Кузнецов Б. Г. Эйнштейн. Жизнь. Смерть. Бессмертие. 5-е изд
| Вид материала | Книга |
- Московская Городская Педагогическая Гимназия Лаборатория №1505. Смерть и бессмертие, 171.98kb.
- Жизнь, смерть, бессмертие человека, 729.23kb.
- 1. Введение, 287.04kb.
- Реалистическая теория бессмертия, 110.65kb.
- Наша жизнь как ценность Круглый стол Цели мероприятия, 597.3kb.
- Севиндж Мамед Сулейман "жизнь, смерть, бессмертие", 535.47kb.
- …человек уходит из жизни, как выходят из трамвая: на его уход обращают внимание те,, 87.04kb.
- Учебное пособие Благовещенск Издательство бгпу 2010, 7595.36kb.
- Биография ученого - это образ его мышления, генезис идей, творческая продуктивность., 9337.25kb.
- Боливия или смерть как шаг в бессмертие. , 161.5kb.
Еще через три дня, 6 апреля, в Сорбонне состоялось заседание Французского философского общества, где Эйнштейн излагал свои взгляды на философию Канта, затем спорил с Бергсоном, защищавшим идею особого "внутреннего" интуитивно постигаемого времени. Эмиль Мейерсон задал Эйнштейну вопрос о его отношении к философии
218
Маха. В ответ он услышал уже приводившуюся характеристику: "жалкий философ" [35].
Во Французской Академии наук Эйнштейн не выступал. Здесь для многих имя Эйнштейна было одиозным - он был сторонником свободы, мира, социального прогресса. Другие (а иногда те же самые) члены Академии видели в теории относительности опасность для канонизированной классической науки. Для них, по выражению Эйнштейна, "все, чему они научились до 18 лет, является опытом, все позднейшее - измышлением" [36].
Реакционные в научном и политическом отношении (эти критерии с течением времени все больше совпадали) круги ссылались на формальные мотивы. В зале заседаний Французской Академии наук имели право находиться только ее члены. Эйнштейн не входил в их число и мог занять место на хорах среди публики. Тридцать академиков заявили, что они покинут собрание, если Эйнштейн появится на нем. Все это дошло до Эйнштейна, и он отказался от приглашения, избавив многих своих друзей от неприятных эксцессов.
"Как раз те самые группы, - пишет Франк, - которые бурно протестовали против приема Эйнштейна, потому что он немец, стали наиболее усердными коллаборационистами, когда нацисты захватили власть. Эти французские "патриоты" подготовили поражение Франции и немецкое вторжение в 1940 г." [37]
35 Bulletin de la Societe francaise de philosophie. Seance du 6 avril 1922, p. 92; Meyerson E. La deduction relativiste. Paris, 1925, p. 62.
36 Frank, 186.
37 Ibid., 197.
Из Парижа Эйнштейн вернулся в Берлин, но оставался недолго. Настойчивые приглашения шли из Японии. Там готовились к его лекциям, ждали встреч. Осенью 1922 г. Эйнштейн и Эльза приехали в Марсель и на японском пароходе отплыли на восток. Они пересекли Средиземное море и Индийский океан, останавливались в Коломбо, Сингапуре, Гонконге и Шанхае. Всюду приезд Эйнштейна воспринимался как радостное событие для очень широкого круга людей.
219
Для Эйнштейна путь от Коломбо до Шанхая был серией весьма сложных впечатлений. Все время продолжалась напряженная интеллектуальная деятельность: Эйнштейн думал о проблемах, которые стали для него надолго, на тридцать лет, источником надежд, разочарований, подчас трагических, новых надежд, новых разочарований. Размышления о единой теории поля не выталкивались из сознания впечатлениями путешествия, но и не мешали этим впечатлениям. Наибольший интерес вызывали у Эйнштейна картины жизни обитателей Коломбо, Сингапура, Шанхая. В своем путевом дневнике Эйнштейн рассказывает о цейлонских рикшах, "нищих с королевской осанкой", о своем нежелании воспользоваться варварским транспортом, о перенаселенных бедных кварталах восточных портовых городов, "где полуголые люди с мускулистыми телами и тонкими и спокойными лицами заставляют критически отнестись к европейцам, у которых вырождение, вульгарность и жадность считаются практической сметкой и предпринимательскими данными..." [38]
