А. А. Самопознание и Субъективная психология. Содержание введение Раздел I постановка задачи, а точнее, Цель и Мечта исследования Глава Счем сталкивается человек, пришедший в самопознание Глава Задача

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 25

Глава 8. Американская психология. Джемс

Уильям Джемс (1842-1910) был создателем первой американской психологической лаборатории в1875 году. Раньше Вундта, как видите. Как ни странно, это не сделало его отцом современной психологии даже в глазах американцев.

Очевидно, это связано с тем, что до сих пор Джемс рассматривается профессиональными психологами не совсем своим и не совсем профессионалом. В методологических исследованиях теоретиков психологии существует такое мнение о Джемсе:

"Если автор делает выбор между психологическим знанием и психической реальностью в пользу последней и именно ее стремится отображать в учебном тексте, то он придерживается эмпи-ристской стратегии, так как предполагает, что у так называемого наивного субъекта, приступающего к изучению психологии, уже имеется приобретенный в процессе взаимодействия с миром и другими людьми опыт анализа психических явлений и психологических фактов. К этому опыту обращается автор, на него опирается в своем тексте, его стремится развить.

Для такой стратегии характерна критика академических образцов учебных текстов, неспособности ученых-психологов решать практические задачи и отвечать на запросы повседневности, а также вера в то, что наивному субъекту изучения психологии для целей анализа психологических фактов и психических явлений не нужны громоздкие теоретические построения и знание во всех подробностях абстрактной психологической терминологии.

Автор стремится оставить своего читателя один на один с психической реальностью, минимизируя роль такого посредника, как психологическая наука и полученное ею знание. Результатом следования такой стратегии является учебник-самоучитель. Он характеризуется оригинальной структурой, логикой, нетрадиционным расположением глав, не соответствующим традиционным научным классификациям психических явлений.

Примером может служить учебник психологии У. Джемса (1892)" (Левченко, с. 2).

И как завершает свое суждение тот же автор:

"Приверженцы эмпиристской стратегии переживают актуальную ситуацию в науке как затяжной кризис" (Там же).

Проще говоря, Джемс считал, что в научной Психологии дела идут плохо - Научное сообщество есть, а науки нет.

Рассуждения о стратегиях отношения к своей науке - это мода, которую создал Кун своей нашумевшей книгой "Структура научных революций". Не думаю, что эта теория так уж хороша, хотя и облегчает возможность ученым говорить о науке. Мне лично она напоминает астрологию с ее прогнозами и зодиакальными стратегиями поведения. Когда я читаю подобные раскладки, то обнаруживаю, что у меня есть все заболевания и особенно то, о котором читаю прямо сейчас.

Вот и в данном случае мы вполне можем у самого Джемса найти подтверждения тому, что он "переживает актуальную ситуацию в психологии как затяжной кризис".

"Оценивая состояние современной ему психологии, Джемс полагал, что научной психологии пока не существует. Эта область пребывает в ожидании своего Галилея, который преобразует ее в науку. Свою задачу сам Джемс видел в том, чтобы, следуя в основном аналитическому методу непосредственного самонаблюдения, изучать "первичные данные" - душевные состояния в их целостности и связи с обуславливающими их физиологическими процессами" (Петровская, с. 6).

Так пишут о нем последователи. И можно сделать вывод, что психология Джемса - психология самонаблюдения. Однако сам он твердо заявлял, "психологию должно излагать как естественную науку" (Джемс. Психология, с. 17). И действительно, как правоверный сторонник других стратегий, уделял чрезвычайно большое внимание физиологии нервной деятельности. Собственно говоря, к самонаблюдению у него имеют отношение только места, связанные с его теорией "Потока сознания".

"Поток сознания" - это нечто безусловно данное нам и постигаемое в самонаблюдении. Понятие это введено Джемсом. Но оно, как и многие другие понятия субъективной психологии, которые я показывал раньше, вобрало в себя труд многих мыслителей, так что разговор о джемсовском "Потоке сознания" покрывает еще один значительный участок истории развития психологии самонаблюдения. Пропустить его было бы потерей, потому что Джемс делает несколько методологических наблюдений, которые нельзя не учитывать при попытке нарисовать образ психологии самонаблюдения и науки самопознания.

Начну с исходного определения, которым Джемс открывает свой двухтомный труд "Принципы психологии" 1890 года:

"Определение психологии лучше всего дал Ладд- как науки,занимающейся описанием и истолкованием состояний сознания.

Под состояниями сознания здесь разумеются такие явления, как ощущения, желания, эмоции, познавательные процессы, решения, хотения и тому подобное" (Там же).

Как видите, это определение нам уже знакомо. Кстати, за него Джемса ужасно не любил Бехтерев и даже начал с отповеди по его поводу свою "Объективную психологию". Как он говорил: "В объективной психологии <...>не должно быть места вопросам о субъективных процессах или процессах сознания" (Бехтерев, с. 3).

