Понятие святости Малова А. Н

Вид материалаДокументы

Содержание


И тем не менее, СВЯТОСТЬ
Соборы святых
Подобный материал:
  1   2

Понятие святости


Малова А.Н.,

Менеджер НФ СГА

СВЯ́ТОСТЬ , религиозная категория, происходящая из сферы культа и приобретшая значение идеального морального совершенства. В Библии  святость  обозначается словом קֹדֶשׁ, кодеш, в мишнаитском иврите קְדֻשָּׁה, кдушша, а то, что считается святым, — קָדוֹשׁ, кадош. Еврейские экзегеты, следуя традиции галахического Мидраша (Сифра к Лев. 19:2), трактуют глагол с корнем קדש (кдш) как «быть отделенным», «обособленным». Традиционная интерпретация совпадает с данными современной феноменологии религии, которая описывает святое как «совершенно иное», внушающее одновременно благоговение и трепет (нуминозное). В Библии  святость  выражает самую природу Бога; Бог, источник  святости , именуется Святой (Кадош). Предметы, места, лица и действия, связанные со служением Богу или посвященные Ему, приобретают  святость . Поскольку  святость  есть сущность Бога, Библия рассматривает моральное совершенство как существенный аспект  святости , хотя последняя и не исчерпывается им. В отличие от политеистических религий Ближнего Востока, религия Древнего Израиля не ограничивает  святость  сферой культа.  Святость , исходящая от Бога, относится к природе, истории, человеческому опыту и поведению, а также к избранному народу и завету Бога с ним. Библейская религия предвидит в конце дней универсальное распространение царства  святости , которое должно охватить весь мир и все человечество.  Святость  Бога выражается в Библии определениями, указывающими на моральное совершенство и в то же время грозное величие (Пс. 89 [в русской традиции 88]:7,8; 99 [98]:3; 111 [110]:9). Место, где Бог является человеку, именуется «страшным» (Быт. 28:17). Страшны и дела Божьи (Исх. 15:14; 34:10; Пс. 66 [в русской традиции 65]:3, 5). Этот грозный аспект Божественной  святости  отражен в предупреждении держаться в отдалении от внешних проявлений Божественного присутствия (Исх. 3:5; 19:12, 13, 23; Чис. 18:3; ИбН. 5:15). Человек не может увидеть лицо Божье и остаться в живых (Исх. 33:20); само приближение к скинии грозит смертью (Чис. 4:20; 18:13). Бог «величествен  святостью » (Исх. 15:11); Его  святость  ни с чем не сравнима (I Сам. 2:2); путь Его свят (Пс. 77 [76]:14).  Святость  в особенности присуща имени Бога, выражающему Его сущность (Лев. 20:3; 22:2, 32; Пс. 103[102]:1; 105[104]:3; 145 [144]:21; I Хр. 16:10). Пророки многократно провозглашают  святость  Бога. Исайя именует Его Кдош-Исраэль (Святой Израилев; Ис. 1:4; 5:19, 24; 10:20; 12:6; 17:7; 30:12,15; 31:1; 37:23). Еще чаще это именование встречается у Второисайи (Ис. 41:14; 43:3, 14; 45:11; 47:4; 48:15; 49:7; 54:5; 60:14). Оно появляется у Иеремии (Иер. 50:29) и в Псалмах (Пс. 71 [70]:22). В видении Исайи серафимы, окружающие престол Господа, провозглашают: «свят, свят, свят Господь Сил» (Ис. 6:3). Пророк охвачен чувством греховности — собственной и народа, среди которого он живет (Ис. 6:5). Здесь подчеркивается моральный аспект  святости  Бога. Трактовка  святости  Бога как выражения Его морального совершенства характерна не только для пророков; она присутствует и в так называемом Священническом (или Жреческом) кодексе (см. Библия. Толкование экзегезы и критические исследования Библии. Научное исследование и критика Библии; Ю. Вельхаузен). Чисто ритуальные аспекты  святости  соединены там с моральными предписаниями (Лев. 19). Пророки углубили и расширили моральные аспекты Божественной  святости . Амос (Ам. 2:7) приравнивает угнетение бедных и половую распущенность к осквернению святого имени Бога. Хошеа видит в милосердии атрибут Божественной  святости  (Хош. 11:8–9); он считает чистоту сердца и отказ от злых дел предпосылками обращения к святому Богу. Исайя говорит, что Бог явит  святость  Свою в правде (Ис. 5:16). Второисайя видит в  святости  Бога силу, несущую избавление народу Израиля (Ис. 41:14; 43:3, 14; 47:4; 48:17; 49:7; 54:15).  