Geum.ru

Frankl, 1982, S. 39-40. Все остальные вопросы сводятся к основному: "Зачем?"

Вид материалаДокументы

Содержание


Есть ли смысл в ответственности?
Бренность и смысл
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Глава 6

ЕСТЬ ЛИ СМЫСЛ В ОТВЕТСТВЕННОСТИ?


Смысл свободы – ответственное бытие. – Ответственность неразрывно связана со свободой. – Ответственность: понятие отношений. – Как обходиться с чувством вины

Человек считает своей заслугой то, к чему он приложил усилия и что, с его точки зрения, удалось. Человек считает своей виной то, в чем он потерпел фиаско, если это произошло в результате добровольно совершенных им поступков.


Результат любого события, в котором определенную роль играло мое участие, находится между двумя полюсами – моей заслугой и моей виной. Оно либо заносится в мой актив, либо выставляет меня в неприглядном свете перед самим собой (или же перед другими людьми) – но при условии, что я участвую в нем как свободный человек. Свободный – это значит, что я ясно осознаю, во что вмешиваюсь, и о чем идет речь, когда принимаю решения и действую в конкретной ситуации. Нигде так отчетливо не проявляется, что я за человек, как в событиях, которые от меня зависят. В каком свете я предстану в итоге перед собой и другими как раз и определяется тем, какой ответ я даю на вопрос о смысле ситуации, соответствую я этому смыслу или нет. Являясь свободным, я не действую от чужого имени и не соглашаюсь под давлением служить чьим-то инструментом. Я и только я скрепляю событие своей печатью, именно моим почерком оно пишется. Поскольку именно я хотел это сделать и сделал, это остается моей заслугой, даже если кто-то другой приписывает себе результат. А если я поступил неправильно – это моя вина, даже если другие люди смотрят на это иначе. Если я действовал свободно, я не могу переложить свою ответственность и вину на другого, и точно так же никто не вправе присвоить себе мои заслуги. Поступок остается целиком за мной. Он является выражением меня, самостоятельного и реального человека, и тех целей, которым я следую.


Существует закономерность: если благодаря свободным поступкам удалось сделать нечто ценное, если они привели к успеху, человеку не хочется отказываться от своего авторства. Если же, наоборот, мои усилия оказались напрасными или в результате моих действий кому-то был причинен вред, то признать свою ответственность очень нелегко. Только проделав большую внутреннюю работу, человек приходит к мудрому выводу: не стоит даже пытаться переложить ответственность на другого, ибо это столь же невозможно, как перестать быть самим собой. Я отвечаю за все, что было сделано мной добровольно. Все то, что произошло не без моего участия, создано также и мной. И если прежде я имел отношение к этому, то теперь это имеет отношение ко мне!


В этой главе мы поясним, что такое подлинная ответственность, затем поговорим о том, что значит брать на себя ответственность, и, наконец, подумаем, как можно справиться с чувством вины.


Быть ответственным означает быть лично причастным к происходящим событиям. Другими словами, ответственность возникает там, где что-то меня касается. Там, где от меня что-то зависит (от того, как я поступлю и поступлю ли вообще), то есть везде, где я должен принять решение, я нахожусь в самой гуще того, что называют ответственностью. Ответственность всегда предполагает индивидуальную свободную волю. Поэтому никто не может быть виновным в том, что произошло вопреки всем мерам предосторожности и вопреки его воле, или в том, чего он сам не делал (потому, кстати, и не бывает коллективной вины).


Свобода и ответственность неразрывно связаны друг с другом, они – словно две стороны одной медали. Быть свободным означает решать самому и, таким образом, самому стать причиной следствия. Свободный поступок неизбежно подразумевает ответственность, и совершенно не важно, знает человек об этом или нет. Эта принципиальная ответственность является основой для конкретной ответственности в той или иной ситуации.


Итак, ответственности предшествует свобода. По причине их неразрывной взаимосвязи многое зависит от того, как именно человек будет использовать свою свободу. Свобода только ради свободы ведет к отсутствию каких-либо связей и обязательств и в итоге порождает ощущение пустоты. Если бы речь шла лишь о том, чтобы любой ценой сохранить свободу, то мы в принципе не могли бы ничего делать, ведь любое принятое решение означает отказ от свободы. Мы уже видели раньше (Главы 1 и 2), что всегда должны принимать решение. И мы также отметили, что оптимальное решение называется смыслом (Главы 3 и 4). Таким образом, когда человек хочет использовать свою свободу наилучшим образом, он отдает ее в обмен на смысл ситуации – отказывается от свободы, делая выбор в пользу смысла.


Благодаря этому пустота "свободы от" превращается в полноту "бытия для". Негативный аспект заменяется позитивным: свобода наполняется смыслом, а смысл свободы – это ответственность.


В конце Главы 4 мы говорили о том, что отношение человека к жизни является ключом к поиску смысла, что, в сущности, человек – "это тот, с кого спрашивает жизнь; тот, кто должен перед ней отвечать" (Frankl, 1982, S. 72). Отвечая на возникающие "жизненные вопросы", решая задачи и вовлекаясь в жизненные события, человек держит ответ перед жизнью. Ответственность, таким образом, и состоит в добросовестном поиске ответов на вопросы о смысле.