Но это требует уточнения. Бехтерев понимал под "объективной психологией" не совсем то же самое, что понимается сейчас. Психологические термины - это такая хитрая штука, которую человеку простому, то есть использующему обычный язык, понять непросто. Иногда в этом помогает история науки. В частности, в данном случае достаточно заглянуть в саму работу Бехтерева, и станет ясно, что Бехтерев не считал, что вся психология должна быть объективной. Иными словами, он еще не приравнивал "объективность" к "научности", как это делают после него. Он вполне определенно считает, что раз самонаблюдение как научный метод имеет ограничения, должен быть создан и такой раздел психологии, который совершенно не трогает субъективную сторону и изучает только биологическую составляющую психики. Точнее это звучит так:

"С нашей точки зрения, совершенно ошибочно распространенное определение психологии как науки только о фактах или явлениях сознания. На самом деле психология не должна ограничиваться изучением явлений сознания, но должна изучать и бессознательные психические явления и вместе с тем она должна изучать также внешние проявления в деятельности организма, поскольку они являются выражением его психической жизни. Наконец, она должна изучать также и биологические основы психической деятельности" (Бехтерев, с. 5).

И чуть дальше:

"Ясно, что психические процессы протекают в среде, обуславливающей известное сопротивление, а это само по себе доказывает, что все психические процессы суть не только субъективные переживания, но одновременно и материальные процессы. <...>

Мы должны твердо держаться той точки зрения, что дело идет в этом случае не о двух параллельно протекающих процессах, а об одном и том же процессе, который выражается одновременно материальными или объективными изменениями мозга и субъективными проявлениями. <...>

...если мы будем пользоваться словом "психический", мы будем придавать этому значению необычный смысл и не будем понимать под ним только субъективное, но всегда и те объективные или материальные процессы в мозгу, которым всегда и везде сопутствуют психические процессы, иначе говоря, невропсихику.

Не подлежит сомнению, что проявления невропсихики доступны и объективному наблюдению и контролю, поскольку дело касается соотношения внешних воздействий с внешними же проявлениями психической деятельности. Этот род знания мы и выделяем под именем объективных проявлений невропсихики, научную же дисциплину, которая имеет своим предметом изучение соотношения внешних воздействий с внешними же проявлениями невропсихики, мы называем объективной психологией.

Объективная психология в нашем смысле совершенно оставляет в стороне явления сознания" (Там же, с. 8).

Это определение Бехтерева, как вы видите, внутренне противоречиво. Заявляя, что предмет психологии един, он все-таки избирает изучать лишь его материальную составляющую, "совершенно оставляя в стороне явления сознания". В этом смысле он ощущается противоположностью Джемсу, который в своем определении психологии точно так же забывает психофизиологическую составляющую ради изучения сознания. По крайней мере, так видел его Бехтерев, почему и избрал в качестве той опоры, от которой отталкивался, создавая свою науку.

Но меня сейчас гораздо больше занимает получившийся разговор о неточности или невнятности используемых психологами понятий. Ведь если придирчиво приглядеться, то определение психологии Джемса и Георга Трумбула Ладда в русском переводе тоже внутренне противоречиво, а значит, и не точно. Думаю, оно противоречиво и в оригинале. Что я имею в виду?

Язык, говоря "состояние", английское state, state of mind, подразумевает нечто неподвижное в противоположность движению. А все, что Джемс перечисляет под именем состояний сознания, есть движения или, как говорят психологи, процессы.

Это не значит, что определение "психология есть наука о состояниях сознания" - невозможно. Но явно требуется дать определение всем входящим в него понятиям, начиная с понятия "состояния".

По большому счету, я не имею права на свои замечания. Их можно отбросить, как придирки. Так принято говорить, и психология просто не знает другого способа выразить это понятие. Самое главное, что все понимают, что имеется в виду. Так что это вовсе не придирки к Джемсу, а скорее, сетования на бедность нашего психологического языка. Наука невозможна без точного языка, а то, что выражение "состояние сознания" неточно или не совсем понятно, можно убедительно доказать, к примеру, показав, как сами психологи его объясняют.

Предполагается, что язык науки хранится в ее словарях. Это значит, что, встретив неясное выражение, ты можешь заглянуть в соответствующий словарь, и тебе станет легче. Я заглядываю в основной советский психологический словарь "Психология" под редакцией А. Петровского и М. Ярошевского и читаю:

"Внутренне наблюдаемое состояние - это зафиксированное сознанием субъекта на определенный момент времени интегральное ощущение благополучия (неблагополучия), комфорта (дискомфорта) в тех или иных подсистемах организма или всего организма в целом".

Это определение не вызывает чувства облегчения, хотя и может как-то быть принято. Но вот послушайте, как определяет понятие "состояние" более "Современный словарь по психологии" Юрчука. На мой взгляд, его определение вполне естественно вырастает из предыдущего:

"Состояние - это модальность-характеристика любой системы-модели, которая отображает ее различные ракурсы-положения-конфигурации относительно тех или иных координатных объектов экстеросредысоциума".

Так что, как видите, мои придирки к терминам не так уж и беспочвенны. Как это ни обидно, но большая часть специальных психологических понятий все еще используется учеными в бытовом состоянии сознания.