Святость  Бога находит выражение в суде и каре (Ис. 1:4–9; 5:13, 16; 30:8–14; Иех. 28:22; 36:20–32), равно как в милости и избавлении (Ис. 10:20–23; 12:6; 17:7–9; 29:19–21). Иехезкель говорит, что Бог являет  святость  свою перед лицом народов (Иех. 28:25; 36:23; 38:23), демонстрируя Свою власть над миром. Всякий человек и всякий предмет, вступающие в какое-либо непосредственное отношение с Богом, наделяются  святостью . Человек, предмет или местность вводятся в царство  святости  действием или повелением Самого Бога. Народ освящается и слышит повеление быть святым, вступая в завет с Богом (Исх. 19:6; Лев. 11:44–45; 19:2; 20:7; Втор. 7:6; 26:19). Ковчег завета был свят, так как считался престолом невидимого Бога. Святыми считались сама скиния и все сосуды, употреблявшиеся в ней. Пророк, призванный к службе Богу, считался святым человеком (II Ц. 4:9).  Святость  определенных мест и периодов времени устанавливалась Богом (Быт. 2:3). Однако народ Израиля должен был освящать субботу, освященную Богом (Исх. 20:8; Втор. 5:12; Иер. 17:22; Нех. 13:22). Праздники, скиния, жертвенник, Аарон и его сыновья (Исх. 29:43) — все освящены Богом, но должны также пройти ритуал освящения, совершаемый людьми. Война, которая ведется под покровительством Бога, также рассматривается как служба Богу; воин вступает в сферу  святости  и должен подчиняться особым запретам, налагаемым на тех, кто причастен к этой сфере (I Сам. 21:5–7; II Сам. 11:11). Однако специфическая область  святости  — по преимуществу сфера культа: в Библии упоминаются священные одежды (Исх. 28:2, 4; 29:21; 31:10), святые подношения (Исх. 28:36; Лев. 19:8), диадема святыни (Исх. 29:6; 39:30), святое мясо (Исх. 29:31–37), святой елей для помазания (Исх. 30:31–37), святая скиния и все принадлежности ее (Исх. 40:9), святые плоды (Лев. 19:24) и святая пища (Лев. 22:14). Полярность, присущая понятию  святости  (см. выше), находит выражение в ритуалах и объектах, связанных с ней. Так, священник, совершавший обряд очищения (например, с помощью пепла рыжей телицы; см. Пара адумма), считался нечистым до вечера (Чис. 19:8–10; Лев. 16:26–28). Нарушение законов о  святости  грозило смертью: так, сыновья Аарона, Надав и Авиху, внесшие в скинию «чуждый огонь», были сожжены огнем, который «вышел от Господа» (Лев. 10:1–11; ср. Чис. 16–17; II Сам. 6:6; ср. Исх. 19:10–25).  Святость  может передаваться при физическом контакте с жертвенником (Исх. 29:37; 30:29; Лев. 6:11, 20) и другими священными предметами. С Божественной  святостью  ассоциируется понятие Божья слава (кавод), означающее проявление вовне присутствия Бога, в то время как  святость  (кодеш) выражает Его трансцендентную сущность (Исх. 14:17–18; Лев. 10:3; Чис. 20:13; Иех. 20:41). Исайя связывает оба понятия (Ис. 6:3). Надежда на то, что слава Господня наполнит всю землю, приобретает мессианский оттенок (Чис. 14:21; ср. Зах. 14:20,21). В Талмуде, Мидраше и позднейшей раввинистической литературе  святость  неоднократно определяется как `отдельность`, `обособленность` (на иврите пришут, Сифра к Лев. 19:2; см. выше). Этому слову в разных контекстах придаются такие значения:
  • строгое воздержание от всяких действий, хотя бы отдаленно связанных с идолопоклонством;
  • отделение от всего нечистого и оскверняющего;
  • воздержание от употребления мяса и вина (ББ. 60б; Тосеф. Сот. 15:11);
  • умеренность в половых сношениях или даже полное воздержание от них (Сот. 3:4; Шаб. 87а; Быт. Р. 35:1). Это последнее значение, по-видимому, заключено и во фразе: «отдельность ведет к чистоте, чистота ведет к  святости » (Мид. Таннаим к Втор. 23:15; Ав. Зар. 20б; ТИ. Шк. 3:4; 47в). Законоучители Талмуда считали, что тело человека должно быть свято, так как грех оскверняет не только душу, но и тело.

