Геополитика в современном мире.

Дидактический план.

Геополитические реалии современного мира. Распад СССР: причины и геополитические последствия. Формирование многополюсного мира. Глобальные проблемы человечества в XX в.

Россия на современной геополитической карте мира. Постсоветское пространство. Россия - США - Западная Европа: партнерство или новая “холодная война”. Российско-китайские отношения: геополитический подход. Россия и мусульманский мир.

Запад в новой конфигурации геополитических сил. Геостратегическая политика США. Расширение НАТО. Европа как одна из “несущих конструкций” нового миропорядка. Американо-японский альянс. Доктрина Монро и геополитические реальности на американском континенте.

Место Китая в новой системе геополитических отношений. Специфические условия развития Китая. Сущность современной геополитики Китая. Интеграция в “Большой Китай”. Роль Китая в формировании полюсного мира.

Феномен “исламского возрождения”. Панисламизм: сущность, история и современные тенденции. Геополитические устремления Турции. Перспективы “Большого Турана”. Арабский мир. Проблема ближневосточного урегулирования. Палестинская проблема. Исламский фундаментализм и международный терроризм.

Распад СССР: причины и геополитические последствия.

На рубеже 80-90-х гг. XX века СССР и социалистические страны Восточной Европы стали эпицентром широкомасштабных событий и процессов, имеющих всемирно-историческое значение. Перестройка советской внешней политики в эпоху Горбачева, на базе нового политического мышления, основными постулатами которого были деидеологизация международных отношений и невмешательство во внутренние дела других стран, способствовала развитию антитоталитарных ре­волюций в восточноевропейских социалистических странах (1989-1991 гг.).

В 1990 г. произошло объединение Германии. Одновременно последовал разрыв традиционных экономических и военно-политических связей Советского Союза с Восточной Европой. Весной 1991 г. состоялся официальный роспуск Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ) и Организации Варшавского Договора (ОВД). А вскоре произошел распад СССР, который привел к возникновению в декабре 1991 г. на территории СССР 15 независимых государств. Эти события по времени совпали с началом качественных изменений не только в геостратегической структуре, сложившей­ся в послевоенные десятилетия, но также в общественно-поли­тической жизни наиболее развитых стран мира.

Распад СССР стал как послед­ним мощным стимулом, так и следствием процессов и явлений, приведших к таким изменениям. Радикальное изменение гео­политической ситуации во всепланетарных масштабах произо­шло практически мирно. Самым значительным его результатом стал конец “холодной войны” и состояния фрон­тальной системной конфронтации двух мощных военно-полити­ческих блоков, которая основывалась на их военно-стратегическом паритете. При этом следует иметь в виду, что “холодная война” (от англ. “the cold war”) – это термин, употребляемый для характеристики противостояния СССР и США, ОВД и НАТО в послевоенный период (сер. 40-х – конец 80-х гг. XX в.), а под военно-стратегическим паритетом понимается примерное равенство СССР и США, ОВД и НАТО в области ядерных и других вооружений. Этот паритет являлся важнейшим фактором международной безопасности в то время.

Правомерно поставить вопрос: какая из сторон и какие именно фак­торы сыграли решающую роль во всех этих событиях? Данный вопрос весьма слож­ный, на него нельзя дать однозначный ответ. В отечественных и зарубежных материалах СМИ и публицистической литерату­ре в настоящее время преобладает тезис, согласно которому Америка и возглавляемый ею свободный мир одержали победу в “холодной войне” над могущественным про­тивником в лице советской тоталитарной империи.

Для правиль­ного понимания тенденций развития постбиполярного мира это утверждение нуждается в некоторых оговорках, поскольку реаль­ное положение значительно сложнее. Нельзя отрицать, что Аме­рика и Запад в целом вышли победителями в историческом со­ревновании с СССР и коммунистической системой. Вместе с тем, следует обратить внимание на следующие обстоятельства.

Прежде всего, большую значимость с рассматриваемой точки зрения, при­обретает наблюдавшаяся с середины 70-х годов тенденция к пе­ресмотру роли государства в экономической и социальной сфе­рах почти во всех индустриально развитых странах. Это объясняется тем, что конец 70-х — начало 80-х годов стали тем ру­бежом, когда система государственного вмешательства в том виде, в каком она утвердилась и функционировала на Западе в течение всего XX в., достигла своего апогея и, в определенных аспектах исчерпав себя, оказалась в глубочайшем кризисе.

Показателем этого явилась так называемая неоконсерватив­ная волна 70-80-х годов, в ходе которой левые политические пар­тии и движения были отодвинуты на задний план и во многих странах победу одержали правые и консервативные силы. Цен­тральное место в их программах занимали установки на сокра­щение роли государства в экономике, децентрализацию, разго­сударствление, денационализацию, приватизацию, возрождение частной инициативы, конкуренции, рыночных принципов в эко­номической и социальной сферах. Лозунгом дня стала формула: “Меньше — это лучше”. Защита прав человека приобрела ста­тус одной из основополагающих проблем государственной и международной политики.

Приход в 1980 г. к власти в США Р. Рейгана и его избрание на второй срок в 1984 г., победа три раза подряд консервативной партии во главе с М. Тэтчер в Великобритании, результаты пар­ламентских и местных выборов в ФРГ, Италии, Франции показали, что идеи и лозунги, выдвигавшиеся этими силами, оказа­лись созвучными настроениям довольно широких слоев населе­ния, что речь идет о глубоком, не ограниченном национальны­ми рамками явлении. Эти идеи и лозунги рано или поздно были подхвачены, по сути дела, всеми остальными ведущими социаль­но-политическими силами, в том числе социал-демократиче­ски­ми и социалистическими партиями. Показательно, что в 80-90-х годах XX в. социал-демократические партии, находившиеся у власти, осуществляли фактически неоконсервативную экономическую по­литику денационализации, разгосударствления, децентрализации.

Кризис государственной централизовано-плановой эконо­мики СССР и других социалистических стран стал одним из про­явлений кризиса левых сил вообще, охватившего все страны и ре­гионы современного мира. Последние два-три десятилетия характеризовались неуклонным падением влияния левых дви­жений и партий, в особенности коммунистов, в политической жизни развитых капиталистических стран. Среди факторов, оказавших негативное влияние на этот процесс, по-видимому, немалую роль сыграла ставшая к тому времени очевидной не­удача социалистического эксперимента в СССР и других стра­нах.

В 30-е годы успехи СССР в ликвидации безработицы и нище­ты, введение социального законодательства, решение производ­ственных задач на фоне экономического кризиса на Западе про­изводили огромное впечатление на трудящихся. Однако в 70-е годы лозунги планирования, обобществления, централизации ут­ратили привлекательность в свете очевидных трудностей, возник­ших в ходе строительства социализма. Напомним в данной свя­зи, что так называемый реальный социализм во всех его национальных формах представлял собой воплощение в жизнь основополагающих идей и принципов левого полюса идейно-политического спектра, доведенных, так сказать, до логическо­го конца. Если в либерально-демократических странах Запада они были довольно успешно уравновешены под влиянием консерва­тивных и либеральных социально-политических сил, то в СССР и других социалистических странах, наоборот, прилагались все силы для того, чтобы “очистить” их от ненужных, “чуждых” влияний и свести к некому единому знаменателю в лице марксиз­ма-ленинизма.

В результате на Западе утвердилась смешанная экономика, органически сочетающая в себе различные элементы социализма, консерватизма и либерализма. В силу этого она приобрела открытость, гибкость и способность приспосабливаться к разным ус­ловиям. В странах восточного блока основополагающие социалистические идеи были реа­лизованы в “чистом” виде. Сама логика утверждения и сохране­ния этой “чистоты” диктовала постоянный крен в сторону централизации и огосударствления системы, ее унификации и за­крытости.

Когда на рубеже 70-80-х годов социалистические идеи и их “детище” — система государственного вмеша­тельства на Западе — достигли предела своего развития и оказались в кризисе, на повестке дня встал вопрос об их ревизии и приспособлении к новым условиям. На Востоке сама постановка вопроса о ревизии или из­менении системы не могла не расшатать ее основополагающие принципы, поскольку любое изменение могло быть осуществле­но лишь в направлении, обратном огосударствлению, централи­зации и планированию. А последовательное движение в этом на­правлении в конечном итоге должно было привести к открытости, плюрализму форм собственности и хозяйствования, децентрализации, разгосударствлению, приватизации, абсолют­но несовместимым с самой природой тоталитарной, государст­венно-плановой экономики. Иначе говоря, если на Западе кри­зис предусматривал оздоровление и отказ от устаревших, изживших себя элементов системы, на Востоке речь могла идти если не о немедленном крахе, то во всяком случае, о длительной агонии.

Немаловажную роль в рассматриваемом контексте играла и природа советской политической системы, которая носила то­талитарный характер. По многим признакам она представляла собой по-своему совершенную конструкцию, где каждый кир­пичик, каждый элемент был строго подогнан. Но совершенство это было во многом иллюзорным и эфемерным. Сто­ило убрать из нее только один кирпичик, как она могла рухнуть в одночасье, что собственно и случилось. Об­разно говоря, она не терпела возмущений как изнутри, так и из­вне. Идеальное состояние для ее нормальной жизнедеятельно­сти и функционирования — это изолированность от внешних влияний.

Другими словами, опыт СССР и других социалистических стран показал, что тоталитарная система может существовать лишь в условиях более или менее полной экономической, политической и идеологической автаркии, т.е. фактической изоляции подав­ляющего большинства населения от процессов, разворачиваю­щихся во всем мире. Не случайно, что тоталитарная система переживала пору своего наивысшего подъема именно в тот период, когда она достигла состояния более или менее полной закрытости. Это, в целом, 30-50-е и с некоторыми оговорками 60-е го­ды. Хотя надо иметь в виду, что в современном мире немысли­мо полностью изолировать такую гигантскую страну, какой был СССР.

Далеко идущие последствия для судеб тоталитарной систе­мы имела информационно-телекоммуникационная революция, которая начала разворачиваться во второй половине 70-х годов. Уже примерно со второй половины 60-х годов, несмотря на впечатляющие успехи, достигнутые Советским Союзом в освоении космо­са, достижении военно-стратегического парите­та с США, начало все явственнее ощущаться, что главным препятствием на пути технологического и социально-экономи­ческого прорыва страны становится ее закрытость в отношении внешнего мира.

Информационно-телекоммуникационная революция с каж­дым годом увеличивала проницаемость государственных границ для потоков информации и идей. Глушение западных радиове­щательных компаний становилось все более дорогостоящим и к тому же малоэффективным делом. Дальнейшее стремительное развитие радиотелекоммуника­ционных средств и множительной техники неумолимо ставило под сомнение саму возможность сохранения в перспективе закрытости советского общества. Становилось все более очевидным, что “окостеневший” и догматизированный марксизм-ленинизм не в состоянии сколько-нибудь серьезно сопротивлять­ся мощному информационно-идеологическому наступлению За­пада. В результате на идеологическом и пропагандистском фрон­тах советская система начала сдавать одну позицию за другой. С подрывом идеологии оказалась подорванной и государственно-политическая система.

Как уже отмечалось, самым впечатляющим следствием развала СССР стало окончание “холодной войны” и распад Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, характерной для эпохи, начало которой связано с подписанием в 1945 г. договоров, зафиксировавших новую расстановку геополитических сил в мире. Следует подчеркнуть, что эта система пришла к своему естественному концу в реальностях, которые сделали устаревшими основопо­лагающие условия, ее породившие, когда изменилась геополи­тическая конфигурация сил, осознавших невозможность дейст­вовать по правилам и императивам “холодной войны”. Поэтому было бы не совсем корректно утверждать, что СССР сдался на милость своего противника в результате его во­енного устрашения. Как отмечали некоторые западные авторы, “холодная война” бы­ла выиграна не предпринятым Рейганом наращиванием воору­жений и не выдвинутой им доктриной. Запад победил тогда, когда “новое поколение советских ру­ководителей поняло, насколько плоха их внутренняя система и что их внешняя политика провалилась”.

Советский Союз по сути дела совершил самоубийство, вы­званное внутренней несостоятельностью империи. По удачному выражению корреспондента газеты “Монд”, падение бер­линской стены — это “заочная победа капитализма над комму­низмом”. Именно заочная, так как неизвестно, сколько еще по­требовалось бы сил и ресурсов, если бы руководители Советского Союза, встав на путь реформирования, не подписа­ли ей смертный приговор.

Очевидно, что “заслуга” в развязывании “холодной войны” после Второй мировой войны принадлежит как США, так и СССР. Очевидно и то, что обе стороны внесли свой вклад и в за­вершение “холодной войны”. С этой точки зрения, немаловажное значение имели осознание и учет обеими противоборствующими сторонами реальностей ядерно-космического века. Стало оче­видно, что в этих реальностях сосуществование государств, прежде всего сверхдержав, означает не некую “передышку” в их борьбе за гегемонию, а состояние их совместного сосуществова­ния, которое неминуемо ведет ко все большей взаимозависи­мости. Более того, эта взаимозависимость приобрела глобальный характер.

Скажем, такие “традиционные” болезни, как холеру, тиф и даже чуму при принятии соответствующих мер можно бы­ло локализовать национально-государственными границами, а “чу­му XX века” СПИД — нет. Радиация, убивающая безмолвно, так­же не знает национально-государственных границ или иных преград. Эти и другие феномены настоятельно требуют осозна­ния сущностного единства человечества. Окончание “холодной вой­ны” стало в некотором роде кульминационным моментом того комплекса сдвигов, которые в мировом сообществе наметились уже в начале 60-х годов.

Важнейшим фактором, обусловившим такое развитие со­бытий, явилось то, что ядерно-космический век, как и всякая другая историческая эпоха, также имеет специфические для не­го закономерности и тенденции. Их суть состоит в том, что со­ревнование и противоборство стран и народов сочетаются с на­растающей тенденцией к их взаимозависимости. Экономические, национальные или иные интересы всех без исключения народов оказались “сплетенными в единый узел” с общечеловеческими ин­тересами.

Научно-технический прогресс после­военных десятилетий имел своим результатом качественное из­менение географических факторов существования большинства стран и народов планеты. Появление межконтинентальных ракет сократило расстояния между государствами и сделало уязвимой даже самую совершенную систему обороны. Это обстоятельство внесло существенные поправки в тра­диционное понимание национально-государственной безопас­ности. По-види­мому, ракетный кризис (Карибский), разразившийся осенью 1962 г. между СССР и США после размещения на Кубе Советским Союзом своих ракет, можно считать поворотным пунктом в истории со­временного мира. Он способствовал осознанию обеими противо­борствующими сторонами возможных катастрофических по­следствий применения ядерного оружия и необходимости предотвращения всемирной катастрофы. Поэтому со значитель­ной долей уверенности можно сказать, что именно этот кризис положил начало тем процессам, которые стали известны под на­званием разрядки международной напряженности и в конечном счете привели к окончанию “холодной войны”.

С геостратегической точки зрения, Россия отождествляется с Евразией, совпадает с геополитическим понятием хартленд или, по Макиндеру, “Географической Осью Истории”. Она объединяет евразийский Запад и евразийский Восток, являясь самостоятельным, особым геополи­тическим организмом — ни Востоком, ни Западом — со своей особой культурой “Срединной Империи”.

Для России геополитические последствия распада СССР имели катастрофический характер. Назовем лишь некоторые из них:

• утрачено более 5 млн. км2 территории (СССР);

• потеряны крупные порты на Балтийском  и  Черном морях;

• в ресурсном отношении потеряны шельфы морей: Чер­ного, Каспийского, Балтийского;

• российская территория оказалась “отодвинутой” на север и восток;

• потеряны прямые сухопутные выходы к Центральной и Западной Европе;

• появление на новых рубежах России ряда экономически слабых стран – бывших советских республик (уровень ВВП в 1997 г. в Армении составлял 20%, Азербайджане 23%, в Киргизии 20% уровня 1991 г.), для которых она, как в свое время СССР, вынуждена в тяжелых условиях оставаться “донором”;

• на юге Россия практически выполняет роль защитника Европы от исламского фундаментализма, что привело к ее участию, например, в военной конфронтации в Тад­жикистане;

• на востоке Россия имеет крайне малочисленное население (всего 8 млн. человек живет на Дальнем Востоке) при экономической слабости региона, что способствует китайской и вьетнамской эмиграции, оцениваемой специали­стами цифрами от 150-200 тыс. до 500 тыс. чел. и даже 2 млн.;

• необустроенность границ с новыми независимыми государствами длиною более 11 тыс. км;

• попытки конфедерализации России (претензии в начале 90-х гг. Татарстана, Чечни, Башкортостана, Якутии, Красноярского и Приморского края, Калининградской области и других регионов на полный суверенитет).

К геополитическим последствиям распада СССР надо отне­сти и усиливающиеся региональные контрасты: разница в дохо­дах населения страны составляет приблизительно 1:14. В пер­спективе можно ожидать еще большего разрыва в доходах. Тому есть несколько причин:

• усиление вывоза сырья (нефть, газ, руды, алмазы, драгметаллы и др.) из ресурсных районов страны (это стимули­руется Западом, Китаем и Японией, другими странами АТР);

• влияние мощного лобби, прежде всего олигархов, пред­ставляющих топливно-энергетический комплекс, финан­совые структуры в Москве;

• более 95% финансов России оборачива­ется в Москве, Санкт-Петер­бурге и Екатеринбурге.

Москва — единственное безресурсное исключение — нахо­дится в числе благополучных регионов. Объясняется это тем, что в Москве вращается около 80% капиталов страны плюс субвен­ции, которые она получает, выполняя столичные функции.

Большинство районов России не просто депрессивные, а бездействующие. Это Кабардино-Балкария, Дагестан, Карачае­во-Черкессия, Калмыкия, Адыгея, Чечня, Ингушетия. В Ингу­шетии, например, на одно рабочее место приходится 197 безработных. Приблизительно такое же положение сохраня­ется в Дагестане.

Богатые регионы стремятся выделиться, получить особый статус выхода на мировой рынок (Якутия), добиться национально-государственной самостоятельности (Татарстан, Башкортостан и др.) или отделения (Чечня). В этом региональ­ные элиты видят средство для укрепления своей власти. Бедные регионы, естественно, стремятся получить больше дотаций за счет особых отношений с “властвующими” элитами Москвы. Но возможности Центра за годы реформ резко ослабли. Правитель­ство, как показывает практика, не способно обес­печивать эффективное экономическое взаимодействие субъектов Федерации.

Растянутость коммуникаций России (особенно в Сибири и на Дальнем Востоке), затруднение передвижения людей (прежде всего по экономическим причинам) способствуют процессу дезинтеграции страны. Поэтому и “дальневосточный торс, и в целом Сибирский хребет России не так уж надежен и прочен как прежде, в условиях абсолютной централизации власти”. Без­условно, если завоз зерна и топлива на Дальний Восток из Цен­тра дороже, чем из США и Японии, возникает вопрос: “Зачем Дальнему Востоку Центр?”. Поэтому, пока правительство перекладывает ре­шение острых социально-экономических вопросов на субъекты Федерации, оно “подогревает” еще один мощный фактор дезин­теграции России.

Результатом распада СССР явилась и сложная демографиче­ская ситуация в РФ. За годы реформ она стала катастрофиче­ской. По данным Госкомстата, население России (несмотря на довольно активную иммиграцию русских, украинцев, белорусов из стран ближнего зарубежья — Прибалтики, Казахстана, Таджикистана и других регионов) убывает: за 1993 г. оно уменьшилось на 804 тыс. человек, за 1996 — на 912 тыс., за 1997 — почти на 1,5 млн. человек.

Экономическое, демографическое, научно-техническое ос­лабление России ведет к уменьшению ее международной роли, катастрофическому падению авторитета страны. Ставятся под угрозу геополитические интересы России, т. е. приоритеты постсоветской России в мировой политике.

Внешние проблемы России теснейшим образом связаны с внутренними. В этой связи возникает проблема границ страны с Прибалтикой, Кита­ем, Японией и другими государствами. Наиболее острой является проблема северных территорий – спор между СССР, а потом Россией и Японией по вопросу о принадлежности Курильских островов: Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи.

С проблемой границ свя­заны еще и такие геополитические аспекты, как выход к морям, включенность в мировые коммуникации и пространственное положение по отношению к центрам сегодняшней и будущей мировой активности. Проблема доступа к морям может рассматриваться в воен­ном, внешнеэкономическом и ресурсном планах. Реальное во­енное значение Черного и Балтийского морей имеет для страны региональный характер. Если Россия отдаст Японии  вышеуказанные острова, то она потеряет выход в Тихий океан, т. е. полностью лишится доступа к портам, через которые пока идет основной поток ее экспорта. Аналогичное положение сложилось с автомобиль­ными, железнодорожными и трубопроводными коммуникациями на Западе. Почти все они стали проходить по территории соседних государств, чтобы достичь стран Центральной и Западной Европы. Другими словами, произошло геопо­литическое оттеснение России от мировых коммуникаций в северо-восточный угол Евразии. А это порождает ком­плекс сложных хозяйственных, финансовых, транспортно-экономических, социальных и других проблем.

Таким образом, в результате распада СССР геополитическая уязвимость России возросла многократно и это особенно опасно в условиях “третьего передела мира”, продвижения НАТО к границам России, военных акций НАТО в Европе и на Ближнем Востоке, нового всплеска международного терроризма.

Формирование многополюсного мира.

Геополитические последствия распада СССР связаны, прежде всего, с превращением биполярного мира в многополюсный мир, в котором все более отчетливо проявляются гегемонистские устремления США.

С окончанием евроцентристского мира европейский и севе­роамерикан­ский экономико-политические центры не прекратили своего существования. Сегодня рядом с ни­ми появились новые центры, с которыми они призваны разде­лить власть и влияние, нести бремя совместного существова­ния со всеми вытекающими отсюда последствиями для всех членов мирового сообщества. В первую очередь следует отметить Японию и новые индустриальные страны, а также Китай и Ин­дию, сохраняющих за собой статус демографических гигантов, что не может не повысить их роль в решении мировых проблем. В области стратегических ресурсов сохраняют свои позиции Ближний Восток и Южная Африка.

Нельзя сбрасывать со счетов Россию и страны СНГ, которые составляют самостоятельный центр силы, спо­собной на равных конкурировать и сотрудничать с остальными центрами. Наличие значительных запасов энергетических ресур­сов и планы их освоения создают предпосылки для превращения Центральной Азии в один из важнейших, с геопо­литической точки зрения, регионов. Поэтому понятно возрастание интереса к этому региону со стороны различ­ных стран мирового сообщества. Усиливающееся в постсоветский период внимание мусульманских стран к Центральной Азии связано не столько с исламским фактором, сколько с конкрет­ными экономическими интересами.

Стабильность и процветание Восточной Азии и Европы, име­ющих ключевое значение для международной безопасности, во многом зависят от доступа к ближневосточной нефти. Такие нефтедобывающие страны исламского мира, как Иран и Саудов­ская Аравия озабочены, прежде всего, появлением новых потен­циальных конкурентов на нефтегазовом рынке в лице центральноазиатских производителей этого сырья. Пакистан и Тур­цию, по-видимому, привлекает географическая близость потен­циальных источников импортных энергоносителей. Для Ирана и Турции немаловажное значение имеют перспективы использо­вания их территорий для транспортировки центральноазиатских нефти и газа на мировые рынки, что сопряжено с немалы­ми экономическими выгодами.

На основании сказанного можно сделать вывод, что восхож­дение многополярного миропорядка с его государственными и не­государственными участниками значительно сузило, если не ис­ключило, возможности сохранения или выдвижения какого-либо одного государства в качестве супердержавы, способной едино­лично контролировать положение в мире.

Мир становится одновременно и более единообразным, и более разнообразным, одни возможности умножаются, другие сокраща­ются. Информационная и телекоммуникационная революции, раздвигающие рамки взаимодействия людей, стран, народов и культур, как во времени, так и в пространстве, способствуют форми­рованию планетарного сознания, расширяя в то же время возмож­ности индивидуального, группового и национального выбора.

Биполярный мир окончательно распался, а новый многопо­лярный мир находится в процессе формирования. В нем может выбрать собственный путь развития каждый народ, каждая страна, каждый отдельно взятый человек. Этот мир предпола­гает национально-государственный, расово-этнический, соци­ально-экономический, социокультурный, религиозный, поли­тический и иные формы плюрализма.

Хотя ни одна из перечисленных выше составляющих мирово­го сообщества в одиночку не в состоянии контролировать форми­рующийся новый мировой порядок, многие из них в отдельнос­ти либо совместно в состоянии отвергать или блокировать диктат со стороны той или иной супердержавы (будь то военной или эко­номической) в отношении других субъектов мировой политики.

Все большее число стран и регионов перестают быть просты­ми статистами в грандиозной геополитической игре традицион­ного “концерта” великих держав или служить пассивной ареной их соперничества за сферы влияния. Они способны самостоятель­но маневрировать и проводить собственную политику, нередко противоречащую стратегии своих бывших патронов.

Теряет смысл ставшее привычным разделение мира на так на­зываемые три мира, само понятие “третий мир”. Что касается новых индустриальных стран, то ряды их с каждым годом рас­тут, делая первых из них фактическими “членами клуба” старых индустриальных стран. Наблюдается тенденция к неуклонному возрастанию веса и влияния малых стран, обладающих серьез­ным научно-техническим и финансовым потенциалом.

Становится все менее подвластным возможному диктату це­лый ряд государств Юга с воинствующими руководителями, до­могающимися новейших систем оружия, которые они могут использовать при любом удобном случае. Все более реальной выглядит перспектива получения целым рядом стран “третьего мира” ядерного оружия. С этой точки зрения, ирако-кувейтская война и вызванная ею “Буря в пустыне”, возможно, в какой-то степени ознаменовали собой в некотором роде новую точку отсчета в истории современного мира. Здесь немаловаж­ным оказался тот факт, что Запад, в целом, и США, в частности, продемонстрировали ограниченность своих возможностей, не су­мев одержать полную победу над Ираком. Хусейн остался у власти. В глазах многих на Ближнем Востоке это выглядело три­умфом иракского лидера.

При биполярном миропорядке границы между двумя блока­ми или полюсами были четкими, жесткими, непроницаемыми. В наше время границы, отделяющие блоки, союзы, регионы, стали более от­крытыми, гибкими и поэтому более проницаемыми. В первом слу­чае существовал ясно очерченный стратегический императив, основанный на балансе сил и взаимного страха. Во второй ситу­ации такой императив, во всяком случае в ясно сформулирован­ной форме, отсутствует. Имеет место переход от ситуации, остав­ляющей жесткий, недвусмысленный выбор одной из двух возможностей по принципу “либо-либо”, к ситуации, дающей мно­жество вариантов выбора, поскольку для большинства стран яв­но увеличился диапазон выбора. Каждая из них может принимать внешнеполитические решения, руководствуясь не соображения­ми своей принадлежности к тому или иному блоку, а исходя из своих реальных национально-государственных интересов.

Однако в силу того, что жесткость международных структур послевоенных десятилетий сменилась подвижностью, опреде­ленность уступила место неопределенности, источник власти и влияния как бы размывается, становится анонимным. В ре­зультате оказывается проблематичной четкая и недвусмыслен­ная идентификация источника угрозы, ее ассоциация с конкрет­ной страной или группой стран.

В полицентрическом миропорядке отношения между много­численными субъектами мировой политики в большей степени, чем раньше, устанав­ливаются по конкретным случаям и поэтому в большей мере под­вержены изменениям. Они менее симметричны и слабее сдерживаются властными прерогативами, официальными ин­станциями и институтами. Часть субъектов при определенных ус­ловиях даже могут обойти требования национальных государств.

Происходит размывание единой оси мирового сообщества, рав­новеликое значение для мировых процессов приобретают разные центры силы, в чем-то самостоятельные и взаимно соперничаю­щие, а в чем-то взаимозависимые. Появление наднациональ­ных субъектов в лице влиятельных международных объедине­ний и организаций, например, транснациональных корпораций, как бы выстраивают социально-политические и экономические процессы по сугубо географическим или территориально-прост­ранственным параметрам, переводя их в некое “внегеографическое” измерение.