Этой шуткой я хочу сказать, что современный психолог, приступая к исследованию, не может держать в голове такие определения, какие я привел из словарей. Но он должен чем-то пользоваться, где-то брать понятия для работы. И он их берет из живого разговорного языка.

Брать-то берет, но вот значения часто придает новые, как говорится, специальные. И вот общепонятное слово, попав в науку, теряет то значение, которое мы знаем с детства, и обретает близкое, но иное. А нам это не объясняется, или объясняется, как в приведенных примерах. В итоге, читая психологическое исследование, мы понимаем совсем не то, что имел в виду автор. Мысль изреченная становится ложью. Вот поэтому я и придираюсь к словам.

Это вряд ли полностью справедливо было бы отнести к Джемсу. Это общая болезнь Науки психологии и до него, и через сотню лет после. Но и не упомянуть об этом было нельзя, потому что именно после Джемса в европейской культуре появилось множество романов "потока сознания", которые строились на потребности сделать свое или чужое сознание предельно понятным другому.

Не знаю, осознал ли сам Джемс все значение этого своего открытия. Похоже, нет. Иначе он бы бросил все остальное и занялся только им и как следует. Да и американские историки науки мгновенно оценили бы его как нечто выдающееся в своем деле, а они вовсе не причисляли его к лику Великих творцов и открывателей психологии. Все его попытки идти в ногу с современной естественной наукой только мешали ему стать настоящим психологом. Ведь в его определении психологии явно ощущается попытка совместить два различных направления: психологию сознания и "психологию психических процессов". Теория психических процессов хороша сама по себе, как и сама по себе хороша психология сознания. Но начинкой одно для другого служить не должно. Поэтому я отбрасываю все, что ощущается у Джемса реверансом естествознанию, и перехожу к тому, в чем он хорош и что никогда не устареет, потому что является очевидным. Это теория потока сознания.

Самое простое изложение этого понятия было сделано Джемсом не в его главном труде - "Принципах психологии", а в гораздо более популярном издании - "Беседах с учителями о психологии", - это были лекции для учителей, отчитанные Джемсом в Гарвардском университете в 1892 году. Естественно, читая лекции непрофессионалам, он постарался быть простым и особенно доходчивым. Я приведу это его описание "Потока сознания" целиком.

"...в каждом из нас во время бодрствования (а часто также во время сна) происходят некоторые сознательные процессы.

В нас бежит поток различных состояний сознания - чувствований, хотений, размышлений и так далее, которые следуют друг за другом, как волны или поля, назовите это как угодно. Из этих явлений, которые происходят в нас беспрерывною чередой, состоит наша внутренняя жизнь. Существование этого потока - вот главный факт, на который указывает наша наука; его природа и его происхождение- вот ее главнейшие вопросы" (Джемс. Беседы, с. 13).

Далее Джемс откровенно признается, что не может ни объяснить всего этого, ни увязать его с работой мозга, хотя такая связь и ощущается для него очевидной. Но какова она, современная ему психология (кстати, как и современная нам с вами) объяснить не может. Поэтому он просто отбрасывает все эти нейропсихологические туманности и говорит лишь о том, что видно каждому.

"Итак, у нас есть поля сознания - таков первый общий факт.

Второй заключается в том, что эти конкретные поля всегда бывают сложны. Они содержат восприятия, получаемые от нашего собственного тела и от окружающих предметов, воспоминания о раньше пережитом, представления об отделенных вещах, чувства удовлетворения и неудовлетворения, желания, антипатии и другие настроения, а также волевые решения, - и все это в самом разнообразном составе и расположении.

В большей части наших конкретных состояний сознания все эти разнообразные виды элементов встречаются в известной степени одновременно, хотя отношение в котором они стоят друг к другу, подвергается большим колебаниям. Одно состояние как будто слагается почти исключительно из чувственных восприятий, другое - почти из одних только воспоминаний и т. д.

Но при внимательном наблюдении мы всегда найдем, что восприятие со всех сторон окружено какою-то бахромой из мыслей или волевых решений, а воспоминание заключено в кольцо полутени, составленной из эмоций и ощущений" (Там же, с. 14-15).

Это понятие "мыслительной бахромы" я бы хотел особо выделить, потому что на него неизбежно налетает любой человек, исследующий свое сознание путем самонаблюдения. Далее Джемс, опираясь на выражение Л. Моргана, пытается выяснить устройство этой "бахромы". В итоге объяснения подменяют понятие "бахромы" понятиями "фокусного и краевого объектов". Это, безусловно, углубление самонаблюдения, но при этом теряется исходное понятие "бахромы". Так вот, на мой взгляд, его надо обязательно сохранить как более общее понятие хотя бы потому, что оно работает и не исчерпывается терминами Моргана.

"В большинстве наших полей сознания находится какое-нибудь особенно отчетливое ядро, составленное из восприятий. Так, например, хотя вы в настоящую минуту думаете и чувствуете, вы все же получаете при посредстве своих глаз впечатления от моего лица и моей фигуры, и при посредстве ушей - от моего голоса. Эти ощущения образуют центр или фокус вашего поля сознания в настоящую минуту, между тем как ваши мысли и чувства составляют его край.