38 Michelmore, 117-118.
В конце ноября Эйнштейн прибыл в Кобе. Его приветствовала огромная толпа жителей города. Началась серия лекций, встреч, приемов и визитов, тем более утомительных, что каждое слово требовало перевода. На лекциях сотни людей слушали непонятную немецкую речь и потом, еще внимательнее, - японского ученого, переводившего слова Эйнштейна. Первая лекция с переводом продолжалась более четырех часов. Эйнштейн решил пощадить своих покорных слушателей, и в следующем городе лекция с переводом длилась два часа. Но он ошибся. Японские спутники Эйнштейна с некоторым смущением объяснили ему, что сокращение огорчило аудиторию.
В Японии Эйнштейна застала весть об избрании его в Российскую Академию наук. В представлении, подписанном А. Ф. Иоффе, П. П. Лазаревым и В. А. Стекловым, говорилось: "...Поразительные успехи, которых добилась физика за последние пятнадцать лет, в значительной степени обязаны его идеям".
В каждом новом городе повторялись приемы, встречи, подношения, сопровождаемые сложными обрядами. Эйнштейну подарили "Чайную энциклопедию", в четырех томах которой содержалось описание многообразных церемоний чаепития.
220
Япония произвела на Эйнштейна сильное впечатление.
"В Японии было чудесно, - писал он Соловину. - Деликатные манеры, интерес ко всему, художественное чутье, интеллектуальная наивность в соединении со здравым смыслом. Изящный народ в живописной стране" [39].
Эйнштейн встретился с японскими детьми. Прощаясь, он сказал им, что знания, полученные ими в школе, - это наследие предыдущих поколений, к которому они сами должны кое-что добавить и передать своим детям, ибо "таким образом мы, смертные, достигаем бессмертия в остающихся после нас вещах, которые мы создаем сообща" [40].
Пробыв несколько недель в Японии, Эйнштейн и Эльза, напутствуемые пожеланиями и нагруженные подарками, направились в Палестину. Британский верховный комиссар Герберт Самюэль поселил их в своем дворце и принял на себя роль гида. Здесь Эйнштейну также пришлось подчиниться ритуалу. При каждом его выезде из резиденции раздавался пушечный залп. Всюду за Эйнштейном следовал отряд кавалерии в парадных мундирах. На торжественных приёмах, обедах и завтраках тщательно соблюдались все предписаний английского этикета. Эйнштейн относился к ним с иронической снисходительностью, но Эльза взбунтовалась.
"Я только простая домохозяйка. Меня не интересуют все эти нелепые парады, - жаловалась она мужу.
- Будь терпелива, дорогая. Мы на пути домой.
- Тебе легко быть терпеливым. Ты знаменитый человек. Когда ты совершаешь ошибку в этикете или поступаешь как заблагорассудится, на это смотрят сквозь пальцы. А меня постоянно дразнят в газетах. Зная мою близорукость, они пишут, что вместо салата я съедаю зеленые листья цветов, разложенные на моей тарелке" [41]. И она под любым предлогом старалась уклониться от участия в церемониях.
39 Lettres к Solovine, 45.
40 Garbedian H. Albert Einstein, p. 218.
41 Freeman. The story of Albert Einstein. New York, 1958, p. 128.
Эйнштейн выступал с лекциями в Иерусалимском университете, в Тель-Авиве и других городах. Повсюду его встречала широкая аудитория, с которой он делился своими научными и политическими взглядами.
221
Покинув Палестину, Эйнштейн и Эльза в марте 1923 г. прибыли в Марсель, откуда направились в Испанию и вскоре вернулись в Берлин. В Испании Эйнштейн читал лекции в Мадридском университете.
