, слово положительное означает реальное в противоположность химерическому: в этом отношении оно вполне соответствует новому философскому мышлению, характеризуемому тем, что оно постоянно посвящает себя исследованиям, истинно доступным нашему уму, и неизменно исключает непроницаемые тайны, которыми он преимущественно занимался в период своего младенчества.


Во втором смысле, чрезвычайно близком к предыдущему, но, однако, от него отличном, это основное выражение указывает контраст между полезным и негодным: в этом случае оно напоминает в философии о необходимом назначении всех наших здоровых умозрений - беспрерывно улучшать условия нашего действительного индивидуального или коллективного существования, вместо напрасного удовлетворения бесплодного любопытства.


В своем третьем обычном значении это удачное выражение часто употребляется для определения противоположности между достоверным и сомнительным: оно указывает, таким образом, характерную способность этой философии самопроизвольно создавать между индивидуумом и духовной общностью целого рода логическую гармонию взамен тех бесконечных споров, которые должен был порождать прежний образ мышления.


Четвертое обыкновенное значение, очень часто смешиваемое с предыдущим, состоит в противопоставлении точного смутному. Этот смысл напоминает постоянную тенденцию истинного философского мышления добиваться всюду степени точности, совместимой с природой явлений и соответствует нашим истинным потребностям; между тем как старый философский метод неизбежно приводит к сбивчивым мнениям, признавая необходимую дисциплину только в силу постоянного давления, производимого на него сверхъестественным авторитетом.


Наконец, нужно отметить особо пятое применение, менее употребительное чем другие, хотя столь же всеобщее- когда слово положительное употребляется, как противоположное отрицательному.


В этом случае оно указывает одно из наиболее важных свойств истинной новой философии, представляя ее как назначенную по своей природе преимущественно не разрушать, но организовывать" (Там же, с. 34-35).


Немного смутно и невнятно. Так и хочется добавить: ну, в общем, вы же сами знаете, что значит положительный! И еще одно любопытное наблюдение. Если вы приглядитесь к этому описанию позитивной философии, то сможете заметить, что за ним незаметно, причем и для нас и для самого Конта, скрывается еще одна мечта - мечта первобытного человека о магическом языке, языке волшебства, чародейства и заклинаний. О том самом мёде поэзии германских Асов. Говоря современно - о строгом научном языке, позволяющем образам превращаться в технологию и так менять мир...


Вот такая шутка мышления. И в нее тем легче впасть, чем менее ты внимателен к самому себе и чем больше занят воздействием на других. Суть магического языка и есть способность оказывать воздействие. Но наличие воздействия в речи - это признак не ученого, а оратора, народного трибуна. Соответственно, его присутствие в якобы научном труде выдает истинную цель автора - стать властителем дум - и не научность, а политичность сочинения.


Иными словами, создавая свою "науку" - "натуральную философию", Конт, как и Маркс, не был в действительности ученым. Он был политиком и, как это ни неожиданно прозвучит, мистиком.


Соответственно, и все предложенное им лишь по видимости имеет отношение к научному методу, на самом же деле прикрывается наукообразностью, чтобы воспользоваться накопившейся у Науки силой в своих целях.


Исходя из этого естественно предположить, что и критика Контом метода самонаблюдения не имела отношения к научному методу. Он критиковал не метод. Судя по его трудам, он ничего не знал о методе самонаблюдения.


Родившись почти во время Великой Французской революции, так сказать, будучи дитем революции и современником Наполеона, он просто воплощает в жизнь заложившуюся в него культуру: скидывает с престолов тех, кто сидит на них по праву, но не слишком прочно, и пытается захватить их место одним быстрым натиском. А для натиска совершенно не важно, насколько продумана кампания, лишь бы за тобой пошли массы. А что для этого надо? Стать выразителем интересов тех, кто мечтает о революции. А это не те, кто лучше думает, а те, кто не у власти.


И Конт, и Шеллинг, и французские просветители четко вычислили своих читателей - это молодежь. Точнее, молодые интеллектуалы или интеллигенты, как их скоро начнут называть в России. Это дети, взбунтовавшиеся против отцов. И им нужно не действительное знание, а стяг, знамя, которым можно размахивать, собирая недовольных.