С другой стороны, возможно, что в настоящую минуту, когда я с вами говорю, в фокус вашего поля сознания проник какой-нибудь другой предмет. Например, представление о чем-то далеком,- словом, что вы в уме удалились от нашей беседы. В этом случае впечатления от моего лица и голоса, хотя и не вполне исчезнут из вашего поля сознания, но могут быть очень ослаблены и займут положение на краю.

Или, чтобы привести пример другого рода, возможно, что какое-нибудь чувствование, связанное с вашим собственным телом, выйдет в то время, когда я с вами говорю, из краевого положения и займет место в фокусе.

Выражения "фокусный объект " и "краевой объект ", которыми мы обязаны Л. Моргану, мне кажется, не требуют дальнейших объяснений. Но различать заключенные в них понятия в высшей степени важно, и я прошу вас запомнить эти первые технические выражения" (Там же, с. 15).

Это простое описание понятия "поток сознания" дополненное начальным исследованием его составных частей, как вы понимаете, закладывает основы культуры самонаблюдения, без которой не может быть и речи о действительном самопознании.

Однако это не единственная заслуга Джемса. Кроме этого он сделал несколько важнейших наблюдений, которые относятся к постановке науки. То есть являются методологическими. Сделаны они были еще в "Принципах психологии".

Первое из них прямо отделяет психологию самонаблюдения от всей остальной психологии.

"Теперь мы можем приступить к изучению сознания взрослого человека по методу самонаблюдения.

Большинство психологов придерживаются так называемого синтетического способа изложения. Исходя от простейших идей, ощущений и рассматривая их в качестве атомов душевной жизни, психологи слагают из последних высшие состояния сознания - ассоциации, интеграции или смещения, как дома составляют из отдельных кирпичей. Такой способ изложения обладает всеми педагогическими преимуществами, какими вообще обладает синтетический метод, но в основание его кладется весьма сомнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы". (Джемс. Психология, с. 56-57).

Это положение не устарело до сих пор, потому что только кажется, что оно направлено против ассоциативной психологии. Оно направлено против любой психологии, которая изучает человеческое сознание по его частям, предполагая, что узнав все части, поймет и целое. Такой подход вообще не рассчитан на понимание. Он рассчитан на запоминание: запомните как можно больше, и однажды количество перейдет в качество!..

Обозначив эту сложность в науке психологии, Джемс продолжает ее неприметной мыслью, на которой я осознанно остановлюсь, потому что в ней скрывается обоснование иного подхода к построению психологии:

"И вместо того, чтобы отправляться от фактов душевной жизни, непосредственно известных читателю, именно от его целых конкретных состояний сознания, сторонник синтетического метода берет исходным пунктом ряд гипотетических простейших идей, которые непосредственным путем совершенно недоступны читателю. И последний, знакомясь с описанием их взаимодействия, лишен возможности проверить справедливость этих описаний и ориентироваться в наборе фраз по тому вопросу.

Как бы там ни было, но постепенный переход в описании от простейшего к сложному в данном случае вводит нас в заблуждение" (Там же, с. 57).

Это второе наблюдение Джемса настолько важно, что я сделаю его завершением своего рассказа.

Наука самопознания, как своего рода психология не для ученых, а для простых людей, "наивных субъектов" может начинаться только с того, что нам самим о себе известно, что мы можем наблюдать в себе непосредственным самонаблюдением. И пусть это кажется современной психологии чрезвычайно сложным для объяснения, главное - не подпускать ее, не позволять ей помочь нам разложить наши наблюдения на такие части, которые, на взгляд психолога, облегчат их понимание.

Это они ему облегчат.

ЧАСТЬ 2. РУССКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Глава 1. Начало психологии в России

В Российских университетах историю психологии изучают по учебнику "История психологии" М. Г. Ярошевского. Если читающие этот предмет преподаватели и добавляют что-то из собственных разысканий, то уж студенты, а значит, и выпускники психологических отделений знают историю своей науки строго по Ярошевскому. А между тем Ярошевский вполне определенно и даже осознанно исказил историю русской психологии.

Он даже объясняет суть своего искажения в первом же разделе, посвященном русской психологии, который называется "Зарождение материалистического направления в русской психологии". Уже название должно дать подсказку: Ярошевский будет говорить лишь об одной части русской психологии - о материалистической, опуская все остальное.

Далее он быстро упоминает несколько имен: Ломоносова, Козельского, Новикова и Каспара Вольфа, о которых ничего не рассказывает.

А начинается его рассказ о собственно русской психологии с Радищева, где и дается объяснение всего подхода Ярошевского к истории русской психологии:

"В Сибири, куда он был сослан как автор "Путешествия из Петербурга в Москву" (1790), он (Радищев - Л.Ш.) пишет трактат "О человеке, его смертности и бессмертии" (1792-1796), в котором излагает систему материалистических по своей сути взглядов на психическую деятельность.

Трактат состоял из двух частей. В двух первых книгах развивалось учение о том, что все душевные явления "суть поистине свойства вещества чувствующего и мыслящего". В двух других книгах приводились доводы в пользу бессмертия души.

