Кузнецов Б. Г. Эйнштейн. Жизнь. Смерть. Бессмертие. 5-е изд
| Вид материала | Книга |
- Московская Городская Педагогическая Гимназия Лаборатория №1505. Смерть и бессмертие, 171.98kb.
- Жизнь, смерть, бессмертие человека, 729.23kb.
- 1. Введение, 287.04kb.
- Реалистическая теория бессмертия, 110.65kb.
- Наша жизнь как ценность Круглый стол Цели мероприятия, 597.3kb.
- Севиндж Мамед Сулейман "жизнь, смерть, бессмертие", 535.47kb.
- …человек уходит из жизни, как выходят из трамвая: на его уход обращают внимание те,, 87.04kb.
- Учебное пособие Благовещенск Издательство бгпу 2010, 7595.36kb.
- Биография ученого - это образ его мышления, генезис идей, творческая продуктивность., 9337.25kb.
- Боливия или смерть как шаг в бессмертие. , 161.5kb.
Быть может, рвение чиновника было подогрето письмом, копия которого имелась в посольстве. "Женская патриотическая корпорация" Америки направила в Государственный департамент протест против приезда Эйнштейна, которого она обвиняла в пацифизме и коммунизме. Это вызвало возмущение всей Америки. Вместе с визой Эйнштейн получил кипу телеграмм с просьбой не обижаться на сотрудника посольства и взбунтовавшихся дам.
229
По поводу выступления "Женской патриотической корпорации" он написал:
"Никогда еще я не получал от прекрасного пола такого энергичного отказа, а если и получал, то не от стольких сразу. Но разве они не правы, эти бдительные гражданки: разве можно открывать дверь человеку, который пожирает капиталистов с таким же аппетитом, с каким греческий Минотавр пожирал в свое время прелестных греческих девушек, и, сверх того, настолько низок, что отвергает всякого рода войну, кроме неизбежной войны с собственной женой. Поэтому обратите внимание на ваших умных и патриотических жен и вспомните, что столица могущественного Рима была однажды спасена гоготанием ее преданных гусей" [50].
50 Comment je vois Ie monde, 57.
В конце 1932 г. Эйнштейн и Эльза покинули Берлин и направились в Пасадену.
Нацистский режим в Германии
Евангелие силы и угнетения, господствующее сейчас в Германии, угрожает свободе европейского континента. Эту угрозу нельзя устранить лишь моральным оружием, ей нужно противопоставить организованную мощь.
Эйнштейн (1933)
Великие рационалисты XVIII в. искали в природе объективную логику и находили ее в универсальной причинной связи, в детерминизме, управляющем явлениями природы. Они не ограничивались этим и требовали, чтобы в человеческом обществе царствовали логика и разум, следовательно, право и справедливость. Мишенью их критики был весь арсенал иррационального: "верую, ибо абсурдно", нетерпимость, аргументы костра и плахи против аргументов логики и разума.
В тридцатые годы нашего века демон иррационального поднялся во весь рост. Он попытался взять реванш в войне с разумом. Одним из элементов программы Гитлера была ликвидация объективных и логических критериев в науке. Паука должна исходить не из эксперимента и не из логической связи согласованных с экспериментом умозаключений; она должна исходить из воли диктатора и из преподанных им критериев. Таким критерием оказалась прежде всего расовая принадлежность каждой научной концепции. Этому критерию не удовлетворяло теоретическое мышление в целом. Нацистский министр просвещения Бернард Руст заявил как-то: "Национал-социализм не является врагом науки, он враг только теории" [1].