Перескажу собственный метод Конта, чтобы вы могли сами составить мнение о нем как об ученом. В первой лекции "Курса положительной философии" это звучит так:


"Теперь, после того, как я попытался определить общий дух курса положительной философии, насколько это было возможно при первом обзоре, чтобы сообщить картине действительный ее характер, считаю нужным бегло указать на главную пользу, которую подобная работа может принести прогрессу человечества, если все существенные условия будут надлежащим образом выполнены. Этот последний ряд соображений я ограничу указанием четырех основных свойств.


Во-первых, изучение положительной философии, рассматривающей результаты деятельности наших умственных способностей, дает нам единственное рациональное средство обнаружить логические законы человеческого ума, к отысканию которых до сих пор применялись средства, весьма мало для того пригодные" (Конт. Общие соображения... //А. Деборин. Книга для чтения по истории философии. Т. II, с. 491-492).


Почему нужно подняться именно до понимания логических законов? Чтобы понять, как работает наш ум? С какой стати именно это стало высшей целью положительной философии, когда всюду говорится, что главное - в социальном перевороте мира? В "Духе позитивной философии" об этом заявлено даже с устрашающей определенностью:


"Положительное мышление, напротив, постольку поскольку это возможно, является общественным и достигает этого без всякого усилия, благодаря одной только характеризующей его реальности. Для него человек в собственном смысле слова не существует, существовать может только человечество, так как всем нашим развитием, в каком бы отношении его ни рассматривать, мы обязаны обществу" (Конт. Дух позитивной философии, с. 55).


С какой стати логические законы?!


А слово больно хорошее! Логические законы! Звучное слово! В русскую революцию рабоче-крестьянская масса очень любила такие слова. Проверено. Действенное слово: никто не понимает, все используют!


Хорошее слово для революционера, как товары для папуаса, должно обладать магией и привлекать внимание яркостью и непонятностью. Вот, к примеру, еще пара таких слов: статическое и динамическое отношение!


"Чтобы разъяснить вполне мое мнение по этому предмету, я должен сперва напомнить весьма важное философское понятие, высказанное г. де-Бленвиллем в прекрасном введении к его "Общим принципам сравнительной анатомии ".


Он говорит, что всякое деятельное существо, и в особенности всякое живое существо, во всех своих проявлениях может быть изучаемо с двух точек зрения, в статическом и динамическом отношениях, то есть как существо способное действовать, и как действующее на самом деле. Ясно, что все соображения, которые можно представить, непременно войдут или в тот, или в другой разряд. Применим теперь это блестящее основное положение к изучению отправлений нашего ума.


При рассмотрении этих функций со статической точки зрения, их изучение может состоять только в определении органических условий, от которых они зависят и образуют, таким образом, существенную часть анатомии и физиологии.


Если же их рассматривать с динамической точки зрения, то вопрос приводится к изучению действительного хода работы человеческого ума путем исследования приемов, примененных в свое время к приобретению различных точных знаний, что по существу и составляет главный предмет положительной философии, как я ее определил в этой лекции. Одним словом, смотря на научные теории как на великие логические факты, мы только путем глубокого наблюдения этих фактов можем подняться до понимания логических законов.

Таковы, очевидно, два единственные общие приема, пополняющие друг друга, с помощью которых можно получить некоторые истинные рациональные познания относительно интеллектуальных явлений" (Конт. Общие соображения... //А. Деборин. Книга для чтения по истории философии. Т. II, с. 491-492).


Человека, человека, чего приходила? Может, чего сказать хотела? Не знаете этого анекдота? Я расскажу его.


Это анекдот про Чукчу. После революции в России, когда восторжествовали Научное общество и цивилизация, чукчи и все остальные естественные народы стали восприниматься людьми учеными как дураки. И заменили Ивана-дурака из сказок. Именно Ивана-дурака и означает имя "Чукча" в анекдотах.


Где-то над тундрой терпит крушение геолого-разведочный самолет. Выживший после крушения геолог добирается каким-то чудом до юрты Чукчи, входит внутрь и обнаруживает, что Чукча сидит и курит трубку.


Геолог торопливо объясняет ему, что их самолет упал, что он очень важный человек и что ему срочно нужно добраться до районного центра.


Чукча молча слушает и курит свою трубку.


В конце концов геологу надоедает тормошить Чукчу и он решает действовать сам. Сначала он сжирает все, что находит. Потом собирает себе мешок продуктов, забирает лыжи хозяина, его ружье, боеприпасы...

Чукча молча курит.


Немного подумав, обозленный геолог насилует жену Чукчи и, оставив юрту открытой, уходит в тундру.