 Святость  рассматривается как самая сущность Бога; в раввинистической литературе и устной речи на иврите и других еврейских языках Бог чаще всего именуется «Святой, да будет Он благословен» (Ха-Кадош барух Ху). Божья  святость  несоизмерима с человеческой и недостижима для человека (Быт. Р. 90:2). Хотя Божья  святость  абсолютна, еврейский народ освящает Бога (Исх. Р. 15:24), так же как Бог освящает народ (там же). В отличие от  святости  Бога,  святость  еврейского народа не составляет его сущности, но зависит от исполнения им мицвот. Центральное место среди мицвот, соблюдение которых освящает еврейский народ, занимает соблюдение субботы. Материальные предметы (Сефер-Тора, тфиллин, мезуза и другие) обладают  святостью  только тогда, когда они изготовлены лицом, имеющим законное право исполнять соответственные предписание, и с той целью, которой они изначально были предназначены (Гит. 45б). Мишна (Кел. 1:6–9) перечисляет десять восходящих степеней  святости , начиная с Земли Израиля и кончая святилищем (Святая святых) Храма. В раввинистической литературе эпитет «святой» по отношению к человеку применяется с осторожностью. Согласно мидрашу, ангелы хотели при сотворении Адама воспеть ему хвалу как святому созданию, но когда Бог наслал на него сон, они поняли, что Адам смертен, и отказались от своего намерения (Быт. Р. 8:10). Согласно мидрашу, патриархов не называли святыми до их кончины (Ялк. Иов 907). Однако Талмуд называет святым того, кто следует словам законоучителей (Иев. 20а). Во власти человека освятить себя, и если он делает это, хотя бы и в малой мере, он в гораздо большей мере освящается свыше (Иома 39а). Человек может освятить себя, добровольно воздерживаясь даже от того, что не запрещено ему законом, но является морально предосудительным (Иев. 20а).  Святость  человеческих дел предполагает Божью помощь (Лев. Р. 24:4). Человек, готовый пожертвовать своей жизнью, но не отказаться от своей религии и не нарушить Божьи законы, совершает акт освящения Имени (см. Киддуш ха-Шем). Этот акт воплощает высший идеал раввинистического иудаизма (Бр. 61б). В хасидизме термин кдушша применяется к цаддику:  святость  является его атрибутом. Слова, производные от корня кдш, играют важную роль в литургии и вообще в ритуале. См. Каддиш; Кдушша; Киддуш; Пиют; Хевра каддиша. В средневековой еврейской философии термин « святость » встречается редко и указывает на различие между духом и плотью, вечным и временным, абсолютным и изменяющимся. Бог свят, ибо Он отличен от всего и возвышается над всем. Еврейский народ свят, ибо он отделился от мира с его заботами и обратился к почитанию Бога. Суббота свята, ибо она посвящена духовным, а не земным делам. Имеется тесная связь между понятиями « святость » и «уникальность» в сфере теологии и понятиями « святость » и «отдельность» в сфере этики, хотя первоначальное значение термина « святость » относится к области ритуала. Маймонид ассоциирует идею  святости  с идеей особенности и уникальности, давая ей крайне интеллектуалистическое толкование. Бог свят, так как он абсолютно отличен от творения, не подобен ему ни в одном из Своих атрибутов и не зависит от его бытия (Майм. Яд., Иесодей ха-Тора, 1:3). Место, имя или предмет святы лишь постольку, поскольку они обособляются во имя служения Богу. Освящение с помощью предписаний религии также предполагает уникальность и отдельность. Согласно Маймониду, имеется три способа освящения с помощью мицвот:
  1. освящение добродетелью, то есть воздержанием от плотских желаний и удовлетворением их лишь в пределах необходимого, чтобы целиком посвятить себя Богу;
  2. исполнение тех предписаний, которые уводят человека от забот о грешном мире и подготавливают его к постижению истины;
  3. достижение  святости  путем соблюдения законов о ритуальной чистоте (в учении Маймонида последние два не играют важной роли). Человек, достигший высшей степени  святости  — как патриархи и Моисей, — свободен от власти плоти и в этом подобен Богу (Майм. Яд., Иесодей ха-Тора, 3:33).