Таким образом, мы определили, за что ответственен человек: за осуществление смысла, который задается ценностными возможностями, присущими любой ситуации.


Но перед чем или перед кем ответственен человек? Перед какой инстанцией? "Кто может ответить на этот вопрос за другого? Разве не должен каждый человек решать этот вопрос сам для себя?" (Frankl, 1981, S. 134). Мы можем показать только направление ответа, подобно тому как мы поступили, обсуждая вопрос, за что человек несет ответственность. Что конкретно является смыслом, мы не говорили, поскольку смысл зависит от ситуации и от человека и не может быть определен психотерапевтом. Ответ может состоять только в том, чтобы показать, каким образом смысл может быть найден.


Перед чем человек экзистенциально ответственен? Он ответственен перед высшей ценностью, которую знает в своей жизни. Аля одного этой ценностью являются его собственные убеждения, стремление следовать своим идеалам и принципам. Другой чувствует себя ответственным перед любимым человеком, которого хочет быть достойным. Аля третьего высшая ценность – это Бог, перед которым он хочет предстать, развив все лучшее в себе. Вполне возможно, что эти области не противоречат друг другу, истинны для человека, "созвучны" с ним. Эту внутренне ощущаемую созвучность в экзистенциальном анализе называют совестью – именно это, а не принятие традиционных или усвоенных благодаря воспитанию ценностей. Через это внутреннее интуитивное чувствование того, что является хорошим и правильным, мы получаем ориентиры для принятия осмысленных решений и совершения осмысленных поступков. Именно в этом внутреннем согласии с тем, что я делаю в ответ на очередной "запрос" жизни, в конечном счете и проявляется моя экзистенциальная ответственность.


Сущность ее можно описать так: ответственность – это мой ответ на ситуацию, который находится в резонансе с моей высшей ценностью, созвучен ей. Поэтому ответственность не имеет ничего общего с исполнением обязанностей, которого требуют от меня другие. Ответственность – это "дитя" свободы, и ее нельзя путать с предписаниями, законами и инструкциями.


Вместе с тем ответственность – это выражение моей тесной связи с человеком, идеей или делом. Ответственность – это понятие отношений! Степень, в которой я беру на себя ответственность (затраченное мной время и усилия), показывает, насколько ценен для меня предмет моей ответственности.


Быть ответственным означает посвятить себя чему-либо. Стремление отдать себя чему-либо, жить ради чего-то является добровольным обязательством перед самим собой. Ответственность – это ежедневное сражение за свои ценности.


В ответственном поведении достигает кульминации самостоятельность человека, свобода приводится к своему смыслу. Поэтому неудивительно, что главной целью логотерапии и экзистенциального анализа Франкла является подведение человека к личной ответственности. Ведь жизнь без моей ответственности – это жизнь, в которой я не участвую активно, а потому, по сути, не живу.


Некоторые люди боятся личной ответственности. Психотерапевту требуется большой такт, чтобы, не навязываясь и не давя, суметь завести с ними на эту тему беседу. Они привыкли избегать ответственности, потому что видят в ней принуждение, нечто такое, что отнимает у них свободу и даже заставляет отказаться от того, что им дорого. Именно поэтому у человека часто появляется страх взять на себя ответственность, стать хозяином своей жизни. Важно понять, что ответственности нельзя научить с помощью угроз и наказаний, ее можно только почувствовать. И только сам человек может ощутить привлекательность этого чувства.


Для того чтобы ощутить эту привлекательность, важно также адекватно оценивать степень требований, которым человек может соответствовать. У взрослого экзистенциальная ответственность возникает из ощущения, что он внутренне "дорос" до нее. С другой стороны, необходимо понимать, какая степень ответственности требуется от человека в той или иной ситуации. Так экзистенциальная ответственность за ребенка вовсе не означает "все" самому за него делать. Предпосылкой для формирования ответственности является скорее пробуждение в ребенке чувства, что данная задача ему по плечу.


Если ответственности не находится места в жизни человека, то возникает невроз – болезнь, вызванная психическими причинами. Конечно, если человек не принимает на себя ответственности, это не значит, что он сразу становится невротиком. Про невротика можно сказать следующее: это человек, который постоянно ссылается на то, что не мог поступить иначе, и поэтому он ни за что не ответственен. Он воспринимает себя пассивным, "плывущим по течению" обстоятельств, а не живущим самостоятельной жизнью. Если невротик подвержен страхам, то тогда они распоряжаются им и за него все решают. Он, например, может стараться не выходить из дома, боясь, что на улице с ним случится инфаркт, хотя его сердце совершенно здорово.