В июле 1923 г. Эйнштейн выехал в Швецию на церемонию вручения Нобелевской премии, присужденной ему в ноябре 1922 г., вскоре после того как началось его путешествие по Востоку. В Гётеборге он выступил с лекцией перед собранием скандинавских ученых, на котором присутствовал шведский король.
На торжественной церемонии вручения премии, вернее при подготовке этой церемонии, имел место дипломатический казус. Швейцарский посол претендовал на роль представителя страны, гражданином которой является новый нобелевский лауреат. Эйнштейн действительно сохранил швейцарское подданство. Но посол Германии претендовал на такую же роль: в качестве члена Прусской Академии наук Эйнштейн считался гражданином Германии. Уже известная нам шутка Эйнштейна в "Таймсе" ("сейчас, после экспедиции Эддингтона, в Германии автора теории относительности называют немецким ученым, а в Англии - швейцарским евреем, в ином случае произошло бы обратное") оправдывалась. В Швеции отдали предпочтение более официальной и более постоянной швейцарской версии, и родину Эйнштейна представлял посол Швейцарии.
Нобелевскую премию Эйнштейну собирались присудить уже давно. Но в Нобелевском комитете колебались. Теория относительности встречала немало возражений. У Нобелевского комитета существовала тогда традиция давать премии за конкретные открытия - бесспорные и практически применимые. Шведская Академия и Нобелевский комитет боялись политического резонанса присуждения премии за теорию относительности, боялись неизбежной реакции со стороны Ленарда и иже с ним. Поэтому присуждение премии было сформулировано следующим образом: "Премия присуждается Эйнштейну за открытие закона фотоэлектрического эффекта и за его работы в области теоретической физики" [42].
42 Frank, 202.
222
Ленард сразу же направил в Шведскую Академию наук резкий протест.
Получив премию, Эйнштейн отдал всю сумму Милеве.
После возвращения в Германию Эйнштейн чаще, нежели раньше, выступал с научно-популярными лекциями и с докладами на общие темы перед сравнительно широкой аудиторией. Он участвовал также в благотворительных концертах. На этом поприще слава пришла к нему с неожиданной стороны. Как-то в одном из городов Германии он выступал в концерте. В публике сидел молодой журналист, которому предстояло написать отчет о концерте. Он обратился к одной из зрительниц:
- Кто этот Эйнштейн, который выступает сегодня?
- Боже мой, разве вы не знаете? Это же великий Эйнштейн!
- Ах, да, конечно. - И он принялся что-то строчить. На следующий день в газете был напечатан отчет о выступлении великого музыканта Альберта Эйнштейна. О нем говорилось как о музыкальной знаменитости, как о несравненном виртуозе-скрипаче.
На Габерландштрассе очень веселились и больше всех сам Эйнштейн. Он вырезал заметку, постоянно носил ее с собой и, показывая знакомым, говорил: "Вы думаете, я ученый? Я знаменитый скрипач, вот кто я на самом деле!" [43]
43 Freeman. The story of Albert Einstein, p. 124.
В 1928 г. Эйнштейн ездил в Давос, где читал лекцию для больных студентов. После этого ему пришлось остаться в Швейцарии в качестве пациента - у Эйнштейна после усиленной гребли на тяжелой лодке появились симптомы расширения сердца. В Цуосе, в отеле, он пожалел старика портье, не дал ему нести чемодан, понес чемодан наверх и слег с тяжелым нарушением сердечной деятельности. Ему пришлось долгое время провести в постели. Эльза искала помощника, который сделал бы возможным для больного дальнейшую научную работу. Ей порекомендовали Эллен Дюкас, которая осталась секретарем Эйнштейна до конца его жизни.
223
Наступил 1929 год. Приближался день пятидесятилетия Эйнштейна. Появились уже первые "ласточки" с фотоаппаратами и репортерскими блокнотами. Эйнштейна испугала надвигавшаяся гроза, он сбежал и за несколько дней до юбилея поселился в маленьком коттедже на берегу озера вблизи Берлина. В день рождения собралась семья. Эльза и ее дочери привезли обед с любимыми блюдами Эйнштейна, в том числе грибами, тушеными овощами, салатом, фруктами и тортом. Кофе и вино были запрещены.