Особенность ситуации состоит в том, что субъекты междуна­родных отношений (скажем, участники переговоров) должны иг­рать одновременно в несколько игр, в которые вовлечены различ­ные акторы. В многополярном миропорядке, разумеется, сохраняются отдельные “центры притяжения” в лице, например, США, Японии, Китая, ЕС, России, но внутри самих полюсов нет сколько-нибудь четких разграничительных полос.

В рамках крупных интеграционных объединений или рядом с ними появляются более малочисленные группировки, такие как Группа трех, МЕРКОСУР и другие в Латинской Америке, раз­нообразные “треугольники роста” — Южнокитайская экономи­ческая зона (КНР, Гонконг, Тайвань), Золотой треугольник рос­та (Индонезия, Малайзия, Сингапур), Экономическая зона стран бассейна Японского моря, Индокитайская экономическая зона в Азии и т.д. В Восточно-азиатском регионе самостоятельное значение приобрели или приобретают парные связки великих держав: США-Япония, США-Китай, США-Россия, Япо­ния-Китай, Япония-Россия, Россия-Китай. Это, как от­мечал К.Э. Сорокин, “не военно-политические коалиции недав­него прошлого, когда состав участников был жестко определен и какие-либо отношения с противной стороной квалифициро­вались как измена. Сегодня возможно, например, одновременное участие западноевропейских стран как в ЗЕС, являющимся во­енным отделом ЕС, так и в НАТО, в которой привилегирован­ное место занимают США — лидер соперничающей геополити­ческой зоны — НАФТА. Еще парадоксальнее ситуация в ЮВА, где целые секторы национальных экономик (Малайзии, Индо­незии) являются одновременно составной частью Большой ки­тайской экономики”.

Речь, в сущности, идет о так называемой модели открытого регионализма, которая особенно последовательно осуществляет­ся в АТР. Ее суть состоит в сочетании развития кооперационных связей и снятия ограничений на движение товаров, капиталов и рабочей силы в пределах региона, постепенного объединения существующих субрегиональных группировок с соблюдением принципов ГАТТ/ВТО, принятием обязательств по отказу от протекционизма, стимулированием внерегиональных экономи­ческих связей.

При таком подходе страна-участница этих организаций не будет иметь каких-либо обязывающих ограничений в своих внешнеэкономических связях с Европой, Ближним Востоком, Се­верной Америкой и другими регионами. Во исполнение этих прин­ципов на IX Генеральной конференции ТЭС (Тихоокеанское Экономическое Содружество) в Сан-Франциско бы­ла принята декларация “Открытый регионализм: тихоокеанская модель для глобального экономического развития”, которую подписала и Россия.

Встреча членов ТЭС в мае 1993 г. в Сеуле также проходила под девизом: “Открытый регионализм: новая ос­нова для глобализма?” Как подчеркивал президент ТЭС Ку, участники этой встречи получили возможность “посмотреть, мо­гут ли текущие тенденции в регионализме быть использова­ны в качестве стартовой площадки для создания мировой эко­номики без государственных границ”.

Как относиться к открытому регионализму? Ответ на данный вопрос непрост и неоднозначен. При близком рассмотрении обнаруживается, что даже в период биполярного миропорядка с двумя господствую­щими блоками решению множества проблем способствовало су­ществование различных взаимопереплетающихся международ­ных и региональных организаций. В этом контексте интерес представляют суждения специалиста по проблемам европейской безопасности                       А. Броудхерст. Она, в частности, пришла к выводу, что именно создание множества организаций, а не одной всео­хватывающей, позволило достичь консенсуса, стабильности и мира в послевоенной Европе.

К таким организациям относятся: ЕС, НАТО, ЗЕС и Совет Европы; две военные организа­ции: НАТО и ЗЕС; три паневропейские организации: Со­вет Европы, ОБСЕ, Совет сотрудничества НАТО; две экономические организации — ОЭСР и ЕЭС. По мнению Броудхерст, такая сложная сеть обеспечит участие различных акторов на разных началах, разделение и дублирование труда в много­образных политических ситуациях. Это позволит решить проблему потенциальной и вре2менной изоляции новых и старых госу­дарств с целью предотвращения конфликтов и постоянных тре­ний, а также быстро реагировать на изменяющиеся обстоятель­ства.

Несмотря на наличие постоянных споров, конфликтов и, ка­залось бы, несовместимых интересов сотрудничество прави­тельств европейских и североамериканских стран имело позитив­ный результат, с точки зрения не только предотвращения межгосударственных войн, но и смягчения внутриполитической борьбы в каждой отдельной стране.

В период “холодной войны” на первом плане оказались систем­ные, блоковые интересы, во многом пронизанные идеологичес­ким содержанием. Теперь же на первый план выходят интересы отдельно взятых стран, групп стран, наций, народов и т.д. Но это не возврат к добиполярному или доядерному состоянию. Как можно убедиться в создав­шейся ныне ситуации этот расклад имеет качественно иной ха­рактер по сравнению как с биполярностью периода “холодной вой­ны”, так и с предшествующим ей периодом, когда положение в мировом сообществе определял более или менее постоянный “концерт” довольно узкого круга европейских держав и США.

Качественное отличие нынешней ситуации состоит в том, что число ведущих акторов мировой политики пополнилось за счет новых держав, региональных группировок, международных ор­ганизаций и новейших образований — транснациональных кор­пораций, оказывающих существенное влияние на мировые собы­тия. Новизна ситуации состоит также в том, что внешняя политика почти всех ведущих акторов приобретает многовектор­ную ориентацию во всепланетарном масштабе.

Все это вместе при увеличении проницаемости границ вплоть до превращения их в прозрачные, усилении роли негосударст­венных акторов, способствующих изменению параметров наци­онально-государственного суверенитета, приведет к тому, что бу­дет весьма трудно обеспечить необходимую дисциплину и упорядоченность, а также сколько-нибудь стабильное распределение сил между взаимодействующими друг с другом странами, блоками стран, регионами. На смену характерной для биполяр­ного мирового порядка вертикальной взаимозависимости стран в рамках двух блоков постепенно придут преимущественно го­ризонтальная взаимозависимость стран, диверсификация их по­литики и соответствующие ей открытость и гибкость.

Возникающие на основе экономических приоритетов регио­нальные объединения не будут некими замкнутыми блоками. Это­му будут препятствовать рост экономической взаимозависимос­ти различных регионов и уровень производственной специализации, интересы обеспечения безопасности источни­ков сырья, соображения привлечения иностранных капиталов и т.д. Очевидно, что в этой сфере возникнут новые неопределен­ные моменты, в результате чего конкуренция между различными эко­номическими акторами приобретет более сложный, многоас­пектный характер.

Возможны и желательны так называемые перекрестные со­юзы, когда одно или несколько влиятельных государств будут входить в два или несколько союзов и тем самым выполнять роль связующих звеньев между ними. Очевидно, что с переходом к многополярному мировому порядку увеличится свобода действия если не всех, то большинства акторов, при этом их взаимосвя­зи и взаимодействия станут более неустойчивыми и менее ста­бильными.

При такой ситуации весьма проблематично говорить о возмож­ности сколько-нибудь долговременной конфигурации геополити­ческих сил, которая бы подобно привычной нам биполярной струк­туре определяла политическую ситуацию на международной арене. Можно ожидать, что взаимоотношения между странами, регионами, политико-экономическими или иными блоками стран будут подвержены постоянным изменениям. Другими словами, если при биполярной международной системе блоки, объедине­ния, группировки акторов были как бы заданы раз и навсегда, то при новой многополюсной конфигурации их формирование бу­дет продолжаться без конца.

Глобальные проблемы человечества в XX в.

Во второй половине XX столетия человечество столкнулось с проблемами подлинно глобальных масштабов. Речь идет о про­цессах и явлениях, охватывающих сферу взаимодействия приро­ды и общества, человека и окружающей его среды, а также отношений между социальными общностями – народами, нация­ми, государствами.

Глобальные проблемы современности – это совокупность наиболее острых, жизненно важных общечеловеческих проблем, успешное решение которых требует объединения усилий всех государств. Это проблемы, от решения которых зависит дальней­ший социальный прогресс, судьбы всей мировой цивилизации. К ним относят, в первую очередь, следую­щие: предотвращение угрозы ядерной вой­ны; преодоление экологического кризиса и его последствий; разрешение энергетического, сырьевого и продо­вольственного кризисов; сокращение разрыва в уровне экономического развития между развитыми странами Запада и развивающимися странами “третьего мира”, стабили­зация демографической ситуации на планете.

Все большее зна­чение в XXI веке приобретают также проблемы борьбы с транснациональной организо­ванной преступностью и международным терроризмом, ох­раны здоровья и предотвращения распространения СПИДа, нар­комании.

Общие особенности глобальных проблем состоят в том, что они:

– приобрели поистине планетарный, общемировой характер, затрагивают интересы народов всех государств;

– угрожают человечеству серьезным регрессом в дальней­шем развитии производительных сил, в условиях самой жизни;

– нуждаются в неотложных решениях и действиях по пре­одолению и предотвращению опасных последствий и угроз жиз­необеспечению и безопасности граждан;

– требуют коллективных усилий и действий со стороны всех государств, всего мирового сообщества.

Общемировые, или глобальные проблемы “пронизывают ны­не всю ткань” международных отношений. С попытками их реше­ния связаны различные сферы международного сотрудничества. Поисками конструктивных решений таких проблем заняты сего­дня ученые и государственные деятели, правительства и парла­менты, партии и общественные движения, широкая сеть международных организаций, включая Организацию Объединен­ных Наций, ее многочисленные институты и учреждения.

Среди глобальных проблем – про­блема ядерной войны, наряду с экологической, является наиболее острой. Человечество в первой половине двадцатого столетия не смогло создать надежной системы безопасности: две мировые войны и кровавые революции унесли жизни многих десятков миллионов людей. В годы “холодной войны”, взвинтив­ шей беспрецедентную в мировой истории гонку вооружений, был нанесен огромный урон природной среде и ресурсам. В настоящее время, когда мир вступает в эпоху сотрудничества и партнерства, военные расходы заметно снизились. Тем не менее, военный фак­тор продолжает оставаться серьезным ограничителем на пути решения общемировых проблем.

Особенность второй половины XX в. состоит в том, что мировое сообщество сумело предотвратить главную угрозу международной безопасности – угрозу развязывания но­вой, на этот раз термоядерной войны, способной уничтожить все живое на Земле. Но остается оружие массового уничтожения – ядерное, химическое, бактериологическое. Остро стоит проблема “расползания” обычного и ядерного оружия. Продолжают созда­ваться новые виды вооружений. Хранение запасов, равно как и уничтожение такого оружия, сопряжено не только с огромными финансовыми затратами, но и с угрозами для безопасности насе­ления и окружающей среды.

Тяжелые последствия влекут за собой развязываемые в раз­ных районах мира региональные и локальные конфликты, в том числе военного характера. Особую опасность представлял воо­руженный конфликт в Югославии и попытки НАТО разрешить кризис путем прямого военного вмешательства. Это повлекло за собой не только огромные разрушения и большое число жертв среди гражданского населения, но и массовый отток беженцев из страны, сопоставимый по своим масштабам с глобальной гума­нитарной катастрофой.

Как уже отмечалось, экологическая проблема является одной из самых острых в современных условиях. На протяжении многовековой истории человечество пользо­валось дарами природы, не задумываясь над последствиями сво­ей деятельности.  Существовало глубокое убеждение о неисчерпаемости ресурсов Земли. Обретя на определенном этапе исторического развития относительную свободу от сил природы, люди поверили в постулат о ничем не ограниченной (кроме уров­ня технического прогресса) способности человека “овладевать” этими силами, вмешиваться в жизнь природы, игнорируя и даже изменяя ее законы.

Прозрение наступило лишь после того, как в разных уголках планеты стали обнаруживаться признаки “экологического стрес­са”. Давление, оказываемое человеком на природную среду, дос­тигло масштабов и уровня, при которых она стала утрачивать свойственную ей способность к восстановлению. Экология чело­века и общества, их взаимодействие с природой оказались в со­стоянии глубокого кризиса.

Ухудшение состояния окружающей человека природной среды повлияло на все важнейшие ее компо­ненты – атмосферу и климат, водные ресурсы и Мировой океан, почвенный покров Земли и ее недра, растительный и животный мир. Но это влияние было разным и имело неодинаковые послед­ствия.

Особую опасность представляет высокий уровень загрязне­ния атмосферы в результате выброса промышленными объектами и автомобильным транспортом отравляющих веществ. В ряде районов мира, где расположены предприятия металлургии, неф­тепереработки, химии, производство удобрений, в воздухе обна­ружено до 200 и более различных вредных веществ, а их суммарное содержание превосходит допустимый уровень кон­центрации в 10 и более раз. Все это создает опасность для здоро­вья и жизни людей, растительного и животного мира не только в самих этих районах, но и далеко за их пределами.

Другая угроза – истощение озонового слоя в атмосфере в ре­зультате производства и использования холодильных реагентов, пенопродуктов, аэрозолей. Образование в 1986 г. “озоновой ды­ры” в Антарктиде, а спустя десятилетие – в районе Якутска, при­знаки “озоновых дыр” в Арктике, снижение содержания озона над средними северными и южными широтами Земли ведут к изменению радиационного и термического режима глобальной атмосферы, росту крайне опасного для здоровья людей ультра­фиолетового излучения Солнца.

За последние десятилетия заметно ухудшилось общее со­стояние водных ресурсов — рек, озер, водохранилищ, внутренних морей. Между тем глобальное потребление воды удвоилось меж­ду 1940 и 1980 гг., и по оценкам специалистов, вновь удвоилось к 2000 г. Под влиянием хозяйственной деятельности происходит истощение водных ресурсов, исчезают малые реки, сокращается водоотбор в крупных водоемах. Восемьдесят стран, на которые приходится 40% населения Земли, испытывают в настоящее время нехватку воды.

Вода не только транспортирует, но и аккумулирует отрав­ляющие вещества. Загрязнения водных объектов за счет сброса сточных вод предприятиями и жилищно-коммунальными хозяй­ствами, попадание в эти объекты ядохимикатов и пестицидов с сельскохозяйственных земель, биогенных и органических ве­ществ с животноводческих хозяйств вызвали резкое снижение качества питьевой воды. Что же касается Мирового океана, то он постепенно превращает­ся в гигантский отстойник попадающего в него с суши большого количества загрязняющих веществ и продуктов их распада. Он же является местом захоронения высокотоксичных (химических, радиационных) отходов, последствия которого пока до конца не изучены.

Огромное значение для сохранения биосферы, всего живого на Земле имеет почвенный покров. Достаточно сказать, что 98-99% продуктов питания (по весу) человек получает в результате использования почв в земледелии и животноводстве. От состоя­ния почвенного покрова зависят процессы поглощения и отраже­ния солнечной радиации, кругооборот влаги между сушей и атмосферой, состав и режим воздушного и водного бассейнов, биологическая продуктивность водоемов. Проблема, однако, за­ключается в том, что антропологическое воздействие (воздейст­вие человека) на почвенный покров оказалось наиболее губительным по своим масштабам и последствиям.

В результате варварского использования земельных ре­сурсов в мире остается все меньше и меньше свободной для рас­пашки почвы, и это притом, что население Земли продолжает быстро увеличиваться. Человечество уже потеряло около 2 млрд. га некогда плодородных земель, превратив их в пустыни и непригодные для земледелия тер­ритории.

Значительный ущерб наносится лесным ресурсам мира, во многом определяющим состояние и качество биосферы (тонкий – не более 10 км глубины –  покров из земли, воздуха и воды, где возможна жизнь). Леса – это не только огромные хранилища уг­леводорода, но и источник его выброса в атмосферу, регулятор газового, водного, теплового режимов окружающей среды, ис­точник древесных, пищевых и многих других ресурсов.

Сокращение биологического разнообразия Земли – еще одно крайне тревожное следствие антропогенного воздействия на при­родную среду. За истекшее столетие полностью исчезли либо близки к исчезновению до 25 тыс. видов высших растений, более 1 тыс. видов диких животных, сотни уникальных пород домаш­них животных. Сохранение генетического фонда Земли превратилось в одну из острейших проблем, требующих карди­нального пересмотра всей стратегии поведения человека в отно­шении природной среды.

Проблема надежного обеспечения энергией не раз возникала перед человечеством. Последний раз суровому испытанию мировое сообщество было подвергнуто в ходе глубокого энергетического кризиса 1972 г., который привел к 10-кратному повышению мировых цен на нефть.

В последней трети XX столетия необычайно возросшие масштабы хозяйственной деятельности и быстрый рост народо­населения в мире вызвали многократное увеличение совокупного спроса на энергоресурсы. Между тем минеральное сырье и топ­ливо, в отличие от других ресурсов природы, относятся к нево­зобновляемым, невоспроизводимым. Запасы полезных ископа­емых конечны. Речь при этом не идет об абсолютной нехватке энергетического сырья. При нынешних уровне и структуре энер­гопотребления в мире разведанных запасов угля хватит на сотни лет, природного газа – на 70 лет, нефти – более чем на 40 лет. К тому же используются и альтернативные энергоисточники – ядерная, а также ветровая, геотермальная, солнечная и другие виды энергии.

Суть же проблемы состоит, во-первых, в общем ухудшении природно-географических условий производства минерального топлива и, как следствие, значительном росте расходов на геоло­горазведку, добычу и транспортировку энергоносителей на большие расстояния. При этом в каче­стве крупных потребителей энергоресурсов в настоящее время выступают не только промышленно развитые регионы мира, но и большое чис­ло развивающихся государств, в том числе такие многонаселен­ные страны, как Индия и Китай.

Во-вторых, удовлетворение быстро растущих в мире по­требностей в энергоресурсах происходило преимущественно экс­тенсивным путем – путем вовлечения в оборот все новых и новых объемов энергоресурсов, их расточительного, не всегда оправ­данного расходования. Переход на энергосберегающую технику и технологию начался лишь под давлением энергетического кри­зиса 70-х годов, главным образом в технически передовых стра­нах. В подавляющем же большинстве развивающихся государств, в том числе и быстро индустриализирующихся, этот процесс, требующий крупных капиталовложений, задержался.

В-третьих, с расширением масштабов энергопотребления в мире резко возросло загрязнение природной среды. В результате сжигания огромных масс угля и особенно нефти выброс углево­дородов в атмосферу, как уже отмечалось, достиг размеров, спо­собных воздействовать не только на состояние воздуха, почвы, водных, лесных, биологических ресурсов, но и на климатические условия на планете в целом.

В-четвертых, существующий уровень развития производи­тельных сил и технического прогресса не позволяет мировому сообществу обеспечить полную гарантию безопасности замены традиционных источников энергии альтернативными, прежде всего ядерной. Несмотря на многие очевидные преимущества последней, ее более широкое применение натал­кивается на острое сопротивление со стороны мирового общественного мнения. Проблема ослож­няется и тем, что производство ядерной энергии сопровождается скоплением многих тысяч тонн опасных для биосферы и здоро­вья людей ядерных отходов, требующих надежного захоронения.

Таким образом, перед человечеством встала задача подлинно исторического значения – перейти к использованию надежных, полностью безо­пасных для жизни человека и окружающей его природы источни­ков энергии, ее разумному расходованию, устойчивому, экономи­чески эффективному энергообеспечению.

Нехватка продовольст­вия, периодические вспышки голода, хроническое недоедание больших масс населения сопровождали развитие человечества на всем протяжении его истории. Мировое производство продуктов питания, как правило, не успевало за общим ростом народонасе­ления. Подобную тенденцию удалось затормозить лишь во вто­рой половине XX столетия. В эти годы, впервые в истории, мировое производство зерновых – главный индикатор продо­вольственного положения – стало опережать по своим темпам рост народонаселения. За сорок лет (с 1950 по 1990 г.) население в мире удвоилось, тогда как мировой сбор зерновых увеличился в три раза. Благодаря крупномасштабному строительству траулеров резко увеличилась добыча морепродуктов. Острота мировой про­довольственной проблемы заметно смягчилась.

Тем не менее, и в наше время от недоедания страдает более 840 млн. человек. Сохраняются глубокие диспропорции между уровнем производства и потребления продуктов питания в развитых и развивающихся странах. Что же касается беднейшего континента – Африки, то, начиная с 70-х годов, производство про­довольствия на душу населения здесь сокращается примерно на 1% в год, и голод остается серьезной проблемой. Только благода­ря созданной в послевоенные годы системе международной про­довольственной помощи удается сдерживать наиболее негатив­ные последствия продовольственных кризисов, возникающих в наименее развитых регионах мира.

Но дело не только в неравномерности продовольственного обеспечения населения. Впервые за по­слевоенные годы начал замедляться рост производства продуктов питания в мире, тогда как спрос на них про­должает быстро расти. Складывается ситуация, когда развитие сельского хозяйства и воспроизводство рыбных ресурсов в мире уже не успевают за изменениями в объеме и структуре мирового спроса на продовольствие. Если подобную тенденцию не приос­тановить, то, согласно прогнозам, к 2030 г. потребность в импор­те недостающего зерна может увеличиться в несколько раз.

Таким образом, в конце XX столетия появился целый ряд факторов, свидетельствующих о появлении серьезных угроз стабильности мировой про­довольственной безопасности.

Общемировые проблемы, как уже отмечалось, теснейшим образом связаны с демографической ситуацией. Крупные изменения, происходящие в динамике и структуре народонаселения, в его географическом размещении на территории Земли, оказывают серьезное воздействие на окружаю­щую среду, состояние природных ресурсов, уровень энергообес­печения, продовольственную безопасность. Демографические сдвиги второй половины XX в. оказались столь серьезными, что превратились в самостоятельную проблему мирового значе­ния.

Первая и главная особенность демографических процессов в современном мире – быстрый рост народонаселения. Если в те­чение первой половины XX в. общее число жителей Земли уве­личилось на 1 млрд. человек – с 1,5 млрд. до 2,5 млрд., или на 2/3, то в последующие десятилетия оно уже возросло на 3,5 млрд., или в 2,4 раза, достигнув в 1999 г. 6 млрд. человек. По имеющим­ся оценкам, к 2025 г. население может возрасти до 8 млрд. чело­век.

При этом рост населения в мире происходит неравномерно. Число жителей в основных центрах мировой экономики – Север­ной Америке, Западной Европе, Японии, Австралии, Новой Зе­ландии вместе взятых увеличился за 1950-1996 гг. в 1,5 раза, в странах Восточной Европы и бывшего СССР – в 1,6 раза. В то же время в развивающихся странах население выросло за эти годы в 2,7 раза, в том числе в Африке – в 3,3 раза, Латинской Америке – в 3, Азии – 2,5 раза. В итоге доля развивающихся стран в общей численности жителей планеты возросла за последние полвека с 2/3 почти до 4/5.

Другой крупный демографический сдвиг – быстрый процесс “омоложения” населения в группе развивающихся государств и, наоборот, старения жителей развитых стран. Доля детей до 15 лет за первые три послевоенные десятилетия увеличилась в большинстве развивающихся стран до 40-50% их населения. В результате в настоящее время именно в этих странах сосредото­чена наибольшая часть трудоспособной рабочей силы. Обеспечение занятости огромных трудовых ресурсов развиваю­щегося мира, особенно в бедных и беднейших странах, является сегодня одной из острейших социальных проблем подлинно меж­дународного значения.

В то же время увеличение продолжитель­ности жизни и замедление темпов рождаемости в развитых стра­нах привели здесь к существенному увеличению доли престарелых людей, что повлекло за собой огромную нагрузку на пенсионную, здравоохранительную и попечительскую системы. Правительства оказались перед необходимостью выработки но­вой социальной политики, способной решать проблемы старения населения в XXI в.

Остроту демографической проблемы нельзя оценить, абст­рагируясь от экономических и социальных факторов. Сдвиги в темпах роста и структуре населения происходят в условиях со­храняющихся глубоких диспропорций в размещении мирового экономического потенциала и всей совокупности предоставляе­мых населению социальных благ. В то время как в небольшой группе экономически развитых государств проживает всего око­ло 1/7 населения земного шара, в них производится 4/5 мирового валового продукта, а ВВП в расчете на душу населения в 20 раз больше, чем в развивающихся странах. Соответственно, в первой группе стран неизмеримо выше общий уровень расходов на здра­воохранение, образование, сохранение природной среды и, как следствие, продолжительность жизни намного выше, чем в груп­пе развивающихся государств.

Что же касается стран Восточной Европы и бывшего СССР, где проживает 6,7% населения Земли, то они производят 6% ми­рового валового продукта и по душевому производству ВВП от­стают от экономически развитых стран в 5 раз.

Закономерен вопрос: сможет ли человечество в перспективе смягчить глубокие диспропорции между богатым и бедным по­люсами современного мира? Как показывают прогнозы, в бли­жайшие два десятилетия XXI в. развивающиеся страны превзойдут по темпам роста ВВП группу развитых стран почти в 2 раза, и их доля в совокупном валовом продукте мира может увеличиться с 19,5% в середине 90-х годов до 29,1% к 2020 г. Но сократится ли при этом образовавшийся разрыв в уровне эконо­мического развития основных хозяйственных центров мира и развивающейся периферии, зависит в значительной степени от темпов и характера демографических сдвигов, которые произой­дут в предстоящие десятилетия.

Объединить усилия государств, вы­работать общую программу действий по решению общемировых проблем и, что особенно важно, создать условия для ее реализа­ции – задача исключительно сложная. Ведь речь идет о странах разной политической ориентации, с неодинаковым уровнем эко­номического и социального развития, обладающих националь­ными, культурными, религиозными, этническими особенностями. При всей общности вставших перед государствами задач каждое из них преследует собственные цели, обусловленные спецификой его положения в современном мире, располагает разными ресур­сами и возможностями. Подобные различия продолжают оста­ваться главным тормозом на пути решения общемировых проблем.

Большая роль в решении общемировых проблем принадле­жит международным организациям. Здесь особо следует выделить специализированную международ­ную организацию – Программа ООН по окружающей среде (ЮНЕП), созданная в 1972 г. Главная задача ЮНЕП заключается в руководстве про­граммами и проектами и обеспечении согласованной деятельно­сти международных организаций как в системе ООН, так и вне ее, направленной на восстановление и охрану природной среды. ЮНЕП выступила координатором и главным спонсором экологических программ и проек­тов, выполняемых Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН (ФАО), Всемирной организацией здравоохра­нения (ВОЗ), Организацией ООН по оказанию помощи при сти­хийных бедствиях (ЮНДРО), Международной организацией труда (МОТ), Организацией ООН по образованию, науке и куль­туре (ЮНЕСКО) и рядом других.

Эффективность международного сотрудничества в решении проблем XXI в. во многом будет зависеть от общего состояния международной обстановки и международных отношений в це­лом. Прекращение “холодной войны” и переход государств от враж­ды и противостояния к взаимодействию и сотрудничеству откры­ли перед мировым сообществом принципиально новые возмож­ности для устранения и предупреждения возникающих угроз.

Таким образом, на рубеже веков общемировые проблемы и проблемы международной стабильности оказались тесно взаимо­связанными. Мировое сообщество стоит перед необходимостью надежного обеспечения международной безопасности и не толь­ко политической и военной, но и экологической, экономической, социальной. Именно в реализации этой исторической миссии заключается ответ на глобальные вызовы человечеству.

Постсоветское пространство.

Россий­ская Федерация и ближнее зарубежье – бывшие республики СССР в сфере геополитических интересов России – образуют постсоветское геополитическое пространство. В резко изменившейся системе геополитических координат между ними скла­дываются новые межгосударственные отношения. Они осложнены тяже­лым советским наследием, к которому за последние десять лет прибавились вновь возникшие трудности и разногласия, что служит “питательной средой” для нестабильности, напря­женности и конфликтов.

Основные угрозы глобального порядка, исходящие из постсоветского пространства, сводятся к таким, как неконтролируемая утечка материалов и технологий, пригодных для производства ядерного и химичес­кого оружия; территориальные претензии, чреватые перераста­нием в конфликты и войны; национализм и религиозный фундаментализм, способные поощрять нетерпимость и этнические чистки; техногенные и экологические катастрофы; неуправляе­мые миграционные процессы; наркобизнес; усиление междуна­родного терроризма и т.д.

Произвольно установленные в советский период границы между республиками бывшего СССР в наши дни ста­ли потенциальным источником разнообразных конфликтов. На­пример, единая в прошлом этнокультурная территория Ферган­ской долины была поделена между Узбекистаном, Таджикистаном и Киргизией. К этому прибавились территориальные из­менения, произведенные во времена советской власти.