Такие симптомы проявлялись у одного молодого человека, в ходе работы с которым стало очевидным, какая сильная потребность в опеке сформировалась у него в юношеские годы, когда его мать развелась с отцом. Он очень страдал от этого. Его не отпускал страх внезапно потерять близких людей, и потому он постоянно стремился получать от них подтверждения их любви. В этом он видел гарантию того, что в обозримом будущем они его не покинут. Так вкратце можно описать психический механизм этого невроза страха. В отроческом прошлом этого человека, однако, скрывалось одно важное решение, которое с трудом удалось выявить в ходе анализа. В то время это решение не дало ожидаемого эффекта и потому забылось, но именно оно во многом определило его дальнейшую жизнь. Тогда, будучи четырнадцатилетним подростком, он был не согласен с тем, что его родители развелись, и решил против этого бороться. Но что он мог сделать? Отец исчез из его жизни, а сам он все еще находился в зависимости от матери. Мог ли он обижать ее, когда она действительно изо всех сил старалась все для него сделать? Конечно, нет. Тогда он решился на "сидячую забастовку", т.е. просто не собирался становиться взрослым. Он начал с того, что умышленно отвергал свою ответственность во многих областях и перекладывал ее на мать. Это была ловкая тактика: он видел, что отношение матери к нему не ухудшилось, все больше убеждался, что она для него на все готова, и одновременно считал, что таким образом наказывает ее за развод.


Так он рос. Время от времени он болел, причем его недуги носили психосоматический характер. После женитьбы они исчезли, и долгое время он жил практически беззаботно, ощущая себя в полной безопасности. Затем родился ребенок. "С рождением сына все изменилось. Райская жизнь закончилась, так как я хотел нести ответственность за ребенка. Но я совершенно не был к этому подготовлен". Вскоре после рождения ребенка появился невроз страха. Он мог выходить из дома, только если его кто-нибудь сопровождал.


После многих часов терапии он понял причину своей болезни. "Чего я на самом деле боюсь, – это необходимости самому справляться с проблемами жизни. Собственно говоря, этот невроз – лишь страх ответственности! – сказал он и добавил: – Теперь мне также понятно, почему невроз может стать таким сильным, ведь речь здесь идет о жизненной позиции. Поэтому от него не так-то просто избавиться". Ему стали понятны многие формы его невротического поведения, например, он осознал, почему мог выходить из дома только с сопровождением, почему не мог пользоваться такси, почему мог работать только с определенными людьми, а в присутствии других испытывал страх. "Я мог делать все, если знал, что рядом со мной есть кто-то, кто готов взять ответственность на себя и кому в случае необходимости я мог бы довериться". На следующем сеансе: "Я осознал, что не брал на себя ответственность в очень многих ситуациях. Сейчас я начинаю делать это даже в мелочах: при распределении денег, покупке одежды или продуктов..."


Следующая история показывает, как из-за давления, оказываемого воспитанием, может возникнуть неправильное представление об ответственности и как, защищаясь от этого давления, человек во вред себе "выплескивает вместе с водой и ребенка".


Госпожа А. отказывалась брать на себя ответственность не из боязни, а потому что неверно понимала ее. У нее были серьезные проблемы с самой собой, и она надеялась, что беседы с врачом помогут ей найти выход из создавшегося тупика.


По мнению госпожи А., в ее проблемах повинна была не она сама, а люди, которые ее воспитывали, пытались сделать из нее ответственного человека, умеющего приспосабливаться к любым обстоятельствам. Ей постоянно внушали, что девушка должна быть готова брать на себя ответственность, и уже в подростковом возрасте она начала от этого защищаться. Дело в том, что отвечать за что-то означало для нее подчиняться, отрекаться от себя, слушаться указаний. Поэтому она протестовала против всего, что хоть чем-то напоминало ответственность. В конце концов дошло до абсурда. Например, она хотела бы съесть целую шоколадку, но не могла спокойно этого сделать. Она, конечно, знала, что только от нее зависит, есть это лакомство или не есть, но один только факт, что частое употребление шоколада вызывает кариес, за который ей бы самой пришлось нести ответственность, тут же вызывал желание в знак протеста не делать этого. Любое естественное следствие поступка она воспринимала как навязываемую ей ответственность.


Только осторожная беседа, в которой женщина познакомилась с рассмотренным здесь понятием ответственности, помогла ей выбраться из тупика.


Понадобилось задать немало вопросов и выполнить множество упражнений, прежде чем она научилась правильно пользоваться ориентированным на смысл понятием ответственности. Как выяснилось, она, собственно говоря, всегда хотела нести именно такую ответственность. И это понятно: ведь, по существу, ее протест как раз и исходил из потребности самой отвечать за свои поступки. Именно на этой почве в конечном счете и удалось сформировать понятие добровольной ответственности.


Мы много говорили о том, что ответственность накрепко связывает человека с его решениями, а также о том, что последствия поступков далеко не всегда превращаются в повод для гордости. Все это заставляет нас обратиться к вопросу: как быть, если в результате возникло нечто, с чем я уже не согласен, поскольку заблуждался или допустил промашку? Того, что случилось, теперь уже не исправишь. Вся проблема в том, что мы не вольны изменить прошлое, и это особенно наглядно показывает нам нашу ограниченность. Зачем в таком случае столько об этом думать, если все равно нельзя ничего поделать?


Верующий человек, конечно, отверг бы такое утверждение, ведь он может исповедаться и покаяться. Разве не хуже, подобно неверующему, просто взирать на произошедшее, считая: что произошло, то и прошло? Именно так и говорят многие неверующие люди, однако это не избавляет их от чувства вины.