1 Frank, 233.
231
Теория относительности с ее явной рационалистической тенденцией и явным признанием объективности мира была крайне одиозной в глазах нацистов. Ленард и Штарк поняли, что теперь пришло время реванша за бесславный финал их атак в давние годы на теорию относительности и на Эйнштейна. В 1933 г. Ленард в "Volkischer Beobachter" писал: "Наиболее важный пример опасного влияния еврейских кругов на изучение природы представляет Эйнштейн со своими теориями и математической болтовней, составленной из старых сведений и произвольных добавок. Сейчас его теория разбита вдребезги - такова судьба всех изделий, далеких от природы. Но ученые с солидными в прошлом трудами не могут избежать упрека: они допустили, чтобы теория относительности могла найти место в Германии. Они не видели или не хотели видеть, какая это ложь, выдавать Эйнштейна - в науке и в равной степени вне ее - за доброго немца" [2].
Позже Ленард в речи на открытии нового физического института заявил: "Я надеюсь, что институт станет оплотом против азиатского духа в науке. Наш фюрер изгоняет этот дух из политики и политической экономии, где он называется марксизмом. Но в результате коммерческих махинаций Эйнштейна этот дух сохраняет свои позиции в естествознании. Мы должны понять, что недостойно немца быть духовным последователем еврея. Науки о природе в собственном смысле имеют целиком арийское происхождение, и немцы должны сегодня снова находить собственную дорогу в неизвестное" [3].
2 Frank, 232.
3 Ibid.
Расовая неполноценность теории доказывалась, помимо персональной ссылки, ссылкой на ее абстрактность: она далека от связи с непосредственным наблюдением - связи, характеризующей "арийскую физику". Впрочем, практика нацистского разгрома науки опиралась не на эти изыскания, а на проверку расовой принадлежности родителей и дедов ученых, их криминальных связей с расово неполноценными коллегами и их взглядов.
Чистка немецких университетов и расправа с наукой в Германии развернулись, когда Эйнштейн был уже вне досягаемости для штурмовых отрядов и тайной полиции. С 1930 г. он был "приглашенным профессором" Калифорнийского технологического института.
232
Весной 1932 г., как раз в то время, когда Гинденбург был избран президентом Германии, Эйнштейн вернулся в Берлин. В вилле Капут обсуждали дальнейшие события - отставку Брюнинга, назначение Папена, выдвижение на арену Шлейхера. Эйнштейн видел, что финансовые магнаты расчищают Гитлеру путь к власти. Уезжая с женой в Калифорнию, где он должен был снова провести зиму, Эйнштейн, покидая виллу Капут, сказал Эльзе:
"- На этот раз посмотри на нее хорошенько.
- Почему?
- Ты ее больше не увидишь".
Гитлер пришел к власти, когда Эйнштейн был уже в Калифорнии. В разгар "очищения" германских университетов, зимой 1932-1933 г., Эйнштейн приехал из Пасадены в Нью-Йорк и явился к германскому консулу. Тот объявил, что Эйнштейну ничто не угрожает в Германии, где новое правительство действует в духе справедливости. "Если вы не чувствуете себя виновным, - сказал он, - с вами в Германии ничего не случится". Эйнштейн заявил, что он не вернется в Германию, пока там сохранится нацистский режим. Когда официальная беседа закончилась, консул сказал Эйнштейну: "Теперь мы можем говорить как человек с человеком, и я могу вам сказать, что вы поступаете именно так, как и следует" [4].
Весной 1933 г. Эйнштейн вернулся в Европу и поселился в Бельгии, в приморском местечке Ле Кок, близ Остенде.
Королева Елизавета, давняя поклонница идей Эйнштейна, король и правительство стремились оберегать жизнь Эйнштейна от возможных покушений из-за близкой границы. Стража охраняла его день и ночь. Летом 1933 г. Филипп Франк, заехав по дороге в Остенде, направился в Ле Кок и спросил у одного из местных жителей, где живет Эйнштейн. Власти запретили населению Ле Кока давать кому бы то ни было информацию о местопребывании Эйнштейна, поэтому вопрос Франка поставил на ноги охрану. Когда Франк увидел, наконец, Эльзу Эйнштейн, она была уже напугана сообщением о приближении предполагаемого убийцы [5].