В итоге в настоящее время в Центральной Азии насчитывается свыше 10 территориальных проблем, которые “подогревают” межгосударственные и этнические конфликты. “Питательную почву” для возникновения конфликтов создают также проблемы, сохранившиеся в регионе как результат насильственных депор­таций сюда репрессированных народов. Немаловажным конфликтогенным фактором в Центральной Азии становится мигра­ция, вызванная аграрным перенаселением, отсутствием рабочих мест, перекосами в демографической политике.

Главный национальный интерес России – сохранение суверенитета, целостности и единства страны – определяет основные направления ее политики на постсоветском пространстве. Россия заинтересована прежде всего в том, чтобы предотвратить превращение ближне­го зарубежья в зону межнациональных и иных конфликтов. Вполне возможно, что чеченский и осетино-ингушский кон­фликты во многом были подготовлены карабахским, осетино-грузинским и грузино- абхазским конфликтами. Возможно, что если бы не было абхазской трагедии, не было бы и чеченской войны.

По большому счету безопасность России будет зависеть от то­го, как у нее будут складываться отношения с Украиной, Бело­руссией, Казахстаном и другими странами СНГ. Экономическое, политическое, духовное, культурное присутствие в этих странах отвечает долгосрочным национальным интересам России. Одним из важнейших факторов, диктующих активность России в ближнем зарубежье, является судьба проживающих там более 25 млн. русских. Положение русских, в более широком плане русскоязычных, ста­ло одной из крупных проблем, стимулирующих напряженность в отношениях России с рядом новых независимых государств. Но при благоприятном развитии событий они способны перекинуть прочный мост между Россией и ее новыми соседями.

С учетом векторов развития и интересов этих стран система связей России с ними приобретает многоярусный характер, со­четая разные уровни и масштабы взаимосвязей с разными стра­нами. Россия представляет собой стратегическую ось для всего постсоветского пространства. Ее территориальные размеры, люд­ская и ресурсная база, экономический, научно-технический, интеллектуальный и военный потенциал объективно делают ее региональным лидером. Реальности таковы, что при всех сим­патиях или антипатиях тех или иных политических деятелей стран ближнего зарубежья, стремящихся ориентироваться на ту или иную страну или груп­пу стран, российский фактор обязательно будет присутствовать во всех их внешнеполитических начинаниях.

На первом этапе, когда новые государства переживали пери­од центробежных тенденций и процессов, поисков новой иден­тичности и новых ориентиров и моделей экономического, соци­ального и политического развития, многих руководителей новых постсоветских государств преследовала мысль о том, как дистанцироваться от России и отождествляемого с ней имперского прошлого. Это своего рода романтический период, когда быва­ет весьма велик соблазн принимать желаемое за действительное и связывать с предполагаемыми новациями завышенные ожи­дания и надежды. Но историю, прошлое невозможно зачеркнуть в одночасье. Россия — не только прошлое, но и настоящее этих стран, от которого также никуда не денешься. Во многих бывших союз­ных республиках начинают осознавать, что в одиночку ни одна из них не способна перейти на путь ускоренного экономическо­го развития и демократического переустройства. Ни декларации независимости, ни новые государственные границы не в состо­янии просто так отменить реальности экономической взаимоза­висимости стран и народов в постсоветском пространстве, пре­рвать широкую сеть экономических, военных, политических, культурных, просто личных человеческих связей, которые объ­единяли людей в рамках бывшего Советского Союза.

Есть все основания надеяться, что по завершении периода пре­обладания центробежных тенденций новые государства будут вы­нуждены искать не то, что их разъединяет, а то, что их соединяет. Соображения экономических интересов и выгод все четче сказываются на степени приоритетности полити­ческого фактора.

Первоначально почти все бывшие республики были убеждены в том, что отделение от России, которая будто бы их эксплуатиро­вала, уже само по себе откроет перед ними возможность для эко­номического процветания. Однако вскоре обнаружилась необос­нованность подобных надежд. Становился очевидным тот факт, что от разрыва связей они страдают не в меньшей, если не в боль­шей степени, чем Россия. Этим во многом определяется и на­блюдающаяся в последнее время тенденция к возрождению интереса у большинства новых государств ближнего зарубежья к СНГ.

Нельзя не отметить и то, что особенно на первых порах к ру­ководителям отдельных республик довольно трудно приходило по­нимание того, что провозглашение суверенитета влечет за собой и всю полноту ответственности за социальное и экономическое бла­госостояние своих народов. В каждом из вновь образовавшихся государств распад СССР привел к разрушению двух важнейших опор политической стабильности и безопасности. Речь идет, преж­де всего, о партии-государстве и единой системе военно-полити­ческой защиты, как от внешних, так и внутренних угроз. Так, войска, доставшиеся целому ряду новых государств, не представляли собой какого-либо подобия группировок со сколь­ко-нибудь четко оформленными органами управления, схемами мобилизационного развертывания, эшелонированными запасами материальных средств и т.д. К тому же у большинства из этих государств отсутствует опыт военного строительства, организации обороны. Они испытывают острую нехватку военных кадров ру­ководящего звена.

Правящей элите этих стран политическая и военная поддерж­ка со стороны России нужна для обеспечения стабильности в ре­гионе, локализации возможных территориальных споров и этнорелигиозных конфликтов, создания собственных армий и укрепления обороноспособности, противодействия набирающему силу исламскому фундаментализму и т. д.

Необходимо отметить, что первоначальная эйфория в закав­казских и центральноазиатских государствах относительно как Запада, так и мусульманского мира, которые после распада СССР стали рассматриваться ими в качестве приемлемых “доноров” и парт­неров, в последнее время сменилась определенным отрезвлением и даже разочарованием. При сохраняющейся и в настоящее время привлека­тельности турецкой модели развития для некоторых постсоветских му­сульманских стран становится все очевиднее тот факт, что они име­ли несколько преувеличенные ожидания относительно возможностей и масштабов экономической помощи и инвестиций со стороны Тур­ции.

Особо важное значение имеет тот факт, что России принадле­жит ключевая роль в обеспечении и поддержании стабильности на большей части постсоветского пространства. Она способна как прямо, так и косвенно участвовать в политических процес­сах, происходящих в регионе. К тому же за прошедший со вре­мени распада СССР период, при всех возможных здесь оговорках, Россия продемонстрировала свою способность быть стабилизиру­ющим фактором, как в собственных границах, так и в ближнем зарубежье. Всем без исключения странам СНГ нужна Россия со­зидающая, миротворящая, а не агрессивная и нестабильная.

Почти все страны ближнего зарубежья, особенно те, которые входят в состав СНГ, многими неразрывными нитями связаны с Россией. Экономика стран ближнего зарубежья ориентирована преж­де всего на Россию. Рассмотрим это на примере Центральной Азии. Россия и  этот регион являются частями едино­го народно-хозяйственного комплекса, сформировавшегося как система с взаимодополняющими элементами. Центральная Азия богата сырьевыми ресурсами, которые либо полностью отсутст­вуют в России, либо имеются в недостаточном количестве. Нельзя не упомянуть хлопок, главным поставщиком которого в Россию являет­ся Центральная Азия.

В Центральной Азии особо важное значение для националь­ных интересов России имеет Казахстан с его весьма выгодным гео­политическим положением, природными ресурсами, этническим составом и т.д. Отметим в данной связи, что один только Кара­гандинский металлургический комбинат поставляет в Россию около двух миллионов тонн проката в год. Казахстан — это одна из тех стран, экономическая интеграция и военно-политический союз с которой имеют для России большое значение.

Следует отметить также и то, что выведение пограничных войск России на новые рубежи, которые проходят по Кавказскому хребту и се­верному Казахстану, сопряжено со многими труднейшими про­блемами материально-технического и военно-стратегического по­рядка, которые самым непосредственным образом затрагивают интересы безопасности, как России, так и самих независимых го­сударств. Очевидно, что в настоящее время Россия не распо­лагает необходимыми ресурсами для строительства сети форти­фикационных сооружений вдоль новой границы с новыми центральноазиатскими и закавказскими странами. В то же вре­мя немаловажное значение имеет и то, что эти страны пока не способны обеспечить порядок на границе без помощи России.

Совершенно естественно, что Россия уделяет большое внимание укреплению интеграционных связей в рамках СНГ. В первое время после распада СССР разработка внешнепо­литической стратегии России в отношении ближнего зарубежья отчасти осложнялась тем, что политическая ситуация в большин­стве бывших советских республик была подвержена быстрым изме­нениям. Трудно шли формирование и утверждение соответствующих атрибутов государственности, не просматривалось сколько-нибудь четкое осознание национально-государственных интересов. Часто новые власти оказывались неспособными выполнять важней­шие функции, присущие государству, такие как обеспечение стабильности в стране, внутренней и внешней безопасности, со­циальное и экономическое развитие, эффективный контроль над государственными границами и т. д.

Приходится констатировать, что первоначально политикам и государственным деятелям новых независимых республик с боль­шими трудностями удавалось преодолеть непрофессионализм и дилетантизм, учиться искусству правления, поиска компромис­сов, учету интересов важнейших блоков социальных и полити­ческих сил.

Выяснилось, что для большинства постсоветских госу­дарств императивным условием жизнеспособности и самого су­ществования является постоянный поиск компромисса между раз­личными этнонациональными группами. Нельзя сказать, что всегда такие компромиссы находились или их искали. Нередко форми­рование и институционализация новой государственности со­провождались ущемлением демократических прав и свобод как отдельных граждан, так и национальных меньшинств. Можно утверждать, что на смену имперским амбициям России пришли имперские ам­биции некоторых новых государств. Такое положение представ­ляло собой не самую благоприятную почву для формирования сколько-нибудь последовательной, долгосрочной и эффективной внешнеполитической стратегии России в отношении ближнего зарубежья.

Поворотным моментом в политике России по отношению к бывшим советским республикам можно считать начало 1993 г., когда она развернула усилия по расширению своего политичес­кого, военного, экономического влияния в ближнем зарубежье. Постепенно стала активизироваться де­ятельность СНГ, в состав которого вошли 12 бывших советских республик (Азербайджан, Армения, Беларусь, Грузия, Казахстан, Киргизия, Молдова, Россия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан, Украина).

Особенно успешно интеграционные процессы разворачивают­ся между Россией, Казахстаном, Белоруссией и Киргизией. Четырехсторонний договор между этими странами провозгласил своей целью создание “в перспективе сообщества интегрирован­ных государств”. Далеко идущие перспективы интеграции наме­чаются также в российско-белорусских отношениях.

Занимая уникальное геополитическое положение в Евразии, обладая достаточным экономическим, военным и духовным по­тенциалом и сохраняя статус ядерной державы, Россия являет­ся естественным центром притяжения для большинства стран ближ­него зарубежья при создании системы их коллективной безопасности. Показательно, что наибольший прогресс, с точки зрения интеграции постсоветского пространст­ва, наблюдается в военно-политической сфере. В Бишкеке 9 де­кабря 1992 г. было подписано Соглашение о концепции военной безопасности стран–участниц СНГ, в котором зафиксированы общие принципы и ориентиры оборонного строительства и стра­тегии поддержания мира и стабильности в регионе.

Интеграционные процессы в военной области в рамках СНГ развиваются по пути формирования так называемого “единого военно-политического пространства”. В этом направлении пред­приняты шаги по воссозданию единого информационного прост­ранства системы ПРО. На основе двусторонних соглашений оп­ределен статус пребывания российских войск на территории некоторых стран СНГ, решены юридические проблемы создания российских военных баз в закавказских странах.

Для России необходимость интеграции постсоветского прост­ранства связана, прежде всего, с геополитическими целями и долгосрочными перспективами развития ее экономики. Она за­интересована в сохранении доступа к сырьевым ресурсам Цент­ральной Азии и рынков сбыта для своих товаров, а также в со­здании пояса дружественных и зависимых от нее государств по периметру своих границ. Сотрудничество России со странами СНГ может развиваться в форме платежного и таможенного со­юза, создания межгосударственных отраслевых объединений и международных финансово-промышленных корпораций и т.д. Эко­номическая, а затем, возможно, и политическая интеграция в рам­ках СНГ способствовали бы снятию остроты важных для многих постсоветских стран пограничных и территориальных проблем.

При разработке внешнеполитической стратегии в отношении стран содружества приходится учитывать, что во всем постсовет­ском пространстве и прилегающих к нему территориях геополи­тическая ситуация сильно изменилась, с точки зрения перспек­тив развития различных регионов, в результате окончания “холодной войны” и противостояния двух блоков. Так, дезинтегра­ция СССР и образование новых независимых государств на юж­ных окраинах России в целом отвечают интересам Турции, Ира­на, Китая и других стран региона, поскольку предоставляется возможность вовлечь эти новые государства в орбиту собственных интересов.

Но нельзя недооценивать и то, что почти каждая из этих стран имеет собственные проблемы, связанные с националь­ными меньшинствами, многие десятилетия время от времени су­щественно осложняющие внутриполитическую ситуацию в них. Это — проблема значительных анклавов курдского населения в Турции, Ираке и Иране, азербайджанцев в Иране, Тибета и дру­гих национальных районов в Китае и т.д.

Так, турецкие власти систематически силой подавляют дви­жение курдского народа, составляющего 20% всего населения страны, за национальное самоопределение. Курдам, армянам, гре­кам, черкесам и другим национальным меньшинствам запреще­но издавать газеты на родных языках. Понимая, что положение в Средней Азии, Казахстане и на Кавказе при определенном сте­чении обстоятельств может оказать дестабилизирующее влияние на ситуацию в стране, турецкое руководство неизменно высту­пает за территориальную целостность и нерушимость границ за­кавказских государств.

Очевидно, что Турция, равно как и дру­гие страны региона, заинтересованы в сохранении стабильности в постсоветских странах, основанной на принципах международного права, национального суверенитета, территориальной целост­ности, невмешательства во внутренние дела. С большой долей уве­ренности можно говорить о совпадении интересов России, Ира­на, Турции и других многонациональных стран в вопросе о недопущении неконтролируемых этнических конфликтов и се­паратистских выступлений. В тесном сотрудничестве и добрососедских отношениях со все­ми странами региона заинтересованы и закавказские государст­ва. В настоящее время Армения, Грузия и Азербайджан актив­но налаживают отношения, как между собой, так и с соседями.

Зоной потенциального кризиса на постсоветском простран­стве является Каспийское море. Важнейшая проблема здесь состоит в том, что до сих пор еще не определен его международ­но-правовой статус. Вплоть до 20-х годов XX в. единственным сувереном над Каспийским морем была Россия, и только она бы­ла вправе иметь там военный флот. В соответствии с советско-иранскими договорами 1921 и 1940 гг. по нему разрешалось пла­вать только советским и иранским судам. Но эти документы не предусматривали какие бы то ни было правила доступа к его ми­неральным ресурсам.

После распада Советского Союза число претендентов на Ка­спийское море увеличилось до пяти — Россия, Азербайджан, Иран, Туркменистан и Казахстан. При отсутствии же признанных все­ми заинтересованными сторонами государственных границ на его акватории нефть на дне Каспия, с юридической точки зрения, ока­зывается как бы ничейной. Эта неопределенность и огромные за­пасы нефти ставят прикаспийские государства перед серьезными проблемами. При этом обращает на себя внимание отсутст­вие единства между заинтересованными сторонами по вопросу о разделе Каспия. Так, если Россия, Иран и Туркмения выступа­ют за совместное использование его недр, то Азербайджан пред­лагает разделить водоем на национальные секторы. Казахстан же высказывается за раздел только морского дна. Очевидно, что про­блема каспийской нефти будет решаться в комплексе со всеми остальными проблемами.

Суммируя геополитическую обстановку на постсоветском пространстве, можно констатировать, что полоса наиболее опасной дестабилизации уже пройде­на. Она была вызвана распадом Советского Союза и трудным становлением новой государственности в России и других бывших союзных республиках. На смену дестабилизации приходит бо2льшая устойчивость в их взаимоотно­шениях и в их геополитическом положении, затрагивающем интересы их безопас­ности. Консолидация геополитической целостности Содружества подкрепляет внешнеполитический потенциал России и других новых суверенных государств.

Вместе с тем, на постсоветском геополитическом пространстве для национальной безопасности России сохраняются еще весьма серьезные угрозы. Хотя околороссийское пространство не превратилось, вопреки пессимистическим пред­сказаниям, в зону катастрофических потрясений, Россия никак не может ощущать себя полностью комфортно в соседстве с неустоявшимися, неокрепшими новыми независимыми государствами, испытывающими огромные внутренние трудности и не определившими полностью свою внешнеполитическую ориентацию.

Вполне очевидно, что и при относительно устойчивой обстановке в постсо­ветском пространстве с повестки дня не будут сняты все территориальные и иные претензии к Российской Федерации, трудное положение русскоязычного населе­ния в ближнем зарубежье, проблемы миграции и беженцев, развитие политических и военных взаимосвязей с внешним миром, сложная реорганизация хозяй­ственных отношений, нарушение коммуникаций, снабжение энергоресурсами и многое другое. В таких условиях не избежать новых угроз стабильности, особенно в случае возобновления военных конфликтов в непосредственной близости от Рос­сии, например, грузино-абхазского или азербайджанско-армян­ского нарушения границ, нападения на российские военные объекты в сопредельных государствах Содружества и т.п. Подобные конфликтные ситуации могут и впредь грозить не­контролируемой эскалацией.

Россия – США – Западная Европа: партнерство или новая “холодная война”.

Краеугольным камнем современной си­стемы коллективной безопасности является комплекс отношений по линии Россия – США – Западная Европа. В условиях распада биполярного миропорядка, как Россия, так и ведущие западные страны оказались перед необходимостью переоценки своего места и роли в современных геополитических реальностях. В этом контексте перед ведущими странами Запада встал импера­тивный вопрос, который наиболее четко сформулировал Збигнев Бжезинский – современный американский геополитик, сторонник “нового мирового порядка”. Он пишет: “Если Россия больше не является противником, то кто же она — уже союзник или клиент, или просто враг, потерпев­ший поражение. Каковы должны быть цели и содержание боль­шой стратегии США после “холодной войны” в отношении круп­ной страны, которой так или иначе предназначено быть силой в делах всего мира независимо от ее нынешнего болезненного со­стояния”.

Большинство руководителей стран Запада и специалистов по внешней политике убеждены в том, что распад Советского Сою­за и окончание “холодной войны” отвечают коренным жизненным интересам этих стран и что любая политика России или како­го-либо иного государства, направленная на экономическую, по­литическую и военную консолидацию постсоветского простран­ства, этим интересам противоречит.

Считается, что распад СССР открыл перед Западом благопри­ятные, с геополитической точки зрения, возможности для проник­новения в важные для него, но ранее практически закрытые реги­оны постсоветской Центральной Азии и Закавказья. А это, в свою очередь, позволяет укрепить его позиции в отношениях с Китаем, в регионе Персидского залива и на южных окраинах Евразии. Ра­зумеется, Запад в целом и США в особенности приложат все уси­лия к тому, чтобы сделать изменения, происшедшие в России и СНГ, необратимыми. Одним из важных векторов их политики в этом на­правлении является явное или неявное противодействие интегра­ционным процессам в СНГ. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что 29 марта 1994 г. сенат США принял поправку к про­екту закона о бюджете на 1995 г., в которой было зафиксировано по­ложение о том, что США должны всеми силами препятствовать объ­единению Российской Федерации с бывшими союзными республиками в экономической, военной и других областях.

Было бы ошибкой считать, что США и Запад в целом заин­тересованы в полном развале, дезинтеграции России, утрате Москвой контроля за нынешней российской территорией. Оче­видно, что такие категории, как военная сила, баланс сил и ин­тересов и т.д. не могут навсегда исчез­нуть с повестки дня. Но все же с определенными оговорками можно сказать, что в настоящее время отсутствуют фундаментальные, неразрешимые противоречия между национальными интереса­ми России и западных стран.

Страны Запада, с одной стороны, не заинтересованы в появлении на мировых рынках нового сильного конкурента. С другой – они имеют с Росси­ей ряд совпадающих интересов, среди которых можно назвать следующие: укрепление международной безопасности, усиле­ние контроля над вооружениями, предотвращение распростра­нения всех видов оружия массового уничтожения, обоюдная за­интересованность в предотвращении региональных конфликтов, создание надежной и стабильной системы глобальной и региональной безопасности, борьба с международным терроризмом и наркобизнесом, защита прав и свобод человека и т.д.

Запад не может не сознавать, что Россия самим своим суще­ствованием обеспечивает определенный баланс сил и тем самым играет позитивную геополитическую роль на мировой арене. Под­рыв этой роли привел бы к дальнейшему усилению дезинтеграционных тенденций и нестабильности. А это в свою очередь мо­жет отрицательно отразиться на глобальных интересах США и всего Запада. Руководители Запада не могут не понимать, что са­ми масштабы России, ее географическое местоположение, сохра­нение за ней места в ядерном клубе, а также места постоянно­го члена в Совете Безопасности ООН и т. д. обеспечивают ей значительные власть и влияние.

Неслучайно распад СССР, имеющий потенциальные долго­временные непредсказуемые последствия для всего мирового сообщества, государственный секретарь США того периода Дж. Бейкер назвал “величайшим вызовом”, перед которым оказалась Аме­рика на исходе XX столетия. Озабоченность судьбами России и возможными последствиями тех или иных перспектив ее разви­тия со всей определенностью высказывали и другие представители американской администрации. В од­ной из своих последних статей бывший государственный секретарь США У. Кристофер писал: “Мы не знаем, какой именно страной станет Рос­сия в XXI в., но мы знаем, что будущее России будет иметь глубокое влияние на нашу безопасность и безопасность наших европейских союзников”.

Один из важнейших факторов, который предопределяет стра­тегические отношения между Россией и США, — ракетно-ядерный потенциал обоих государств. В Вашингтоне осознают опасность дезинтеграции СНГ и России, прежде всего в плане угрозы распространения ядерного оружия и ракетных техно­логий, так называемое расползание ядерного оружия. Вместе с тем здесь существует и точка зрения о возможном расчленении России. Например, З. Бжезинский в книге “Великая шахматная доска” отстаивает идею разделения России на три республики. Автор упускает из вида, что в случае распада РФ ситуация на огромном геополитическом пространстве станет намного более опасной и менее предсказуемой. Практически, с точки зрения элементарного выживания планеты, и Россия, и Америка заинтересованы в стабилизации ситуации на территории бывшего СССР.

Вашингтон не заинтересован в сильной России, так как она выступает как серьезный конкурент в мировых делах, сдерживающий претензии США на роль единственной сверх­державы. Потенциально Москва может вновь стать “собирательницей земель” и одним из полюсов многополярного мира — это хорошо понимают в США и стремятся не допустить этого. Отсюда и дуализм политики Вашингтона в отношении России. Она по-прежнему остается в списке  потенциальных противников Америки. А в этом списке страны, на которые нацелены ракеты США — Ирак, Иран, Ливия, Сирия, ЮАР, Пакистан, Индия, Китай, Эфиопия, КНДР, Вьетнам, Куба и ряд других. А единственным положи­тельным изменением в ядерной стратегии США стал отказ от ставки на победу в мировом ядерном конфликте.

Актуальной проблемой двусторонних отношений остается неукосни­тельное соблюдение договоров по противоракетной обороне: СНВ-1, СНВ-2 и др. Эти важнейшие договоренности составляют краеугольный камень постбиполярного миропорядка. Не исключено, что под давлением Конгресса Президент США пойдет на нарушение этих договоров. Тогда может быть взо­рван весь режим ограничения и сокращения ядерных вооруже­ний, что приведет к серьезнейшему обострению двусторонних российско-американских отношений.

В целом при всех трудностях, переживаемых в настоящее время Рос­сией, здравомыслящие лидеры западных стран отда­ют себе отчет в том, что она слишком большая держава, чтобы ею можно было пренебречь. Симптоматично, что авторы одного из документов Пентагона середины 90-х годов, ратуя за утверж­дение единоличной гегемонии США в мире, вместе с тем призна­вали, что Россия и сейчас “остается единственной силой в ми­ре, имеющей потенциал для уничтожения Соединенных Штатов”. По данным опроса общественного мнения, проведен­ного в конце 1994 г. чикагским Советом по международным про­блемам, большинство опрошенных назвали Россию среди первых трех стран, в которых США имеют жизненно важные интересы.

Поэтому правящие круги великих держав безопасность сво­их стран теснейшим образом увязывают с развитием событий в России. Как утверждал, например, У. Кристофер, если русский эксперимент потерпит неудачу и Россия вновь погрузится в анархию или деспотизм, Америка также не сможет добиться сво­их целей. Как бы признавая обоснованность этих доводов, пре­зидент США Б. Клинтон в свое время декларировал необходимость “стратеги­ческого союза” или “нового демократического партнерства” с посткоммунистической Россией. Такую же готовность к сотрудничеству со своей стороны де­монстрирует и Россия.

Российско-китайские отношения:геополитический подход.

Граница длиной в 4300 км разделяет и соединяет Россию с самой могущественной в геополитическом и военном отношении страной Азиатско-тихоокеан­ского региона (АТР) — Китаем. Бурное развитие этого региона требует от России осознания своих геополитиче­ских интересов. Однако после распада СССР политика России не обрела в АТР стратегической целеустремленности, тактической четкости и гибкости. Только после визитов Президента России в Китай в 2001 г. наметился существенный сдвиг в развитии российско-китай­ских отношений. Он выражается, прежде всего, в более тес­ном экономическом и стратегическом сотрудничестве с этим гигантом АТР.

Для РФ значительную проблему с геополитической, военной и экономической точек зрения представляет сама граница с Китаем. Известно, что российская террито­рия к северу от нее — это заброшенные гигантские регионы Си­бири и Дальнего Востока, богатые практически всеми видами сырья и энергоресурсов, огромными массивами тайги, полей, лугов и т. д. На Сибирь и Дальний Восток приходится половина мировых запасов угля и почти одна треть мировых запасов неф­ти и газа. Численность же населения от Байкала до Вла­дивостока — всего около двух десятков миллионов человек, тогда как в Китае — более 1,2 млрд. чел. Заселенность региона носит очаговый характер при рыхлой инфраструктуре. Кроме того, большинство территорий от Казахстана до Владивостока — зона рискованного земледелия, а с конца XX в. — это еще и очаги экономического и эко­логического бедствия.

В силу названных и других причин, пре­допределяющих развитие этого региона, представляется, что российское правительство для решения острых проблем этих территорий и подъема их производительных сил должно использовать не только рыночные механизмы, но и активно прибегать к государственному планированию. Для этого необходима хорошо продуманная научная стра­тегия развития региона, поддержанная выверенной внешней по­литикой. Такая строго научная программа позволит России принять активное участие в процессе геополитических и геоэкономиче­ских изменений в Азиатско-тихоокеанском регионе.

Китай уже включился в этот процесс. Он реально претендует на роль супердержавы, мирового лидера первой половины XXI в.  Во внешней политике он никогда не был последователь­ным сторонником талассократии, а больше ориентировался на континентальные теллурократические принципы. Поэтому он и на­зывается с давних времен “Срединной империей”. С нача­ла XIX в., когда страна оказалась в сфере влияния колониаль­ных держав, до 1 октября 1949 г. (провозглашение КНР) политика Китая с геополи­тической точки зрения была проатлантистской. С 1949 г. по 1959 г. китайская внешняя политика была просоветской. В 1960-1979 гг. политика КНР по отношению к СССР во многом носила конфронтационный характер. Апогеем этой конфрон­тации были бои за остров Даманский зимой 1969 г.

В середине 70-х годов Китай активно вел переговоры с представителями мондиалистской “трехсторонней комиссии”, т. е. снова выступал как сторонник атлантистской геополитики. В конце XX в. контакты КНР с Западом стали значительно прочнее и обширнее, чем с Россией. В это же время к последней, используя сложную политическую и социально-экономическую ситуацию, по сути дела предъявлялись территориальные претензии. Это происходило в ходе переговоров по “спорным территориям”. Принимая во внимание эти обстоятельства, а также то, что Китай является замкну­той расово-культурной общностью и динамично развивается с 1979 г., можно сделать вывод о том, что он является потенциаль­ным геополитическим противником России на юге и на востоке.