Внимательный читатель, наверное, заметил, что осмысленному обращению с той или иной проблемой всякий раз предшествует основополагающий принцип: "То, что можно изменить, должно быть преобразовано. Где невозможно что-либо изменить, я могу измениться сам".


С чувством вины связано много проблем. С психотерапевтической точки зрения основная проблема – это бессилие человека перед неизбежностью произошедшего. Поскольку люди не могут с этим справиться, они часто либо безропотно покоряются, смиряются, либо начинают неадекватно вести себя, а именно:


отрицают или преуменьшают свою вину;

реагируют бессильной яростью на самих себя беспрестанными самообвинениями и разрушительными "депрессивными" чувствами.

Все эти реакции располагаются между полюсами легкомыслия и самоистязания.


При правильном обращении с чувством вины человек, напротив, будет пытаться снова обрести утраченную свободу, чтобы найти смысл в случившемся и таким образом справиться с этим чувством. Все, что мы говорили о ценностях личных жизненных установок (Глава 3), применимо и к чувству вины, когда совершено что-то непоправимое. Пусть говорят: "Что было, то было", – но хотя событие свершилось, для меня-то оно еще не закончилось. Я могу еще изменить себя самого, свое отношение к произошедшему, к своему поступку. Я могу, например, отказаться от своей позиции упрямого протеста (иногда для этого требуется помощь других людей), трезво взглянуть на ситуацию, признать свою вину и свои слабости. Признание факта ("Я это сделал") часто открывает пропасть между моими представлениями о себе и идеалом; я начинаю видеть, что во мне многое надо изменить, понимать, над чем нужно работать, чтобы больше уже не приходилось бежать от себя. Согласитесь, вина становится больше, когда человек игнорирует ее, например, когда он понимает, что несправедливо что-то себе присвоил, но не решается это вернуть.


После осознания вины за поступок в качестве второго шага следует разобраться со своими долгами – выяснить, есть ли возможность искупить вину, можно ли еще вопреки случившемуся что-нибудь изменить. Очень часто у нас имеется возможность исправить ошибку и практически всегда – возможность ее искупить. Но надо, конечно, считаться и с тем, что бывают ситуации, когда причиненный вред нельзя ни устранить, ни компенсировать и уже невозможно возместить человеку то, что у него было отнято.


Мне вспоминается одна женщина, которая рассказала, как по прошествии многих лет после сделанного аборта она перестала считать, что поступила тогда правильно. Поняв это, она начала постоянно помогать соседям растить их детей. Тем самым она хотела дать этим детям то, что могла бы отдать своему не рожденному ребенку. Без такого поступка ее запоздалое понимание ничего бы не стоило. Ей хотелось, чтобы это понимание имело высокую цену, соответствующую той цене, которая лично для нее была с этим связана, и она не жалела ни финансовых трат, ни времени, ни стараний. (Такая готовность человека к самопожертвованию выходит далеко за рамки простой компенсации потери, которая служила бы лишь для самооправдания.)


Таким образом, когда речь идет о событиях, которые относятся к прошлому, где все уже фиксировано и ничего изменить нельзя, сначала требуется обратиться к ценностям жизненных установок и только затем решиться на действие.


Кто осознал, что вина не есть судьба, из-за которой осмысленная жизнь становится невозможной, тот легче берет на себя ответственность, ибо ему не нужно уже избегать ее из-за страха оказаться виноватым. Он становится более зрелым и способным к самостоятельной жизни. Но сама жизнь от этого не становится комфортнее, она делается лишь более насыщенной, более ценной, более содержательной.


Эти две стороны ответственности – тяжелое и прекрасное в ней – отражаются в следующих словах Франкла: "Ответственность – это то, что влечет человека, и одновременно то, чего он пытается избежать. Это позволяет понять, что у человека имеются противодействующие силы, которые удерживают его от того, чтобы брать на себя ответственность. И действительно, ответственность чем-то напоминает бездну: чем дольше и пристальнее мы в нее вглядываемся, тем больше ее сознаем, пока в конце концов не появляется головокружение; когда мы углубляемся в сущность человеческой ответственности, то ужасаемся: с ответственностью человека связано нечто страшное – и вместе с тем прекрасное!


Страшно сознавать, что каждое мгновение я несу ответственность за следующее; что каждое решение, самое важное или несущественное, – это решение "навечно"" что каждое мгновение я реализую или не реализую возможность – возможность мгновения.


Каждый момент жизни таит в себе тысячи возможностей – и я могу выбрать только одну-единственную, чтобы ее реализовать; но тем самым все остальные я отметаю и обрекаю на небытие – и это тоже "навечно"!


Однако прекрасно сознавать, что будущее, мое собственное будущее и вместе с ним будущее мира, людей вокруг меня каким-то образом – пусть даже и в незначительной степени – зависит от того, какое решение я приму в этот момент. То, что благодаря этому решению я воплощаю, "привношу в мир" – я делаю действительностью и тем самым уберегаю от бренности" (Frankl, 1981, S. 140-141).