Столь разительное несоответствие между двумя частями трактата породило его различные оценки и интерпретации. Мы в данной связи подчеркиваем лишь те положения трактата, которые дают основание считать его продуктом передовой материалистической мысли XVIII века" (Ярошевский. История, с. 161).

Если уж начинать рассказ о русской психологии с Александра Николаевича Радищева (1749-1802), то надо прямо сказать, что Ярошевский обошелся с Радищевым по-хамски. Так, словно ни на миг не сомневался, что после его приговора самого Радищева никто из психологов читать не будет. К счастью, меняются и времена и психологи, и Радищева переиздали в серии "Психология-классика".

Для меня это очень важное событие, которое вызывает немало вопросов. Например, если психологи издают Радищева как свою классику, то они это делают потому, что с него начинал русскую психологию Ярошевский, или же они согласны с самим Радищевым в понимании психологии?

Нет, ничто по-настоящему не меняется в Психологическом сообществе. Издание снабжено прекрасными историческими "Примечаниями", в которых анонимный психолог пишет:

"Радищев разделил основную часть своего трактата на два раздела: сначала он приводит доказательства в пользу смертности души, в пользу материализма, потом - в пользу бессмертия.

Некоторые буржуазные ученые пытались доказать, что именно в последнем разделе перед нами "настоящий" Радищев. <...>

В самом деле, Радищев в основах своего мышления - материалист. Его гносеология материалистична по существу. <...>

Радищев как бы утверждает две истины: одну - логически доказуемую и объективную, убеждающую в истине материализма; другую - логически до конца не доказуемую, субъективную и существующую лишь в качестве переживания и чувства человека. Научное значение имеет, конечно, первая из них, но, по Радищеву, и вторая может иметь практическое значение" (Прим. к Радищев, с. 179-180).

Это издание 2001 года. Друг и соратник Ярошевского Артур Петровский уже однозначно заявил в своих знаменитых "Записках психолога": в психологии идут крутые перемены аж с 1985 года. Но уж с девяностых точно. Но особенно с конца девяностых, очевидно, с того самого мига, когда Ярошевский окончательно уехал лечиться в Штаты. Как выразился Петровский: "Парадиг-мальные изменения, которые произошли в психологии на рубеже 80-90-х годов..."

Парадигмальные - это мировоззренческие, потому что требуют смены исходных точек зрения. Без этого невозможно сменить цели и задачи, которые и определяют подходы к науке, то есть составляющие парадигм. Старейшины истории психологии могут спать спокойно. Психология не изменилась - она занята лишь тем, что стало ее кошмаром во времена коммунизма. Она все еще бьется за Материализм против Идеализма.

Поймите верно: я не за Идеализм и не против Материализма. Я говорю лишь о двух вещах: во-первых, что битва Материализма против Идеализма, что наоборот - это одна и та же Парадигма, прочитанная с противоположным знаком. А во-вторых, можно ли понять мыслителя иной эпохи, к примеру, Радищева, если читать не то, что он говорит, а то, что он сказал о материализме? Иначе говоря, если изначально выискивать лишь подтверждения того, что наша история глубже еще на одного мыслителя?

Вот Ярошевский заявляет, что наша психология начинается с Радищева. Давайте отбросим весь этот бредовый и навязанный психологии спор о материализме и посмотрим, что занимало самого Радищева. Иными словами, какую задачу решал он. Знаете, с чего в таком случае начинается русская психология?

Судите сами, подписались ли бы под этим Ярошевский и современные издатели Радищева.

Уже во втором абзаце своего исследования, сразу после приветов из ссылки родным и друзьям, с которыми разлучен, Александр Николаевич пишет:

"Обратим взор наш на человека; рассмотрим самих себя; проникнем оком любопытным во внутренность нашу и потщимся из того, что мы есть, определить или, по крайней мере, угадать, что мы будем или быть можем; а если найдем, что бытие наше, или, лучше сказать, наша единственность, сие столь чувствуемое Я продлится за предел дней наших на мгновение хотя едино, то воскликнем в радовании сердечном: мы будем паки совокупны; мы можем быть блаженны; мы будем! - Будем?.." (Радищев, с. 5-6).

Это же постановка предмета и цели исследования, которую можно не рассмотреть, только если иметь злой умысел или очень большой банан в органе восприятия. Как не избит этот анекдот, я его повторю, потому что мало кто из психологов понял, что в нем скрывается корень психологической ошибки их восприятия - патологическая избирательность, она же тупость.

- У вас в ухе банан!

- Что-что?! Говорите громче, у меня в ухе банан!

Тупость - это не глупость. Это искусственное притупление чувств или сообразительности. То есть способности творить образы и соотносить их между собой. Парадигма - это всего лишь образ действия определенного сообщества, наложенный на избранный им Образ мира. Как только кто-то предлагает видеть мир иначе, члены сообщества теряют сообразительность и тупеют. Но означает это, что они не поглупели, а сопротивляются. Но если взглянуть дальше, за личности, то означает эта тупость то, что прежняя парадигма с озверением борется за выживание. А прозвище это - Парадигма - всего лишь кличка того монстра, в кого сложились тела людей.