Таким образом, с одной стороны границы России — динамично развиваю­щийся Китай, добивающийся самых высоких результа­тов в мире в экономической сфере, располагающий самым зна­чительным людским потенциалом, с другой — обширная слаборазвитая малонаселенная территория Российской Федерации с экономикой, выходящей из многолетнего кризиса. Такова реальность этого огромного геополитического простран­ства. К этому добавляется несовершенное военно-техническое обустройство российско-китайской границы, значительное ослабление мощи россий­ской армии и военно-морского флота. Все это делает Восточ­ный регион самым слабым звеном в геополитической и геоэко­номической структуре России, что прямо угрожает ее нацио­нальной безопасности.

В рассматриваемом контексте нормализация российско-китайских отношений имеет особо важное значение. В настоящее время одна из главных задач, стоящих перед российской дипло­матией, состоит в принятии всех возможных усилий, направлен­ных на то, чтобы сделать Китай своим союзником, а не новым противником.

Для укрепления и расширения российско-китайских отноше­ний существует множество предпосылок. Определяющее значе­ние в данном контексте имеет то, что в общем балансе взаимные интересы двух стран превалируют над конфликтными интереса­ми. Прежде всего обе стороны заинтересованы в стабилизации обстановки в АТР и разрядке напряженности на Корейском по­луострове. Споры об идеологическом приоритете той или иной стороны заменило прагматическое сотрудничество. Китайская и российская экономики во многих аспектах дополняют друг дру­га. Китай способен предоставить России потребительские това­ры и сельскохозяйственные продукты в обмен на промышленное оборудование и военную технику.

Географическая близость, протяженная общая граница и трудности, испытываемые российским Дальним Востоком в по­лучении товаров из европейской России, также способствуют ус­коренному расширению китайско-россий­ской торговли. Показа­телем резкого улучшения отношений между двумя странами является, например, готовность России продать Китаю передо­вую военную технику, включая боевые самолеты СУ-27. Расши­рение и углубление российско-китайского сотрудничества может явиться определенным противовесом сверхдержавным претензи­ям США и возможным притязаниям Японии на статус полити­ческой и военной супердержавы.

Значимость России в качестве немаловажного регионально­го актора в Восточной Азии, по-видимому, в будущем не толь­ко не снизится, а наоборот, существенно возрастет при неизбеж­ном усилении здесь экономического и военно-политического соперничества между Китаем и Японией. Россия нужна каждой из сторон в качестве противовеса. “Российская карта” как со сто­роны Китая в его отношениях с США, Японией, Европой, так и со стороны этих последних между собой и Китаем может стать со временем еще более актуальной и притягательной для каж­дого из названных акторов.

Возрождение ислама в новых государствах Центральной Азии — сложная проблема как для России, так и для Китая. Последний озабочен тем, какое именно влияние такое развитие событий спо­собно оказать на его мусульманское население. Например, небла­гоприятная ситуация в той или иной центральноазиатской стра­не при определенных условиях может стать дестабилизирующим фактором для Синцзян-Уйгурского автономного округа Китая, где проживают около 1 млн. казахов, 375 тыс. киргизов и мно­гие представители других центральноазиатских народов.

Россия, в свою очередь, озабочена тем, что растущие межэт­нические конфликты отрицательно скажутся на миллионах рус­ских, которые остались в этих странах, и создадут сложные проблемы на протяженной границе с мусульманским миром. Москва и Пекин не могут также равнодушно смотреть на про­никновение в этот регион других мусульманских стран, особен­но Турции, Ирана, Саудовской Аравии и др.

Вместе с тем необходимо отметить, что Китай отрицательно относится к идее создания системы коллективной безопасности в Азии. Эта идея была выдвинута советским руководством в пе­риод советско-китайского конфликта 1969 г. и преследовала антики­тайские цели.

Россия и мусульманский мир.

С окончанием “холодной войны” и нормализацией американо-советских отношений произошло  кардинальное изменение позиций Советского Союза в мусульманском мире и прежде всего на Ближнем и Среднем Востоке. А после падения комму­нистической системы и распада СССР в этом регионе возникла новая расстановка региональных и внерегиональных сил.

Будучи правопреемницей Советского Союза, Россия при разработке своей внешнеполитической стратегии по отношению к мусульманским государствам столкнулась с проблемой со­хранения преемственности. Следует иметь в виду, что правопреемство государства – это переход прав и обязанностей одного государства к другому.

Сложность решения этой проблемы во многом была обусловлена той специфической ролью, которую играет регион в современных международных отношениях, и тем значением, которое он имеет для России. Так, Ближний и Сред­ний Восток представляет собой наиболее конфликтогенный регион мира. На протяжении всей второй половины XX в. там периодически вспыхивали кратковременные и долгосрочные войны, в которые в той или иной форме оказывались втянуты великие державы и прежде всего СССР и США. Регион был и остается источником повышенной опасности для международного мира и безопасности, распо­ложенным у границ России.

Постоянная конфликтогенность региона превратила его в самый емкий рынок вооружений. Для ВПК СССР, а затем и России, именно он является наиболее перспективным, по­глощая значительную часть российского экспорта вооруже­ний. Российский ВПК заинтересован в его сохране­нии и расширении, что требует активной политической под­держки.

Затяжной экономический кризис, который переживала Россия в 90-х гг., ставил перед ней неотложную задачу увеличения инвалютных поступлений от экспорта. В этом плане экспорт вооружения имеет немалое значение, однако львиную долю экспортных поступлений Россия получает от энергоносителей. Поскольку мусульманские страны играют доминирующую роль на ми­ровом рынке энергоносителей (прежде всего нефти), то координация с ними экспортной политики имеет для России важное значение. Все экспортеры заинтересованы в недопуще­нии резкого падения цен на нефть.

В последней четверти XX в. в связи с резкой активизацией политической роли ислама регион превратился в мощный идеологический центр мирового значения. Его идейное влия­ние все более серьезно сказывается не только в Азии и Афри­ке, но даже в Европе и США. Политическая активизация во­инствующего исламизма представляет особую опасность для России как многоконфессионального государства со значи­тельной долей мусульманского населения. Далеко не сразу правящие круги России осознали размеры данной опасности.

Все эти факторы влияли на процесс формирования внеш­неполитического курса России в регионе и его последующую эволюцию. Формирование новой внешнеполитической стра­тегии проходило в условиях ожесточенной внутриполитиче­ской борьбы и постоянного социально-экономического кри­зиса.

Каковы же главные изменения, которые произошли после 1992 г. и оказывают влияние на по­зиции и политику России в мусульманском мире в современных условиях?

Во-первых, произошло значительное ослабление влияния России на страны арабского мира. Процессы разоружения, поворот к конверсии, ограни­чение деятельности российского военно-промышленного комплекса – все это привело к тому, что практически исчез один из основных факторов, укреп­лявших в свое время позиции СССР на Ближнем Востоке, –  военная поддержка арабских стран советской стороной, заключавшаяся в поставках в регион оружия, по­сылке военных экспертов, косвенном участии в вооруженных конфликтах.

Во-вторых, параллельно с этим шел активный процесс нормализации отношений России с Израилем – вплоть до восстановления в октябре 1991 г. в полном объеме дипломатических отношений, прерванных в 1967 г. Это негативно воспринималось большинством арабских стран.

В то же время происходило усиление американского влияния в регионе, которое ныне стало неоспоримо доминирующим. Из всех внешних сил США играют теперь центральную роль в решении ближ­невосточных вопросов, что было наглядно продемонстрировано в ходе вой­ны в Персидском заливе и созыве мирной конференции по Ближнему Вос­току в Мадриде (1991 г.), когда в основном благодаря усилиям госсекретаря Джейм­са Бейкера впервые с момента провозглашения государства Израиль уда­лось посадить за стол переговоров все стороны, вовлеченные в арабо-израильский конфликт. Необходимо подчеркнуть, что идея созыва такой конференции была выдвинута российской дипломатией.

Россия имеет собственные геополитические интересы в этом регионе и обнаружила решимость проводить политику возвращения на Ближний Восток, а также строить свои отношения без идеологических наслоений в соответствии с реалиями современного мира. Исходя из этого, Россия добилась отмены нефтяного эмбарго, наложенного ООН на Ирак почти десятилетие назад.

Недавним решением Ирака его отношения с Россией пере­ведены в ранг стратегических. Участникам зачетного соглашения Ирака с Россией предложено реализовать часть 5-миллиардных (в долл. США) 6-месячных квот СБ ООН на закупку иракской нефти по формуле “нефть в обмен на продовольствие и медикаменты”. Данные контракты – весомая часть обещаний Багдада российскому руководству погашать свою задол­женность России в первоочередном порядке.

Ближний и Средний Восток начала XXI в.  уже совсем не тот, каким он был в период “холодной войны”. Многие аналитики теперь признают, что связи между бывшими советскими республиками Закавказья и Центральной Азии с классическим Ближним и Средним Востоком трансформировали по­нятие “Ближний и Средний Восток”. Сегодня государства этого региона – Израиль, Турция, Иран и другие – проводят активную политику в Централь­ной Азии и Закавказье, стирая прежние разделительные линии между ними.

В связи с образовавшимся вакуумом силы в Центральной Азии и За­кавказье туда устремились Турция, Иран, Пакистан и западные страны во главе с США. Пользуясь распадом СССР, ослаблением России, Анкара, Тегеран и Исламабад начали наращивать свои вооруженные силы и стро­ ить планы создания на юге бывшего СССР “общего тюркского рынка”, “общего исламского рынка” и т.д. Эти планы, в первую очередь, направлены про­тив интересов России и имеют конечной целью вытеснение ее из этих ре­гионов сначала экономически, а потом и в военно-политическом плане. Неслучайно Иран увеличил численность армии до 1,5 млн. человек.

Выступая в конце 1996 г. на Конференции “Развитие стратегического партнерства и военно-политической интеграции государств-участников СНГ”, министр обороны РФ того периода отметил потенци­альную угрозу, вызванную резким наращиванием наступательного потен­циала ряда азиатских стран, в том числе Турции, Ирана и Пакистана, ко­торые, как известно, составляют ядро Организации экономического со­трудничества (ОЭС), куда вошли все республики Центральной Азии и За­кавказья.

В настоящее время перед Россией на Ближнем Востоке открылись многочисленные возможности, но также и сложности, связанные с полити­кой западных держав в этом регионе и с внутрироссийскими проблемами. Москва всеми силами стремится расши­рить свою роль в регионе. На некоторых направлениях ей удалось до­биться определенных успехов. Е.М. Примаков, будучи министром ино­странных дел, одержал серьезную дипломатическую победу над США в отношении Ирака.

Американское фиаско в кризи­се, связанном с инспекциями ООН, имевшими своей задачей проверку возможностей Ирака производить оружие массового уничтожения в 1997-1998 гг., настолько подняло роль Москвы, что она стала потенциально равной роли Вашингтона на Ближнем Востоке. В результате режим санк­ций оказался под сильным прессингом и даже может быть отменен, несмотря на утверждения ЦРУ, что Ирак может восстановить произ­водство оружия массового уничтожения в регионе в течение 1-3 лет.

Но несмотря на эти успехи, России не удалось приобрести устойчивые долговре­менные стратегические преимущества. В то же время она столкнулась с целым рядом серьезнейших глобальных и региональных вызовов и угроз.

Жертвой натовских авиаударов стала, в сущности, не только Юго­славия, но и вообще все послевоенное устройство в Европе и вся сис­тема международных отношений в целом. Многие региональные “центры силы”, вдохновленные примером НАТО, склонны прибегать к силовым методам для удовлетворения своих гегемонистских амбиций. Дуга региональных конфликтов растянулась от Югославии до Таджикистана.

Вызывающие и бесцеремонные действия США и НАТО, направлен­ные на установление американской мировой гегемонии, поставили Россию перед лицом вызовов и угроз в Европе, в СНГ и на Ближнем и Среднем Востоке. Она столкнулась также с угрозами, исходящими от различных форм мусульманского самоутверждения (национальных или религиозных, которые часто ассоциируются с такими явлениями, как ваххабизм, пан­тюркизм, панисламизм и т.д.).

Как показал кризис в Афганистане, вызванный победами талибов, Рос­сия ощутила реальные угрозы, связанные с распространением исламского экстремизма на территорию Центральной Азии, с появлением проблемы беженцев, с вовлечением российских войск в акции сдерживания этих угроз, исходящих от Афганистана. Более того, в самой России, в частности, в Чеч­не существует очаг исламского экстремизма и международного терроризма, получающий помощь и поддержку из мусульманских государств Ближнего и Среднего Востока и таящий потенциальную угрозу дезинтеграции России. Большая опасность содержится в возможности того, что внешние спонсоры та­кие, как Турция, Иран, Афганистан и Пакистан, могут активно поощрять и поддерживать экстремистские мусульманские силы в России.

В связи с этим ряд наблюдателей обращает внимание на реше­ние российского руководства снабжать Иран обычными вооружениями, оружием двойного назначения и военными технологиями. С начала             90-х годов Иран развернул активную деятельность по соз­данию своей атомной бомбы, стараясь при этом сохранять секретность. Успешно решаются проблемы с кадрами, которые готовились не только на Западе, но и в КНР, и в СССР. После распада СССР Иран развернул боль­шую активность в Киргизии, Таджикистане, Казахстане, чтобы привлечь оттуда специалистов-атомщиков, обещая им высокую зарплату и хорошие бытовые условия.

Поскольку западные страны прекратили помощь Ирану, он стал делать ставку на СССР, с которым в 1989 г. подписал соглашение о со­вместном сотрудничестве в области мирного использования атомной энергии. В 1993 г. был подписан договор о помощи Ирану в завершении сооружения АЭС в Бушехре. Это вызвало бурю возмущения на Западе, в частности, в США, которые считают, что таким образом Россия оказывает Ирану помощь в создании атомной бомбы, способной представлять опасность для всего мира, а также для самой России.

В данном случае американцам трудно возразить. Ведь Россия до сих пор считается в Исламской республике Иран (ИРИ) “врагом номер два”, “малым Сатаной”. После рас­пада СССР Иран на новый волне исламского возрождения развернул ак­тивные действия по восстановлению “великой персидской империи” “от моря до моря”. При этом Тегеран не скрывает, что, пользуясь слабостью России, он хотел бы вернуть себе все земли и территории, которые Россия когда-то отвоевала у Ирана, начиная с походов Петра I.

Военная помощь Ирану ставит Россию перед перспективой комбина­ции внутренней угрозы со стороны исламского экстремизма и внешней угрозы от мусульманского фундаменталистского режима Тегерана.

Е.М. Примаков, находясь на посту министра иностранных дел, неоднократно подчеркивал, что для России и для Ближнего Востока существенно важно, чтобы США не играли роль един­ственного регионального гегемона. Россия должна иметь равное с США присутствие на Ближнем Востоке. Стремление России усилить свою роль в этом регионе активно поддерживается многими лидерами ближнево­сточных стран. Президент Египта Х. Мубарак и глава Палестинской автономии Я. Арафат публично призы­вали Москву вернуть себе активную роль на Ближнем Востоке. Сирия объявила в марте 1998 г., что хотя прежде она не прилагала значитель­ных усилий для укрепления связей с Россией, теперь делает это на самом высоком уровне. Ирак и Иран также приветствуют возрастающее присут­ствие России в регионе.

Политика России на Ближнем Востоке вызывает раз­дражение Запада и Израиля. В этом смысле ситуация напоминает ту, ко­торая была во времена “холодной войны”. Особенно резкой критике За­пада подвергаются два аспекта политики России: ее обвиняют в том, что она поддерживает Ирак и борется против режима санкций, и в том, что она является ядерным спонсором Ирана. И то, и другое, по мнению запад­ных критиков, резко сокращает возможности для мира на Ближнем и Среднем Востоке.

Для России важно сохранить и упрочить ее традиционные связи с арабскими странами и му­сульманским миром вообще и в свете событий в Чечне. Тем самым это лишит чеченских экстремистов и их сторонников возможности получать с Востока какую-либо помощь для осуществления своих далеко идущих планов, и устраняя в то же время угрозу формирования на южных рубежах России мощного враждебного блока.

Геостратегическая политика США.

Конец “холодной войны” поставил на повестку дня вопрос о новой конфигурации геополитических сил, призванной заменить биполярную структуру мирового порядка.

Очевидно, что с распадом СССР — подрывом одного из полю­сов двухполюсного мира — со всей настоятельностью выдвигает­ся вопрос о том, какую именно форму примет конфигурация ге­ополитических сил в мировом сообществе. Поскольку речь идет об уходе с авансцены одной из двух сверхдержав, то напрашива­ется вывод о единополярном мировом порядке, где в гордом оди­ночестве господствует одна единственная сверхдержава — США.

Однако с окончанием “холодной войны” и биполярного миропорядка существенно меняется геополитиче­ский статус не только России, но и США, геополитический и ге­оэкономический контекст отношений этой страны с ведущими странами и регионами мира.

Привычные мерки, вполне нормальные для геополитических реальностей периода “холодной войны”, не подходят к новым ус­ловиям. И для России непригодны те мерки, которые применя­лись для единой советской империи, частью которой она была. Новые ре­альности требуют адекватного их содержанию и характеру нового осмысления, поисков новых ориентиров, установок, ориента­ции. Каждому государству, в том числе и России, и США, при­дется искать место и роль, соответствующие их новому положе­нию в мировом геополитическом пространстве, сформулировать новую повестку дня и новые цели, заново определить свои ин­тересы в области национальной безопасности. Однако приходится констатировать, что в создавшихся условиях, как на Западе, так и на Востоке еще не выработали ориентиров, адекватных ситуации.

Обращает на себя внимание неоднозначность позиций поли­тических руководителей, интеллектуальной элиты и внешнепо­литического истеблишмента Америки по данному вопросу. С одной стороны, очевидно осознание этими кругами того, что в формирующемся многополюсном мировом порядке США уже не способны играть роль единственной сверхдержавы, призванной единолично определять положение в мире. С другой –  раздаются голоса, требующие принять срочные меры, чтобы закрепить за США лидирующие позиции и статус единственной сверхдержавы в однополярном мире. Так, бывший президент США Дж. Буш (старший) по мере распада СССР не переставал повторять, что “и сегодня в бы­стро меняющемся мире лидерство Америки незаменимо”. Многие американские политики и теоретики склонны видеть в создавшейся ситуации шанс на установление слегка подправ­ленного варианта старого Рах Americana.

Однако следует иметь в виду, что само выражение Рах Americana, пущенное в обиход газетным магнатом Г. Льюсом в разгар Второй мировой войны, было ско­рее журналистской метафорой, нежели зеркальным отражени­ем реального положения в послевоенном мире. Бесспорно, что Амери­ка вышла из Второй мировой войны самой могущественной экономической и военно-политической державой. Важнейшие со­ставляющие и параметры этого могущества общеизвестны.

Но необходимо отметить, что если вообще говорить о Рах Americana как о сколько-нибудь ре­альном феномене, то его можно применять, причем с определен­ными оговорками, в отношении сравнительно короткого перио­да, охватывавшего примерно полтора-два десятилетия после Второй мировой войны. Об американской гегемонии, в строгом смыс­ле как о реальности, можно было бы говорить лишь в том слу­чае, если бы Америка действительно единолично вершила судь­бы всех стран и народов земного шара.

На глобальном уровне США, как уже отмечалось, приходи­лось считаться с существованием другой сверхдержавы, которая не допускала в зону своего влияния какого бы то ни было посто­роннего вмешательства. В этом плане Рах Americana по меньшей мере разделял пространство и власть с Рах Sovietica. Поэтому ми­ропорядок и назывался биполярным, или двухполюсным.

Эти и другие факты свидетельствуют о том, что в последние десятилетия возможности США единолично контро­лировать события в мире все больше уменьшаются. Этот момент приобрел особую актуальность с окончанием “холодной войны”. Конечно, США и сегодня остается мощнейшей экономической и во­енно-политической державой мира, таковой она останется и в обо­зримом будущем.

Касаясь вопроса о лидирующей роли Америки, необходимо учесть следующее обстоятельство. Идея об американском лидерстве формировалась и реализовывалась в специфических усло­виях евроцентристского (или, точнее, евроамериканоцентристского) мира. США с самого начала были одновременно и ре­зультатом, и инструментом, и мощным стимулятором расширения и утверждения западной рационалистической цивилизации. Бо­лее того, возглавив ее, они вобрали в себя и довели до логического завершения важнейшие системообразующие ком­поненты, ценности, нормы и мировоззренческие установки этой цивилизации.

Не случайно, что для многих поколений людей во всех угол­ках земного шара Америка служила притягательным маяком, указывающим путь к освобождению от материальных тягот и политической несвободы. Постепенно сформировалась идея об особой миссии, “предназначении судьбы” (manifest destiny) Америки, главное содержание кото­рой состояло в обещании свободы, демократии, материального достатка и т.д. не только самим американцам, но и представи­телям других народов в самых отдаленных уголках земного ша­ра, если только они согласны принять американские ценности. Сама мысль о том, что Америка рано или поздно может разде­лить судьбу прежних великих держав и стать равной среди дру­гих наций, для нее была неприемлема.

В течение длительного периода времени Америка более или менее ус­пешно выполняла эту миссию. Однако, как и всякая идея в форме то ли идеала, то ли миссии, американская идея также име­ет свои периоды восхождения и апогея, по­сле прохождения которых она не может не клониться к закату. Таким апогеем для нее стал период “холодной войны”.

В биполярном мире США приобрели значимость своего рода фирменного знака качества западного мира. Более того, в усло­виях непрекращавшейся военно-политической конфронтации, не раз достигавшей грани перехода в горячую войну, знаменитая статуя свободы в Нью-Йоркской гавани служила как бы симво­лом свободного мира. Чем плотнее сгущались тучи в период “холодной вой­ны” на небосклоне двухполюсного мира, тем ярче становилось си­яние этого символа.

Следует также отметить, что в реальностях широкомасштабных идеологического и системного конфликтов, ставших одними из осевых компонентов биполярности, американская идея и амери­канская миссия приобрели новые параметры. Почти все важней­шие их составляющие были переосмыслены и переориентирова­ны через призму антисоветизма и антикоммунизма.

Известный обозреватель Н. Орнстайн писал: “Победа, одержанная в “холодной войне”, означала, что движущее чувст­во цели, которое пронизывало американское общество и поли­тику, начиная с конца 40-х годов, внезапно исчезло, оставляя на своем месте вакуум и неопределенность”. И действительно, в течение почти полувека антикоммунизм служил в качестве осе­вой установки не только во внешнеполитической стратегии Ва­шингтона, но и в сфере внутриполитической борьбы.

Антикоммунизм представлял собой нечто большее, чем про­сто ответную реакцию на угрозу извне. В глазах американцев он превратился в такую же многоплановую и системообразующую ценность, как, например, идея американской исключительнос­ти. Как ценность и установка антикоммунизм имел негативный аспект — в смысле противостояния общему врагу, и позитивный — в смысле утверждения собственно американских ценностей сво­боды и демократии, противопоставляемых ценностям комму­низма. Он служил стимулирующим, мобилизующим фактором консолидации.

Исчезновение антикоммунизма лишило американцев одного из важнейших стимулов, формировавших чувство об­щей цели, как в негативном, так и позитивном плане. Если Америка перестанет быть защитницей свободы в борьбе с тота­литаризмом то, что будет с идей американской миссии и особой ролью в мировой истории? Очевидно, что это затруднило для Аме­рики достижение согласия среди ее союзников относительно об­щих целей, выявление стимулов к самодисциплине и т.д. Фак­том остается то, что при отсутствии неудачной советской модели недостатки американской модели и самой американской идеи об­наруживаются с большей очевидностью.

Неопределенность и дезориентированность, наметившуюся в идейно-политической и идеологической сфе­рах, часть американ­цев попытается компенсировать поисками нового достойного их “главного противника”, способного заменить в этом качестве рас­павшийся Советский Союз. Какая именно страна или группа стран может или способна быть выдвинутой на такую роль? Для многих — это Япония. Не случайно, по-видимому, антияпонская риторика присутствовала у ряда политических деятелей во время президентской предвыборной кампании 1992 г. Эта риторика находила живой отклик среди значительной части населения США. В связи с этим интерес представляют материалы слушаний в Сенате США в феврале 1997 г. на тему: “Настоящие и будущие угрозы национальной безопасности Соединенных Штатов”. На слушани­ях выступили директор ЦРУ Дж. Тенет, директор военной раз­ведки США П. Хьюз и руководитель бюро разведки и исследова­ний госдепартамента Т. Гати.

Красной нитью в их выступлениях проходила мысль о многочисленных угрозах безопасности США, исходящих из различных регионов земного шара. Это угрозы, связанные с продолжающейся трансформацией России и Китая; политикой Северной Кореи, Ирана и Ирака, якобы подрывающих стабиль­ность международного сообщества; транснациональными пробле­мами такими, как терроризм, распространение оружия массово­го уничтожения; “горячими точками” на Ближнем Востоке, в Южной Азии, на Эгейском море и в других регионах; “гумани­тарными катастрофами” типа гражданских войн, межэтничес­ких конфликтов, эпидемий, голода и т.д. Вероятно, с 11 сентября 2001 г. главным противником США стал международный терроризм.

Конец биполярного мира и исчезновение одного из сверхдер­жавных полюсов совсем не означает пришествия однополярного мира, управляемого одной единственной сверхдержавой в лице Соединенных Штатов. Скорее речь идет о фактическом исчезновении самого феномена сверхдержавности с мировой экономической и геополитической авансце­ны в традиционном его понимании. Можно сказать, что советская империя увлекла с собой в “архив истории” не только коммунис­тическую идею, но вместе с ней, возможно, и еще одну идею — идею Рах Americana.

Расширение НАТО.

НАТО (организация Североатлантического договора – англ. North Atlantic Tready Organization) – военно-политический блок государств, созданный в 1949 г. по инициативе США. В настоящее время членами НАТО являются 19 государств. Вопрос о расширении этого блока на восток после распада СССР стал серьезной проблемой в отношениях России с Западом.

Североатлантический альянс был за­думан как военно-политический союз, составляющий военно-си­ловую опору одного из двух полюсов биполярного мира. Ему предшествовала, в частности, доктрина Трумэна – внешнеполитическая программа правительства США, изложенная 12 марта 1947 г. президентом страны Г. Трумэном в выступлении в Конгрессе. Ссылаясь на “коммунистическую опасность”, нависшую над Грецией и Турцией, Г. Трумэн призвал Конгресс в “интересах безопасности США” оказать помощь этим государствам. Осью североатлантического альянса была не только сила, но и идеология. В этом смысле блок НАТО охватывал весь так называемый свободный мир.

При этом необходимо учитывать, что сближение За­падной Европы и Северной Америки произошло не только из-за уг­розы советского вторжения, но и в силу более широкого комплекса проблем. По окончании Второй мировой войны правительства ев­ропейских стран очутились в ситуации, характеризующейся рас­падом империй и международной торговли, угрозой экономиче­ского и социального хаоса, крахом денежной системы, ростом влияния радикальных идеологий, нехваткой продуктов питания, неэффек­тивными транспортными системами, разочарованием людей в своих руководителях и т.д.

В ответ на это было создано множе­ство взаимно переплетающихся, противоречащих друг другу, дублирующих друг друга институтов, которые в совокупности со­ставили нечто вроде институциональной версии “гибкого реаги­рования” на сложные и разнообразные проблемы на уровнях индивидуального, государственного, субрегионального, регио­нального и международного взаимодействия.

С окончанием “холодной войны” Североатлантический альянс оказался в совершенно иной стратегической ситуации. Исчезли главные причины создания блока НАТО и в силу этого он про­сто не мог избежать системного кризиса. Это по сути дела признали участники Римской встречи в верхах руководителей стран-членов альянса в ноябре 1991 г., на которой была об­народована “новая стратегическая концепция” НАТО.

Уместно напомнить в данной связи, что главная цель НАТО, сформулированная в пятой статье договора, состоит в оказании взаимной помощи странами-членами в случае гипотетического нападения и коллективной обороне их территорий. По оконча­нии “холодной войны” и фактическом прекращении главной внеш­ней угрозы с Востока перед руководителями альянса встала про­блема его радикальной трансформации либо роспуска. В создавшейся ситуации любые другие угрозы и доводы оказались бы недостаточными, чтобы в полной мере заменить первоначальную главную цель.