Иехуда ха-Леви в книге «Кузари» утверждает, что Бог свят, ибо Он дух, свободный от пороков, присущих материи. Он правит всем творением, не будучи зависим от него.  Святость , согласно Иехуде ха-Леви, — это живая духовная сила, исходящая от Бога и присутствующая во всяком, почитающем Его. Народ Израиля именуется святым, ибо  святость , проявляющаяся главным образом в пророчестве, вдохновляет народ и наполняет язык иврит, Страну Израиля и Храм. Человек, стремящийся к  святости , должен отделиться от всего нечистого, но не пренебрегать жизнью плоти, чувств и эмоций. В еврейской философии нового времени средневековые идеи подверглись переосмыслению под влиянием разных светских философских систем. Н. Крохмаль под влиянием Гегеля определяет  святость  как статичный и пребывающий духовный атрибут, противоположностью которого являются начала динамизма и изменчивости («Море невухей ха-зман»).  Святость  — это символ духовного, так как она пробуждает духовные мысли. Мицвот освящают, так как исполнение их усиливает духовное восприятие. В отличие от Маймонида и Иехуды ха-Леви, Крохмаль считал, что духовное начало присутствует в природе и истории, и отождествлял его с разумом. Освящение — это не уход от мира, но самоосуществление разума в самом существующем. М. Лацарус отождествляет Бога с идеей морального поведения. Почитание Бога, следовательно, идентично этике (ритуал — лишь символ чистой этики). Человек достигает  святости  моральным поведением, а общество освящается, подчиняясь категорическому императиву («Этика иудаизма»). Эта идеальная цель, согласно Лацарусу, никогда не может быть достигнута полностью. Г. Коген также определяет святое как сферу этической деятельности, место встречи человеческого и Божественного разума. Лишь человек с Божьей помощью может осуществить этический идеал, своим поведением освятив себя и общество («Религия разума»). Ф. Розенцвейг придерживается диаметрально противоположных взглядов на  святость . Он возвратился к идее  святости  как отдельности. Бог противостоит миру. Он свят, ибо вечен и, следовательно, пребывает вне мира. Мир достигает  святости  только с помощью откровения, которое есть милость Бога, дарованная людям. Встречая Бога, человек освобождается от всего временного и преходящего и соединяется с вечным. В этом функция библейских предписаний, которые освящают жизнь еврея в рамках общины («Звезда спасения»).

Наряду с философскими течениями, испытавшими влияние разных течений западной философии, в 20 в. возникли течения, непосредственно черпавшие идеи из средневековой каббалы. Например, А. Кук трактовал  святость  в духе каббалы как всеохватывающее Божественное бытие в его абсолютном единстве.