Глава 7

БРЕННОСТЬ И СМЫСЛ


Самый большой страх в жизни – смерть? – Упущенная жизнь не дает умереть легко. – Открытость и вовлеченность. – "Онтологический смысл": смысл целого. – Жить, наконец! – "Экзистенциальный смысл": смысл, появляющийся благодаря самому человеку. – Ключ к нахождению смысла: быть человеком – значит быть открытым запросам жизни; жить – значит отвечать на запросы жизни

Позвольте в заключение еще немного поразмышлять о жизни. О жизни в ее целостности, а не о частностях. О том, что делает жизнь состоявшейся.


Для того чтобы быстрее войти в эту тему, зададим несколько необычный вопрос: "Чего мы больше всего боимся в жизни?" Принято считать – смерти. Когда мы думаем о ней, то словно чувствуем, как она, скрываясь под маской старости, пытается проникнуть в нашу жизнь. Нам становится не по себе, когда мы видим, как она тихо подкрадывается и ворует нашу жизнь, подстерегает нас повсюду, не гнушается никакими средствами. И внезапно хроническая угроза смерти превращается в реальную: тяжелую болезнь, аварию, катастрофу, террористический акт или стихийное бедствие.


Технический прогресс и вера в силу науки привели в последние десятилетия к появлению неосознаваемой успокаивающей фантазии: скоро проблема смерти в нашей жизни отступит. Развитие техники, биологии, медицины будто бы свидетельствует именно об этом. И нам действительно удалось вытеснить смерть если уж не из жизни, то в значительной мере из своего сознания. Еще никогда не было так легко и так просто стареть, и тем не менее никогда еще люди не делали так много для того, чтобы быть молодыми, оставаться молодыми, снова становиться молодыми. Ценность "жизни, прожитой до конца", как Виктор Франкл однажды назвал старость, уже не признается обществом. Прошлое становится предметом, занимающим лишь психоаналитика, а в реальной жизни человек подстраивается под молодых, занимается спортом и йогой и "отменяет" свое прошлое ради сулящего все на свете будущего. Так мы и добиваемся того, что до глубокой старости остаемся молодыми – и молодыми же умираем. Печальная участь, ведь, как известно, молодым умирать тяжелее.


Сегодня, немного напуганные, мы начинаем пробуждаться от сна последних десятилетий. Смерть, эта гидра, с которой, как мы надеялись, будет покончено, снова и снова дает о себе знать. Аварии атомных реакторов, авиакатастрофы, сходы лавин и наводнения, вирусы СПИДа и коровьего бешенства чуть ли не постоянно угрожают всем нам и заставляют осознать банальную истину: несмотря на прогресс, все мы смертны.


Сегодня уже нет многих смертельных опасностей: искоренены чума и полиомиелит, изобретены лекарства от многих болезней. Под зашитой прогресса люди стали чувствовать себя увереннее. Тем не менее возникают новые угрозы, предсказывающие нам, от чего люди будут умирать завтра. Однако самая большая угрожающая человечеству опасность – это вытеснение смерти из сознания, нежелание принять тот факт, что мы смертны, стремление отодвинуть его до тех пор, "пока не придет время". Но это время существует всегда, ведь каждый прожитый день приближает нас к смерти, и поэтому каждый миг жизни – это и время умирания. Чем больше вытеснена эта реальность, тем сильнее внутренняя тревога.


Поэтому совершенно естественно, что от предвестников смерти – болезней и старости – разрабатываются эффективные средства зашиты, все больше денег выделяется на развитие медицины, все большей популярностью пользуется лечение силами природы. Если смерть воспринимается как нечто чуждое жизни, а прошлое – поскольку оно не позволяет перечеркнуть себя полностью – помешается в отдельную "кладовую" психоанализа, то все вопросы о том, что находится по ту сторону смерти, также прячут в "сундук со старым ненужным хламом".


Но жизнь никого из нас не оставляет в покое. Она не довольствуется половинчатостью. Ей хочется быть прожитой полностью, целиком. И, позволяя нам переживать радость и удовольствие, она с отрезвляющей стремительностью врывается в наш удобный мир грез и желаний, пугая своими реальными требованиями. И мы снова становимся неуверенными – неуверенными даже в том единственном, что несомненно случится в будущем: в своей смерти. В современном мире мы часто бываем лишены очень важного опыта: если раньше люди умирали дома, среди родных и близких, то в наше время почти 90% людей умирают в стерильных условиях больницы, и у нас нет возможности быть сопричастными происходящему.


Сегодня мы стали искать жизнь уже не во всемогуществе человека, а в цветущих деревьях, красоте водоемов, в незатронутых цивилизацией природных циклах. Мы снова открыты первозданности законов природы и больше не пытаемся поставить ее на колени. Мы понимаем ее самостоятельное значение и уже не оцениваем природу лишь с точки зрения практической пользы. Смерть – неотъемлемая часть жизни природы, и, вытеснив смерть, мы бы очень многое исключили из жизни.


Спросим себя еще раз: действительно ли сама смерть является причиной страха? Разве мы снова и снова не встречаем людей, которые, несмотря на естественный страх перед смертью, не теряют мужества? Можно вспомнить великих – от Сократа до патера Максимилиана Кольбе. Но сколько простых людей с удивительным спокойствием могли смотреть в глаза смерти – потому что смерть не входила в их список самых ужасных событий жизни.