Однако имеется целый ряд причин, в силу которых в обозри­мом будущем НАТО сохранится в качестве реального факто­ра мировой политики. Существуют мощные силы, которые очень заинтересованы в Североатлантическом союзе и будут предпринимать все меры для недопущения его роспуска. Разные участники этого процесса преследуют разные интересы. Для США НАТО остается доказательством и инструментом реализа­ции их якобы лидирующей роли в мире в наступившем веке.

Ряд европейских стран видят в альянсе инструмент сдерживания на­ционализации внешней политики Германии и возможных гегемонистских поползновений с ее стороны. Дело в том, что объединение Германии изменило геополитическую расстановку сил мире. Она больше не “вписывается” в тесные рамки, отведенные ей геостратегическим курсом США.

Для самого блока НАТО расширение — это вопрос его вы­живания. Сказывается действие закона самосохранения и самовоспроизводства, определяющего сущность и деятель­ность любой организации. Один из путей проявления этого за­кона — расширение. В данном смысле не является исключени­ем и блок НАТО, который качественной перестройке на путях учета сложившихся реальностей предпочел паллиативный путь количественного расширения.

Благоприятствующим этому обстоятельством явилось то, что восточноевропейские страны, получившие фактическую нацио­нальную независимость с распадом Советского Союза и восточно­го блока, вступили на европейскую авансцену в качестве самосто­ятельных и активных субъектов международных отношений. Для них стремление присоединиться к НАТО во многом стиму­лируется психологическими соображениями, желанием освободить себя от чрезмерных военных расходов и создать благоприятный климат доверия, в котором они смогут реализовывать трудные эко­номические и политические реформы.

Одной из важнейших причин, подталкивающих восточноев­ропейские страны в “объятия” НАТО, является не только призрак Советского Союза, но и призраки империй прошлого (Османской, Германии, Австро-Венгрии, России), для которых эти страны слу­жили в качестве арены соперничества или же разменной моне­ты в большой геополитической игре. Империй уже нет, в том числе и Советской, но призраки остались. Разумеется, в исто­рии они нередко играли фатальную роль, но все же, как пред­ставляется, задача состоит в том, чтобы выявить реальные ори­ентиры мирового развития и найти свое место в реальном мире.

В глазах восточноевропейских стран вхождение в НАТО — это, в сущности, вопрос об утверждении, прежде всего в собствен­ных глазах своей европейской идентичности, а также вопрос об интеграции в экономические и политические структуры ЕС. Вхождение в НАТО рассматривается ими как кратчайший путь к решению своих социальных, экономических и оборонных про­блем на началах скорейшей интеграции в европейские структу­ры. В их глазах вступление в альянс — это своего рода гаран­тия безопасности в условиях риска и нестабильности, якобы исходящих от России.

Вместе с тем многие европейцы видят в Североатлантическом альянсе средство предотвращения ренационализации политики безопасности в Европе. Эта проблема стала особенно актуальной в свете трагических событий в бывшей Югославии. НАТО рассма­тривается в качестве гаранта европейской, да и не только евро­пейской, безопасности, сохранения американского политическо­го и военного присутствия в Европе.

На сегодняшний день США остаются необходимым компонентом европейского баланса сил, а Североатлантический альянс представляет собой основу воен­но-стратегического партнерства США и Европы. США — это од­на из двух главных опор НАТО, и очевидно, что в случае их ухо­да из Европы блок НАТО разрушится.

Существует целый ряд других доводов и аргументов в пользу сохранения и укрепления НАТО. В частности, нельзя не учиты­вать желание определенных кругов Запада воспользоваться ослаб­лением позиций России, не допустить ее возрождения и восстановления ее веса и влияния в мировых делах. Одна из причин — заинтересованность значительных политических, бюрократичес­ких кругов в сохранении этой организации как работодателя и источника выгодных заказов. В данном контексте следует рассма­тривать и развернувшиеся в последнее время споры и дискуссии относительно расширения Североатлантического союза путем включения в него новых членов из числа восточноевропейских стран, являвшихся ранее членами Варшавского блока.

Разумеется, с точки зрения сторонников сохранения и рас­ширения НАТО, приводимые ими аргументы не лишены ос­нований и имеют право на существование. Возможно, эти аргу­менты были бы приемлемы и для остальных членов мирового сообщества, если бы в какой-либо форме сохранялись реально­сти, на основе которых альянс был создан.

Прекратилось противостояние между Востоком и Западом, в 1990 г. про­изошло объединение Германии – Федеративной Республики Германии и Германской Демократической Республики в единое государство, исчезла Берлинская стена, раз­делявшая Европу на две части, положен конец военному присут­ствию Советского Союза в Восточной Европе. Как говорят, организации создаются, в сущности, не самими государствами-участниками этих организаций, а их врагами. В этом утвержде­нии присутствует определенная доля истины в том смысле, что союзы, блоки, организации образуются в силу наличия опреде­ленной угрозы или вызова их участникам. История предоставля­ет нам множество примеров, когда коалиции, одержавшие по­беду в войне, распадаются чуть ли не на следующий день после победы. Почему эта участь должна миновать НАТО?

Немаловажное значение в этом контексте имеет то, что ев­ропейская безопасность становится все меньше военной пробле­мой. Она превращается в проблему, решаемую в более широких масштабах внешней политики, выходящей за рамки компетен­ции НАТО. Еще до окончания “холодной войны” ряд руководите­лей стран-членов альянса осознавали необходимость опреде­ленной модификации его структуры, роли и функций. Тем более она нужна сейчас. Без нее расширение вообще теряет всякий смысл. Как показал целый ряд событий постбиполярной эпохи, напри­мер, в Руанде, Сомали, Югославии, блок НАТО в нынешнем его виде еще не готов к пресечению войн, агрессий, кровавых кон­фликтов, возникающих как в Европе, так и за ее пределами.

В первое время после окончания “холодной войны” у части выс­шего советского руководства и российских политиков сложи­лось впечатление, что конфронтационность в отношениях России с Западом стала достоянием истории и что отныне насту­пают времена демократии, мира и дружбы, которые могут ом­рачить лишь отдельные несознательные возмутители спокойст­вия вроде С. Хусейна или М. Каддафи. Предполагалось, что с падением “железного занавеса” и Берлин­ской стены СССР (Россия) вступит в общую семью европейских народов, будет создано единое пространство европейской безо­пасности, составной частью которого станет и Россия со всеми ее азиатскими частями.

К тому же в начале 1990 г. наметились тенденции к выдви­жению на передний план политических и политико-военных аспектов НАТО. Прослеживалось стремление руководителей аль­янса смягчить и даже пересмотреть многие доктрины, направ­ленные против СССР и стран бывшего Варшавско­го блока. В принципе такая установка получила свое отражение в Парижской хартии, принятой на встрече в верхах СБСЕ в но­ябре 1990 г. В ней, в частности, гово­рилось, что эти государства “больше не являются противниками, будут строить новые отношения партнерства и протягивают друг другу руку дружбы”. Во исполнение этой установки руководст­во альянса предприняло также ряд мер, направленных на сни­жение военного противостояния в Европе. Так, наряду с сокра­щением численности своих вооруженных сил в Центральной Европе оно пошло на передислоцирование вооруженных сил в цен­тральной зоне с передовых рубежей на более отдаленные. Дек­ларировалась также готовность НАТО к дальнейшим изменениям в военной, особенно ядерной, стратегии.

Только этим можно объяснить тот невероятный факт, что руководители СССР поверили на слово западным правительствам, которые заверяли их, что в случае согласия на объединение Германии, вывода советских войск из Восточной Германии и не­вмешательства в процесс освобождения восточноевропейских стран блок НАТО не будет расширяться на восток. Однако сно­ва подтвердилось положение, согласно которому декларации всегда остаются декларациями, от которых при необходимости можно отказаться и, как правило, отказываются. Чего стоят, на­пример, заверения западных руководителей, данные в период объ­единения Германии и разработки соглашений о выводе советских войск из Восточной Европы, в том числе и из ГДР. Тогда они уве­ряли М. Горбачева, что вопрос о  приеме стран-участниц Варшав­ского блока в НАТО никогда не будет подниматься. Однако после завершения вывода Россией своих войск позиция западных стран по данному вопросу изменилась на прямо противополож­ную. Развернув усилия по поглощению стран Центральной и Вос­точной Европы, Запад по сути дела вероломно отказался от сво­их обязательств и тем самым обманул СССР и Россию.

Представляется не совсем выверенной сама установка Запа­да на расширение НАТО в нынешнем ее виде без должной пере­оценки и пересмотра стратегических целей и ориенти­ров. Не случайно, что те авторы, которые воочию видят возможные отрицательные последствия расширения альянса, настойчиво призывают к тому, чтобы процесс расширения не был механическим, а был обусловлен конкретны­ми стратегическими обстоятельствами. По их мнению, лишь в том случае, если Россия будет представлять военную угрозу Центральной и Восточной Европе, НАТО следует предлагать членство и гарантии безопасности Вышеградской четверке и возможно другим странам региона.

Создается впечатление, что с окончанием “холодной войны” и биполярной блоковой и системной конфронтации Запад, в целом, и США, в особенности, не смогли в полной мере осознать перелом­ный характер переживаемой нами эпохи, не проявили дально­видности и подлинной политической воли к тому, чтобы начать с чистой страницы новую главу во взаимоотношениях с Росси­ей. Здесь, по-видимому, немаловажную роль играет синдром западного единства. С политической карты планеты исчез так на­зываемый второй мир в лице стран социалистического содруже­ства. Окончательно “размылась” идеологическая инфраструктура, а также экономическая основа вычленения третьего мира. В результате создается впечатление, будто расшатываются опоры единства развитого мира.

Руководители западных стран не перестают уверять мировое сообщество и прежде всего Россию в своих добрых намерениях, в своем миролюбии и озабоченности проблемами безопасности не только собственных членов, но и России. Возможно, в этих до­водах есть значительная доля истины.

Разумеется, что Россия заинтересована в стабильности по все­му периметру своих рубежей. Но политика Запада в данной сфере не может не вызвать у России подозрения относительно его стремления подорвать ее статус как великой державы и превра­тить в сырьевой придаток развитых стран. Поэтому оно будет вос­приниматься в России однозначно — как враждебная и дестаби­лизирующая акция.

Расширение НАТО за счет стран Центрально-Восточной Евро­пы и Прибалтики неизбежно нарушит баланс вооруженных сил, что, в свою очередь, приведет к подрыву Договора по обычным во­оруженным силам в Европе. Даже без учета сил новых членов НА­ТО превосходит Россию в 5 раз по численности населения, более чем в 10 раз по размерам военных расходов, в 3 раза по числен­ности вооруженных сил и количеству обычных вооружений. В на­стоящее время, согласно существующим данным, при комплекс­ном учете личного состава, авиации, бронетехники, артиллерии и боевых кораблей соотношение боевых потенциалов сил обще­го назначения России и НАТО оценивается как один к четырем.

Очевидно, что Америка и Европа (даже каждая в отдельнос­ти) обладает значительным превосходством над Россией как в ма­ териальных (в том числе военно-экономических) и людских ре­сурсах, так и в морально-политическом и идеологическом аспектах. Возникает вопрос: зачем в таком случае продвигаться вплотную к границам России? Ведь, в крайнем случае, в сугубо геостратегическом плане России будет все равно, поражать ли своим ядерным оружием североатлантический регион с государствами Восточной Европы от Балтики до Черного моря или без них.

Увеличение мощи обычных сил НАТО при одновременном ее приближении к границам России может иметь дестабилизирую­щее влияние на баланс стратегических ядерных сил, поскольку Североатлантический союз получает практически прямой доступ к центральным (ранее являвшимся тыловыми) районам, имею­щим ключевое в военно-экономическом отношении значение.

Тактическая авиация НАТО сможет наносить удары по стра­тегически важным объектам в глубине территории России как на северном и южном флангах соответственно из Норвегии и Тур­ции, так и в центральном направлении со стороны Центральной и Восточной Европы. Обычные вооружения стран НАТО также получают возможность решать стратегические задачи на терри­тории России, поскольку возрастает опасность поражения объ­ектов стратегических ядерных сил обычными средствами. В итоге Россия окажется в ситуации определенного обесценения ее ядерного арсенала.

Как же в таком свете видится сторонникам концепции расширения НАТО позиция России в случае размещения на территории новых чле­нов альянса ядерного оружия? Ясно выраженную декларацию рос­сийского правительства разместить в своих западных районах ра­кеты средней дальности СС-20 можно рассматривать в качестве ответа на такое развитие событий. Разумеется, могут последовать возражения: Россия сейчас слаба и ей не хватит ни воли, ни экономических ресурсов. Это отчасти верно сейчас, но завтра положение может быть иным. Ведь Россия не раз демонстрировала способность на­ходить адекватные решения на вызовы истории. Здесь нельзя за­бывать и опыт других европейских стран.

Более или менее приемлемым ответом в дан­ном направлении, по мнению специалистов, может стать боль­ший упор на тактическое ядерное оружие. Россия может поста­вить выполнение ею договорных обязательств в зависимость от конкретных политических шагов и мер, предпринимаемых ее за­падными партнерами, а также третьими странами, действия ко­торых способны влиять на установленные договорами балансы интересов их участников.

Речь может идти также о критическом подходе к определе­нию приемлемых для России сроков выполнения разоруженче­ских обязательств. При неблагоприятном развитии событий нельзя исключать также возможность постановки вопроса о фак­тическом пересмотре уже реализованного Договора по ракетам средней и малой дальности и возвращении в строй ядерных ракет СС-20 и СС-23 или их аналогов. В итоге вполне может сло­житься так, что НАТО получит меньше выгод от расширения, чем ущерба от ухудшения отношений с Россией и непредсказу­емости этих отношений. Не исключено, что западные руководи­тели, настаивая на расширении НАТО любой ценой, совершают ошибку всемирно-исторического масштаба. Впрочем, прогнозы всегда неблагодарное занятие. Как будут развиваться события, покажет будущее.

В настоящее время на Западе многие влиятельные государ­ственные деятели, военные чины и исследователи высказывают сомнения в правильности выбранного курса. Однако механизм запущен, и в сложившейся ситуации Запад уже просто не мо­жет отступить и отказаться от планов расширения НАТО на вос­ток. Поэтому российское руководство не может остановить уже запущенный механизм. Но исходя из известного принципа “по­литика — искусство возможного”, в создавшейся сложной си­туации оно должно добиваться принятия такого решения, ко­торое было бы сопряжено с наименьшим ущербом для нашей страны. Пока отношения России с НАТО строятся на базе уникального документа, каким стал Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Организацией Североатлантического Договора и Российской Федерацией от 27 мая 1997 г.

Следует отметить, что вопрос о размещении и неразмещении ядерного оружия или крупных военных контингентов на терри­тории будущих членов альянса имеет не только и не столько чисто во­енное, сколько политическое, психологическое, моральное зна­чение. Это не в меньшей степени также вопрос о том, насколько Россия может доверять Западу. Тем более, что он наглядно про­демонстрировал определенное вероломство, начав процесс расши­рения альянса.

Необходимо также учесть, что расширение НАТО — это длительный процесс, который отнюдь не завершился с принятием решений в Мадриде в июле 1997 г. о приглашении в союз Венгрии, Польши и Чехии. Официально они вошли в НАТО в марте 1999 г. Здесь особо надо подчеркнуть, что независимо от того, как западные стра­теги оценивают нынешнее положение и исторические перспек­тивы России, в конечном счете, европейская безопасность будет определяться балансом сил между НАТО и Россией. Причем в стра­тегическом плане, т.е. с точки зрения возможностей взаимного гарантированного уничтожения друг друга, обе стороны обладают и в обозримой перспек­тиве будут обладать ядерно-стратегическим паритетом. При та­ком положении в случае обострения по тем или иным причинам международного положения в Европе и в мире в целом страны Центральной и Восточной Европы могут стать ядерными за­ложниками НАТО и США.

Поэтому рассуждения о некой изоляции России на европейском кон­тиненте лишены всяких реальных оснований. Как стабильная, так и ослабленная Россия не может самым непосредственным образом не влиять на положение дел в Европе хотя бы потому, что она ядер­ная сверхдержава.

Европа как одна из “несущих конструкций” нового миропорядка.

В новых условиях постбиполярного мира США, как и дру­гие акторы на мировой арене, претендующие на великодержав­ность, в глобально-страте­гическом плане сталкиваются не столь­ко с военно-политическими, сколько с экономическими, социальными, научно-техническими вызовами. Известно, что именно в этих сферах они нередко проигрывает гонку в со­стязании с наиболее динамичными субъектами мирового сообще­ства. Примером могут служить новые экономические гиганты, которые не только догоняют США, но в ряде обла­стей опережают их. В сфере экономики и научно-техническо­го прогресса вперед стремительно выходят ЕЭС, Германия, Япо­ния, Китай.

Американская модель рыночной экономики оказывается, например, для стран Восточной Азии с органической социокультурной традицией менее привле­катель­ной, чем западноевропейские модели (шведская, герман­ская, французская и т.д.), для которых более сильны солидаристские, патерналистские элементы, большую роль играет государство в определении социальной и экономической стра­тегий. Американской идее сегодня бросают вызов переживающая вто­рое рождение европейская идея, японская модель, модель новых индустриальных стран, а также другие конкурирующие модели, оказывающие немалое влияние на характер взаимоотношений между различными региональными центрами экономической, соци­окультурной и политической мощи.

Как не без оснований отмечал бывший генеральный секре­тарь НАТО лорд Каррингтон, в период между битвой при Ва­терлоо (1815 г.) и началом Первой мировой войны “Европа не только иг­рала роль в мировой политике, но и сама в значительной степени олицетворяла эту мировую политику”.

И действитель­но, мировые войны могут служить своеобразными вехами в эволюции роли Европы в международных отношениях. Первая мировая война 1914-1918 гг. – империалистическая война между двумя группировками капиталистических держав – Тройственным союзом и Антантой – закончилась поражением Германии и ее союзников. Вторая мировая война 1939-1945 гг. – война, развязанная фашистской Германией, фашистской Италией и милитаристской Японией в целях нового передела мира, также завершилась поражением ее зачинщиков. При этом под милитаризмом (от фр. militarisme) понимают систему политических, экономических и идеологических средств, используемых правящими кругами того или государства для наращивания его военной мощи.

Как известно, до Второй мировой войны Европа яв­лялась главным центром мировой политики. Но из этой войны она вышла крайне ослабленной и в первые полтора-два послевоенных десятилетия ей была отведена роль своего рода поля противоборства между двумя сверхдержа­вами. Комментируя такое положение, польский историк                О. Халецкий не без некоторого преувеличения писал в 1950 г., что история Европы завершилась и замещается отныне историей Ат­лантического сообщества.

Однако дальнейшее развитие событий показало, что у ста­рого континента есть будущее. Наиболее дальновидные представители европейских народов выступили за единую Евро­пу, объединенную для оптимальной реализации целей и чаяний всех ее наций и народов. “Единство Европы, — говорил в 1954 г. канцлер ФРГ К. Аденауэр, — было мечтой немногих. Оно стало на­деждой для многих. Сегодня оно — необходимость для нас всех. Оно необходимо для нашей безопасности, для нашей свободы, для нашего существования как нации и как духовно-творческого со­дружества народов”. Так постепенно набирала силу идея европейской интеграции – экономического и политического объединения большинства стран Европы, приведшего к созданию Европейского Союза (ЕС).

Нельзя забывать также то, что после Второй мировой войны, в силу известных причин, образ Европы, сама европейская идея несколько потускнели. Если в конце XIX в. казалось, что Ев­ропа господствует над всем миром, то теперь, писал немецкий философ К. Ясперс в 1949 г., “она отступила перед Америкой и Россией; от их по­литики зависит теперь судьба Европы — разве только Евро­па сумеет в последнюю минуту объединиться и окажется достаточно сильной, чтобы сохранять нейтралитет, когда раз­рушительные бури новой мировой войны разразятся над нашей планетой”.

В этом контексте в послевоенное десятилетие много говори­лось о том, что Европа уже потеряла самосознание, волю к со­хранению своей идентичности, что Европа больна и ее болезнь носит “невротический” и, следовательно, “моральный” харак­тер. В конце 70-х – начале 80-х гг. заговорили о “евросклерозе” и “европессимизме”. Ком­ментируя эти настроения, главный редактор журнала “Нойе гезелльшафт” Глотц писал в 1985 г., что если Европа в ближайшее время не соберется, “если технические и политико-экономиче­ские изменения 70-х годов не будут приняты во внимание, тогда понятие “Европа” утратит свое духовное содержание и Европа будет представлять собой только небольшой кусок земли на западной окраине Азии”. При таком положении, го­ворил он, к пятидесятилетию Ялты, т. е. подписания Ялтинско-Пот­сдамских соглашений, Европа превратится в некий музей для американских, русских, японских и, возможно, даже китайских туристов.

Однако в том же году бывший министр внешних сношений Франции Р. Дюма опубликовал статью с характерным названи­ем “Покончить с европессимизмом”, в которой затрагивались не­которые политические и экономические проблемы Западной Ев­ропы. Он считает, что нет оснований для пессимистического взгляда на ее развитие, и обосновывает мысль о том, что нель­зя считать США абсолютной моделью, поскольку “европейская модель мягкого реагирования” на возникающие проблемы име­ет свои достоинства по сравнению с “американской грубостью и непредсказуемостью”.

Об обоснованности позиции Р. Дюма свидетельствовало то, что уже в тот период зримо обозначились симптомы возрождения оп­тимистической веры европейцев в свое предназначение и судь­бу, укрепления самостоятельности и все более настойчиво заяв­ляющей о себе идентичности Европы. Сохраняя свой особый менталитет и присущий ей дух, Европа играет важную роль в современном мире. Несмотря на очевидные различия между ре­гионами, странами, народами Европы, их объединяет нечто об­щее — это прежде всего общность исторических судеб, системы ценностей, культурного наследия и т.д. Именно эти феномены, как справедливо подчеркивалось в книге “Метаморфозы Евро­пы”, “позволяют трактовать Европу как культурно-истори­ческую общность с единым культурно-генетическим кодом, с характерным самоощущением и самопознанием европейцев”.

Па­радокс состоит в том, что деятельность ЕС, с одной стороны, уменьшает масштабы суверенитета входящих в него националь­ных государств, а с другой стороны, делает этот суверенитет более прочным, поскольку формально-юридические ограничения, налагаемые им, компенсируются политическими аспектами, в ча­стности, установлением уз взаимной ответственности.

В период “холодной войны”, особенно в первые десятилетия по­сле Второй мировой войны, Западная Европа ценила США в ка­честве политического и военного противовеса Советскому Сою­зу, при этом вовсе не желая превратиться в инструмент глобальной политики Вашингтона. Она выступала против гло­бализации деятельности НАТО, смешивания его интересов как регионального союза с интересами США как мировой сверхдер­жавы. В последние два-три десятилетия Европа по мере нара­щивания экономического и научно-технологиче­ского потенциа­ла, а также расширения и углубления интеграционных процессов в ЕЭС приобретала все больший вес и независимость. Это особен­но проявлялось в том, что на протяжении 70-80-х годов в отно­шениях с США Европа все увереннее переходила от отношений, характерных, как говорят, для взаимосвязей между “старшим” и “младшим братьями”, к отношениям равновеликих партнеров. Европеизация европейской политики время от времени прояв­лялась в некотором противостоянии стран Европы жесткому курсу американцев в отношении Советского Союза, в расшире­нии собственной линии диалога с ним.

Ведущие деятели европейской политики постепенно созна­вали, что, восстановив свою экономическую и военно-политиче­скую мощь в 60-70-х годах, Европа в современном мире будет играть роль одного из нескольких центров мировой политики. Причем в многополюсном мире существующих ныне (США, Япония, Китай) и могущих возникнуть в будущем ги­гантов Европа может отстаивать свои интересы, будучи единой в важнейших сферах: экономической, технологической, безопас­ности и т.д.

Исходя из понимания этой реальности, европейские страны разработали и планомерно осуществили стратегию восстановле­ния европейских приоритетов и статуса Европы, соответствую­щего ее весу и влиянию в мировом сообществе. Тенденция к возрождению Европы стала особенно очевидна с развертыванием процессов распада Советского Союза и окон­чания “холодной войны”. Если совсем недавно, в 70-е годы, в интеллектуальных кругах Запа­да широко обсуждался тезис об упадке и закате Европы, аме­риканском вызове и т.д., то с начала          80-х годов все увереннее стали говорить о возрождении Европы, новой европейской иден­тичности, новом европейском динамизме и т.д.

Многие ведущие деятели европейских стран стали все настой­чивее ратовать за дальнейшую политическую интеграцию и, сле­довательно, придание наднациональным органам государствен­ных полномочий и функций. Так, выступая в Европейском парламенте в Страсбурге                      23 октября 1985 г. Р. фон Вайцзеккер сетовал на недостаточность полномочий Европейского парламен­та. Усиление его роли, говорил фон Вайцзеккер, необходимо по­тому, что Европейское сообщество “должно быть не только объ­единением демократических государств, но и сообществом граждан, т.е. демократическим сообществом”. А “демокра­тия легитимизируется через парламент”. Поэтому, утверждал он, Европейское сообщество должно иметь такой же парла­мент, какие существуют в отдельно взятых странах-членах ЕЭС.

А накануне встречи в верхах стран-членов ЕС в Маастрихте в де­кабре 1991 г. почти все политические партии ФРГ приветство­вали инициативы в вопросах, связанных с намерениями по формированию общей внешней политики и политической безо­пасности для будущего Европейского союза. Причем конечную цель такого курса они усматривали в создании Соединенных Шта­тов Европы.

Усиление крена в сторону европеизации европейской поли­тики все отчетливее проявляется в наращивании так называемо­го “европейского измерения” обороны как в недрах НАТО, так и вне ее. Европейцы все откровеннее высказывают желание выйти из-под единоначалия Вашингтона. Они выражают готов­ность нести большую нагрузку и ответственность при урегули­ровании конфликтов и соответственно увеличить свою роль в бло­ке и на международной арене. Высказываются соображения относительно целесообразности демонтажа старых структур аль­янса времен “холодной войны” с целью избежать недовольства Рос­сии в случае его расширения на восток. Эта линия отчетливо про­явилась, в частности, на форуме стран-членов альянса в Берлине в июне 1996 г.

Все большая роль в данном контексте отводится Западноев­ропейскому союзу (ЗЕС), являющемуся военно-политическим альянсом стран Западной Европы и рассматриваемому в качест­ве “европейской опоры НАТО”. В этом качестве он играет роль своего рода связующего звена между НАТО и Европейским со­юзом. После Маастрихтских соглашений 1992 г. об образовании Европейского союза ЗЕС превратил­ся как бы в составную часть ЕС, его оборонную структуру. В де­кабре 1994 г. НАТО официально одобрила деятельность ЗЕС по формированию европейской идентичности в сфере безопасности. Сейчас ведется работа над созданием региональной системы тактической противоракетной обороны (ПРО), призванной защи­щать европейские страны Североатлантического союза от возмож­ного ракетного нападения со стороны третьих стран. При таком развитии событий НАТО предписывается роль не единственной, а одной из двух опор европейской безопасности.

Формирование и функционирование института совместной внеш­ней политики и политики безопасности в рамках ЗЕС способст­вуют уменьшению возможностей проведения отдельным государ­ством, входящим в состав ЕС/ЗЕС, сепаратной политики, противоречащей интересам безопасности всех членов союза. Та­кое положение служит, помимо всего прочего, фактором “приру­чения” и определенной нейтрализации возможных негативных последствий возрастающих мощи и влияния Германии. В Европе понимают, что в объединенной Германии заложен узел многих европейских противоречий, попытка разрешить которые может привести к острым конфликтам.

В этом же контексте следует рассматривать и шаги влиятель­ных сил региона в направлении создания общих западноевро­пейских ядерных сил, не зависимых от США. Так, еще в 1959 г. Ф. Маллей, который занимал пост государственного се­кретаря по вопросам обороны в лейбористском правительстве Великобритании, предлагал создать объединенные европей­ские стратегические ядерные силы, чтобы преодолеть очевид­ные опасности ядерной анархии. Главные цели предполагаемой структуры состояли, во-первых, в том, чтобы дать возмож­ность всем странам-членам ЗЕС участвовать в разработке ядер­ной политики и, во-вторых, предотвратить опасность распро­странения ядерного оружия и связанной с этим нерациональной растраты ресурсов.