И тем не менее, СВЯТОСТЬ , свойство, присущее Богу, которым Он наделяет лица и предметы.  Святость  не означает безгрешность, но принадлежность к Богу, устремленность к безгрешности и совершенству. Святой — угодник Божий, наслаждающийся вечным блаженством.  Святость  есть чистота сердечная, стяжание благодати, этой силы Божией, несотворенной энергии, божественной и обожающей, которая, подобно множеству цветных лучей солнечного спектра, проявляется в различных дарах Святого Духа.  Святость  — это исполнение надежды, свершение веры, преполнение любви к Богу в Духе Его. Последний дар, дар любви, — наивысший и совершеннейший, ибо если кто имеет даже дар пророчества, и знает все тайны, и имеет всякое познание и всю веру, так что может горы переставлять, а не имеет любви, то он ничто (1 Кор. 13: 2). Высшее познание Бога (“гносис”) соединено с даром любви: “пребываяй в любви в Боге пребывает” (1 Ин. 4: 16). Великий свт. Василий говорит: “Я человек, но имею задание стать Богом”. И это свершается в  святости. Полнота благодати Божией, преображая святого подвижника, преодолевает законы тварного бытия, раздвигая пределы времени и пространства, и даже сам закон всемирного тяготения теряет свою силу в виде высшего символа неподзаконности святого стихиям этого мира.

Само проклятие Божие, тяготеющее над возгордившимся человечеством со времени Вавилонского столпотворения, — смешение языков — теряет свою силу, когда в порядке Духа Святого преподается дар языков. Преизбыточествующая сила Божия воссоздает первозданную неповрежденность человеческой природы, когда, отпуская грехи, исцеляет чрез подвижника и телесные недуги страждущего. Святые подвижники Божии образуют видимое звено между нашим миром и небесным Царством Божиим. Это истинно ангельские люди и человеческие ангелы. Восходя от меры в меру, все более и более проникаясь божественным духовным светом благодати, они, подобно раскаленному железу под действием огня, просветляются, как солнце, достигая высших состояний обожения в познании духовных тайн, в Богосозерцании и Богообщении.