4 Frank, 233.
5 Ibid., 240.
233
Все эти предосторожности, как ни надоедали они Эйнштейну, были вполне оправданны. Эйнштейн был первым номером в списке ученых, которым угрожали столь частые близ границ Германии нападения нацистских агентов. Поэтому помимо государственной стражи его жизнь охраняли ближайшие друзья.
В Ле Коке Эйнштейн занимал небольшую виллу Савояр, в которой жили, кроме него и Эльзы, Марго и Эллен Дюкас. Марго жила здесь недолго. Она успела бежать из Германии, переслав за границу через французское посольство часть личного архива Эйнштейна.
Антонина Валлентен ранней весной 1933 г. посетила Ле Кок и написала в своих воспоминаниях:
"В том году весна задержалась. Небо, еще серое и зимнее, давило своей тяжестью. Серебристые дюны были как бы подметены резким ветром. Свинцовое море билось о берег... Домик отзывался, как раковина, на все звуки: скрип шагов, звон посуды, стук пишущей машинки..."
Эйнштейна она застала в обычном состоянии. Он был поглощен научными интересами и, как всегда, смеялся; на сей раз - над невзгодами. "Если бы большое дерево могло смеяться, качая могучими ветвями, оно смеялось бы как Эйнштейн" [6].
Антонина Валлептеп сообщила Эльзе новости, которые требовали серьезного внимания. Она показала изданный в Германии большой альбом с фотографиями противников гитлеровского режима. Альбом открывался фотографией Эйнштейна с надписью, где список преступных деяний начинался созданием теории относительности и предшествовал фразе: "Еще не повешен" [7].
Эльза боялась провокаций. Она рассказывала Франку о визите некоего бывшего штурмовика, который хотел отдать Эйнштейну - предполагаемому главе антифашистской эмиграции - секретные документы за крупную сумму [8]. Приходилось опасаться не только провокаций, но и похищения или убийства.
6 Vallentin A. Le drame d'Albert Einstein, p. 178-179.
7 Ibid., p. 181.
8 Frank, 242-243.
234
В беседе с Франком Эйнштейн сказал, что отъезд из Берлина освободил его от какого-то постоянного, сковывающего чувства. Эльза Эйнштейн возразила, что в Берлине Эйнштейн чувствовал себя хорошо и с удовлетворением отзывался о среде берлинских физиков. "Да, - подтвердил Эйнштейн, - в чисто научном отношении жизнь в Берлине была приятной. Но я все время ощущал какую-то тяжесть и предчувствовал, что все тут плохо кончится" [9].
Еще до этого Эйнштейн вышел из состава Берлинской Академии наук. Он знал, что академия под давлением нацистов исключит его из числа своих членов. Подобный акт был бы очень тяжелым испытанием для некоторых ученых, оставшихся в Германии, прежде всего для Планка. Протест против исключения Эйнштейна поставил бы их под удар. Согласие опозорило бы их. Чтобы избавить своих друзей от подобного испытания, Эйнштейн сообщил Берлинской академии, что при существующем правительстве он не может служить Пруссии и слагает с себя обязанности прусского академика.
В Академии не знали, что делать. Нернст заявил, что Прусская академия, которая гордится такими именами своих членов-французов, как Вольтер, Д'Аламбер и Мопертюи, не может обязать своего члена - великого математика, чтобы он проникся немецким национальным духом. Под влиянием нацистов Берлинская Академия наук обвинила Эйнштейна в деятельности, направленной против Германии: он-де распространяет сведения о зверствах, творимых в этом государстве, вместо того чтобы защищать его от подобных обвинений. "Одно Ваше слово в защиту Германии, - писала Эйнштейну Академия, - произвело бы сильное впечатление за границей". Эйнштейн ответил, что "слово в защиту Германии", которого от него добиваются, зачеркнуло бы борьбу за справедливость и свободу, которую он вел всю жизнь, и было бы направлено против принципов, которым Германия обязана своим почетным местом в цивилизованном мире. "Таким заявлением я косвенно поддержал бы моральное одичание и разрушение культурных ценностей" [10].