Подобные призывы стали особенно часты после окончания “хо­лодной войны” и распада Советского Союза. Так, бывший пред­седатель комиссии ЕС Ж. Делор в январе 1991 г. заявил: “Я не могу изба­виться от мысли, что если в один прекрасный день ЕС станет очень сильным политическим союзом, ядерные вооружения мо­гут быть переданы этой политической власти. Ясно, что ядерная солидарность лежит в конце пути европейской соли­дарности”.

Эти тенденции приобретали все большую определенность и убедительность с приближением 1993 г., когда Договор о Европейском союзе вступил в силу. Это был качественно новый этап, с точки зрения европейской ин­теграции. Примечательно замечание одного из последователь­ных приверженцев идеи американского века                               С. Хантингтона о том, что хотя во всем мире люди толкаются в очередях у две­рей американских консульств в надежде получить иммиграци­онную визу, в Брюсселе целые страны выстроились в очереди за дверями ЕС, добиваясь вступления в него.

“Федерация демо­кратических, богатых, социально разнообразных стран со сме­шанной экономикой, — писал он, — может превратиться в мо­гущественную силу на мировой арене. Если следующий век — не американский век, то больше всего вероятно, что он будет европейским веком. Ключ мирового лидерства, который пере­шел в направлении Запада через Атлантический океан в на­чале двадцатого века, может двинуться обратно в восточном направлении столетие спустя”.

Таким образом, Европа сохраняет свой потенциал. С этой точки зрения, помыслы тех народов и стран, которые после краха восточного блока и тоталитаризма устремились “в Европу”, диктовались не только географической ее близостью, но не в меньшей степени и тем, что для многих из них она становится “градом на холме”, на роль которого в те­чение многих поколений единолично претендовали Соединенные Штаты. К этому следует добавить, что окончание “холодной вой­ны” положило конец такому аномальному явлению, как разделе­ние Европы “железным занавесом” на два враждебных лагеря. По сути дела, страны Центральной и Восточной Европы в букваль­ном смысле слова воссоединились с Западной Европой. Сами понятия “Восточная Европа” и “Центральная Европа” снова приобрели свое первоначальное политико-географическое и геополитиче­ское значения.

Американо-японский альянс.

Еще в конце XIX в. Дж. Хей — государственный секретарь США утверждал: “Средиземное море — океан прошлого, Атлантический океан — океан настоящего, Тихий оке­ан — океан будущего”. И действительно, как бы подтверждая предсказание Дж. Хея, сегодня Азиатско-тихоокеанский регион превратился в мощную мировую силу. Восходящая Азия охва­тывает громадный треугольник, простирающийся от российско­го Дальнего Востока и Кореи на северо-востоке до Австралии на юге и Пакистана на западе. В этом треугольнике проживает примерно половина населения планеты и находятся многие из ведущих индустриально развитых стран современного мира — Япония, Китай, Австралия, Новая Зеландия, Тайвань, Южная Корея, Гонконг, Сингапур, для которых характерны наиболее бы­стрые темпы развития экономики. Он располагает мощным фи­нансовым, технологическим и производственным потенциалом, кадрами, необходимым опытом и навыками в области организа­ции, маркетинга и сферы услуг, разветвленной сетью коммуни­каций, а также громадными земельными, природными и трудо­выми ресурсами.

Ведущим государством этого региона является Япония. Развитие американо-японских отношений в послевоенный период привело к формированию американо-японского альянса. Он представляет собой союз США и Японии, который был создан в результате подписания в 1960 г. в Вашингтоне Договора о взаимном сотрудничестве и гарантии безопасности. Хотя первоначальный мотив этого договора исчез, обе стороны заинтересованы в поддержа­нии мира в Северо-Восточной Азии. До тех пор, пока не будет разрешен внутрикорейский вопрос и не станут ясны перспекти­вы Китая, военное присутствие Америки в Японии и Корее ос­тается лучшей гарантией сохранения мира в регионе.

К окончанию “холодной войны” Япония превратилась в эконо­мическую супердержаву, превосходящую любую европейскую стра­ну и способную на равных соперничать в сфере экономики с США. По существующим данным, в настоящее время Япония с насе­лением 120 млн. чел. сможет производить товаров и услуг на сумму всего лишь на 15% меньше по сравнению с Соединенными Шта­тами. Показательно, что ее заграничные капиталы вскоре пре­высят 1 трлн долл., т.е. значительно превосходят аналогичные показатели США. По данным журнала “Уолл-стрит джорнл”, в сентябре 1991 г. из 100 самых крупных банков мира 29 были япон­скими, 12 германскими, 10 французскими, 9 американскими и 9 итальянскими. Причем 4 из 5 самых крупных мировых стра­ховых компаний также были японскими.

С этой точки зрения, большой интерес представляют возмож­ные пути развития взаимоотношений Японии с США. Признавая взаимозависимость Америки и Японии, ди­ректор Центра восточноазиатских исследований при Пенсильван­ском университете           Дж. Херст III вынужден отметить, что “под внешним лоском взаимозависимости лежит неприятная реаль­ность. Некогда в Японии Америку глубоко уважали, и амери­канцы считались образцами добродетели. Но сегодня в Японии Америку ругают. Такой автор, как Исихара Синтаро, кото­рый говорит, что американцы переполнены “высокомерием и са­модовольством”, возможно, является резким, нелицеприятным примером. Но и другие критики характеризуют американцев как “ленивых”, “малообразованных” и “надменных”.

Многие японцы считают Америку державой, приближающейся к упадку, поражен­ной преступностью, наркоманией, расточительностью и жаждущую обвинить в своих экономических проблемах Японию, вме­сто того, чтобы заниматься проблемами собственного упадка. Разумеется, и американцы не остаются в долгу, обвиняя япон­цев в несоблюдении общепринятых правил игры.

В данной связи показательно, что в настоящее время япон­цы поровну делятся на тех, кто выступает за сохранение амери­канских войск на своей территории, и тех, кто высказывается за их вывод. А примерно 80% японских бизнесменов поддержи­вают сокращение численности американских войск на Окинаве. Росту подобных настроений, помимо всего прочего, способствует поведение американских военнослужащих, которые нередко по­падают на скамью подсудимых за грабежи, изнасилования, убийства и другие преступления, что, естественно, подрывает ав­торитет американской армии.

США и Япония останутся торгово-экономическими соперни­ками, причем не только в сфере двусторонней торговли, но и как конкуренты за большую долю в быстро растущей экономике Азии. Конечно, обе стороны стремятся к тому, чтобы эта конку­ренция не вышла за допустимые рамки. Но нет гарантий то­го, что она не приобретет враждебный характер.

При оценке перспектив Японии необходимо учитывать, что для нее характерно социокультурное и расовое единство. В те­чение довольно длительного периода своей истории она остава­лась изолированной от остального мира. Японцы реже, чем представители других народов вступают в смешанные браки. Им присуще сильное чувство национальной идентичности и культур­ной специфики. В этой стране предпринимаются все возможные меры для достижения социальной гармонии и национального кон­сенсуса и подчинения индивидуальных интересов интересам всего общества. Здесь всячески поощряется коллективистский, командный дух.

Но при этом преимущества в таких традиционных об­ластях, как технология, производство и финансы, могут оказать­ся недостаточными для обеспечения благополучия. Япония, возможно, как никакая другая крупная держава, зависит от энер­гетических и сырьевых ресурсов, ввозимых извне. Исследова­тели приводят множество доводов, указывающих на то, что уже прослеживаются признаки грядущего отставания Японии в своем экономическом развитии, что, в свою очередь, в долго­временной перспективе может служить фактором подрыва дру­гих опор благополучия этой страны. К ним, в частности, отно­сятся: тенденция к старению населения, рост потребительских расходов и туризма, сокращение относительных объемов сбере­жений, рост импорта, перенос производства в другие страны, по­степенный структурный сдвиг от промышленного производст­ва к сфере услуг, рост неустойчивости фондового рынка и др. Что не менее важно, японцы как бы то ни было, по многим па­раметрам становятся похожими на представителей других наций. Возможен дальнейший рост зависимости Японии от экспорта пищевых про­дуктов. Продолжающееся потепление климата чревато для этой страны увеличением частоты и масштабов природных ката­клизмов. Но тем не менее пока позитивные тенденции пре­обладают над негативными.

Япония — асимметричная великая держава, поскольку ее эко­номическая мощь не соответствует ее военному и политическо­му весу и влиянию. Но она располагает возможностями для су­щественного увеличения военных расходов. О растущих политических амбициях Страны восходящего солнца свидетель­ствуют ее претензии на место в Совете Безопасности ООН в ка­честве постоянного члена. Если же существующая в настоящее время асимме­тричность будет ликвидирована и Япония приведет свой военный и политический статус в соответствие с собственным экономиче­ским весом, то это может вызвать революционные изменения в регионе, да и во всем мире.

Вслед за Японией на авансцену, на первый взгляд неожиданно, вышли новые индустриальные страны (НИС), которые претендуют на свое место на мировых рынках и в этом плане уже добились больших успехов. По мере восхождения НИС и дальнейше­го продвижения Японии на ведущие роли в мировой экономи­ке представляется неизбежным (по крайней мере в глазах развивающихся стран Азии и Латинской Америки) определен­ное потускнение американской модели капитализма. Очевидно, что во многих своих важнейших аспектах она значительно от­личается от японской, а в более широком смысле – от восточноазиатской модели, которая более приемлема и привлекательна для многих народов и стран обширных регионов земного шара. В этом качестве Япония определенно приобретает статус еще одного “гра­да на холме”, успешно конкурирующего с американским и ев­ропейским.

Доктрина Монро и геополитические реальности на американском континенте.

Доктрина Монро – это внешнеполитическая концепция, провозглашенная 2 декабря 1823 г. в послании президента США Дж. Монро конгрессу страны. Основополагающим принципом концепции стало разделение мира на “американскую” (Западное полушарие) и “европейскую” системы. Она положила начало втягиванию в сферу геополитического влияния США государств Северной и Южной Америки. Эта концепция явилась продолжением политический доктрины панамериканизма – идейного и геополитического обоснования претензий США на гегемонию в Западном полушарии. Она была создана американским государственным деятелем А. Гамильтоном на рубеже XVIII-XIX вв.

Доктрина Мон­ро стала результатом обобщения и развития теории и практики внешней политики США того времени. Она была разработана на заседаниях американского правительства в связи со слухами об угрозе интервенции со сто­роны Священного союза (Россия, Австрия, Пруссия) в Латин­скую Америку с целью восстановления былого господства Испа­нии в ее американских колониях. В §7 доктрины го­ ворится: “Американские континенты ввиду свободного и независимого по­ложения, которого они добились и которое они сохранили, не должны рассматриваться впредь в качестве объекта для будущей колониза­ции любой европейской державы”.

Этот документ отражал интересы плантаторов-рабовладельцев Юга и крупной буржуазии Севера. Он формулировал лозун­ги, оправдывающие “преимущественные права” США на Западное полушарие. “Америка для американцев” – такова главная мысль концепции.

Реализация “преимущественных прав” США, провозглашенных в док­трине Монро, была продемонстрирована в 1824-1826 гг., когда силами Колумбии и Мексики американцы подчинили себе Кубу и Пу­эрто-Рико. А в 40-х годах американцы отторгли у Мексики Техас, Орегон и Кали­форнию в знак “признательности” за ее помощь по захвату Кубы. Таким образом, док­трина Монро стала прикрытием агрессивной внешней политики США. Термин агрессия (от лат. aggressio – нападение) означает нападение одного или нескольких государств на другое.

В 1904 г. президент Т. Рузвельт заявил, что в Западном полушарии приверженность Соединенных Штатов к доктрине Монро может заставить их в случае внутренних беспорядков и бессилия в лати­ноамериканских странах осуществлять функции “международной политической силы”. Реализуя эту функцию, в начале XX в. США организовали многочисленные интервенции на Кубу, в Мексику, на Гаити, в Доминиканскую республику, Никарагуа, Панаму и другие страны в целях подавления растущего национально-освободительного движения. Начиная с 50-х гг., вмешательство США в жизнь выше упомянутых, а также других стран континента практически не прекращалось до конца XX в.

Большинство латиноамериканцев резко отрицательно относят­ся к доктрине Монро. По словам бывшего президента Гондураса П. Бонилья даже “упоминание об этой... доктрине... считается в странах Латинской Америки оскорблением их достоинства и их суверенитета и в то же время угрозой их независимости”.

Конец XX в. внес изменения в геополитическую систему силовых полей континента. Возникли и активизируются новые процессы в политике, экономике, которые во многом были обусловлены ускорением научно-технического прогресса, фор­мированием транснациональных компаний и другими причина­ми.

С конца 80-х годов в Латинско-Карибской Америке (ЛКА) развернулись динамичные процессы демократизации и либерализации. Про­граммы структурных преобразований, проводившиеся ранее в ряде крупных стран континента военно-диктаторскими режима­ми, оказались малоэффективными. Предпосылки социально-политической нестабильности не только сохранились, но их количество увеличилось.

В этих условиях в большинстве латиноамериканских госу­дарств был взят курс на коренное изменение политических при­оритетов. Новое поколение политиков, пришедшее к власти в результате свободных выборов, отличается от своих авторитар­ных предшественников не только демократической репутацией, но и профессионализмом.

Сегодня Латинская Америка переживает период структурных преобра­зований, для которых характерно комплексное решение экономиче­ских и политических проблем. К середине 90-х годов во всех стра­нах региона созданы предпосылки реальной демократизации обще­ства. Вместе с тем дальнейшая эволюция ощутимо тормозится край­ней неравномерностью распределения богатств в большинстве стран континента. Показательно, что и влиятельная католическая церковь, и эксперты МВФ указывают на необходимость срочного включения механизмов преодоления социальной поляризации. Важность этой задачи хорошо осознают и многие находящиеся у власти политики.

Конец “холодной войны”, распад СССР и пренебрежение Россией в первой половине 90-х гг. зоной ЛКА вызвал сожаление политической элиты латиноамериканских стран по поводу нарушения баланса сил, который сужал зону их интернационального маневра. Особенность геополитических реалий ЛКА такова, что страны региона объективно заинтересованы в глобальных сдерживающих факторах и противовесах, которые возникают на основе многополюсности. Их сближение в 90-х гг. с Европейским союзом — одно из проявлений стремления противодействовать однополюсности.

Это отнюдь не значит, что высокоплатежеспособный ры­нок США, их технологическая мощь, огромные финансовые ресурсы малопривлекательны для латиноамериканцев. Напро­тив, существует объективная заинтересованность в подключе­нии к американскому экономическому “локомотиву”. Однако возникает извечный вопрос: на каких условиях? И другой немало­важный вопрос: способны ли США, при всей их экономи­ческой мощи, предложить латиноамериканцам схему интегра­ции, перекрывающую позитивный эффект прочих альтернатив?

Неудачная попытка президента Б. Клинтона решить вопрос о допуске ла­тиноамерикан­ских стран в НАФТА не была результатом политической конъюнктуры. Речь идет о серьезных внутренних ограничителях, существующих в США, в том чис­ле оппозиции профсоюзов и производителей традиционных отраслей промышленности. Нельзя забывать и об объективно сложившихся предубеждениях у той и другой стороны, которые являются прямым следствием доктрины Монро. Что касается латиноамериканцев, то этот социально-психо­логи­ческий фактор продолжает действовать даже, казалось бы, в весьма “американизированных” слоях населения.

Сегодняшняя Латино-Карибская Америка имеет серьезные аргументы для повышения своей значимости в системе внеш­неполитических и внешнеэкономических ориентиров. Если в обстановке кризиса и депрессии 80-х гг. уровень внешнеполитической деятельности стран ЛКА резко по­низился, то к середине 90-х гг. государства региона, наведя поря­док в своей экономике, восстановили потенциал внешнеполитической активности. ЛКА выходит из положения маргинала мировой политики и все более заметно включается в решение ключевых международных проблем.

Особую роль приобретает Бразилия — восьмая промыш­ленная держава мира, поднявшаяся на “аэрокосмическую сту­пень”, ставшая “пороговым” ядерным государством и канди­датом в постоянные члены Совета Безопасности ООН. Брази­лия не только стала державой регионального значения. Она превращается в новый полюс международного тяготения, ко­торый формирует собственную зону влияния. Стратегические ориентиры правящей элиты Бразилии во многом расходятся с интересами вашингтонской элиты. В Западном полушарии Бразилия остается, пожалуй, единственным государством, способным в какой-то мере противостоять гегемонии США. Другие латиноамериканские страны все чаще видят в ней противовес тенденциям однополюсности, олицетворяемым Соединенными Штатами.

В этой связи показательна реакция большинства латино­американских государств на натовскую агрессию в Югосла­вии. ЛКА стала тем регионом, где позиции по данному вопро­су оказались наиболее близки подходам российской диплома­тии. Подавляющее большинство государств ЛКА высказа­лись против решения подобных проблем в обход ООН, ее Со­вета Безопасности, против подмены международного права правом НАТО и США, игнорирования политических резервов урегулирования внутренних вооруженных конфликтов.

Сегодня ведущие центры мировой экономики и по­литики, осознавая возросшую стратегическую ценность ре­гиона, развернули активную деятельность по втягиванию ЛКА в орбиту своего влияния. Рост потенциала Евросоюза и вызовы, возникающие в АТР, создают озабоченность в США. Вашингтон более энер­гично занялся изысканием дополнительных стратегических резервов для того, чтобы проецировать свое превосходство в XXI век. Очевидно, что для США модернизирующаяся ЛКА — один из важнейших резервов. Инициатива Вашингтона по соз­данию панамериканской зоны свободной торговли, по сути, направлена на то, чтобы в полной мере задействовать этот ре­зерв, перебив, кстати, “посягательства” других полюсов миро­вой экономики и политики на страны этого региона.

Специфические условия развития Китая.

В 90-х гг. XX в. произошло значительное укрепление   региональных   экономических   и   военно-политических позиций КНР. Благодаря реформе, начатой в конце 1978 г. под руководством лидера компартии Китая Дэн Сяопина (1904-1997) китайская экономика вышла из кризиса. К середине 80-х гг. в стране была решена продовольственная проблема, а к началу 90-х гг. КНР стала одним из крупных мировых экспортеров. В стране осуществляется “очаговая мо­дернизация” и индустриализация на современной технологической основе. По оценкам специалистов, Китай к концу сто­летия вышел на третье место в мире по объемам ВНП, усту­пая США и Японии.

Правда, абсолютные цифры не отражают степени эффек­тивности экономики КНР. Огромное население не позволяет отнести Китай к числу экономически передовых стран мира по показателю дохода на душу населения. Страна страдает от неравномерности хозяйственного развития: передовые техно­логичные производства в основном сосредоточены в при­брежной зоне КНР, тогда как основная часть территории в глубинных районах остается отсталой и бедной, что порожда­ет напряженность. Бременем для страны остается демографи­ческий рост. С учетом этих и ряда других обстоятельств часть специалистов полагает, что Китай не сможет удерживать ны­нешние темпы роста долго. Но КНР располагает крупными ресурсами для проведения масштабного военного строитель­ства и активной внешней политики в географически прибли­женных к Китаю регионах.

Уже на основе вышесказанного можно говорить о специфических условиях развития Китая, к которым относят ограниченность природных ре­сурсов, огромный людской потенциал, плано­мерное государственное регулирование развития экономики, ускоренное развитие военной мощи.

В связи с высокими темпами экономического развития (около 10% прироста ВВП в год, начиная с 80-х годов XX в.) КНР все острее ощущает дефицит ряда важнейших природных ископае­мых: угля, железной и медной руды, сырья для получения алюми­ния, удобрений и т.д. Китай вынужден импортировать железную руду, лом черных и цветных металлов, удобрения и т.п. Не менее болезненными являются проблемы, связанные с нехваткой сельхозугодий, пахотных земель, водных ресурсов для выращива­ния зерновых, пресной воды для обеспечения нужд промыш­ленности и населения городов (более половины городов КНР ощущают нехватку пресной воды).

В Китае проживает около 1/5 населения земного шара, но в то же время эта страна распола­гает лишь 7% пригодных к сельскохозяйственному производст­ву земель. Так, только по официальным данным, от 15 до 35% всего городского населения страны составляют избыточную ра­бочую силу.

Как писал китайский исследователь З. Йи, “в расчете на ду­шу населения территория составляет лишь 1/3 от среднемирового, земля, пригодная для сельскохозяйственного производст­ва, — 1/3, пастбища — 1/4, леса — 1/9, а водные ресурсы — 1/4. По сравнению с Соединенными Штатами они еще ниже. Среднедушевая площадь обрабатываемых земель в Китае составляет лишь 1/8 от уровня США, а лесов — только 1/10. При нынешнем уровне производительности и технологии чрезмерный рост численности населения неизбежно приведет к усилению давле­ния на среду и ресурсы”. Нестабильность в Китае, вызванная ка­кими бы то ни было причинами, может распространиться на со­седей и привести к непредсказуемым последствиям для всего региона.

Сегодня Китай, по сути дела, переживает серьезный энер­гетический голод. Он стал чистым импортером нефти. В стране существует острый дефицит электроэнергии (не менее 20%). Большинство электростанций работает на каменном угле, который является главным энергоносителем КНР. Однако его использование ведет к обострению экологической ситуации. В начале века Китай станет главным загрязнителем атмосферы. Как известно, это ведет к парниковому эффекту, следствием которого является общее потепление климата и повышение уровня мирового океана. Специалисты считают, что, если положение не изменится, то к 2050 г. возникнет угроза полного за­топления 14 городов в дельте реки Чжуцзян, 30 городов и уездов в Восточном Китае.

Естественно, что в основе промышленно-экономической стратегии Китая лежит концепция ресурсосбережения. Но для того чтобы выйти на уро­вень материального достатка среднеразвитых стран Европы, о чем объявило китайское руководство, КНР потребуются при­родные ресурсы еще одной планеты по имени “Земля”. Отсюда появление тезиса о “демографическом империализме”. Его авто­ры У. Гогуан и Ван Чжаоцзюнь в книге “Китай по­сле Дэн Сяопина: десять насущных проблем” подчеркивают, что лю­бой стране мира будет угрожать крах, если хотя бы 10% китай­цев устремятся на ее территорию.

Это предупреждение имеет под собой реальную основу. Да­же если Пекину удастся и дальше проводить жесткую демографическую политику: “одна семья — один ребенок”, то к 2015 г. численность населения КНР воз­растет как минимум на 300 млн. человек. Примерно на 125-140 млн. человек увеличится армия наемных работников, что неминуемо приведет к дальнейшему росту безработицы. Сегодня по официальным данным ее уровень равен почти 250 млн. чел., что составляет четверть взрослого городского населения. Такое сложное социальное явление как безработица толкает население к эмиграции. Она существует в Китае как официальная, так и нелегальная. Ки­тайцы чрезвычайно трудолюбивы, быстро адаптируются к новой обстановке, легко приспосабливаются даже к экстремальным условиям, неприхотливы в еде, легко переносят жару и холод и т.п.

Одно из направлений эмиграции это – Россия. По некоторым данным на ее территории, особенно на Дальнем Востоке и в Забай­калье, нелегально проживает около 2 млн. китайцев. Они зани­маются торговлей, земледелием, заводят семьи и получают вид на жительство. Если называть вещи своими именами, идет ти­хая, “ползучая” китаизация приграничных земель России. Всего же китайцы с помощью официальных и неофициальных каналов “осваивают” 72 страны мира.

Сущность современной геополитики Китая.

На протяжении столетий геополитика Китая носила двойствен­ный характер. Это обусловлено тем, что, с одной стороны,  “Срединное царство” принадлежало к береговой зоне Тихого океана, а с другой — Китай никогда не был талассократическим государством, так как всегда ориентировался на кон­тинентальные архетипы. Само историческое название Китая — “Срединная империя” — говорит о его теллурократических уст­ремлениях.

С начала XIX в. Китай постепенно превратился в полуколонию Запада (в большей части Великобритании). По­этому с начала XIX в. вплоть до 1949 г. геополитика Китая была в своей основе атлантистской. Китай выступал в ка­честве евразийской береговой базы Запада. После победы над Гоминданом и провозглашения Китайской Народной Республи­ки (1 октября 1949 г.) в течение 10 лет Китай шел в русле про­советской, по сути евразийской политики. Затем КНР исповедо­вала идеологию “автаркии” — опоры на собственные силы.

По­сле смерти Мао Цзе-дуна, в середине 70-х годов КНР вновь ста­ла входить в русло атлантистской геополитики. Это было обу­словлено прагматической философией Дэн Сяо-пина, отца ки­тайских реформ, и его сторонников. Для Китая контакты с Западом стали намного выгоднее, чем с СССР, а теперь — с Россией. Во-первых, на Западе он получает деньги, кредиты, техноло­гии, необходимые для индустриального развития КНР. Во-вторых, пекинское руководство отдает себе отчет в том, что к середине будущего тысячелетия население Китая превысит 1,5 млрд. человек. Это неминуемо поставит на повестку дня вопрос о новых территориях. А они есть только на Севере и Дальнем Востоке. Следовательно, добрососедские отношения с Россией мешают свободе геополи­тических действий Китая в Монголии, Забайкалье, Казахстане и на Дальнем Востоке. Отсюда следует вполне обоснован­ный вывод о том, что южный сосед опасен для России: во-первых, как геополитическая база атлантизма, во-вторых, как мощная держава с чрезвычайно высокой плотностью населения.

Еще в начале 60-х годов XX в., когда произошло обострение советско-китай­ских отношений, Председатель ЦК КПК Мао Цзе-дун говорил, что четыре тысячи лет тому назад, когда Ки­тай уже имел письменность, варвары, населяющие территорию нынешней России, еще ходили в звериных шкурах. В этом заяв­лении, как в зеркале отражается великоханский шовинизм китайцев, обусловленный замкнутой расово-культурной специфи­кой. Это высокомерие китайцы демонстрируют везде, во всех уголках земного шара, где бы они ни поселились. И те страш­ные погромы китайских кварталов, которые произошли весной 1998 г. в Индонезии, — это месть не только за нещадную эксплуата­цию индонезийцев со стороны хуацяо (этнических китайцев), но и за их шовинизм.

Эти и другие факты позволяют с определенной долей осто­рожности сделать вывод о том, что Китай является потенциальным геополитическим противником России на Юге и Дальнем Вос­токе.

В настоящее время Китай, в отличие от нынешней России, со­средоточен на себе. Его внешняя политика имеет подчи­ненное значение по отношению к внутренней, направленной на экономическую и социальную трансформацию страны. Но в ус­ловиях зависимости Пекина от внешних кредиторов, а также в силу потенциальной возможности создания коалиции, направленной на сдерживание ки­тайской мощи, Китай может вести свою сложную комбинаци­онную игру. Конечно, в этих условиях политика добрососедства для Китая — не благотворительность, не жест доброй воли, а объективная необходимость.

Сегодня российско-китайские отношения развиваются в русле добрососедства. Их общая цель сформулиро­вана в двусторонней Декларации о многополярном мире и формировании нового международного порядка (апрель 1997 г.), подписанной в Москве. В ней подчеркивалась необходимость установления между двумя странами отношений “равноправно­го доверительного партнерства, направленного на стратегиче­ское взаимодействие в XXI веке”. Смысл декларации состоял в констатации окончания эпохи биполярности. Исходя их этого тезиса, стороны выразили свое желание содействовать формированию вместо нее другой многополярной структуры международных отношений. В этой же декларации Россия и КНР осудили гегемонизм как явление международ­ной жизни.

По мнению специалистов, внешняя политика “Срединной империи” в на­чале XXI вв. будет направлена на стратегический выигрыш вре­мени для создания экономической и военной мощи, для пре­вращения Китая в мировую сверхдержаву. Делаться это будет за счет присоединения Тайваня (вслед за Гонконгом и Макао), а также островов типа Спратли с огромными морскими шельфами. На острова в Южно-Китайском море КНР предъяв­ляет особые права, хотя не меньше прав на них есть у Вьетнама, Японии и других приморских государств.