Святость  (гр. agioths, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианства. Его смысл состоит в причастности человека Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией. В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как "чада Божиего". Основой этого восстановления является Боговоплощение, восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми. В Первом Соборном послании апостола Петра он, обращаясь к христианам, говорит: "Но вы - род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел... Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные" (I Петра 2. 9-10). Вхождение в  святость  совершается через Христа: "Но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках; ибо написано: будьте святы, потому что Я свят" (I Петра 1. 15-16). Это понимание христиан как народа Божиего основывается на словах самого Христа, сказанных Им Его ученикам: "В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас" (Иоан. 14. 20); Христос "тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими" (Иоан. 1. 12). Имея в виду именно это понимание  святости , апостол Павел обращается к христианским общинам как к собраниям святых: "Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым" (Рим. 1. 7); "всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах" (Фил. 1. 1); "находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе" (Ефес. 1. 1); "церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии" (II Кор. 1. 1). Понимание христианской общины как общины друзей Божиих, "святого народа" с наибольшей полнотой выразилось в литургической жизни древней церкви, поскольку именно Евхаристия была центром и основой этой жизни, основой культа и основой учения. Как писал св. Ириней Лионский (ум. ок. 200 г.), "наше учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свой черед, подтверждает наше учение" (PG, 7, 1028А). В древнейших дошедших до нас евхаристических молитвах говорится о "народе святом", который стяжал для Отца Христос, Сын Божий (например, в евхаристической молитве, приведенной в "Апостольском предании" св. Ипполита Римского, описывающем римскую литургическую практику III в.). Этот "святой народ" отождествляется с общиной, участвующей в богослужении и причащающейся Телу и Крови Христовым. Евхаристическая молитва, приводимая в "Учении двенадцати апостолов" ("Дидахе", не позднее II в.), завершается словами: "Кто свят (agios estin), тот пусть подходит, а кто нет, тот пусть кается. Маран-афа (Господь грядет). Аминь" (гл.Х). Представление о  святости  причащающейся общины сохраняется и в современном чине православной литургии, когда священник после чтения "Отче Наш" и перед причащением возглашает: "Святая святым (Ta agia tois agiois)", на что община (хор) отвечает словами: "Един Свят, Един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь", - Святые Дары ("Святая") даются святым, и их  святость  есть  святость  Христа, с Которым они соединяются в причастии (свидетельство о возгласе "Святая святым" имеется в катехитических сочинениях св. Кирилла Иерусалимского 348 г.). Данный момент евхаристической службы заключает в себе определенную богословскую концепцию  святости . Евхаристия есть соединение верующих (верных) с Богом, осуществление Царствия Божия в историческом бытии, движущемся к этому Царствию. Во время причастия вечность преображенного бытия (Царствия Небесного, пакибытия) реально присутствует во временном бытии, в земной жизни церковной общины. Верующие предстоят Богу вместе с небесными силами и таинственно изображают херувимов ("Иже херувимы тайно образующе..."). Причастие требует очищенности от греха (именно отсюда происходит позднейшее соединение таинства покаяния с причащением), которое и дается благодатью евхаристического богослужения. Вхождение верующих в вечность, в пакибытие, подготовленное их очищением, и образует их  святость . , таким образом, есть принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия. Из того же понимания исходила древняя церковь и в почитании в качестве святых отдельных лиц. В качестве святых почитаются те, чья причастность к Богу была явлена церкви как достоверный факт, спасение которых (т.е. вхождение в Царствие Небесное) обнаружилось еще теперь, до Страшного Суда. К таким лицам относились первоначально апостолы, об избранности которых для вечной жизни сказал сам Христос (Ин. 17. 21-24). К ним причислялись также ветхозаветные пророки и патриархи, о  святости  которых свидетельствовало Св. Писание. Таков же был взгляд и на мучеников, поскольку, согласно представлениям древней церкви, совершенный мучениками подвиг сразу же открывал перед ними Царствие Небесное. О причастности к Богу свидетельствовал дар чудотворения, который получал почивший святой. Канонизация (см.) святых, развившаяся со временем во вполне формальную процедуру, и составляет по своей сути церковное удостоверение в причастности святого к Богу. Таким образом, святой - это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу. В Актах мученичества Перпетуи, Фелицитаты и других, с ними пострадавших (Passio Perpetuae et Felicitatis cum sociis), претерпевших мучения в Карфагене в 202 или 203 г., рассказывается, как Фелицитата незадолго до казни, уже находясь в темнице, разрешилась от беремени. Роды были настолько трудны, что солдаты, охранявшие ее, спрашивали: "Если теперь ты так страдаешь, то что же будет с тобой, когда тебя отдадут зверям?" Фелицитата отвечала: "Сейчас я страдаю потому, что терплю за себя, а тогда я буду страдать за другого [т.е. Христа] и этот другой будет во мне и будет страдать за меня". Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла. В Декрете Геласия (Decretum Gelasianum), латинском церковно-каноническом памятнике начала VI в., утверждается необходимость публичного чтения актов мученичества, в которых "победа мучеников и их удивительное исповедничество блистают через многоразличные перенесенные ими пытки. Ибо какой верующий может сомневаться, что их страдания превосходили меру человека и они смогли перенести их не благодаря собственной силе, а благодаря благодати и помощи Божией?" (PL, 59, 171). Итак, святые - это наглядное обнаружение промысла Божиего о человеке. Разнообразие же подвигов, приводящих к  святости , свидетельствует о многообразии промысла: каждый святой со своим особым житием демонстрирует свой путь к  святости  и выступает как образец этого пути. Святой открывает путь к Богу и в этом качестве выступает как заступник за людей перед Богом, как своего рода посредник между Богом к людьми. Развитие культа святых накладывается здесь на мощный пласт религиозных и социокультурных представлений позднеантичного общества (равно как впоследствии на отчасти сходные представления других народов, переживающих христианизацию). Святой в своей функции защитника и заступника исполняет ту же миссию, которая в языческом мировосприятии приписывалась демонам (или другим мифологическим существам), охраняющим человека или весь его род и играющим роль посредника между человеком и высшими силами. Соответственно, культ святых отвечал тому ожиданию покровительства и защиты, которое было прочно укоренено в социокультурной структуре позднеантичного общества, к святым обращались с молитвой в тех же случаях, когда ранее приносили жертвы богам и просили о помощи у героев. Именно это перенесение функций обусловливало в конечном итоге то закрепление различных сфер влияния за отдельными святыми, которое столь характерно как для западного, так и для восточного средневековья и обычно относится на счет так наз. "народной" религиозности. С самого начала, однако, в христианском понимании  святости  выделяются определенные моменты, принципиально чуждые языческим культам. человека соотнесена с человечеством Бога-Слова, со следованием по пути, проложенному страданиями и крестной смертью Христа. Поэтому все раннехристианские авторы настаивают на том, что мученики сделались причастными Богу именно благодаря своим вполне человеческим страданиям и мученической кончине. Близость к Богу в соединении с человечностью и обеспечивает святым возможность быть посредниками между Богом и людьми. Для языческих верований характерно, напротив, представление о непроходимой грани, отделяющей высшие силы от всего, сохраняющего человеческую природу, в частности, и от обожествляемых героев. Вместе с тем, языческие верования приписывали посредничество между высшими силами и человеком прежде всего посредствующим духам (гениям, демонам или - в других системах - иным "низшим" духам). В христианстве аналогом этих верований является представление об ангелах-хранителях. Призывание святых в качестве посредников указывало на кардинальный пересмотр подобных представлений о миростроении. Наряду с ангелами, посредниками становились люди, сделавшиеся благодаря своему подвигу причастниками Божества. Заступничество святого и близость к нему (которая в силу почитания мощей выражалась во вполне конкретных и осязаемых формах) вводили верующего в близость к Богу и создавали религиозные переживания, практически не известные язычеству. Бл. Августин ("О граде Божием", VIII, 27) прямо противопоставляет путь к Богу через святых мучеников, которые богами не являются, но получили милость Божию своей добродетельной жизнью и кончиной, языческому обращению к демонам, которые могут быть добрыми и злыми, - ложному спиритуализму язычества противостоит здесь антропологизм христианства, основанный на вере в воплощение Бога-Слова. Учение о заступничестве святых основано на представлении о единой церкви живых и мертвых, составляющей Тело Христово. Физическая смерть не отсекает верующего от церковной общины, и поэтому с древнейших времен в церкви установлены молитвы об усопших. Эти молитвы, согласно церковному учению, благотворны для усопших, содействуют их спасению. Как писал Св. Иоанн Златоуст, "ненапрасно бывают приношения за усопших, ненапрасно моления, ненапрасно милостыни: все это установил Дух Святой, желая, чтобы мы получили пользу друг через друга". Равным образом и святые, родившись через свое успение к вечной жизни, продолжают пребывать в церковной общине и могут выступать молитвенниками за нее и за отдельных верующих, обращающихся к ним за заступничеством. В учении о  святости , таким образом, содержится преодоление противостояния вещественного и духовного, тварного и нетварного, т.е. основных оппозиций, которые в дохристианских представлениях выступали как абсолютные границы, разделяющие божественное и человеческое, смертное и бессмертное. Святые, оказываясь "друзьями Божиими" и заступниками за людей перед Богом, соединяются в этом действовании с ангелами, т.е. бесплотными, невещественными силами; тем самым преодолевается оппозиция вещественного (материального, телесного) и духовного и вещественность перестает быть препятствием для соединения с Божеством. Вместе с тем святые являются теми тварными существами, которые приобщены к Богу, т.е. нетварному началу, и тем самым соединяют тварное человечество с нетварным Божеством. Эти элементы учения о  святости  формируются в последовательную богословскую систему, в полном объеме сформулированную в VII-VIII вв. преп. Максимом Исповедником и св. Иоанном Дамаскиным. Развивая учение о Божественных энергиях, они говорят о проникновении этих энергий в человеческую природу и о  святости  как результате такого проникновения. Поскольку в  святости  преодолевается противостояние духовного и вещественного, святые спасаются "телесно" (swmatikws), т.е. Божественными энергиями оказывается пронизана как их плоть, так и их образы (иконы). Это учение обосновывает почитание святых (см.) вообще, равно как и такие его формы, как поклонение мощам и иконам святых. Русская церковь усваивает себе те представления о  святости , которые сложились в святоотеческой традиции. Учение о  святости  и обоснование почитания святых не раз излагались русскими духовными авторами, обличавшими еретические движения протестантского типа. К такого рода обличительным сочинениям относится "Просветитель" преп. Иосифа Волоцкого, "Камень веры" Стефана Яворского. Развитие православного богословия  святости  можно видеть в учении преп. Серафима Саровского о стяжании Св. Духа.