Geum.ru

A. A. Залевская введение в психолингвистику рекомендовано Министерством образования Российской Федерации в качестве учебник

Вид материалаУчебник
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   31


Как справедливо отмечает Дж. Лакофф [Лакофф 1996], сама Э. Рош, сформулировавшая общие возражения против классической теории категоризации10 и экспериментально продемонстрировавшая неадекватность этой теории для описания процессов категоризации у человека, на определенном этапе своих исследований отказалась от первоначальной гипотезы о том, что удачный по оценке носителей языка пример категории (прототип) непосредственно отражает внутреннюю структуру ментальной репрезентации. Следует говорить лишь об эффектах прототипичности, которые являются вторичными и образуются в результате взаимодействия различных факторов. Тем не менее и Дж. Лакофф, и другие критики гипотезы Э.Рош подчеркивают обоснованность выделения ею категорий базового уровня обобщения,


9 Напомним, что в цели этой главы входит только выделение ключевых понятий, существенных для разработки различных концепций значения. Подробное рассмотрение сопутствующих этому теорий (в том числе идей Э. Рош) и дискуссий по их поводу должно составлять задачу отдельного исследования. Основные сведения о концепции Э. Рош можно почерпнуть из [Фрумкина 1992: 36-40; Фрумкина и др. 1991: 45-59].


Классическая теория категоризации исходит из трактовки признаков, приведенной выше в сноске 7. Согласно этой теории, категории определяются на основе необходимых и достаточных признаков, имеют четкие границы, при этом статус всех членов категории является одинаковым.


112


фундаментальной функцией которых является основанное на гешталь-тах восприятие поверхностных характеристик объектов в целом и их частей, хотя и в этом случае предпочтительнее говорить об "эффектах базового уровня". Более того, по мнению Дж. Лакоффа, "постулаты значения приобретают смысл в контексте когнитивных схем, поскольку последние структурируют наш непосредственный опыт" [Op. cit.: 172]; в этой связи он разрабатывает идею когнитивных моделей, соответствующих до-концептуальной структуре опыта человека.


Резкую критику идей Э. Рош содержат работы французских ученых. По свидетельству Н.П. Анисимовой [1998: 32-34], В. Никес [Nyckess 1997] при критическом анализе теории прототипов настаивает на необходимости разграничения языковых и до-языковых категорий, признавая некую форму ментальной до-языковой категоризации, но отвергая принцип ее прямого отражения в языковых категориях.


В. Никес противопоставляет по ряду параметров индивидуальное и интериндивидуальное (языковое) познание, природа которых базируется на разных принципах. Он указывает, что перцептивные категории происходят из индивидуальной чувственной деятельности, в то время как языковые категории имеют социальный характер и вырабатываются в ходе истории общества в целях взаимодействия носителей языка. Таким образом, семантические категории являются результатом коллективной деятельности, скоординированной и обусловленной языковой деятельностью.


Для решения проблемы категоризации В. Никес предлагает использовать преобразованную и расширенную теорию необходимых и достаточных условий (признаков), а также трактовать процесс категоризации в виде трехуровневой модели, включающей: "1) план когнитивных операций, соответствующий перцептивной категоризации-, 2) план операций языковой категоризации, где применяются категориальные критерии или "определяющие признаки ..."; 3) план исторического построения языковых категорий, которые формируются общим социальным опытом и потребностями согласованной деятельности" [Анисимова 1998: 36]. Заметим, что в этой модели языковая категоризация и историческое построение языковых категорий протекают как бы без участия человека: эти процессы "сами собой" реализуются в языке как самодостаточной сущности на базе стерилизованного социального опыта, взятого в отрыве от составляющих социум и осуществляющих согласованную деятельность людей, для которых характерные признаки могут быть важнее "определяющих" и т.п.


В числе непримиримых противников теории прототипов во Франции Н.П. Анисимова [1997] называет Ф. Растье, по мнению которого прототипы и "лучшие примеры категории" не имеют ничего общего с языковыми структурами, и Ж. Клейбера, разрабатывающего лингвистическую семантику прототипа и подчеркивающего, что теория прототипов является теорией категоризации, но не теорией семантики слова. В обзоре приводятся мнения и других французских ученых, выдвигающих различные "за" и "против" тех или иных положений концепции Э. Рош.