9 Frank, 241-242.
10 Einstein on Peace. Ed. by A. Nathan a. H. Norden. New York, 1960, p. 216.
235
Макс Планк был слишком основательно опутан классовыми и сословными предрассудками, чтобы понимать в
ту пору, что происходит в Германии. У него были иллюзии относительно "временных эксцессов" при новом режиме, и он даже советовал одному профессору, собравшемуся бежать из Германии, взять вместо этого годичный отпуск и вернуться, когда все войдет в колею. Чтобы сохранить для Института кайзера Вильгельма ученых, подлежащих изгнанию, он обратился непосредственно к Гитлеру. Тот в обычном для него, но совершенно неожиданном для Планка истеричном тоне кричал о "грандиозной цели" - уничтожении врагов рейха, от которой он не откажется... Планку пришлось стать свидетелем разгрома немецкой науки, и Эйнштейн был доволен, что не возложил на него дополнительной тяжести.
Лето 1933 г. Эйнштейн провел в Ле Коке. В начале сентября бельгийская полиция объявила, что он уплыл на частной яхте в Южную Америку. Это сообщение было рассчитано на то, чтобы сбить со следа возможных нацистских агентов. В действительности Эйнштейн отплыл в Англию, высадился в Норфолке и в закрытой карете был отвезен в поместье одного из своих английских почитателей. Здесь Эйнштейн жил в уединенном бревенчатом доме. Окрестности патрулировались вооруженным верховым отрядом, состоявшим, чтобы не привлекать внимания, из девушек.
В конце сентября Эйнштейна сразила весть о самоубийстве Эренфеста. Мы увидим вскоре, как Эйнштейн объяснял самоубийство Эренфеста: он считал основной причиной не чисто личную трагедию, а разрыв между запросами современной физической мысли и возможностями их удовлетворения. Вероятно, уже в 1933 г. к ощущению утраты самого близкого друга присоединялись мысли об одиноком и тяжелом пути в науке, который предстояло пройти Эйнштейну. Присоединялись в мучительные мысли о социальной дисгармонии и бедствиях народов в Европе - ведь никто из естествоиспытателей его поколения не отличался таким чувством социальной ответственности, как Эйнштейн.
Воспоминания людей, встречавших Эйнштейна в конце 1933 г., рисуют его крайне удрученным. Грация Шварц - жена бывшего германского консула, встретившая Эйнштейна в октябре 1933 г. в Америке, вспоминает: "Как будто что-то умерло в нем. Он сидел у нас в кресле, накручивая на палец белые пряди своих волос, говорил задумчиво о различных предметах... Он больше не смеялся" [11].
11 Michelmore, 195.
236
Между тем в Германии продолжался и усиливался террор. Уже в марте 1933 г. на вилле Капут появилась полиция. Имущество Эйнштейна было конфисковано (оно якобы было предназначено, сообщила полиция, для финансовой поддержки коммунистического движения). Вскоре работы Эйнштейна, в том числе статьи о теории относительности, были публично сожжены вместе с другой "неарийской и коммунистической литературой" в Берлине, в сквере перед Государственной оперой.
Нужно заметить, что в годы нацистского режима некоторые профессора разъясняли студентам содержание теории относительности. Они не упоминали ни имени Эйнштейна, ни названия теории и большей частью приводили формулы и выводы без изложения основной концепции. Среди некоторых физиков циркулировал план избавления от антирелятивистской опеки Ленарда: они надеялись скомпрометировать чистоту его собственного происхождения, порывшись в архивах Братиславы, где жили предки маститого адепта арийской физики.
Принстон
Я Вам пишу, чтобы узнать, существуете ли Вы в действительности.