Отчего смерть становится ужасом жизни? Что делает смерть врагом и не позволяет нам принять ее? – Упущенная жизнь.


Точнее сказать, упущенные в многочисленных жизненных ситуациях возможности:


любить,

действовать,

страдать.

Это в точности соответствует трем "столбовым дорогам к смыслу" по Франклу – ценностям переживания прекрасного, творческим ценностям и ценностям личных жизненных установок.


Смерть становится страшной из-за того, что человек чувствует: по-настоящему он и не жил. Смерть становится страшной, если человек ощущает, что жизнь еще не постигнута, еще не охвачена во всей своей полноте. Смерть приходит слишком рано, когда все, что происходило до этого, жизнью назвать нельзя. До тех пор, пока отдается глубинной болью тоска по целостной и полнокровной жизни, пока эта жажда не утолена, человек внутренне восстает, не желая умирать от жажды.


Хуже всего, если жизнь упущена по собственной вине. Каждое упущенное мгновение содержит в себе нечто важное, правильное, достойное того, чтобы это воплощать и отстаивать.


Упускать жизнь можно по-разному и по разным причинам.


Одни люди упускают возможность жить из-за того, что слишком ориентированы на стабильность, надежность и определенность. Неизвестность часа смерти пугает их и становится невыносимой, поскольку время ухода из жизни неподвластно их контролю.


Другие больше жизни озабочены тем, от чего они могут умереть. На самом деле бояться можно всего – отравленных продуктов и воздуха, рака и атомной энергии. Здесь, конечно, многое можно сделать, чтобы уменьшить опасность. Но смысл жизни состоит не только в предотвращении зла, но и в жизни ради доброго, ценного.


Кто-то испытывает страх перед болью и страданиями, которыми сопровождается смерть. Может случиться непредвиденное, боль и страдание не всегда удается предотвратить. Но разве и в этом случае не содержатся возможности для обретения смысла без необходимости приукрашивать реальность? Быть может, кто-то знаком со страданием не только как с чем-то ужасным, но и как с тем, что, несмотря на всю свою тяжесть, способствует личностному развитию? Тот, кто приобрел подобный опыт, вероятно, сможет с большей надеждой вступить в последнюю фазу жизни.


Еще кого-то больше всего заботит расставание с родными и близкими: дети еще совсем малы, кому-то еще нужна моя поддержка и опора – или, может быть, только пришла новая любовь. Однако в экзистенциальном аспекте можно задать вопрос: а был ли я прежде по-настоящему близок с дорогими людьми, был ли я внутренне полностью с ними? Большего мы сделать не можем, но это можем сделать вполне. Мы можем сделать наши встречи и наше общение более глубокими, если будем жить с осознанием безвозвратности и уникальности каждого мгновения, если иногда будем думать о том, что бы мы сказали или сделали, зная, что это была наша последняя встреча... Возможно, такой взгляд поможет нам осознать, что есть еще что-то незавершенное, что еще нужно было бы сделать сейчас, иначе однажды станет поздно.


Итак, всегда существуют причины для беспокойства и страха, возможность неудачи или получения отказа, напряжение и боль. Это часть жизни. Но не ее суть. Экзистенциальная опасность заключается в той внутренней позиции, с которой мы проживаем день за днем, мгновение за мгновением. Если нам не удается переплавить боль потерь в духовную силу и благодаря этому расти, становиться сильнее внутренне, если мы не можем принимать и проживать неудачи, разлуку и горе как неотъемлемую часть жизни, то мы упускаем жизнь. Мы упускаем смысл жизни, упускаем возможность жить целостно, что означает жить в соответствии с реальностью, в согласии с тем, что существует или может существовать в действительности. Нам следует воспринимать опасное и мучительное точно так же, как обнадеживающее и вожделенное. Идти по жизни с открытыми глазами – признак экзистенциальной зрелости. Большего мы сделать не можем, но большего мы делать и не должны. Жизнь имеет свое течение, и мир следует своим путем – и я тоже должен следовать только своим путем.


Отклонение от смысловой структуры жизни может вылиться в чувство страха и прочие психические нарушения. Чаше всего в основе таких нарушений лежат жизненные переживания, которые человек не в силах выдержать и преодолеть. За ними скрываются базисные установки, связанные с нарушенным восприятием того, что дает нам опору в жизни, неадекватным пониманием ценностей, неспособностью к подлинной встрече с другими людьми и отсутствием видения возможностей для своего развития в будущем.


Жить полной жизнью означает по мере своих сил и возможностей вовлекаться в каждую ситуацию. Однако при этом главное не то, что мы вообще чем-то занимаемся, а то, что имеется нечто, ощущаемое нами как несущее смысл. Чем больше осмысленно прожитых жизненных ситуаций, тем более состоявшейся в конечном итоге становится жизнь и тем более прочную почву под ногами ощущает человек.