Представляется весьма поучительной оценка идеи прототипов, которая дается в работах А. Вежбицкой: она указывает на неправомерность противопоставления "классического" и "прототипного" подходов к значению как "неверного" и "правильного" и ставит своей задачей


113


показать, что нужен не выбор между ними, а синтез этих двух традиций в семантических исследованиях [Wierzbicka 1996: 148].


А. Вежбицкая обращает также внимание читателей на то, что понятие прототипа нередко используется неверно, и приводит наглядные примеры того, как это понятие не помогает в трудных случаях описания значения слова. Она тем не менее полагает, что при внимательном и осторожном отношении к прототипам они могут быть полезными, но только в сочетании с вербальными дефинициями, а не вместо них [Op. cit.: 160]. При этом высказывается принципиальное возражение против описания значения через "расплывчатый набор компонентов" (т.е. против того, что допустимо, например, трактовать значение слова "радио" как "до некоторой степени" включающее компонент 'мебель'): расплывчатость может заключаться в самих семантических компонентах (например, 'как цвет травы'), но ни расплывчатость, ни субъективность семантических компонентов не могут смешиваться с "наличием в какой-то степени" [Op. cit.: 168], т.е. либо они есть, либо их нет.


При общей оценке работ Э. Рош А. Вежбицкая отмечает, что эти работы содержат много интересного, однако трудно признать, что они оказались очень полезными для семантических исследований, поскольку в слишком многих случаях идеи Э. Рош используются для оправдания интеллектуальной лености и небрежности (в том числе для отказа от трудоемкой и кропотливой работы над дефинициями). А. Вежбицкая подчеркивает, что полезность понятия прототипа должна быть подтверждена семантическими описаниями, а не семантическим теоретизированием. Если же это понятие рассматривается в качестве магического ключа, без труда открывающего все двери, то может оказаться, что оно принесет больше вреда, чем пользы [Op. cit.: 167]. Думается, что такое заключение касается не только понятия прототипа.


На примере концепции прототипов хорошо просматривается общая тенденция поиска некой "палочки-выручалочки", которая позволила бы быстро решить или попросту снять ряд дискуссионных проблем, а также готовность исследователей как можно скорее схватить такую "палочку", чтобы показать свою информированность, компетентность, после чего наступает период раздумий и переоценки ценностей.


Начинающему исследователю, заинтересовавшемуся затронутыми здесь вопросами и связанными с ними экспериментальными процедурами, рекомендуется внимательно ознакомиться с работами P.M. Фрумки-ной и её учеников и коллег (см., например, [Фрумкина 1984; 1992; Фрум-кина и др. 1991], а также сборники статей по экспериментальным исследованиям в психолингвистике, издаваемые сектором психолингвистики и теории коммуникации Института языкознания РАН).


4.2.5. Ситуационный подход к значению слова


В качестве одного из наиболее важных современных подходов к трактовке значения представляется необходимым выделить ситуационный (событийный) подход, акцентирующий внимание на том, что для пользующегося языком человека значение слова реализуется через включение его в некоторую более объемную единицу — пропозицию, фрейм, схему, сцену, сценарий, событие, ментальную модель и т.п. (каждое их названных и подобных им понятий является для такого подхода ключевым). Не имея возможности подробно рассматривать обширную литературу по этому вопросу, назовем ряд работ, в разных ракурсах трактующих эти понятия [Солсо 1996; Шабес 1989; 1990; Kess


114


1993; Sternberg 1996]. Важно также подчеркнуть акцентирование внимания на том, что значения функционируют не по отдельности, а в определенных связях, которые к тому же складываются во все более обширные объединения: кластеры (группы), поля, сети. Заметим, что в качестве единиц ("узлов") в сети по трактовке разных авторов выступают ассоциации, пропозиции, фреймы, наборы признаков и т.д.