У наших психологов определенно торчит из какого-то места банан, когда они читают Радищева. А нужен он затем, чтобы не заметить простую и разрушительную для академической Психологии вещь: Радищев надеется, что ему удастся снова быть вместе с близкими когда-нибудь, хоть после смерти, для чего нужно обратить взор на себя, проникнуть им сквозь все те слои, что мешают, до познания самой сердцевины своего Я, и тогда возможно бессмертие, тогда мы будем, будем!..

Это значит, что если бы психология развивалась по Радищеву, то действительно развивалась бы в рамках совсем иной парадигмы, а попросту, решала бы совсем другую задачу. Не материализма искал Радищев, а бессмертия. А русская психология, если она хоть сколько-то думает о людях, должна бы сражаться не за идеологические абстракции, а за очень важное и нужное. Она должна быть наукой, которая от лица всех нас и для всех нас ищет, со всей силой своей научности, ищет, как достичь бессмертия. Она же занята одним: с помощью глубочайшей убежденности в исходных установках заставить всех поверить, что смерть неизбежна.

Во всяком случае, если бы психологи действительно уважали и развивали идеи Радищева, русская психология была бы наукой самопознания и искала возможность бессмертия. Как бы трудна ни была эта задача...

Что же касается того, что Радищев в одной части своего труда идеалист, а в другой материалист - это всего лишь прием исследования. Он последовательно движется к цели, проходя насквозь и телесность, и духовность. И в телесности он бессмертия действительно не находит.

Иван Лапшин, хороший русский философ, высланный из России в 1922 году, писал о Радищеве прямо накануне собственной ссылки:

"Первая книга трактата - философское введение, во второй выдвигаются доводы против нематериальности и бессмертия души, две остальные представляют опровержение этих доводов с точек зрения метафизической, психологической и моральной" (Лапшин, с. 148).

Иными словами, сначала Радищев ставит задачу поиска бессмертия, хотя бы для души, затем выдвигает возражения от лица материализма, а потом опровергает эти возражения. Так увидел то же самое сочинение философ, не разделявший мировоззрение нашего Психологического сообщества.

И я думаю, он ближе к истине, или, по крайней мере, к Радищеву, потому что Радищев завершает свое исследование таким выводом:

"Повторим все сказанное краткими словами: человек по смерти своей пребудет жив: тело его разрушится, но душа разрушиться не может: ибо несложная есть (то есть простая настолько, что дальше ей не на что разлагаться, как единице - А.Ш.); цель его на земле есть совершенствование, она же пребудет целью и по смерти" (Радищев, с. 144).

Как из этого можно было вычитать то, что вычитывала академическая Психология, для меня остается тайной их психологии. Но психология психологов есть вещь настолько сложная, что ей стоило бы умереть.

А между тем она борется за жизнь, даже убивая другие Идеи, Мечты и людей. А когда убить не может, то замалчивает, тем самым обрекая на смерть в Науке. В следующих главах я буду рассказывать о русских психологах, кого так или иначе замолчали. И многих настолько, что их просто нет в русской психологии. Нет насмерть.

Но Радищев надеялся и мечтал встретиться с нами после смерти, поэтому я и рассказываю о его психологии. Я опускаю подробный пересказ его небольшого трактата, потому что надеюсь, что у вас появится желание прочитать его самим. К тому же я намерен рассказать о его науке самопознания в следующей книге.

А пока я приведу лишь прощальную строчку, которой Радищев завершил свое послание из прошлого в настоящее:

"Ты будущее твое определяешь настоящим; и верь, скажу паки, вечность не есть мечта".

После вивисекции Радищева М. Г. Ярошевский, выделявший, как вы помните, курсивом "свойства вещества" в трактате Радищева, "выделил" их во всей русской психологии девятнадцатого века, поэтому следующий рассказ из русской истории называется у него "Материалистическое учение русских революционных демократов" и относится, как вы понимаете, к середине и второй половине девятнадцатого века. Соответственно, можно предположить, что в первой половине вообще ничего стоящего внимания историка в русской психологии не было. Банан в ухе - очень удобное приспособление для избирательности восприятия.

Как историк по исходному образованию, могу сказать: по понятиям чести исторического сообщества это - преступление! Ярошевский все-таки не был историком по своей сути и даже призванию, он всего лишь общественник, которого партия направила на подъем университетов. А мог оказаться и в колхозе. Какая, в общем-то, разница, что поднимать или разваливать большевику!

Что же касается истории психологии девятнадцатого века, то, к счастью, в русской культуре имеется несколько работ, восстанавливающих этот пробел. Поскольку психология долгое время считалась частью философии, писали о ней философы. Разделы, посвященные психологии, имеются в легко доступных сейчас очерках по истории философии Э. Радлова, Г. Шпета и В. Зень-ковского. Будет справедливо кратко рассказать о том, как же начиналась русская психология.