Эйнштейн еще не оправился от болезни. Он был в своей обычной одежде: старых брюках и простом свитере. Ему разрешили выкурить трубку (он так и не смог отказаться от курения). Когда Эльза спрашивала его: "Сколько трубок ты выкурил сегодня?" - он неизменно отвечал: "Одну". - "Ты все-таки плохой математик", - говорила ему Эльза [44].
44 Garbedian H. Albert Einstein, p. 240.
45 Frank, 223.
Берлинский муниципалитет решил подарить Эйнштейну ко дню рождения загородный дом. Однако муниципальные чиновники допустили при этом удивительную небрежность. Дважды Эйнштейну дарили участки, на которые права муниципалитета не распространялись. Создалось крайне неловкое положение. Ученого попросили, чтобы он сам подыскал подходящий участок, который муниципалитет мог бы купить и построить на нем дом. Эльза нашла такой участок в деревне Капут, вблизи Потсдама. Был заключен контракт с владельцами, приглашены архитектор и строители. Между тем вопрос о выделении средств на покупку участка и постройку дома встретил сопротивление националистической группы членов муниципального совета, и решение затянулось. Вся история приняла совершенно недостойный характер, и Эйнштейн решительно отказался от подарка. Он написал бургомистру Берлина письмо, в котором говорилось:
"Дорогой господин бургомистр! Человеческая жизнь коротка, а власти действуют медленно. Моя жизнь, я чувствую, тоже слишком коротка, чтобы я мог приспособиться к Вашим методам. Я благодарю Вас за Ваше дружественное намерение, но сейчас день моего рождения уже позади, и я отказываюсь от подарка" ".
Работы по постройке дома были уже начаты, и Эйнштейну пришлось самому оплатить и участок, и строительство дома.
224
Эльза по этому поводу говорила Филиппу Франку: "Таким образом, мы, сами не желая того, приобрели прелестный собственный дом, расположенный в лесу, возле воды. Но мы истратили почти все наши сбережения. Теперь у нас нет денег, но есть свой дом. Это позволяет чувствовать себя в большей безопасности" [46].
46 Ibid.
Тихая деревушка Капут расположена в холмистой местности возле озера и окружена лесом. Дом Эйнштейна находился за деревней, в нескольких минутах ходьбы от озера. На берегу озера - причал и возле него па якоре маленькая яхта "Туммлер". Кругом - спокойный сельский ландшафт, тишина и свежий воздух.
Эйнштейн садился в яхту, поднимал паруса и брался за руль. Часами он оставался в этом убежище, недоступном телефону и визитам.
В 1930 г. на Эйнштейна обрушилось большое горе - тяжелая душевная болезнь его младшего сына Эдуарда. Старший сын Ганс-Альберт часто приезжал в Берлин, интересовался идеями и жизнью отца, знакомил его со своими работами. Он рассказывал, как на озере близ виллы Капут Эйнштейн катался с ним на яхте и чуть не разбил ее, увлекшись рассказом о единой теории поля. Младший сын давно уже тревожил Эйнштейна. Способный, с поразительной памятью, виртуозный пианист, он отличался патологической неспособностью к конструктивным результатам в науке, а в музыке - к выявлению собственных настроений. Но худшим было другое. Эдуард переходил от болезненно напряженного преклонения перед отцом к еще более болезненным пароксизмам недовольства, к упрекам и жалобам. В начале лета 1930 г. Эйнштейн получил от Эдуарда письмо с истеричными обвинениями. Эйнштейн поспешил в Цюрих. Милева в отчаянии рассказала ему о возрастающей патологической меланхолии Эдуарда. Цюрихские и потом венские психиатры не могли остановить быстрое угасание мозга, болезнь развивалась и надежды на выздоровление не оставалось. Эйнштейн вернулся в Берлин резко изменившимся, сразу постаревшим, подавленным.