Выделение этого подхода к значению в качестве самостоятельного представляется важным, поскольку оно выступает как необходимое звено в развитии концепций значения как достояния индивида. Тенденция учета взаимосвязи между содержанием значения и его включенностью в некоторую структуру более высокого порядка может быть прослежена и в предшествующих подходах (например, в поисках глубинных когнитивных структур, лежащих за ассоциативным значением в трактовке Дж. Диза). Постепенно происходит всё более очевидный выход за рамки языкового знания на уровень структур знания о мире (энциклопедического знания), при этом оказывается очень трудным разграничить, где кончается языковое и где начинается энциклопедическое знание. Более того, через такое сочетание языковых и энциклопедических знаний предусматривается выход на индивидуальную картину мира как обязательное условие успешности взаимопонимания при общении. Акцентирование внимания на образе мира и на неразрывности предметного значения с вербальным A.A. Леонтьев [1997а] называет в числе ведущих тенденций в современной ПЛ.


Более подробно с отечественной трактовкой образа мира и его отображения в деятельности человека можно ознакомиться по публикации А.Н. Леонтьева [1979], стимулировавшей исследования в этой области, а также по более поздним работам (например, [Зинченко 1997; Леонтьев A.A. 1993; Смирнов С.Д. 1985]).


Одним из примеров последовательной реализации ситуационного подхода к значению может служить концепция В.Я. Шабеса, трактующего каждую данную коммуникативную единицу (в том числе слово) как вербально оформленный фрагмент целостной системы знаний о мире (когнитивного компонента). При этом дается определение понятия "фонового знания" как фрагмента когнитивного компонента, непосредственно взаимодействующего с данной коммуникативной единицей в речемыслительной деятельности, но фактически не выраженного вербально [Шабес 1990: 10-11]. В качестве основной единицы фонового знания В.Я. Шабес рассматривает событие как репрезентирующее "тривиально типизированные динамические сущности". Эксперименты В.Я. Шабеса позволили обнаружить когнитивно-семантическую репрезентацию события как цельного и многомерного образования, характеризуемого в трех взаимосвязанных аспектах, обладающих собственной структурой и набором категориальных признаков: предметном, умственном и предметно-умственном (информационном) аспектах; событие к тому же разворачивается во времени, во множестве интегративных связей между Предсобытием — Эндособытием — Постсобытием, что дает основания считать это триединство "когнитивно-семантической


115


универсалией, имеющей вид обобщенного ментального гештальта", как ментальную модель — "внутреннюю деятельностную репрезентацию определенного типа" [Op. cit.: 25-26]. Таким образом ситуационный подход увязывается, с одной стороны, с понятиями репрезентации и ментальных моделей, а с другой — с проблемой взаимодействия языковых и энциклопедических знаний как средства выхода на целостную картину мира.


Проблема ментальных моделей разносторонне обсуждается в работах П. Джонсон-Лэрда [Johnson-Laird 1983; 1993], указывающего, что современная трактовка этого понятия идет от книги Кеннета Крепка "Природа объяснения", опубликованной еще в 1943 г., где сказано, что люди переводят внешние события во внутренние модели и рассуждают посредством манипулирования этими символическими репрезентациями. В работе [Johnson-Laird 1993] говорится, что ментальная модель может быть определена как некоторое знание в долговременной или кратковременной памяти, структура которого соответствует структуре репрезентируемой ситуации; наши модели должны интегрировать информацию от всех сенсорных систем и от общего знания о том, что возможно в окружающем нас мире; при этом ментальные модели являются внутренними символами-, особый вид моделей представляют собой образы.


Как указывает П. Джонсон-Лэрд, нам кажется, что мы воспринимаем мир прямо, непосредственно, а не его репрезентацию. Но это феноменологическая иллюзия, поскольку то, что мы воспринимаем, зависит и от окружающего мира, и от того, что есть в нашей голове — от того, что эволюция "встроила" в нашу нервную систему и что мы знаем в результате опыта, т.е. границы наших моделей определяются границами нашего мира [Johnson-Laird 1993: 470-471]. Добавим к этому важнейшую роль взаимодействия комплекса внешних и внутренних факторов.