(Из письма, присланного Эйнштейну школьницей из Британской Колумбии)
Когда Нернст и другие немецкие ученые добивались от Вильгельма Второго организации в Берлине специального научного учреждения, занимающегося наиболее крупными естественнонаучными проблемами, они имели в качестве образца аналогичные учреждения в Америке. Новый этап научно-технического прогресса требовал подобных институтов во всех странах, но форма их, как уже говорилось, соответствовала условиям и традициям: в Германии берлинский институт получил имя кайзера, который взял на себя заботу о средствах; в Америке исследовательские институты, если они непосредственно не принадлежали фирмам, финансировались королями индустрии. В течение двадцатых годов развитие науки в еще большей степени требовало организационного выделения исследований, наиболее широких по поднятым проблемам и выполняемых наиболее крупными теоретиками. В 1930 г. Луис Бамбергер и вдова Феликса Фульда, брат и сестра, владевшие миллиардными капиталами, попросили у Флекснера - известного деятеля просвещения и реформатора школ в Америке - совета и помощи в организации нового научного института. Флекснер заметил, что в Америке достаточно обычных исследовательских институтов, и предложил создать учреждение нового типа. Он стал фактическим организатором этого учреждения, названного Институтом высших исследований (Institut for Advanced Study),
238
Флекснер хотел полностью освободить группу крупнейших ученых от каких-либо педагогических и административных обязанностей и от всяких материальных забот. Они должны были заниматься наиболее высокими и общими проблемами и образовать ядро института. Вокруг них, предполагал Флекспер, можно будет собрать талантливых молодых ученых. В циркулярных письмах, разъяснявших смысл и задачи нового института, особенно подчеркивалась полная независимость ученых, приглашенных в проектируемый институт. Последний, по словам Флекснера, должен стать "гаванью, в которой ученые могли бы рассматривать мир как свою лабораторию, не погружаясь в Малынтрем непосредственного общения с ним" [1].
1 Frank, 268.
Флекснер решил, что для начала ядром института должны стать ученые, разрабатывающие проблемы математики. Первым местопребыванием его стала часть Файн Холла - здания Математического факультета Принстонского университета. В этом здании готического стиля, напоминающем английские университеты, окруженном тенистыми деревьями, помещался Институт высших исследований в течение десяти лет. В 1940 г. Институт покинул Файн-Холл и университетскую территорию и разместился в собственном, более уединенном здании на расстоянии получаса ходьбы от Принстона.
В январе 1932 г. в Пасадене Милликен посоветовал Флекснеру поговорить о планах Института высших исследований с Эйнштейном, который тогда находился в Калифорнии. Флекснер рассказывал, как после некоторых колебаний он решил подойти к Эйнштейну и как быстро ощутил очарование его непринужденной общительности.
Вскоре они встретились уже в Европе, в Оксфордском университете. На этот раз Флекснер предложил Эйнштейну работать в Институте высших исследований. Они договорились о продолжении начатого разговора.
Этот разговор состоялся. Эйнштейн уже понимал, что дальнейшее пребывание в Германии для него невозможно. У него еще сохранились некоторые надежды - он говорил Флекснеру, что, быть может, часть года будет проводить в Берлине, - но надежды эти были очень слабыми.
239
Они исчезли в 1933 г. В октябре Эйнштейн приступил к работе в Институте высших исследований в Принстоне. Свое положение в Институте Эйнштейн считал несколько неудобным: нельзя, как он говорил, получать деньги за исследовательский труд, который является внутренней потребностью, без педагогических обязанностей. Эйнштейн привык рассматривать как лично ему принадлежащее только то время, которое оставалось после лекций, бесед со студентами, экзаменов, заседаний и т.д. Таких обязанностей в Берлине у него было значительно меньше, чем в Праге и Цюрихе, но все же они оставались. В Принстоне их почти не было. Он руководил небольшой группой молодых ученых. Среди них были Вальтер Майер, которого Эйнштейн привез из Германии (он был ассистентом Эйнштейна в 1929-1934 гг.), Натан Розен (в 1934- 1935 гг.), Петер Бергман (в 1937 - 1938 гг.) и Валентин Баргман (в 1938-1943 гг.) - созвучие фамилии Бергмана и Баргмана было в Принстоне неиссякаемым источником недоразумений и шуток. Были здесь Эрнст Штраус (в 1944-1947 гг.), Джон Кемени (в 1948-1949 гг.), Робер Крайхман (в 1950 г.) и Брурия Кауфман (в 1951 - 1955 гг.).