Когда его фигурка теряется на горизонте, Чукча вынимает трубку изо рта и задумчиво спрашивает вслед:

- Человека, человека, зачем приходила? Однако, чего сказать хотела?..


На чем строится ощущение превосходства западного мышления над обычным? Исключительно на уверенности в том, что "наши" ценности самые ценные ценности в мире. Америка сейчас безнадежно болеет этой болезнью, а вслед за ней и все, кто надеется получить от нее фант или хотя бы объедок со стола. Почему мы считаем Чукчу дураком? Потому, что по нашим понятиям надо быть полным дураком, чтобы вот так спокойно принять, что кто-то отбирает твою собственность и спит с твоей женой. Это настолько само собой понятно, что понятно даже без меня! Меня даже не нужно, когда все само собой понимается. Иначе говоря, для нас тут все так прозрачно, что мы даже не пытаемся думать, мы просто хохочем над дураком. И надо признать, дурак тут точно где-то есть!


А попробуйте все-таки подумать. Иногда это бывает даже приятно. Просто попробуйте понять Чукчу, а с ним и все естественные народы. Вот он живет в этом снежном одиночестве постоянно один на один со смертью.


Тундра готова поглотить и пожрать его в любой миг. И это естественно, потому что на самом деле мы все с вами тоже живем на краю холодного одиночества, но так боимся этого, что не даем себе даже возможности впустить в себя эту мысль. Мы ее глушим вином, наркотиками, зрелищами, пустым и бесконечным трепом, единственная цель которого - не впустить в наши головы Мысль!


И вот наконец свершилось: твой самолет вместе со всей твоей цивилизацией и технологией разбился посреди Поля смерти. А ты смог остаться жив! Это значит, что у тебя есть Сила. Или же Сила избрала тебя для жизни. Это так много, за этим такое величие, что впору сесть и задуматься...


Но нет сил для молчания, из тебя рвется все тот же пустой треп. Попробуйте понять Чукчу, когда он курит и глядит на идиота, свалившегося с небес. Разбился самолет, люди погибли? Это естественно, люди должны гибнуть и когда-то мы все погибнем. Важные люди? А что это значит? Это значит, что эти люди обладали силой? Но почему тогда они не спаслись? Ты ничего не сказал...


Нужно срочно мчаться в райцентр? Срочность не поможет, туда несколько сотен километров. Туда надо срочно ехать или туда надо приехать? Если приехать, то спешка не нужна, как раз наоборот, нужно хорошенько подумать, потому что из такого путешествия можно не вернуться. Ты ничего не сказал...


Тебе нужны припасы, оружие, лыжи? Это так естественно, что об этом не стоит говорить. Здесь, за сотни верст от людей, встреча с другим человеком всегда праздник, и человек этот - самое родное, что есть вокруг. Жизнь человека так ценна, что обычай велит: человеку в беде отдай все, что только может помочь ему выжить. И еще предложи ему дочь или жену, чтобы согрела его и успокоила перед битвой с безжалостной природой. Мы люди и должны помогать друг другу в этой битве всеми силами, иначе нас скоро не останется. Ты ничего не сказал...


Увидьте Чукчу, который сидит и смотрит с удивлением на цивилизованного человека, который ворует то, что ему и так принадлежит. На это не стоило тратить столько душевных сил, сколько потратил ученый. Эти мелочи являются ценностями только его мира, но в истинном мире и даже на пограничье с истинным миром они все ничего не значат... А что же значит?


Увидьте и другую сторону жизни чукчей или любого другого народа, пытающегося сохранить естественный образ жизни. От тебя до соседнего становища, может быть, несколько сотен километров. И километров не только расстояния, но борьбы и битвы со стихиями. Ты не можешь забежать на огонек к соседу или потрепаться пару часиков по телефону. Тебе удается встретиться с другим человеком всего несколько раз в году. Возможно, всего три-четыре раза на главных праздниках племени! Только представьте себе, какая это ценность - общение с другим. С человеком!


И вот свершилось чудо, посреди безмолвия, к тебе с неба свалился Человек и принес праздник общения! Ты не можешь разменять такую редкую удачу на слова. Это все равно как на вручении Нобелевской премии начать болтать о том, что России ученым теперь мало платят, а начальство - сволочь, распродает матбазу науки...


При настоящем общении каждое слово должно быть настоящим, потому что есть всего несколько истинных ценностей: Человек, Жизнь, Слово...