Это тяжелое настроение не рассеялось во время нового путешествия. В 1930 г. Эйнштейну предложили прочесть цикл лекций в Калифорнийском технологическом институте в Пасадене в качестве "приглашенного профессора" (visiting-professor). На этот раз Эйнштейну хотелось ограничиться чисто научными беседами. Развитие теоретической физики во второй половине двадцатых годов дало множество поводов для подобных дискуссий.
Но уже в нью-йоркской гавани все обернулось по-иному. Здесь пароход стоял пять дней, которые вспоминались Эйнштейну как сплошной круговорот речей, приемов, интервью, осмотров и снова речей. Пароход не успел причалить, как на палубе появилось больше сотни журналистов, и Эйнштейн, не опомнившись от натиска, обещал одному из них часовую беседу и уже отвечал другому на вопросы: "Как изложить в одной фразе теорию относительности?", "Где ваша скрипка?", "Содействует ли религия миру?" ("Пока - нет", - ответил Эйнштейн), "Каково будущее человечества?" и т.д. Тут же появились фотографы и запечатлели пытавшегося скрыться, немного растерянного, бледного человека в черном пальто с развевающимися седыми волосами.
Перед отъездом из Нью-Йорка в Калифорнию Эйнштейн зашел в собор Черч-Риверсайд на берегу Гудзона. Собор украшен скульптурными изображениями великих людей всех времен и народов. Шестьсот скульптур, и лишь одпа из них изображает здравствующего великого человека - Эйнштейна. Тут Эйнштейну не помогло его постоянное юмористическое отношение к собственной славе. Он был очень смущен и подавлен.
Подавленное состояние было, по-видимому, результатом сложных причин. Эйнштейн не мог забыть трагической судьбы сына. К этому присоединялась усиливавшаяся и внушавшая все большие опасения активность черносотенных организаций. Иррациональная стихия давила на сознание сторонника научного и общественного рационализма. Эйнштейн уже не мог уйти в сферу чистой физической мысли. Он стал пассивнее, поток внешних условностей, требований этикета уже не встречал былого юмористического, но весьма твердого сопротивления. Вероятно, Эйнштейн уже не уходил с такой энергией от повседневности в область научных интересов, потому что новые замыслы, представления о едином поле, критика квантовой механики не могли привести к позитивным результатам, и Эйнштейн в какой-то мере предчувствовал долгий путь дальнейших поисков. Дорога в Калифорнию была в этом отношении достаточно тяжелой.
226
В Пасадене было немало торжественных приемов и речей, но впечатление сгладилось большим числом научных сообщений, коллоквиумов и частных бесед. Неизбежные посещения достопримечательностей и поездки по окрестностям здесь были не такими тягостными, как под Нью-Йорком. В Аризоне Эйнштейн посетил индейское племя. Индейцы присвоили ему титул вождя и подарили индейский костюм. Он получил имя: "Вождь Великой Относительности".
Посетив обсерваторию Маунт-Вилсон, Эйнштейн и Эльза заинтересовались гигантским телескопом. "Для чего нужен такой великан?" - спросила Эльза. "Цель состоит в установлении структуры Вселенной", - ответил директор обсерватории. "Действительно? Мой муж обычно делает это на обороте старого конверта" [47].
47 Seelig, 291.
Весной 1931 г. Эйнштейн покинул Америку, пообещав вернуться в Калифорнийский институт на следующий год и увозя множество сувениров, в том числе упомянутый наряд индейского вождя, гавайские корзины, окаменевшее дерево из Аризоны, но отказавшись от такого подарка, как бесценная скрипка Гварнери. "На ней должен играть настоящий мастер", - сказал Эйнштейн.
Следующая поездка в Пасадену состоялась в конце 1931 г. Эйнштейн провел всю зиму в общении с калифорнийскими физиками. По-видимому, его привлекали не только научные круги Пасадены, но и самые путешествия; они прерывали берлинские впечатления, становившиеся чем дальше, тем более тяжелыми. Кроме того, собственно научные связи с привычной средой европейских физиков становились менее необходимыми. Младшее поколение, увлеченное успехами квантовой механики, шло по новой дороге, которая казалась тогда далекой от пути Эйнштейна. Путешествия, общение с новой средой, участие в новых начинаниях становились все более существенными для Эйнштейна. По дороге в Америку он занес в свой дневник: "Я решил покончить с берлинской оседлостью и стать перелетной птицей на весь остаток жизни. Чайки по-прежнему эскортируют корабль в своем непрестанном полете. Они - мои новые коллеги" [48].