В 1936-1938 гг. ассистентом Эйнштейна был Леопольд Инфельд, с которым мы вскоре встретимся снова. Со старшим поколением принстонских коллег Эйнштейн виделся реже.
Следует заметить, что неловкость, которую Эйнштейн чувствовал, получая жалованье за чисто научную работу, имела, быть может, неосознанное, но глубокое основание. Он всегда хотел и качестве источника средств к существованию иметь какое-то занятие, не совпадающее с основной исследовательской деятельностью. Пример Спинозы - гранильщика алмазов - был для него весьма привлекательным. На худой конец он предпочел бы получать деньги как профессор, а исследованиями заниматься в свободное время, никому, кроме него, не принадлежащее. Несмотря на многочисленные заявления организаторов Принстонского института о полной свободе ученых, Эйнштейн предпочел бы обеспечить свою независимость какой-то современной модификацией положения Спинозы.
240
Но это было невозможно. Проблемы единой теории доля захватили Эйнштейна с такой силой, что он не мог отказаться от открывшейся возможности уделить им все время. Он и хотел отдавать им все время. Каждое утро Эйнштейн отправлялся в Файн-Холл (а после 1940 г. - в новое здание института), встречал там своих ближайших коллег, узнавал, что они сделали (большей частью речь шла о преодолении математических трудностей), обсуждал пути дальнейшей работы, возврашался к исходным позициям, искал новые. Потом он отправлялся домой и продолжал обдумывать те же проблемы.
Его отрывали от этих размышлений. Очень многие ждали от Эйнштейна совета, помощи, выступлений. В большинстве случаев они получали и то, и другое, и третье. Создавалась очень сложная ситуация: человек, стремившийся к одиночеству, общался с большим числом людей, чем кто бы то ни было из ученых во всем мире. Такая ситуация была связана не только с внешними обстоятельствами, но и с внутренними основами мировоззрения ученого.
Эйнштейну пришлось однажды выступить в Лондоне, когда там обсуждали судьбу ученых - эмигрантов из Германии. Нужно было найти им работу. Эйнштейн предложил в качестве наиболее подходящего места для ученого должность смотрителя маяка. У другого такая неожиданная рекомендация была бы совершенно неуместной. Но когда Эйнштейн говорил об одиночестве на маяке, способствующем исследовательской мысли, это было выражением собственной давней мечты. Эйнштейн многим жаловался на повседневные заботы, отвлекающие от пауки. Тут было еще одно обстоятельство - пожалуй, более важное. Эйнштейн чувствовал необходимость полной независимости в научной деятельности. Это был уже упоминавшийся "спинозовский" мотив.
"Он много раз говорил мне, - вспоминает Инфельд, - что охотно работал бы физически, занимался каким-нибудь полезным ремеслом, например сапожным, но не хотел бы зарабатывать, преподавая физику в университете. За этими словами кроется глубокий смысл. Они выражают своего рода "религиозное чувство", с каким он относился к научной работе. Физика - дело столь великое и важное, что нельзя выменивать ее на деньги. Лучше зарабатывать на жизнь трудом, например, смотрителя маяка или сапожника и держать физику в отдалении от вопросов хлеба насущного. Хотя такая позиция должна казаться наивной, она тем не менее характерна для Эйнштейна" [2].