Геостратегической целью Китая станет достиже­ние преобладающего влияния в Азиатско-тихоокеанском регио­не: от Филиппин, Индонезии до Бирмы. На севере внешняя по­литика Китая держит в поле зрения Монголию и Россию. КНР станет активно добиваться фактического признания “особых от­ношений” с Монголией, т.е. присоединения более 1,5 млн. квадратных километров территории с менее чем 2 млн. жителей. Это станет возможным, если Китай заставит своих соседей отка­заться от участия в антикитайских коалициях и признать его ве­дущую роль в регионе. Одной из конечных целей Китая являет­ся проведение другими странами торгово-инвестиционной поли­тики в его интересах.

Эта цель выступает как средство достижения глобальной це­ли — превращения Китая в супердержаву, способную бросить вызов не только США и Западу в целом, но даже коалиции в настоящее время самых могущественных стран. Нет оснований утверждать, что для достижения своих целей Пекин прибегнет к военной силе. Он будет стремиться не вступать в открытую борьбу, а подавлять волю других стран своей мощью (демографической, экономиче­ской, военной) разделять потенциальных конкурентов, не всту­пая в связывающие его действия союзы, отдавая тем самым при­оритет коренным интересам Китая, а не мирового сообщества.

Интеграция в “Большой Китай”.

Изложенные выше, а также другие проблемы существования и развития Китая заставляют его искать выход из создавшейся сложной демографической, социальной и экологической ситуации. В частности, большие надежды возлагаются на создание “Большого Китая” – китайского общего рынка, формирование которого началось в конце XX в. В него должны войти кроме Китая с Сянганом (Гонконг) и Аомэнем (Макао) Тайвань и Сингапур. Этому благопри­ятствуют бурные экономические и по­литические процессы в АТР. Он превращается в одно из главных геополитических и экономических звеньев в мировой системе отношений. Как уже отмечалось, развитие экономики Китая, Тайваня, Малайзии, Филиппин, Таиланда в 90-х годах проходило самыми высокими темпами в мире. Во многом это было достигнуто благодаря созданию Азиатско-тихоокеанского экономического сообщества.

Острота стоящих перед КНР проблем заставляет Пекин закрывать глаза на политические и идеологические противоречия, существующие между Китаем и Тайванем, Китаем и Гонконгом (после присое­динения к КНР в 1997 г. — Сянганом) и другими странами АТР. Наиболее сложной является тайваньская проблема – проблема территориального единства Китая – объединения континентальной части и Тайваня.

Для Пекина проблема воссоединения Тайваня с КНР является вопросом национального объединения и территори­альной целостности. В 1972 г. США начали нормализацию отношений с КНР, пойдя на подписание Шанхайской декла­рации по итогам визита в Китай Президента США Р. Никсона. Однако дипломатические отношения между двумя странами не были установлены, так как официально Вашингтон при­знавал правительство Чан Кайши на Тайване. К 1979 г. США прекратили дипломатические отношения с Тайванем, сохра­нив неофициальные отношения с островом на основании специально принятого в 1979 г. Закона об отношениях США с Тайванем. В том же году были установлены дипотношения между США и КНР.

В настоящее время правительство Тайваня исходит из формулы существования “одного Китая” и признает значи­мость задачи национального объединения. Однако внутри Тайваня растет число сторонников полной независимости острова и отказа от идеи единства с “Большим Китаем”. КНР болезненно реагирует на рост влияния сторонников незави­симости. Учитывая неформальные гарантии США, руково­дство КНР не идет на применение силы для объединения с Тайванем. Однако оно дает понять, что применение силы против острова в чрезвычайных обстоятельствах, под которы­ми понимается принятие Тайванем решения об объявлении независимости, не исключается.

Необходимо иметь в виду, что Тайвань представляет собой одну из наиболее эффектив­ных экономик в Восточной Азии и является крупным экспор­тером капитала. Несмотря на своей неполный международно-правовой статус, он остается де-факто одним из самых влиятельных участников региональных политических и экономических от­ношений, поддерживает дипломатические отношения с 29-ю странами мира.

Несмотря на эти трудности на общей национальной и культурной базе между Китаем, Тайванем и Сингапуром складываются и укрепляются тесные производственно-экономиче­ские отношения, образуя костяк “Большого Китая”. Конкурируя между собой, его субъекты идут по пути тесной интегра­ции. По своим макроэкономическим показа­телям, а журнал “Asiaweek” включает в их число экспорт, валютные резервы без золотого запаса, баланс текущих операций, объем операций на фондовых биржах, – это геополитическое объединение уже сейчас значительно превосходит Герма­нию, Францию, Италию и Великобританию, вместе взятые. Для сравнения можно сказать, что экспорт России со­ставляет примерно 1:14 экспорта стран — потенциальных членов “Большого Китая”, а валютные резервы — 1:55 в пользу альянса.

Совместный экспортный потенциал Китая, Тайваня и Сингапура уже сейчас составляет 474 млрд. долл., что превышает японский. Согласно прогнозу Мирового банка, в 2002 г. частный импорт Китая вместе с Гонконгом и Тайванем составит 639 млрд. долл. против 521 млрд. долл. Японии. Предполага­ется, что в том же году ВВП этой тройки достигнет 9,8 трлн. долл. по сравнению с 9,7 трлн. долл. ВВП США. В результате КНР станет самым крупным экономическим полюсом мира.

Роль Китая в формировании полюсного мира.

Первые результаты экономических реформ в Китае заста­вили говорить об этой стране как о серьезной экономической и политической силе. Ставки в игре с Китаем весьма велики. Как уже было сказано, это самая крупная в Азии страна, теснейшим образом связан­ная со своими соседями на всех уровнях, — от экономики до бе­зопасности. Она обладает достаточными людскими, природ­ными и экономическими ресурсами, технологическим и военно-стратегическим потенциалом, чтобы стать самостоятель­ным центром силы, который не может не притянуть к себе це­лый ряд родственных стран и народов Восточной и Юго-Восточ­ной Азии. В этом качестве Китай уже играет важную роль в формировании облика и контуров не только АТР, но и мирово­го сообщества в целом.

В свое время Наполеон Бонапарт говорил о Китае: “Там лежит ги­гант. Пусть спит! Когда он проснется, он сотрясет мир”. В конце XIX в. упомянутый выше Дж. Хей высказал аналогич­ную мысль: “Мир на земле опирается на Китай. Кто понима­ет Китай, с точки зрения социальной, политической, экономи­ческой, религиозной, тот держит ключ к мировой политике на последующие пять столетий”.

Как бы подтверждая эту мысль, Китай быстро превращает­ся в один из главных полюсов мировой экономики. Он занима­ет первое место в мире по численности населения и третье мес­то по объему ВНП, обладая при этом третьим по мощности ядерным потенциалом. В последние 10-15 лет укрепились его позиции в системе международных отношений. Согласно данным исследования “Рэнд корпорейшн”, к 2015 г. по объему ВНП Ки­тай сравняется с США, а его военный потенциал составит поч­ти половину американского, намного превосходя по этому пока­зателю другие развитые страны.

Бесспорного прогресса Китай добился также в военной сфере. Уже сейчас только Синьцзяньская группировка войск по боевому потенциалу и мобилизационным возможностям превосходит ка­захстанские вооруженные силы. Вполне вероятно, что Китай в бли­жайшей перспективе превратится в ядерную сверхдержаву с до­статочно мощным экономическим и военным потенциалом, а также практически не ограниченными людскими ресурсами.

Если осуществятся эти тенденции, Китай будет не просто еще одним экономическим полюсом, а самым крупным мировым полюсом. Сами китайцы не скрывают того, что они стремятся именно к этой цели. “Восточный дракон поразит мир и удивит чело­вечество, — писал китайский поэт Лун Биде. О серьезности по­добных установок, в частности, свидетельствует появление в начале 1994 г. в официальном издательстве “Женьминь Чубаньше” книги под претенциозным названием “XXI век — век китайской цивилизации”. В ней говорится, что китайская ци­вилизация по своим сущностным характеристикам, в первую оче­редь гуманистическим, превосходит другие цивилизации, что обес­печит торжество Китая в XXI в.

Таким образом, в перспективе в первой половине XXI в. на мировую арену может выйти мощнейшая мировая супердержава с четвертью населения земного шара на стратегически важном геополитиче­ском пространстве. Она сможет регулировать жизнь не только эт­носов, проживающих на территории “Большого Китая”, но и многочисленных китайских общин, разбросанных по всему миру.

Панисламизм: сущность, история и современные тенденции.

В последней четверти XX в. в связи с резкой активизацией политической роли ислама мусульманский мир превратился в мощный идеологический центр мирового значения. Его идейное влия­ние все более серьезно сказывается не только в Азии и Афри­ке, но даже в Европе и США. Политическая активизация во­инствующего исламизма представляет особую опасность для России как многоконфессионального государства со значи­тельной долей мусульманского населения. В связи с этим особый интерес представляет феномен исламского возрождения, т. е. выдвижение исламского фактора в ранг первостепенных в мировой политике. Решающим толчком этого процесса стала антишахская революция 1979 г. в Иране, оказавшая огромное влияние на весь исламский мир.

В основе этого феномена лежит панисламизм – религиозно-политиче­ское движение, возникшее в конце XIX в. и призывающее к объединению всех мусульманских государств и народов. Его первым идеологом был  Джемаль ад-Дин аль-Афгани (1838-1897). Первоначальная цель, которая ставилась перед панисламизмом состояла в обосновании антиимпериалистической борьбы мусульманских народов за независимость, за освобождение от британского колониализма. Панисламизм опирается на некоторые особенности ислама. Так, в исламе изначально провозглашалось безразличие к этническому или расовому происхождению верующего; государственность представлялась как религиозная общность; теоретически отрицалась необходимость посредника между верующим и Богом в лице духовенства.

Хотя Афгани выступал от имени мусульманских народов, его деятельность объективно выражала их интересы в той степени, в какой они стремились к освобождению от иноземного господства. В конечном счете он был идеологом буржуазии. Однако реальное многообразие исторических, социально-экономи­ческих и политических условий в странах, где исповедуется ислам, привело к тому, что панисламизм использовался различными социальными силами, в т. ч. феодально-клерикальными кругами, для упрочения своего положения и сохранения феодальной самостоятельности. Отсюда проистекает неоднозначность последствий панисламизма.

Деятельность Афгани и его соратников в Египте в конце XIX в. имела ярко выраженный освободительный характер. Они выступали против национализма, за единство всех мусульман под главенством либо египетского хедива, либо иранского шаха, либо турецкого султана. Поддержку мусульманских правителей они считали всего лишь средством освобождения мусульманских народов. Сходных позиций придерживалось халифатское течение в Индии в начале XX в. В то же время для Османской империи идея панисламизма оказалась прикрытием неких устремлений султана Абдул-Хамида II.  После победы Младотурецкой революции 1908 г. панисламизм вошел составной частью в официальную идеологию партии Единство и прогресс в сочетании с тюркизмом и пантюркизмом. По мере усиления реакционных тенденций в деятельности младотурок панисламизм все больше использовался для обоснования правомерности турецкого господства над другими народами.

В России панисламизм в сочетании с пантюркизмом составил основу джадидизма –  буржуазно-либерального движения некоторых мусульманских народов за освобождение от диктата российского самодержавия, за политические реформы, за сохранение и развитие культурно-религиозных традиций. Выражая действительную общность интересов мусульман царской России, панисламизм порождал иллюзию отсутствия социальных противоречий среди мусульман и политико-экономических противоречий между мусульманскими народами и государствами. В то же время идея панисламизма исключала общность каких-либо интересов мусульманских народов с немусульманскими, что мешало объединению их усилий в освободительной борьбе. После Октябрьской революции 1917 г. панисламизм стал одним из лозунгов националистов Закавказья и Средней Азии.

Зародившаяся в Индии в конце XIX в. идеология мусульманского сепаратизма с начала XX в. сблизилась с панисламистской идеей о преимущественном значении религиозного объединения мусульман перед государственным или национальным. Некоторые сторонники панисламизма, ссылаясь на духовное родство ислама и христианства, сочли неправомерной борьбу против английских колонизаторов. Другие же, продолжая линию Афгани, настаивали на необходимости освободительной борьбы, не отказываясь в этих целях от союза с представителями других религиозных общин. Однако акцентирование религиозной основы привело к тому, что первоначальная антинационалистская направленность панисламизма вылилась в идею мусульманского национализма и признание того, что в Индии существуют две нации –  индусов и мусульман.

После Второй мировой войны панисламизм в основном утратил освободительный характер. Чаще он использовался для идеализации докапиталистических укладов и поддержания реакционных феодальных пережитков. Тем самым панисламизм объективно мешал солидарности стран “третьего мира”, поскольку сопровождался претензиями той или иной страны на привилегированное положение в мусульманском мире, а иногда и обоснованием необходимости распространить ислам на другие страны. Так, после образования Пакистана пакистанские идеологи панисламизма начали претендовать на духовное господство в мусульманском мире, а затем выступили с призывом к политическому господству путем расширения границ Пакистана как “идеологического государства”.

В последнее время панисламизм несколько видоизменился. Как правило, он проводится в виде призыва к исламской солидарности, к созданию международных мусульманских организаций, способных противостоять любому влиянию немусульманского мира. Однако и в таких организациях отдельные страны претендуют на особую роль под предлогом, например, сохранения в данной стране особой чистоты ислама (Саудовская Аравия).

Одной из важнейших организаций мусульманского мира является Лига арабских государств (ЛАГ) – международная организация, учрежденная в марте 1945 г. в Каире на конференции ряда арабских стран.

Главный руководящий орган ЛАГ – Совет Лиги. В его состав входят представители государств-членов организации. В ее структуру также входят: Объединенный Совет безопасности, Соци­ально-экономический Совет, Генеральный Секретариат. Каир — постоянное место штаб-квартиры Генерального Секретариата Лиги. В настоящее время членами ЛАГ являются 22 страны: Египет, Ливан, Саудовская Аравия, Сирия, Йемен, Ирак, Иордания, Алжир, Джибути, Ливия, Мав­ритания, Марокко, Сомали, Судан, Тунис, Бахрейн, Ку­вейт, Оман, Палестина, Катара, ОАЭ, Коморские остро­ва.

Лига — регио­нальная организация, которая стремится к более тесному сотрудничеству государств-членов, коор­динирует их политическую, экономическую, культурную и обо­ронную деятельность. В политической области Лига защищает высшие национальные интересы стран арабского мира по­средством реализации планов действия на региональном и международном уровнях, а также путем координации отно­шений государств-членов с региональными и международ­ными организациями.

На Лигу также возложена задача урегулирования любых споров, которые могут возникать между государствами-членами, их разрешение любыми за­конными мирными средствами. Лига заключила ряд соглашений о взаимных консультациях, сотрудничестве и координации с ООН, его специализированными организациями, с Организацией Аф­риканского Единства (ОАЕ) и с Организацией Исламской Конференции (ОИК). В этих организациях Лига имеет ста­тус наблюдателя. Учитывая имеющиеся исторические и культур­ные связи с Африкой, и ввиду того, что почти половина государств-членов Лиги географически расположены в Аф­рике, она проявляет глубокий интерес и поддерживает про­цессы развития в Африке.

Лига имеет специализированные организации, такие как Арабская Организация труда, Арабская Лига об­разования, культуры и научных организаций, Арабская Орга­низация сельскохозяйственного развития. В 1964 г. 12 членами Лиги был создан “Арабский Совет Экономического Единства”. Впос­ледствии были созданы финансовые учреждения для обеспечения средствами проектов развития, а именно, Араб­ский валютный фонд, Арабский фонд экономического и социального развития и Арабский институт гарантий инве­стиций.

Концепция националь­ной безопасности ЛАГ была разработана и закрепле­на в Соглашении по объединенной защите и экономичес­кому сотрудничеству, подписанном в 1950 г. Это Соглашение выражает принципы коллектив­ной арабской обороны и расценивает любое нападение на одного или несколько государств-членов Лиги как агрессию против всей Лиги.

Геополитические устремления Турции.

Основные направления турецкой геополитики стали проявляться к началу XX в. В это время происходило идеологическое оформление прозападной ори­ентации Турции. В его основе лежал пантюркизм — идеология, сформировав­шаяся в конце XIX в. В 90-х гг. XX в. пантюркизм получил новое развитие, связанное с появлением проекта “Великого Турана”, о котором будет сказано ниже.

Пантюркизм является своего рода политическим исламом. Его основы были заложены теоретиками турецкого национализма, в первую очередь, И. Гаспирали и Ю. Акчурой. Но особенно широкое развитие идеи пан­тюркизма получили в 1908 г., когда к власти пришли младотурки. Первоначально эти взгляды использовались как орудие против колониальных захватчиков, для очищения турецкого языка от арабского и персидского влияния. Но вскоре Антанта, уже без России, заставила османского султана подписать Мудросское перемирие, ко­торое разделило Османскую империю между союзниками. Против этого выступил Мустафа Кемаль (1881-1938), руководитель национально-освободитель­ной революции в Турции 1918-1923 гг., а в дальнейшем первый президент (1923-1938) Турецкой республики.

Он начал борьбу турецких националистов против Антанты и войск султана. Выступая за развитие дружественных отношений с Советской Россией, Кемаль Ататюрк получил с ее стороны помощь и поддержку. По признанию ту­рецкого историка Д. Керима, от русских тогда было получено огромное количество орудий, ружей и снарядов. Одновременно в Турцию устремились американцы и вскоре стали контролировать турецкий нефтяной, табачный и автомо­бильный рынки. Таким образом, здесь столкнулись геополитические интересы России и США.

Став президентом Турецкой республики Кемаль Ататюрк порывает с Советской Россией и основным тезисом пантюркизма становит­ся: “Социализм — да, русские — нет!” Американцам удалось удержаться в Турции, так как к 1924 г. они овладели ее сырьем и рынком сбыта, навязали ей свою политическую линию. С тех пор Турция остается в зоне влияния США. После Второй мировой войны она стала членом НАТО – южным плацдармом этого блока, непосредственно граничащим с СССР.

В начале 60-х годов во внешнеполитической ориентации Турции стала прослеживаться более разносторонняя направленность. Советская сторона воспользовалась этим для развития отношений с Турцией, чтобы создать своего рода стра­тегический противовес в турецкой внешней политике, который по мере возможностей советской стороны уравновешивал бы остававшееся по-прежнему тесным политическое и экономическое сотрудничество Турции с Западом. Поскольку политическое сближение Турции с западными страна­ми во многом основывалось на различных формах их финансово-экономической помощи, в 1967 г. СССР подписал с Турцией Соглашение о технико-экономиче­ском сотрудничестве, содержащее ряд льгот для турецкой стороны.

Таким образом, СССР фактически вступил в экономическую конкуренцию с Западом, прежде всего США, за результативность политического сотрудничества с Турцией. Стратегия турецкой стороны в то время состояла в максимально выгодном для себя балансировании между двумя центрами мировой политики. Оно обеспечивало Тур­ции максимально эффективный результат, состоявший в получении экономической помощи от каждой из конкурирующих сторон.

После распада СССР ситуация коренным образом изменилась. Турция получила возможность развивать экономические и гуманитарные связи с каждой из стран СНГ. Что касается России, то и в новых условиях она стремится достигать политических целей в диалоге с Турцией на базе экономического сотрудничества двух стран. Так, в конце 1997 г. она предложила турецкой стороне новый газовый проект “Голубой поток”, который предусматривает дополнительные поставки российского природного газа в Турецкую Республику через акваторию Черного моря. В обмен Турция пошла на уступки в вопросе о беспрепятственном вывозе каспийской нефти из Но­вороссийска через Черноморские проливы в Средиземное море. Кроме того, России удалось оказать давление на Анкару по проблеме Кипра, операции турецких войск в Северном Ираке, курдскому вопросу и позиции Турции по российской ближневосточной политике.

В течение 1998-1999 гг. стало ясно, что “Голубой поток” может и должен быть реали­зован как проект доставки российского газа на географически гораздо бо­лее широкие рынки, а именно рынки южной Европы и даже Ближнего Вос­тока. Поводом для подобной переоцен­ки стало подписание соглашения о строительстве и эксплуатации Транскаспийского газопровода из Туркме­нии через Азербайджан и Грузию в Турцию, который был поддержан США. Серьезность намерений Туркмении использовать турецкую террито­рию для транзитных поставок газа актуализировала значение бо­лее широких, чем предполагалось изначально, геополитических перспектив нового газопровода в Турцию для России. Сегодня сторонники проекта подчеркивают его способность обеспечить ей как экономическую, так и масштабную геополитическую выгоду.

В сложившейся ситуации Тур­ция, видимо, отнюдь не против взять на себя роль ключевой державы в транспортиров­ке энергоресурсов Центральной Азии на западные рынки, что возвратит ей былую стратегическую важность, особенно с учетом прогнозов, по ко­торым нефтяные резервы Северного моря во многом окажутся истощен­ными к 2020 году. Она опять оказалась в положении балансирования между двумя центрами силы.

Сегодня важнейшей сферой противостояния России и США является как раз вопрос об объемах и мар­шрутах транспортировки энергоресурсов в зоне Черноморского региона. По мнению представителей МИД РФ, США хотели бы вообще “запереть рос­сийский газ” в пределах России, не давая ей возможность по­полнять свой бюджет. Исходя из этого, следует предположить, что, дейст­вуя в соответствии со сложившейся внешнеполитической традицией, мак­симальную выгоду Турция сумеет себе обеспечить посредством парал­лельной реализации газовых проектов, за которыми стоят конкурирующие стороны, то есть и проекта “Голубой поток”, и Транскаспийского проекта. В результате Турции не только удастся избежать резкого обострения отноше­ний с заинтересованными странами (речь идет о США, России и Туркме­нии), но и повысить свою значимость во внешнеполитической стратегии каждой из них, а следовательно, и в региональной, и даже в общемировой политике.

В 1997 г. началось сближение Турции с Грузией и Азер­байджаном главным образом в связи с уже упомянутой проблемой нефтегазо­вого транзита. В 1998 г. произошло оформление турецко-азербайджанского стратегического союза, имеющего, в прин­ципе, антироссийскую направленность.

Однако, в целом турецкие правящие круги избегали обост­рения отношений с Россией. Они воздержались от активного вмешательства в дела Северного Кавказа и по крайней мере официально не поддержали чеченских сепаратистов. Более того, в декабре 1996 г. был подписан российско-турецкий Ме­морандум о совместной борьбе с терроризмом. В немалой степени осторожность Турции объясняется достаточно серь­езной заинтересованностью деловых кругов в российском рынке и остротой курдской проблемы. Быстрое развитие рос­сийско-турецкой торговли и поток российских туристов явля­ются существенными факторами оживления турецкой эконо­мики, переживающей затяжной структурный кризис.

На Ближнем и Среднем Востоке наряду с попытками укрепить и расширить свои позиции в исламском и арабском мире Турция развивает отношения и с Израилем. Турецкие лидеры, принимая во внимание тесные связи США с Израилем и влияние израильского лобби в США, надеются с его помощью добиться ослабления греческого лобби в американском конгрессе и разрешения так называемо­го “армянского вопроса”. Наивысшего подъема турецко-израильские отношения достигли во второй половине 90-х годов, когда турецкая сторона, уже не считаясь с мнением арабских стран, пошла на всесторонние связи с Израилем. За последние годы между двумя странами сформи­ровались самые прочные на Ближнем Востоке связи в военном отношении.

В частности, Турция убеждает Израиль в возможности занять более же­сткую позицию в отношении арабских соседей. Сегодня обе страны рассматривают Сирию, Ирак и Иран как угрозу своей безопасности. Военные стратеги Турции считают, что их страна оказалась в “Бермудском треугольнике”, где с одной стороны Ближний Восток, с другой – Кавказ, а с третьей – Балканы, в том числе и их традиционный соперник – Греция. Подобно израильтянам, они ощущают потребность в наличии ря­дом с собой сильного друга. И именно эти стратегические расчеты состав­ляют основу для развития отношений в военной сфере с Израилем.

Перспективы “Большого Турана”.

В идейном плане в Турции исламизму противостоит пан­тюркизм. В 90-х годах XX в. он приобрел более радикальный характер, в частности, на свет появился проект создания “государства великого Турана”, включающего в себя население всех тюркоязычных стран. “Вели­кий Туран” должен объединить балкарцев, карачаевцев, кумыков, ногайцев, чеченцев, ингушей, аварцев, лезгин, т. е. весь Север­ный Кавказ, население государств Центральной Азии (туркмены, узбеки, казахи, киргизы, уйгуры и др.), а также Та­тарию, Башкирию и Якутию. На первых порах турецкие правящие круги предполагали включить в него только Узбекистан и Туркменистан, т.е. создать в Центральной Азии зону пре­имущественного турецкого влияния. Эти идеи усиленно обсуждались в 1992-1994 гг. с лидерами государств Центральной Азии. Например, в 1995 г. в Бишкеке состоялось празднование тысячелетия киргизского эпоса “Манас”, где идеи “Великого Турана” предлагались для обсуждения, но не нашли должной поддержки и понимания. В целом реализо­вать этот далеко идущий план не удалось. Причин тому несколько.

Во-первых, во внутренней политике Турция переживает время неопределенно­сти, которое вызвано запрещением под давлением военных по­пулярной Исламской партии благоденствия. Во-вторых, сохраняется напряженность в ее отношениях с Грецией (обе страны — члены НАТО) из-за Кипра. Это напряжение усилилось после продажи Россией Никосии партии самых современных комплек­сов ракет-перехватчиков, способных поражать даже низко летя­щие цели. В-третьих, в силу ряда причин Турцию не считают полноправным членом Европы и НАТО. Об этом говорит то, что на очередной встрече в верхах в Люксембурге она в очередной раз была “отодвинута в конец длинной очереди” претендентов для вступления в ЕС.

Кроме того, из-за активного участия в играх атлантистов против Ирана и Ирака и вследствие постоянного вмешательства в дела Азербайджана, Армении, Северного Кавказа у Анкары ухудшились отношения с Россией. Особенно когда Турция пред­ложила сценарий создания “санитарного кордона” вокруг Рос­сии из тюркоязычных народов. Сами представители политических элит среднеазиатских государств, получив сравнительно недавно независимость и почувствовав вкус власти, не собираются  делиться ею с кем-либо. Тем более они не желают быть марионетками в руках Турции.

Однако главная причина состоит в том, что Турция кроме демаршей в политической и культурной сферах не может предпринять чего-либо более существенного. Анкара не располагает достаточно мощными экономическими, финансовыми, техниче­скими и другими рычагами для глубокого проникновения в Центральноазиатский регион. Этнический се­паратизм государств Средней Азии в реальной жизни не совме­щается ни с пантюркизмом, ни в целом с панисламизмом.

Как все фундаментальные идеологические системы, и тот, и другой требуют для своего распространения высокого организационного, теоретиче­ского уровня, т. е. системы пропаганды и агитации. Идея пантюркизма требует национального и межнационального единства и массо­вой поддержки. Этническая картина государств Центральной Азии, как и Северного Кавказа, чрезвычайно пестра. Поэтому на практи­ке этнический сепаратизм этих регионов и субрегионов ставит серьезные препятствия на пути распространения радикального ислама и пантюркизма.

Кроме того, Турция вынуждена бросать большие силы (военные, финансовые и др.) на решение внутренних проблем, включая гражданскую войну с курдами, и на противодействие исламскому фундаментализму в самой Турции. По мнению многих наблюдателей, в том числе и в Турции, итоги почти восьмидесятилетней эволюции республиканского режима в стране свидетельствуют о том, что конфликт между государством и исламизмом так и не завершился полной победой светских норм в жизни общества. Более того, пройдя этапы существенных метаморфоз, политиче­ский ислам обрел новый облик, новую силу и влияние, стал, по признанию светских лидеров страны и интеллектуалов, главной угрозой для ее внутрен­ней безопасности и существования как светского государства.

Подобная опасность возникала в стране постепенно, в результате изменений, про­изошедших в религиозной политике светской республиканской власти в 80-е и особенно в 90-е годы XX в. Последовательные и бескомпромиссные сторонни­ки светскости называют эти метаморфозы капитуляцией перед ныне влиятельными и многочисленными активистами политического ислама, прини­мающего подчас весьма радикальные формы.