Эрнест Леопольдович Радлов, долгие годы бывший директором Петербургской Публичной библиотеки, начинает свой рассказ о психологии в "Очерке истории русской философии" 1912 года, очевидно, глядя на книжную коллекцию Публички:

"Литература по психологии относительно весьма богата, особенно много переводов, но имеется и изрядное количество оригинальных сочинений, как общих курсов, так равно и монографий. Объясняется это, конечно, тем, что психология была предметом преподавания как гимназического, так и университетского и духовно-академического, поэтому по русской психологической литературе легко проследить и все изменения, которые произошли в недрах самой психологии, то есть легко заметить, как из чисто умозрительного знания она постепенно стала психологией наблюдательной и, наконец, опытной или экспериментальной.

Вместе с изменением содержания и методов психологии менялось и ее отношение к философии. В Лейбнице-Вольфовой философии психология занимала место равноправное с другими науками и распалась на умозрительную и эмпирическую, причем, рациональная или умозрительная трактовалась в связи с общими метафизическими проблемами.

В немецкой идеалистической философии психология играла лишь второстепенную роль, будучи заслонена гносеологией; психология понималась как история души. К учению о душе применялся принцип развития и устранялась теория способностей.

В позитивизме и материализме первой половины XIX столетия психология совершенно исчезает; она становится главой общей физиологии; следовательно, теряет свою самостоятельность и превращается в физиологическую психологию.

С возрождением метафизики психология, как самостоятельная наука, восстановляется, более того, психология, сыгравшая важную роль в возрождении метафизики, становится на некоторое (недолгое, правда) время основной философской наукой, даже основной наукой вообще, - так, например, смотрел на психологию П. Лавров, - но это увлечение психологией - в юриспруденции, например, Петражицкий является его выразителем - вскоре проходит, а остается самостоятельная наблюдательная наука, в которой развиваются два главных направления - немецкое и английское и, наконец, появляются господство эксперимента и лабораторное исследование психических явлений" (Радлов, с. 155-156).

Вот самый общий очерк того, как развивалась психология вообще и вслед за ней русская психология в девятнадцатом веке. Далее Радлов рассказывает только о том, что знали о психологии русские. Может быть, точнее было бы сказать, о том, как психология из бытовых знаний о поведении человека и свойствах его души образовывалась в сознании русского человека в науку:

"Первые сведения по психологии, встречаемые в литературе, заимствованы у Дамаскина в переводе Иоанна, экзарха Болгарского. Платоновская психология Дамаскина была заменена аристотелевской в Киевской коллегии и в академии, затем в XVIII веке господствует в академиях Лейбнице-Вольфова философия, представленная в руководствах Баумейстера, Винклера и других" (Там же, с. 156).

Здесь сразу же встречается мысль, которую стоит отметить. Это упоминание Платоновской психологии и Иоанна экзарха Болгарского. Иоанн экзарх Болгарский - это огромное сочинение с названием "Шестоднев", написанное приблизительно в начале десятого века и очень быстро оказавшееся одной из самых читаемых книг на Руси.

Шестодневы, возможно, самые важные книги Христианства после Евангелий. Шестодневы - это толкования шести дней творения, а значит, это записи христианского Образа мира. Иначе говоря, той самой картины, с которой и воевала Наука лучшими своими умами.

Шестодневы начали писаться буквально в первые же века христианства и были, что называется, популярнейшим чтивом на протяжении тысячелетий. Христианство, точнее, христианская философия, было детищем двух родителей - Иудаизма и античной философии. Библия была признана истоком христианства, и здесь христианская мысль была не вольна искать хоть какой-то свободы. А вот от античного наследия многие отцы церкви рады были бы избавиться, как от чумы или проказы, и ненавидели его всеми силами своей души.

Но многие, наоборот, были приверженцами античного мировоззрения, античного почитания разума и античного представления о том, как устроен мир. "Шестоднев" Иоанна экзарха Болгарского являлся своего рода собранием представлений разных отцов церкви, но более всего Василия Великого и Севериана Габальс-кого. Упомянутый Радловым Иоанн Дамаскин имел для Иоанна экзарха меньшее значение, хотя и упоминается множество раз.

При этом, Василий Великий, глава так называемой каппадо-кийской школы христианских философов, и Дамаскин были сторонниками античной философии, а Севериан Габальский вслед за Иоанном Златоустом ее решительнейшим противником. Тем не менее, Иоанн экзарх творчески уварил все эти взгляды в одном произведении. Впрочем, с точки зрения того, что могли почерпнуть из его Шестоднева русские люди, не надо забывать, что все-таки Шестодневы были своего рода хрестоматиями, содержащими выдержки из авторов, а подчас и прямое цитирование. Так что читающий мог выбирать то, что ему больше ложилось на душу.

Сергей Аверинцев так писал об Образе мира Василия Великого, который могли почерпнуть читатели из "Шестоднева":

"...практические нужды "назидания" широкого круга образованных и полуобразованных верующих влекли его от неоплатонизма к стоическому платонизму, от диалектики Плотина к энциклопедизму Посидония.

Не без аристократической снисходительности он позаботился предложить своей пастве наглядный образ мира, который находился бы в согласии с популярными итогами позднеантичной науки, но ни в коем случае не вступал бы в противоречие и с Библией, который был бы в меру философским и в меру занимательно-конкретным, который давал бы уму определенное интеллектуальное удовлетворение, не требуя от ума слишком больших усилий, а притом оказывался бы пригоден как орудие самой житейской "басенной" поучительности. Вот цель его толкований на "Шестоднев"" (Аверинцев, с. 71).