48 Michelmore, 163.
227
В Калифорнии Эйнштейн пробыл всю зиму, а весной 1932 г. вернулся в Берлин. Обстановка в Германии и международная обстановка в Европе вызвала у него новый подъем политической активности. В мае Эйнштейн отправился в Женеву, где происходила конференция по вопросам разоружения. Приведем несколько выдержек из корреспонденций Конрада Берковичи, публиковавшихся в американском журнале "Пикчериэл Ревыо".
Берковичи рассказывает, как на заседании конференции стало известно о приезде Эйнштейна и множество делегатов и почти все корреспонденты вышли на ступени Дворца мира, чтобы встретить ученого.
"Это было удивительным зрелищем. По широким ступеням дворца тяжело поднимался человек с серебряными волосами. Его сопровождали на почтительном отдалении сотни людей. Корреспонденты, даже не раз встречавшие Эйнштейна, не проявляли бесцеремонности, столь характерной для них даже при встречах с коронованными особами. Корреспонденты остановились в нескольких шагах от Эйнштейна. Он обернулся и сказал, что встретится с ними позже. Затем Эйнштейн вошел в зал заседаний. Докладчик, говоривший о деталях воздушной войны, приостановился на мгновение, затем продолжал свою речь. Эта секунда молчания произвела на всех сильное впечатление, большее, чем если бы Эйнштейна встретили овацией. Все смотрели на Эйнштейна и видели в нем олицетворение Вселенной. Он обладал сверхчеловеческим обаянием".
Фраза об олицетворении Вселенной в какой-то мере передает весьма распространенное ощущение. Очень многие видели в Эйнштейне олицетворение науки, ищущей и находящей вселенскую гармонию, рациональную гармонию мироздания, ассоциирующуюся в глазах широких кругов с общественной гармонией.
Некоторые выступления на конференции произвели на Эйнштейна тягостное впечатление. Он понимал, что для предотвращения войны нужны не либерально-пацифистские разглагольствования, а действительное разоружение. Берковичи через несколько часов увидел Эйнштейна,
228
взволнованного, с гневным взглядом. Портье в гостинице рассказал Берковичи, что Эйнштейн после возвращения из Дворца мира непрерывно играл на скрипке, извлекая из нее звуки, пронизанные гневом и болью, и прерывая игру взволнованными восклицаниями.
Беседа Эйнштейна с Берковичи началась с тяжелых обвинений в адрес государственных деятелей, прикрывавших псевдомиролюбивыми речами действительную подготовку войны.
"Они обманули нас, - говорил Эйнштейн. - Они оставили нас в дураках. Сотни миллионов людей в Европе и Америке, миллиарды людей во всем мире, так же как миллиарды, которым предстоит родиться, подвергались и подвергаются обману и предательству, угрожающим их жизни, здоровью и благополучию" [49].
49 Michelmore, 167-168.
Реакционные круги в Европе отвечали Эйнштейну растущей ненавистью. И не только в Европе. Накануне третьей поездки в Пасадену Эйнштейн услышал американские голоса в давно известном ему расистско-клерикальном хоре. Предыдущие выезды в Америку оформлялись без его участия: вся процедура выдачи виз выполнялась самим американским посольством. На этот раз получилось иначе. Посла в это время не было в Берлине, и дело попало в руки сотрудника, который вызвал к себе Эйнштейна и потребовал сведений о цели поездки, о политических взглядах и связях. Эйнштейн возмутился. Он заявил, что не поедет в Америку, и покинул посольство. Это вызвало переполох, всю ночь шли переговоры с Вашингтоном, и наутро визу доставили Эйнштейну с нарочным домой.