Почему смерть должна пугать меня, если я исчерпывающе прожил жизнь в каждом ее мгновении? Чего я должен бояться, если я не уклонялся от вопросов и предложений жизни? И дело не в том, что смерть станет в результате более благосклонной. Наверное, иногда она может быть для нас другом и избавителем, но точно так же она может внезапно жестоко и мучительно уничтожить нашу жизнь. Определенная боязнь того, как именно наступит смерть, вероятно, всегда сохранится. Однако разрушительную силу, пронизывающую жизнь и подрывающую ее осмысленную структуру, смерть утрачивает, если человек живет с осознанием реальных возможностей, которые всегда предоставляет жизнь. Страх смерти основывается на неутоленной потребности жить насыщенно и целостно. Согласно экзистенциальному анализу и логотерапии, это и есть то, к чему в глубине всех своих желаний стремится человек. Эта воля к осмысленной, полноценной жизни представляет собой движущую силу, нереализованность которой скрывается в страхе смерти.


Но этим страх смерти полностью не объясняется, потому что нам не известен в точности предмет страха. Собственно говоря, смерть – только символ чего-то, лежащего глубже. В глубине души страх перед смертью предстает как страх перед "ничто". То есть страх смерти – это страх "не быть", "не жить", "не быть самим собой" или же страх перед никчемностью своей жизни. Таким образом, страх смерти может быть связан с ощущаемой пустотой жизни.


Сам непостижимый факт, что я почему-то появился на свет, наводит на мысль, что это, по-видимому, должно иметь какое-то значение. Однако этот "онтологический смысл" моего бытия – смысл моего существования на этой земле, моего предназначения, смысл всей моей жизни – я могу понять лишь частично. Ибо смысл, который нечто имеет просто потому, что оно есть, может быть известен, собственно говоря, только его создателю. Этот мир создан не нами, и поэтому нам не дано знать, почему существует мир и почему он так устроен, почему существую я, почему существуют беды, болезни и несчастья. Вопрос об "онтологическом смысле" не является "делом" человека. Ответ на него, наверное, можно попытаться найти в философии, но, по сути, он относится к особой области религий. Религии дают знание, которое выходит за пределы объективного знания людей.


Поэтому мы не можем точно сказать, какой смысл имеет наше собственное бытие. Мы можем в этот смысл только поверить. Мы несем в себе чувство, что мы здесь не просто так, что это зачем-то нужно, и потому очень трудно согласиться с мыслью, что жизнь была прожита впустую. Если осмысленная жизнь не удалась, явное противоречие между интуитивным пониманием бытия и реально прожитой жизнью порождает отчаяние.


В тягостном сознании того, что прожитая жизнь была бедна смыслом или вообще лишена его, появляется ощущение "экзистенциального вакуума", которое словно пропасть зияет посреди прожигаемой за самыми различными занятиями жизни. Хотя имеется все для того, чтобы жить, но нет того, ради чего стоит жить. Это – типичное чувство "экзистенциальной фрустрации". Если человек пытается изо дня в день, используя самые разные средства и способы, избавиться от пустоты и скуки и все же продолжает от них страдать, то насколько ужасной тогда должна быть для него смерть? Не будет ли он тогда воспринимать ее как концентрированное выражение своей непрожитой жизни, как абсолютное "ничто"?


В связи с этим вполне можно понять, почему человек пытается вытеснить, "перехитрить" смерть. Подточенный смысловой пустотой, он избегает всего, что в его представлении может символизировать "пустоту" – пустой квартиры, пустых отношений, а также покоя или смерти. Но вытесненная смерть по-настоящему делает жизнь лишенной смысла. И мы можем избежать ничтожности своего существования, уничтожения себя как экзистенциального существа, только если у нас есть ответ на вопрос "Для чего жить?".


Однако это "для чего" никогда нельзя создать или сконструировать самому. Оно уже имеется – его нужно только найти, воспринять. Смыслом не может быть все, что угодно, – это всегда совершенно определенная возможность, которая имеет ценность и, будучи реализованной, навсегда сохраняется в прошлом прожитой жизни. И эта возможность также только тогда обретает смысл, когда она подходит данному человеку.


Ни успокаивающие фантазии, ни желания, ни хорошо продуманные ценностные суждения не способны помочь отчаявшемуся. Покончить с "экзистенциальным вакуумом" может только решительный и активный реализм, при котором тот факт, что человек смертен, не вытесняется, а расценивается как один из основополагающих элементов жизни. Если же этого не происходит, то тогда мы не живем, а грезим.


И действительно: смерть не является чуждой жизни, она не представляет собой ничего враждебного жизни. Она делает жизнь возможной и относится к жизни как ко всему возникающему, ко всему развивающемуся и ко всему исчезающему. "Едва только человек появляется на свет, он уже достаточно стар для того, чтобы умереть", – утверждал богемский поэт Аккерманн. Мы должны оставить детское представление о том, что будем жить вечно. Эта иллюзия мешает нам жить по-настоящему. Если мы хотим действительно жить, то должны осознать новую позицию по отношению к жизни: С САМОГО НАЧАЛА НАША ЖИЗНЬ КОНЕЧНА!


И тогда мы сможем, наконец, начать жить!