Проблема взаимоотношения языковых и энциклопедических знаний, непосредственно связанная с ситуационным подходом и с образом мира, активно обсуждается с различных позиций представителями разных наук. Например, Дж. Тейлор [Taylor 1995a] указывает на существование двух подходов к трактовке значения. Один из таких подходов разграничивает чисто языковой компонент значения и неязыковое энциклопедическое знание, при этом из самого признания автономности языковой способности вытекает противоположение языкового и концептуального знания знанию энциклопедическому. Согласно второму подходу, значение слова является изначально и в большой мере энциклопедичным [Op. cit.: 281-282].


В качестве таких подходов в книге [Taylor 1995a] и более подробно в статье [Taylor 1995b] сопоставляются: сетевая модель, предложенная Р. Лангакером [Langacker, 1988], и двухуровневая модель, разработанная М. Бирвишем [Bierwisch 1981; Bierwisch & Lang 1989; Bierwisch & Schreuder 1992]. P. Лангакер исходит из того, что лексические единицы (особенно частотные) являются полисемантичными, т.е. имеют ряд взаимосвязанных значений (отсюда вытекает использование термина "сетевая модель"). Каждое из принятых значений характеризуется "энциклопедически", т.е. как относящееся к одной или более когнитивным областям (domains) — структурам знаний разных степе-


116


ней сложности и детализированности. В отличие от этого, М. Бирвиш проводит четкое разграничение между чисто языковым значением слова и той интерпретацией, которую слово может получать по отношению к концептуальному знанию (термин "двухуровневый" относится именно к этому разграничению лексико-семантического уровня значения и неязыкового, концептуального уровня интерпретации). С точки зрения этой модели полисемия трактуется как следствие различных интерпретаций единой семантической репрезентации. По мнению Р. Лангакера, с позиций "энциклопедического" подхода к проблеме значения слова нельзя провести никаких принципиальных различий между "языковой семантикой" и "энциклопедическим знанием". Значение равнозначно концептуализации. Слово получает его семантическую ценность через соотнесение его с некоторым "профилем" имеющейся базы. Под профилем понимается та концептуальная сущность* к которой относится слово, а под базой — контекст, необходимый для концептуализации этого профиля. Так, слова радиус и гипотенуза обозначают сегменты линии, однако они не синонимичны, поскольку радиус в качестве базы предполагает понятие круга, а гипотенуза — понятие треугольника. Без знания о кругах и прямоугольных треугольниках семантическая ценность названных слов окажется пустой.


Дж. Тейлор подчеркивает, что в эмпирических исследованиях необходимо различать уровень абстракции, на котором значения слов хранятся в памяти говорящего, и уровень, на котором говорящие осуществляют доступ к значению слова в процессах продуцирования и понимания речи [Op. cit.: 283]: ситуативность в этих случаях различается.


Аналогично, но с других позиций, по поводу взаимоотношения языковых и энциклопедических знаний высказывается Л. Барсалоу [Ваг-salou 1992a]. Он приводит наглядные примеры того, как знание значения слова, признаков, прототипов и т.д. оказывается недостаточным для понимания ситуации, прогнозирования её дальнейшего развития, действий человека в этой ситуации11, уточняя, что концептуализация той или иной категории в каждом отдельном случае включает только небольшую часть полного знания, увязываемого с этой категорией в долговременной памяти, а активная часть знания варьируется от случая к случаю [Op. cit.: 155].


К проблеме соотношения языковых и энциклопедических знаний мы вернемся в главе 5 (см. также обзор: [Кузнецов 1992]).


Попытки тем или иным образом корректировать трактовку значения с учетом его включенности в более широкий контекст ситуации, действия, деятельности, дискурса особенно активизировались в последние годы, что побуждает остановиться на некоторых публикациях последних лет.


4.3. Некоторые новые тенденции в трактовке значения слова


Уточним, что речь идет прежде всего о привлекающих внимание исследователей спорных вопросах, решение которых может оказать влияние на пересмотр некоторых постулатов, казавшихся незыблемыми в течение долгого времени. К их числу можно отнести оправданность/недостаточность опоры на идею "семантического треугольника" при трактовке значения как достояния индивида, вариативность/устойчивость значе-


11 Например, если кто-то увидел, что по животу его собаки передвигается блоха, то недостаточно просто правильно отнести этот объект к некоторой категории, требуется знать о том, как можно успешно избавляться от блох. Л. Барсалоу детально обсуждает этот пример, показывая, что без соответствующих знаний человек оказывается относительно беспомощным в своем взаимодействии с окружающим его миром.