Глядя на безжалостный снежный простор, Чукча видит Возвращение, потому что каждый шаг может стать последним. Он стар и мудр. А свалившийся с неба ученый молод, умен и полон Порыва... Он, как буревестник, все ищет бури, не замечая, что она уже здесь. Чукча созерцает Бурю, ученый летит туда, где Буря поможет ему стать видным или выдающимся...


Логика! Какое слово! Логично или нелогично - это же любимые слова любого цивилизованного идиота. А что значит нелогично? Вы можете объяснить? Кое-кто может попытаться сделать это с точки зрения науки Логики. Формальной, индуктивной или математической... Смешно. Никто в быту не использует слово "логично" в логическом смысле. Его используют только в смысле магическом. Чтобы остальные заткнулись!


Эти "логические законы" Конта, кажется мне, есть что-то иное, совсем не то, что мы с вами понимаем под логикой. Это опять та магия, которая может управлять обществом, превращая его из первобытного стада или, хуже того, стаи в отлаженную социальную машину. Вот при таком понимании "логических законов" можно хоть как-то понять, что такое для него "глубокое наблюдение" фактов, которыми являются научные теории для понимания "логических законов".


Приглядитесь, говоря о логических законах, Конт, как прирожденный оратор и демагог, просто-напросто отметает саму возможность сомнения в своем позитивном детище. Отметает, так сказать, в зародыше, делая их неприличными. Где же среди цивилизованных и, тем более, ученых людей найтись такому дураку, чукче, который посмеет усомниться в логике?! Еще хуже - в логических законах! Кто рискнет задать опасный вопрос?!


Соответственно, становится возможным понять и внезапный переход к уничтожению психологии, который Конт вдруг делает в следующем абзаце.


Не забывайте, что психология, на которую он обрушивается, - это как раз та психология, которая после нападения Конта и стала называться Субъективной. А еще точнее, это пока еще единственная психология, мучающаяся родами, которые ее и убьют. А рожает она Объективную психофизиологию. И эта дурацкая наука, так мешавшая Конту, единственная знает что-то глубже, чем логика. Для нее логика - лишь искусственный язык, придуманный Аристотелем и разработанный схоластами, описывающий желательное, подчеркиваю, лишь желательное устройство идеального разума. Она же изучает, как этот разум устроен в действительности. Такая наука опасна! По крайней мере, для умозрительных построений любого наукотворца.


"Отсюда видно, что здесь совсем нет места для той ложной психологии, представляющей последнее видоизменение теологии, которую так безуспешно пытаются теперь оживить и которая, не обращая внимания ни на физиологическое изучение наших мыслительных органов, ни на наблюдение рациональных процессов, действительно руководящих нашими научными исследованиями, стремится открыть основные законы человеческого духа, рассматривая их самих по себе, то есть превращая в полную абстракцию и причины и следствия.


Положительная философия приобрела свое превосходство понемногу, начиная со времени Бэкона; теперь она, хотя иногда и косвенно, получила такое влияние на умы, оставшиеся даже наиболее чуждыми ее колоссальному развитию, что метафизики, занимающиеся изучением нашего разума, могли надеяться замедлить падение своей мнимой науки, только пытаясь представить и свои доктрины основанными как бы на наблюдении фактов.


С этой целью они в последнее время, с помощью очень странного ухищрения, предложили отличать два равно важные рода наблюдения, внешнее и внутреннее, из которых последнее предназначено исключительно для изучения интеллектуальных явлений. Здесь не место вдаваться в подробный разбор этого основного софизма, и я ограничусь указанием на главное соображение, которое покажет ясно, что это прямое созерцание духа в самом себе есть чистейшая иллюзия.


Недавно еще считали, что для объяснения зрения достаточно указать, что световое действие тел рисует на ретине изображения, представляющие собой внешние формы и цвета. На это физиологи основательно возражали, что если бы световые впечатления действовали как картины, то нужно было бы иметь еще один глаз, чтобы видеть их. Не применимо ли то же возражение еще более в данном случае?


В самом деле, понятно, что в силу неизбежной необходимости человек может прямо наблюдать всякого рода явления, кроме происходящих в нем самом. Кто будет тут наблюдать? Относительно моральных явлений еще можно допустить, что человек в состоянии наблюдать в самом себе свои страсти, если исходить из основанного на анатомии соображения, что органы, через посредство коих наши страсти проявляются, отделены от органов, предназначенных для производства наблюдений. Но если бы даже каждый из нас имел случай сделать над собой подобные наблюдения, то они, очевидно, никогда не имели бы большой научной ценности, и лучшим средством изучения страстей все же останется наблюдение вне себя, ибо всякое очень ярко выраженное состояние страсти, то есть как раз то, которое всего важнее было бы исследовать, является, конечно, несовместимым с состоянием наблюдения.