Ибо только принимая во внимание конечность жизни, мы постигаем ее неповторимость. Иначе в нашей жизни не происходит ничего существенного. Иначе с нами обстоит дело как с тем пьяницей, которому врач сказал, что пришло время отказаться от алкоголя. На что тот смиренно отвечает: "Аля этого уже слишком поздно!" – "Но послушайте, – возмущенно говорит врач, – бросить пить никогда не поздно!" – "Да? Что ж, хорошо, значит, у меня еще есть время!"


Разумеется, жизнь не наполняется смыслом благодаря своей продолжительности – точно так же, как качество биографии не зависит от количества страниц в книге, ее описывающей, как однажды сказал Франкл.


В конечном счете мы можем сказать: если бы человек был бессмертен, ему не нужно было бы искать смысл. Он был бы совершенен. Он мог бы сохранять покой, отдыхать и быть при этом вполне довольным собой. У него всегда было бы время для того, чтобы что-то сделать – сегодня, завтра, через тысячу лет. Но поскольку это не так, в каждой ситуации есть "время" для чего-то, иногда даже "высшее время". Ибо каждая ситуация уникальна. Она никогда не вернется. Поменять в ней что-либо потом человек уже не сможет. Не спрашивая на то его согласия, человека поместили в такие жизненные условия, и это факт, который необходимо принять.


Если мы действительно сознаем, что далеко не всегда располагаем временем и что необходимо использовать каждый момент, пока он не исчез и вместе с ним не исчезла часть нашей жизни, то мы находимся в исходной экзистенциальной позиции. Речь идет об исходной позиции для осмысленной жизни. Мы уже познакомились с ней в конце Главы 4, но она настолько важна, что давайте еще раз коротко на ней остановимся.


Итак, если мы сознаем, что каждая ситуация неповторима и уникальна и что каждый человек уникален и неповторим, то речь может идти только о том, чтобы действовать в соответствии с этим. Сущность бытия может состоять только в том, чтобы подняться над преходящим и предъявить жизни себя во всей своей уникальности. Это можно выразить следующим тезисом:


Быть человеком – значит быть постоянно открытым запросам жизни, а жить – значит давать ответ на ее запросы.


Если человек хочет жить осмысленно, то он нуждается в такой открытости, он должен позволять жизни "запрашивать себя". А далее человек должен выбрать одну из возможностей, представляющуюся ему лучшей, и сказать ей "да", поскольку она никогда уже не повторится.


Такой подход в наше время не очень популярен. Чаше считают, что жизнь состоит в том, чтобы успеть удовлетворить как можно больше потребностей, что только тот, кто имеет определенные требования к жизни, получает что-то от нее. Однако когда человек попадает в эту опасную западню ожиданий с девизом: "Жизнь должна мне", – то все очень легко может стать бессмысленным. Ибо пассивно ожидая, что жизнь однажды исполнит его желания, человек утрачивает активность и жизнерадостность, которые позволяют ему находить смысл.


Экзистенциальный подход в корне противоположен этому. Мы постигаем полный смысл жизни только благодаря радикальному повороту на 180° нашей позиции по отношению к жизни: не "жизнь должна удовлетворять мои запросы", а "я сам должен соответствовать ее запросам". Не наличие заранее данных ценностей делает жизнь осмысленной. Главная предпосылка осмысленной жизни возникает внутри человека: она заключается в его внутреннем отношении к жизни. И именно изменение внутреннего отношения к жизни часто позволяет нам увидеть совершенно иные ценности.


Следовательно, если с позиции психотерапевта, а не пастыря (такой подход тоже имеется), спрашивать, что является ключом к осмысленной жизни (и как обрести способность без страха встретить смерть), то исходной точкой и главной предпосылкой оказывается готовность быть открытым жизни, принимать запросы жизни. (Ее преобразование в практику можно описать с помощью простых обзорных вопросов, которые приведены в завершающем эту книгу "Руководстве для поиска смысла". Эти вопросы соответствуют четырем ступеням "Метода постижения смысла" – Längle, 1988.)


Благодаря этому человек открыт всему, что есть и потенциально может быть в мире.


Человек также открыт ценностям – тому, что говорят его чувства о мире, о нем самом, о том, что он воспринимает, проживает и делает.


Кроме того, человек открыт для собственной созидательной энергии, которая конкретизируется в воле и находит окончательное выражение в следовании принятому решению. Эта творческая энергия позволяет человеку изо дня в день задавать себе самые важные вопросы и отвечать на них.


Наконец, человек открыт будущему: тому, что может произойти благодаря ему самому; что он должен или может сделать; кем он сам может стать; что может принести ему прекрасные переживания. Это означает открытость будущему, общему для всех нас, для тех людей, рядом с которыми человек живет и в судьбе которых он неизбежно участвует, а потому и должен участвовать.


Это – экзистенциальный смысл. Существует этот смысл или нет – зависит от самого человека. Это та область, где человек творчески участвует в смысловой структуре бытия. Наше бытие становится по-настоящему полным, только если мы сами формируем его, привносим в него свою личную духовную энергию, принимаем его в свой внутренний мир и отдаем ему свои мысли и чувства, свою способность любить и страдать.


Только тогда мы живем, только тогда наша жизнь действительно наполнена смыслом.