117


ния, соотношение между значением и интеллектуальными возможностями человека, взаимоотношение между субъективным и объективным в составе значения и многие другие вопросы, к которым нам еще предстоит возвращаться в главах 5 и 6.


4.3.1. Критика идеи "семантического треугольника"


Соотношение между словом, предметом окружающего мира и понятием давно волнует ученых, перерастая в последние годы в еще более сложную проблему взаимоотношения между языковыми и энциклопедическими знаниями, концептуальными и семантическими единицами и т.д. Динамику трактовки этой проблематики можно проследить на различных способах геометрического изображения того, что по мнению тех или иных ученых лежит за словом у пользующегося им человека. Следует отметить, что неудовлетворенность классическим "семантическим треугольником" высказывается учеными разной теоретической ориентации.


Так, при рассмотрении проблем лексической семантики русского языка Эндре Лендваи [1998: 26-27] указывает, что "треугольник значения" Ч.К. Огдена и И.А. Ричардса [Ogden & Richards 1923]12 дает упрощенную геометрическую интерпретацию соотношения между знаком, понятием и предметом. Вместо этого автор обсуждает "трапецию значения" как соотношение между знаком, значением, понятием и предметом; при этом делается попытка учесть, что конвенциональная цепочка звуков или букв (знак-стимул) вызывает в сознании13 носителя языка некоторое ментальное изображение (образ) предмета, набор существенных признаков класса однородных предметов (понятие) и связанное с ними значение (денотативное, сигнификативное и прагматическое). Тем не менее Э. Лендваи сам подчеркивает, что значение трактуется как сугубо лингвистический феномен (выход за эти рамки не предусматривается).


Ученик Ж. Пиаже Жерар Верньо [1995] подходит к обсуждению эпистемологического треугольника14 с позиций интегративной теории репрезентации15 которая основывается на трактовке познавательного аппарата индивида как набора его умений и знаний. Умения рассматри-


12 См. обсуждение этой модели в книге [Эко 1998: 48-59].


13 Необходимо помнить, что речь в таких случаях должна идти о разных степенях осознаваемости с превалированием неосознаваемого уровня, на котором индивидом в той или иной мере учитываются многоступенчатые выводные знания и переживания.


14 Эпистемология (в когнитивном подходе) — теория знания [Баранов, Добровольский 1996: 202].


15 В оригинале статья Ж. Верньо называется "Vers une théorie intégrée de la représentation". Отображенный в названии публикации этой работы на русском языке перевод слова representation как "представление" является неудачным, поскольку речь в данном случае идет не о форме мышления из ряда "образ— представление — понятие", а о теоретической трактовке процессов, связанных с оперированием такими формами. Здесь и далее в подобных случаях используется транслитерированный термин "репрезентация", который исключает двойственность понимания русскоязычного термина.


118


ваются как относящиеся не только к объектам, но и к классам ситуа-цищ они выражаются в деятельности индивида, протекающей во времени. В противовес теории когнитивных процессов (по мнению Ж. Верньо, "шизофренически" разграничивающей знания процедурного и декларативного типов без установления связи между ними), автор использует понятие схемы как инвариантной организации поведения в качестве теоретического понятия, увязывающего умения и знания (т.е. знания процедурного и декларативного типов). Следует особо подчеркнуть, что в трактовке Ж. Верньо схема не является стереотипом: это динамическое функциональное единство, состоящее из целей, антиципации и промежуточных целей, правил действия, операторных, инвариантов, необходимых для принятия и использования подходящей информации; возможностей делать выводы в ситуации. Операторные инварианты включают понятия-в-действии, посредством которых выявляется релевантная информация, и теоремы-в-действии, обеспечивающие применение необходимых правил действия и антиципации. Такая трактовка противостоит примитивному пониманию схемы как ригидного образования, упорядочивающего исключительно знание декларативного типа (заметим, что именно из такого понимания схемы исходят авторы, резко критикующие сторонников схемного подхода и тем самым изначально "оглупляющие" своих оппонентов).