Что же касается такого же наблюдения мыслительных явлений в самый момент их осуществления, то это, очевидно, невозможно. Мыслящий человек не может разделиться на две половины, из которых одна будет мыслить, а другая наблюдать за мышлением. Как может быть произведено наблюдение в случае, когда наблюдающий и наблюдаемый органы тождественны.


Итак, этот мнимый психологический метод по самому своему основанию не имеет никакого значения.


Обратим также внимание на то, к каким глубоко противоречащим друг другу процессам он нас сразу приводит. С одной стороны, вам советуют насколько возможно изолировать себя от всяких внешних ощущений и в особенности избегать умственной работы, ибо что станется с внутренним наблюдением, если вы будете заниматься хотя бы самым простым вычислением. С другой же стороны, после того как вы путем различных предосторожностей достигнете, наконец, этого совершенного состояния умственного сна, вы должны заняться созерцанием действий, совершающихся в вашем уме, когда там ничего не совершается.


Нет сомнения в том, что наши потомки когда-нибудь увидят такие претензии в комедии.


Результаты такого странного способа наблюдения вполне соответствуют его принципу. Уже две тысячи лет метафизики занимаются подобным образом психологией, и до сих нор они не согласились ни на одном понятном и твердо установленном положении. Даже теперь они разделены на множество школ, беспрерывно спорящих о первых элементах их доктрин.


Внутреннее наблюдение порождает почти столько же разноречивых мнений, сколько есть людей, верящих, что они им занимаются" (Конт. Общие соображения, с. 492-494).


Вот основные возражения Конта против самонаблюдения. Для психолога, да и просто для любого понимающего человека, они показывают, что он не владел методом самонаблюдения. Он, безусловно, прав, что в науке самонаблюдения было множество противоречий, споров, ошибок... Как, кстати, и в любой другой науке. Прав он и указывая на сложности самонаблюдения. А кто с этим спорит? Но главное его возражение все-таки в словах: "не обращая внимания ни на физиологическое изучение наших мыслительных органов, ни на наблюдение рациональных процессов... стремится открыть основные законы человеческого духа, рассматривая их самих по себе".


Иначе говоря, основная вина Субъективной психологии в том, что она посмела не войти в шестикнижие Конта, да еще и обнаружила свой самостоятельный предмет, отличный от предмета Физиологии и от предмета Логики. Само существование подобной науки разрушало "натуральную философию" Конта, потому что показывало ее недостаточность, а с тем и лишало качества выдающности.


Можно было принять эту науку как соответствующую действительности. А можно было уничтожить, чтобы не мозолила глаза и не раздражала. И Конт избрал уничтожить. Он уничтожал ее сам и завещал уничтожать своим последователям. Как Аристотель когда-то завещал уничтожать Идеализм. И вот по всему миру ученые несут тяжелую вахту, уничтожая Идеализм и Субъективизм, вряд ли при этом замечая, что всего лишь выполняют программу, завещанную им великими дедушками. Читая весь дальнейший рассказ о Субъективной психологии, стоит держать в уме, что вся она после Конта задыхалась в крайне враждебном окружении, точнее, окруженная враждебным общественным мнением сторонников положительной науки, которые рвались к власти. Попросту говоря, ученые естественники травили Субъективную психологию.


Но не это повело к ее гибели. Конт расколол души самих субъективистов. Создав образ Положительной науки, как вы видели, он настолько четко заявил исходное направление - в жизнь, что Наука вдруг отчетливо осознала: обратное направление надо оставить своему врагу - Религии. Дальнейшее движение сразу в двух направлениях больше недопустимо, потому что нелогично!


Слова, слова... Но ученые так же зачаровываются собственными словами, как и простые люди, которые их кормят. В каком-то смысле Конт был очень прав: если быть последовательным, то наука должна быть научной, а все, что пересекается с религией, должно быть изгнано из ее рядов и проклято словами "ненаучно" и "нелогично"! Как говорил Ленин: сначала надо как следует размежеваться!..

Наука ли развивалась по Ленину, Русская ли политика по Конту?..