Просматривая "Шестоднев", можно уверенно сказать, что человек средневековой Руси знал, что думали об устройстве мира античные мыслители, пожалуй, получше, чем современные русские люди. По крайней мере, советские, не изучавшие философию специально.

И тем более, возвращаясь к понятию "Образа мира", стоит отметить, что, воюя с религиозным Образом мира, Наука, во-первых, перестраивала его в умах всей народной массы, воспитанной на чтении, подобном "Шестодневу". Во-вторых же, воюя с Христианством, она тем самым воевала и с античной философией, которую при этом очень почитала. Вопрос об источниках и союзниках в революционной борьбе, то есть в деле переворачивания Мира, вещь хитрая и запутанная.

Однако Радлов, поминая Иоанна экзарха, говорил не об Образе мира, а о психологии, называя ее платонической. Само употребление такого понятия кажется мне очень важным. В присущем нашему психологическому Сообществу мировоззрении оно отсутствует. Хотя образованные психологи и могут себе позволить поговорить о психологии Платона, это не значит, что наша Психология допускает возможность существования двух линий психологии - линии платонической и линии аристотелевской.

Недавно "Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского" был издан Академией наук в серии "Памятники древнерусской мысли". Изданию предшествует великолепное исследование Г. Баранко-вой и В. Милькова.

Вот что они пишут по поводу антропологии Иоанна экзарха на основе тщательнейшего изучения текста:

"Если в объяснении плотских составов человеческого естества составитель трактата полностью опирался на Аристотеля, то в трактовке духовной природы он использует преимущественно идеи Платона. Строение тела и функции органов детально характеризуются выдержками из трактата "История животных" Аристотеля, сведенными в компактную подборку.

При описании же душевных качеств использованы материалы платоновских диалогов "Кратки", "Федр", "Федон"" (Ба-ранкова, Мильков, с. 131-132).

Я опущу пока предположение Радлова, что Иоанн Дамаскин был продолжателем психологии Платона. Этот вопрос отнюдь не прост и вовсе не однозначен. Кстати, как и то, что Иоанн экзарх стоит целиком на позициях Платона и против Аристотеля.

В этой книге мне достаточно того, что удалось поставить сам вопрос о том, что история психологии искажена, и искажена она от самых истоков. Ведь нас определенно учили, что психология начинается в девятнадцатом веке, ну, в крайнем случае, с Декарта. Конечно, можно помянуть и трактат Аристотеля "О душе", но это еще никак не психология! И при этом сам способ рассуждать о психологии почти полностью заимствуется у Аристотеля.

В истории западного человечества было два способа рассуждать о психологии и вообще душе человека. И первым был способ, предложенный Сократом. Он же - сократическая беседа в изложении Платона и Ксенофонта. И он же - первый метод психологического исследования, разработанный в таких подробностях, что Наука психология, ощущая собственную неспособность продолжить исследования на таком уровне, предпочла его вовсе не заметить и развивать собственные методы, выглядящие порой детскими игрушками в сравнении с тем, что уже было.

Вот теперь можно снова вернуться к рассказу о русской психологии, тем более, что скоро нам снова придется столкнуться с платонической психологией.

Радлов продолжает последовательно рассказывать о том, какие книги по психологии появлялись в первой половине девятнадцатого века, тем самым обозначая основные направления русской мысли.

"Еще в начале XIX века появляются курсы психологии, написанные в духе Вольфа, как, например, лекции Голубинского. Примером Вольфовой психологии может служить "Пневматоло-гия, или О существах чувствующих и мыслящих", составляющая вторую часть "Метафизики" И. Юрьевича. <...>

В духе Кантовой философии написаны учебники Якоба, в том числе и учебник психологии; но гораздо значительнее было влияние Шеллинга на изложение психологии.

Проф. Снегирев в своей психологии указывает на два руководства, на которых отразилось влияние Шеллинга, а именно, на руководство копытной психологии О. Новицкого. (Киев, 1840) и на курс психологии Ивана Кедрова (Ярославль, 1844). <...>

Д. Велланский издал в 1812 году в Петербурге "Биологическое исследование природы в творящем и творимом ее качестве, содержащее основные начертания всеобщей физиологии". Это антропология в связи с главнейшими явлениями природы. Человеку в психической стороне отведено подобающее место. Все сочинение написано в духе философии природы Шеллинга. Велланский читал и специальные курсы по психологии, в которых главнейшее содержание заимствовано из биологического исследования. <...>

В том же духе составлено и сочинение Галича "Картина человека" (СПБ, 1834)" (Радлов, с. 156-158).

Как видите, уже в самом начале своего существования, русская психология может быть разделена на несколько вполне определенных направлений. Я бы назвал основными метафизическое и физиологическое. Но это то, что разглядел Радлов. Однако, кроме них было и то, что ранее было названо платоновским. Вот о нем я бы хотел поговорить особо.

Blog

Содержание