Нынешний опыт этого противостояния в Турции стал уроком для ее свет­ских кругов, уверовавших первоначально в модель “мягкого” ислама в усло­виях демократизации и европеизации, для тех, кто хотел “приручить” ра­дикальных исламистов, сделать их орудием исполнения своих политиче­ских амбиций внутри страны и националистических – в тюркских государ­ствах. Этот опыт “приручения” исламистов дорого обходится Турции. Не в восторге от итогов “приручения” турецких радикальных исламистов в Ев­ропе. Например, только в Германии проживает около 2,5 млн. турецких эмигрантов. Они так и не стали интегрированной частью европейского общест­ва. Политический ислам в стране подрывает шансы Турции быть принятой в ЕС.

Арабский мир.

Арабский мир  имеет общую территорию в 12,3 млн. кв. км. На начало 80-х годов XX в. здесь насчитывалось около 250 миллионов человек. Каждые 20 лет арабские страны почти уд­ваивают численность своего населения. Арабский мир объединяет культурная однородность, лингвистическое единство, общие духовные ценности, ис­тория. Географически народы арабского мира занимают области, имеющие огромную международ­ную стратегическую важность.

Что же касается в целом мира ислама, который простирается от Филиппин и Пакистана до стран “Магриба”, т.е. Северной Африки, то его общая площадь составляет более 30 млн. кв. км. Всего в 54 странах, причисляемых к миру ислама, проживает 1,2 млрд. человек.

Мусульманские государства обладают колоссальными природными богатствами. Только в арабском мире добывается 62,4% нефти и 21% газа. Но эти богатства распределены крайне неравномерно: некоторые страны лишены вообще или добывают ничтожно малое количество нефти, не удовлетворяющее даже их внутренние потребности. К примеру, Иордания в 1991 году до­была меньше 1 тысячи тонн, в то время как Саудовская Аравия – более 400 тысяч. Отсюда и огромный разрыв между непомерным богатст­вом одних и прогрессирующей бедностью других. Это, в свою очередь, придает возникающим здесь межнациональным конфликтам не столько этнонациональную, сколько социальную окраску. Это нашло свое отра­жение и в ирано-иракской войне, и в кувейт­ском кризисе.

Лидером арабского мира является Саудовская Аравия. В 90-е годы XX в. королевство вступило в новый этап своего развития. К этому времени была преодолена основная тяжесть модернизационных процессов в сфере экономики и создан фундамент современного национального хозяйства, в котором ведущую роль играл нефтяной сектор.

Все большее развитие получали и другие отрасли. Определились важнейшие тенденции в социальной жизни, в которой об­разовался своеобразный симбиоз двух начал – традиционного и совре­менного, при том, что оба они реально определяют социальные процессы. В политической жизни страны, основанной на строго консервативных на­чалах, обозначились тенденции к усилению современных институтов в системе власти. Хотя внешнеполитический курс королевства не претерпел принципиальных изменений, однако, в последнее десятилетие под влия­нием событий в мире и регионе, вследствие внутреннего социально-экономического развития произошла определенная смена акцентов, ус­ложнились соотношения различных целей во внешней политике и внеш­них связях королевства.

В развитии страны обращают на себя внимание два не­изменных фактора: прочное положение династии Аль Сауд, почти столетие стоящей во главе Саудовской Аравии, и верность исламу (исламский фактор), сохра­няющаяся не только на уровне деклараций в политике Саудидов.

Саудовская Аравия – родина ислама, на ее территории находятся главные святыни исламского мира, к которым ежегодно правоверные му­сульмане совершают паломничество (хадж). Это обстоятельство превратило исламский фактор в один из ведущих во внешней политике королевства. Власти страны в полной мере используют хадж не только в целях упрочения своего влияния в ис­ламском мире, но и во внешнеполитических интересах.

Так, неоднократные конфликты и инциденты с паломниками из Ирана, в конечном счете, поддерживали состояние глухого, но явственного, начавшегося четверть века назад противоборства двух наиболее сильных государств субрегиона. Нефтяной бум позволил обеим странам (в разной степени) со­вершить скачок в своем социально-экономическом развитии, а также про­вести качественную модернизацию и реорганизацию своих вооруженных сил. Немалый во всех отношениях потенциал Ирана и Саудовской Аравии, а также историческое наследие обеих стран и их роль в качестве ислам­ских центров, в свою очередь укрепляют их положение и претензии на роль ведущей державы субрегиона. Учитывая наметившуюся тенденцию в большинстве азиатских стран на постепенный отказ от открытой вестернизации в общественной жизни и возможный в XXI веке отказ от западной модели развития ради обретения своего пути, верность исламскому фактору может обрести для Ирана и Саудовской Аравии еще большее значение, как в плане внутреннем, так и в региональном.

В отношении стран СНГ с большим количеством мусульманского насе­ления Саудовская Аравия ведет активный курс с целью упрочения своего влияния, однако, исламская идея зачастую играет тут сугубо демонстра­тивную роль, в то время как определяющими факторами являются экономические и политические. В законах, принятых в 1992 г. и имеющих конституционное значение, Саудовская Аравия провозглашает­ся исламским государством, правители которого обязуются защищать ис­ламские ценности словом и делом. В результате в 90-е годы усилилась идеологиче­ская экспансия ислама не только в странах Азии и Африки, отчасти За­падной Европы, но и закрытого ранее пространства Восточной Европы, бывшего СССР.

Здесь следует уточнить, что внешнеполитическая деятельность осу­ществляется не только МИДом, но и некоторыми другими правительст­венными ведомствами (аппарат короля, служба безопасности) и неправи­тельственными организациями (Общество Красного Полумесяца, благо­творительные фонды). Кроме того, саудовская власть имеет возможность использовать в своих интересах общеарабские и общеисламские органи­зации, в которых она благодаря своему авторитету и финансовым воз­можностям играет важную роль (Лига арабских государств, Организация Исламская конференция и др.).

Необходимо отметить самостоятельную роль исламской политики Эр-Рияда, которая подчас проводится параллельно с национальной внешней политикой, подкрепляя и усиливая ее. Так, осенью 1999 г. в Брюсселе при поддержке саудовского короля Фахда состоялся культурный форум для обсуждения вопроса об углублении изучения Ислама в западных учебных заведениях. Очевидно, что данное мероприятие составляет одно из звеньев долгосрочной и последовательной политики Эр-Рияда по упроче­нию своих позиций в мировом и, в частности, западноевропейском сооб­ществе.

Помимо чисто пропагандистского значения такого рода акции важны для создания благоприятной основы в экономическом и политиче­ском сотрудничестве саудовского королевства с западноевропейскими странами. В то же время, очевидно, что таким образом по­вышается авторитет Саудовской Аравии и в исламском мире, где она про­должает выполнение своих функций в качестве хранителя и защитника Ислама словом и делом.

Для саудовских властей, стремящихся упрочить положение династии Саудидов в III тысячелетии, очевидно, что первоочередными и потенци­ально наиболее опасными являются не столько социальные или полити­ческие проблемы, сколько проблемы религиозные.

Нынешнее переходное положение саудовского общества позволяет предположить развитие в двух направлениях: откат назад к уровню большей верности канонам ис­лама и шариата, как это произошло в Иране после исламской революции, или, напротив, смягчение жестких норм ислама и шариата во внутренней жизни. Однако в обоих случаях Саудовская Аравия остается центром ми­рового ислама, а следовательно, исламский фактор по-прежнему будет играть важную роль в ее общественной жизни.

Арабский мир отличается повышенным уровнем нестабильности. Конфликтный узел в Персидском заливе все туже стал затягиваться после распа­да Британской империи и ухода оттуда Англии в послевоенный период. В настоящее время взаим­ные территориальные претензии предъявляют друг к другу почти все об­разовавшиеся там “субъекты” и независимые государства. На их границах, которые в старые времена сознательно не демаркировались, насчитывается около 50 спорных районов. Скрытая конфронтация, погранич­ные столкновения и войны отражают не только борьбу за нефть, но и ис­торически сложившуюся напряженность в межэтнических и межрелигиоз­ных отношениях. В частности, между суннитским большинством арабского мира и шиитами Ирака, между курдами, арабами, турками и персами.

Узел еще туже стал затягиваться после падения шахского режима в Иране (1979 г.) и последовавшего за этим кризиса в ирано-американских отношениях. Раз­разившаяся вскоре после этого ирано-иракская война (1980-1988) приняла затяжной характер. В условиях “холодной войны” на пожаре старались “погреть ру­ки” и великие, и многие “малые” державы. Около 100 стран, в том числе СССР и США, снабжали оружием обе воюющие стороны. Уже тогда геополитическая особенность района Залива проявилась в быстром перерас­тании локального конфликта в региональный кризис с глобальным резо­нансом.

Развернувшийся вскоре после этого кувейтский кризис (1990-1991) и последо­вавшая за ним “Буря в пустыне” получили еще больший глобальный ре­зонанс. Предшествовавшая “буре” операция многонациональных сил “Щит в пустыне” сопровождалась самой массированной переброской “сил быстрого развертывания” США и многонациональных сил, в которых участвовали около 30 стран. С подобным видом глобаль­ного конфликта человечество столкнулось впервые. По своим “убойно-разрушительным показателям” эта операция своими масштабами пре­взошла все предыдущие войны не только на Ближнем Востоке.

Это был первый широкомасштабный военно-политический кризис после “холодной войны”. Хотя в нем и не нашло отражение противоборство между прежними мировыми блоками, он вылился в такую коалиционную войну, которая имела как для России, так и для США более значительные геополитические прямые и косвенные последствия, чем все предыдущие региональные войны.

Значительно иссякшие за время кризиса в Заливе авуары арабских нефтедобывающих стран только в зарубежных банках вне мусульманского мира все же не исчезли. Они достигли в 1993 г. 670 миллиардов долларов по расчетам западных финансистов, работая, в основном, на западную экономику.

Огромные, можно сказать, рекордные суммы направляются ими на приобретение оружия и на покрытие других военных расходов. Капиталы используются уже не столько для противостояния с Израилем, сколько в других локальных и региональных войнах между самими мусульманскими и арабскими странами. Но и после приостановки (но не оконча­ния) этих, возможно, самых дорогостоящих войн XX века спираль гонки вооружения в этом регионе продолжает по-прежнему раскручиваться. Страны Залива и после 1999 года остаются рекордсменами по закупке вооружения и другим военным расходам.

Появление на постсоветском пространстве новых независимых госу­дарств, автономий, как и новых государственных образований на Ближнем Востоке, может усугубить трудности по преодолению существующей напряженности в мусульманском мире. В границах Российской Федерации уже появляются свои этнорелигиозные автономии, “исламские республики”, “независимые террито­рии ваххабитов”. После выхода к границам СНГ вооруженных исламистских формирований “талибов”, за спиной которых стоит Пакистан с его “исламской ядерной бомбой”, бывший “мусульманский Север” становит­ся особенно уязвимым исламским “южным подбрюшьем” России. Наи­большую опасность представляет не столько сам факт “возрождения” ислама и даже не проявление религиозного фундаментализма, сколько сопровождающие их конфликты и войны, все труднее поддающиеся кон­тролю на региональном и международном уровнях.

По мнению А. Дугина, вся исламская зона являет­ся естественно дружественной геополитической реальностью по отно­шению к России, так как исламская традиция, более политизированная и модернизированная, чем большинство других евразийских конфессий, прекрасно отдает себе отчет в духовной несо­вместимости американизма и религии. Сами атлантисты рассматривают исламский мир в целом как своего потенциального противника. Однако в настоящий момент исламский мир крайне разобщен. В нем существуют разнообразные идеологические и политические тенденции, а также противоположные друг другу геополитические про­екты. Самыми глобальными являются следующие течения:

1) иранский фундаментализм (континентального типа, антиамери­кан­ский, антиатлантистский и геополитически активный);

2) турецкий светский режим (атлантистского типа, акцентирующий пантюркистскую линию);

3) панарабизм, проповедуемый Сирией, Ираком, Ливией, Суданом, отчасти Египтом и Саудовской Аравией (довольно разноплановые и противоречивые проекты в каждом конкретном случае);

4) саудовский ваххабитский тип фундаментализма (геополитически солидарный с атлантизмом);

5) разнообразные версии “исламского социализма” (Ливия, Ирак, Сирия, модели близкие к панарабизму “левого” толка).

Палестинская проблем.

Палестинская проблема – ключевой вопрос ближневосточного урегулирования, связанный с необходимостью обеспечения прав четырехмиллионному арабскому народу Палестины на самоопределение и создание собственного государства.

После отмены английского мандата на Палестину 29 ноября 1947 г.  Гене­ральная Ассамблея ООН приняла Ре­золюцию 181, в соответствии с которой Палестина (26 тыс. кв. км) раз­делялась на 2 государства — араб­ское и еврейское, занимавшие соот­ветственно 42 и 56% ее территории. Города Иерусалим и Вифлеем с их святыми местами выделялись в каче­стве самостоятельной административ­ной единицы с особым международ­ным режимом под управлением ООН через Совет по опеке.

Эта резолюция не была выполнена. 14 мая 1948 г. было провозглашено создание еврейского государства Израиль, однако арабское государство создано не было. Это привело к первой арабо-израильской войне (1948-1949). 15 мая 1948 г. Израиль начал военные действия против Египта, Иордании, Сирии, Ливана и Ирака. В итоге большая часть территории, предназна­ченной для арабского государства, была захвачена Израилем, включая часть Иерусалима (всего 6,7 тыс. кв. км.). Иордания заняла Восточную Па­лестину к западу от р. Иордан, вклю­чая восточную часть Иерусалима (все­го 5,5 тыс. кв. км), Египет — район сектора Газа (около 400 кв. км). В результа­те израильской агрессии в июне 1967 г. Израилем были оккупированы Запад­ный берег р. Иордан, сектор Газа, а также Синайский полуостров и сирий­ские Голанские высоты.

Правительство Израиля, заявляя об историче­ской принадлежности “Великому Из­раилю” палестинских земель, прово­дило линию на “освоение” Западного берега р. Иордан и сектора Газа пу­тем создания там военизированных израильских поселений, аннексирова­ло Иерусалим, объявив его “вечной и неделимой столицей Израиля”. Режим военной оккупации Западного берега и сектора Газа, включая Иерусалим, постоянно усиливался в результате действий Тель-Авива по принятию жестких репрессивных мер против палестинского гражданского населения.

Еще в 1949 году в целях облегче­ния участи беженцев было создано Ближневосточ­ное  агентство  ООН для помощи  палестинским  беженцам  и  организации  работ (БАПОР).   Однако его деятельность не привела к заметному улучшению положения палестинских беженцев, находящихся в соседних странах. В отдельных случаях, в ходе углубления арабо-израильского конфликта, их положение продолжало ухудшаться.

Так, совершенное в 1982 году Израилем крупномасштабное вторжение в Ливан привело к большому числу жертв среди палестинских беженцев в этой стране и эвакуации палестинцев в другие страны. С 1969 года Генеральная Ассамблея ООН признала, что проблема палестинских беженцев возникла вследствие игнорирования Израилем их неотъемлемых прав, которыми они  наделены в соответствии с Уставом Организации Объединенных  Наций  и  Всеобщей  декларацией  прав человека.

С начала 50-х гг. начало формироваться Палестинское движение сопротивления (ПДС). Большинство его организаций и групп объединяет Организации освобожде­ния Палестины (ООП). Она возникла в 1964 г. В состав ООП входят: Палестинское движение освобождения (Фатх), Демокра­тический фронт освобождения Палестины, Народный фронт освобожде­ния Палестины, Армия освобожде­ния Палестины, ряд других организации. Совещания глав арабских госу­дарств (1973 г.) и глав мусульманских стран (1974 г.) признали ООП единст­венным  законным  представителем арабского народа Палестины.

С 1974 г. Организация имеет статус наблюдате­ля для участия в работе Генераль­ной Ассамблеи ООН и в международ­ных конференциях, созываемых под эгидой ООН. ООП — член Лиги араб­ских государств и организации Исламская конференция. Организация отста­ивает законные национальные права арабского народа Палестины, воз­главляет его борьбу за свободу и национальную независимость, за кардинальное уре­гулирование и установление прочного мира на Ближнем Востоке, осущест­вление неотъемлемого права пале­стинского народа на самоопределение и создание собственного независимого государства. Высший орган ООП — Национальный совет Палестины (НСП). Практическое ру­ководство осуществляет Исполком ООП.

Состоявшееся в сентябре 1982 г. со­вещание глав арабских государств в Фесе с участием ООП утвердило принципы установления “справедли­вого и прочного мира на Ближнем Востоке”. Утвержденные этим совещанием принципы, по существу, соответствовали тому, за что многие годы выступал Советский Союз. Его позиция по ближневосточному урегули­рованию исходила из необходимости удовлетворения законных прав араб­ского народа Палестины как одного из главных условий  установления прочного мира на Ближнем Востоке. СССР оказывал всестороннюю поддержку борьбе арабского на­рода Палестины во главе с ООП.

Советско-палестинские отношения имели под собой общую идейно-политичес­кую базу в лице “социализма” и “антисионизма”. Наметив­шаяся в 80-е гг. явная эрозия социалистических идей на ми­ровом уровне, не могла не повлиять на ПДС. На смену со­циализму постепенно стал приходить исламский фундаментализм. Такого рода идеологическая трансформация мало бес­покоила советское руководство, хотя и вызывала определен­ное недовольство. Оно продолжало безоговорочно поддержи­вать ПДС и его ведущую силу — ООП, возглавляемую Я. Арафатом.

К середине 80-х гг. Я. Арафат и его сторонники, осознав, что диверсионно-террористическая война, которая велась ООП против Израиля в течение двух десятилетий, не дала ожидаемых результатов, приняли решение сделать основ­ную ставку на активизацию борьбы арабского населения ок­купированных территорий. В декабре 1987 г. на Западном бе­регу и в секторе Газа под руководством подпольной инфра­структуры ООП началась массовая кампания гражданского неповиновения (“Интифада”). Все попытки израильских вла­стей подавить движение закончились неудачей, оно лишь уси­ливалось.

В июле 1988 г. король Иордании Хусейн объявил о “прекращении административных связей” с Западным бере­гом, т.е. официально отказался от каких-либо прав на не­го. В результате этого акта не только сектор Газа, но и За­падный берег превратился, согласно международному праву, в “ничейную территорию”. ООП немедленно воспользовалась соз­давшейся ситуацией и объявила о создании Палестинского государства.

На проходившей в ноябре 1988 г. XIX сессии Национального совета (парламента) Палестины была принята резолюция, в которой говорилось, что “Национальный совет провозглаша­ет во имя Аллаха и от имени палестинского народа создание государства Палестины на нашей палестинской земле со сто­лицей в Иерусалиме”. Географически рамки Палестинского государства включают Западный бе­рег р. Иордан и сектор Газа.

Вслед за этим в течение двух лет новое государство было признано более чем ста странами мира. Одним из первых был Советский Союз. В Москве было открыто палестинское по­сольство. Однако это был, по существу, последний решитель­ный шаг в поддержку ООП со стороны советского руково­дства, которое уже приняло решение о выходе из “холодной войны”.

В связи с этим начался и пересмотр региональных внешнеполитических стратегий. Применительно к ближнево­сточному региону предполагалось сделать эту стратегию более гибкой, лишенной прежней жесткой антиизраильской направ­ленности, а также дистанцироваться от тех экстремистских сил в арабском мире, которые выступали против самой идеи мирного урегули­рования арабо-израильского конфликта.

Проблема ближневосточного урегулирования.

Ближневосточное урегулирование – одна из важнейших международных проблем, связанная с необходимостью снятия напряженности в отношениях между рядом арабских государств и Израилем.

С географической точки зрения, страны-фигуранты этого процесса находятся в Юго-Западной Азии. Этот субрегион еще называют Ближним и Средним Востоком. Однако надо иметь в виду, что условное понятие “Ближний и Средний Восток” рассматривается несколько шире: оно охватывает территорию государств Юго-Западной Азии (Афганистан, Бахрейн, Израиль, Иордания, Ирак, Иран, Йемен, Катар, Кипр, Кувейт, Ливан, Объединенные Арабские Эмираты, Оман, Саудовская Аравия, Сирия, Турция), а также Египет и Судан.

Очаг на­пряженности, возникший после раздела Палестины (1947 г.) на Ближнем Востоке породил самый затяжной региональный конфликт века. В научной литературе его обычно называют арабо-израильским или ближ­невосточ­ным конфликтом, продолжающимся уже более 50 лет. Некоторые исследователи называют этот конфликт и “столетней”, и “восьмидесяти­летней войной”. Но чаще его связывают с началом открытой военной конфронтации между арабами и евреями и с массовым изгнанием палестинцев после раздела Палестины. Этот неоспоримый исторический факт признается теперь и “новыми историками” Израиля в подготовленной ими книге-досье “Подлинный грех Израиля”, вышедшей недавно в Париже.

В общей череде периодически возникающих кризисов, эпицентры ко­торых перемещались сначала с Палестины в зону Суэцкого канала, а за­тем – из Ливана в зону Персидского залива, Октябрьская война 1973 года и ливанский кризис 80-х годов занимают  особое место. Они как бы обозначили переходный этап перерастания арабо-израильского в бо­лее широкомасштабный ближневосточный конфликт.

Октябрьская война 1973 года была не только историческим перевалом пятидесятилетнего арабо-израильского противостояния. Она стала и его кульмина­цией. После этой войны конфликт получил новые измерения. В преддве­рии и в ходе войны впервые эффективно было задействовано арабское “нефтяное оружие”. После нее более активную роль стали играть цивилизационные и религиозные факторы.

Этноконфессиональный аспект па­лестинской проблемы после октября 1973 г. в определенной степени спроецировался на весь ближневосточный конфликт. Он все больше стал обретать социоцивилизационную и этнорелигиозную окраску. В Египте Октябрьская война была провозглашена как мусульманский джихад, полу­чив название войны “священного месяца Рамадана”. В Израиле ее на­звали войной иудейского “Судного дня”. Она стала одновременно прелю­дией нового этапа регионально-международного кризиса. По своим воен­ным итогам и еще более противоречивым политическим, экономическим и цивилизационным последствиям этот кризис занимает особое место в ряду всех арабо-израильских войн.

С одной стороны, война “разморозила” ситуацию “ни мира, ни войны” на Ближнем Востоке, дав импульс мирному процессу политического уре­гулирования. С другой стороны, Октябрьская война, направив этот же конфликт в побочные русла этноконфессиональных, междоусобных и межнациональных столкновений, открыла целую полосу еще более дли­тельных кризисов в Ливане, в зоне Персидского залива. Будь то война в Заливе или кризис в Ливане, или сопровождающая их “палестинская интифада” – все это было следствие снова зашедшего в тупик после Ок­тябрьской войны 1973 г. ближневосточного урегулирования.

Октябрьская война не привела к победе ни Израиль, ни арабские страны. Скорее она подтвердила поражение силовой политики обеих сторон. В мире ислама война была воспринята как “качественный пере­лом в борьбе с вековым врагом”. Мусульмане во всем мире впервые ощутили некие реальные плоды проявленной ими солидарности с “арабскими братьями по вере”. Последующую затем победу “исламской революции” под руководством Хомейни в Иране они рассматривали то­же как докатившееся до Ирана “эхо” октябрьских событий 1973 года.

Однако взры­воопасная обстановка на Ближнем Востоке сохранялась. В то время принципы, которые предусматривали скорейшее достижение всеобъемлющего мира в данном районе и соответствовали нормам международ­ного права и решениям ООН по Ближнему Востоку, сводились к следующему.

Во-первых, строгое соблюде­ние принципа недопустимости захва­та чужих земель путем агрессии. А это означало, что арабам должны быть возвращены все оккупирован­ные Израилем с 1967 г. территории — Голанские высоты, Западный берег р. Иордан и сектор Газа, ливанские земли. Во-вторых, обеспечение на практике неотъемле­мого права арабского народа Пале­стины на самоопределение и создание собственного независимого государст­ва на палестинских землях, которые будут освобождены от израильской оккупации. Пале­стинским беженцам должна быть предоставлена предусмотренная ре­шениями ООН возможность возвра­титься к своим очагам или получить соответствующую компенсацию за оставленное ими имущество. В-третьих, возвращение арабам восточной части Иерусалима, оккупированной Израи­лем в 1967 г. В-четвертых, обеспечение права всех государств района на безопасное и независимое существование и разви­тие. В-пятых, прекращение состояния войны и установление мира между арабскими государствами и Израи­лем. А это означало, что все сторо­ны в конфликте, в т.ч. Израиль и па­лестинское государство, должны были взять обязательства взаимно уважать су­веренитет, независимость и террито­риальную целостность друг друга, ре­шать возникающие споры мирными средствами, путем переговоров. В-ше­стых, выработка и принятие между­народных гарантий урегулирования. При этом роль гаранта могли бы взять на себя постоянные члены Со­вета Безопасности ООН или же Со­вет Безопасности в целом.

После окончания “холодной войны” процесс ближневосточного урегулирования был продолжен. Хотя завершить пересмотр прежней региональной страте­гии в полном объеме так и не удалось, на Мадридской конференции 1991 г. СССР, а после его распада Россия, на­ряду с США, выступила уже в качестве коспонсора ближнево­сточного мирного урегулирования.

На этой конференции в качестве базового принципа будущего мирного урегулирова­ния была принята формула “земля в обмен на мир”. Она оз­начала, что Израиль выводит свои войска с ранее оккупиро­ванных им территорий, а арабские страны заключают с ним мирные договоры. В сущности, это предполагало использова­ние того варианта мирного урегулирования, который был реа­лизован при заключении израильско-египетского мирного договора (1979 г.), но теперь применительно к остальным арабским участникам конфликта.

Наполнение данной формулы конкретным содержанием потребовало немалых усилий и времени. Основным препятст­вием в достижении компромисса была нереалистическая по­зиция Израиля в отношении ООП: она квалифицировалась как террористическая организация, которая не может быть признана в качестве законного представителя палестинского народа, хотя еще в 1975 г. Генеральная Ассамблея ООН при­знала за ней это право. Под сильным давлением США Изра­иль был вынужден все же отойти от своей “жесткой” позиции. 9 сентября 1993 г. Израиль и ООП заключили соглашение о взаимном признании, а 13 сентября в Вашингтоне они подпи­сали Декларацию о принципах организации временного пале­стинского самоуправления в секторе Газа и г. Иерихон.

24 октября 1994 г. был подписан иордано-израильский мирный Договор и между двумя странами были установлены дипломатические отношения. 28 сентября 1995 г. Израиль и ООП подписали “Временное соглашение”, предусматривавшее вывод израильских войск из шести городов Западного берега, проведение в них выборов палестинской администрации и создание крупных палестинских полицейских сил.

Уже соглашение о взаимном признании было воспринято резко отрицательно экстремистским крылом ПДС. Произошел раскол в исполкоме ООП. Я.Арафат был обвинен в “преда­тельстве интересов арабской нации” и “капитулянтском сго­воре с сионистскими бандами”. Наиболее радикальные группировки даже приговорили его к смертной казни, однако он и его сторонники держались достаточно твердо.

Примерно аналогичную реакцию вызвало подписание “Временного соглашения” в ортодоксальных и, прежде всего религиозных кругах Израиля. Его ратификация Кнессетом (парламентом) сопровождалась ожесточенной дискуссией. В конечном счете, 5 октября 1995 г. оно было утверждено, но при мизерным большинстве голосов (61 “за” и 59 “против”). Противники “Временного соглашения” после его ратифика­ции развернули широкую пропагандистскую кампанию против правительства и лично Премьер-министра И. Рабина, которого обвинили в “капитуляции перед террористами”. 4 ноября он был убит еврейским религиозным фанатиком.

Подписанием “Временного соглашения” завершился пер­вый этап мирного урегулирования, за которым должен был последовать второй, имевший своей целью окончательную реализацию заключенных ранее соглашений и завершение формирования Палестинской автономии. Была назначена да­же официальная дата — 4 мая 1999 г.

На первом этапе ключевую роль в достижении договорен­ностей играла американская дипломатия, которая сочетала постоянное давление на ООП и Израиль с попытками высту­пать в качестве беспристрастного арбитра. В целом это ей удавалось. Что касается России как второго коспонсора, то ее участие в переговорном процессе было откровенно вялым. Российская дипломатия, как прави­ло, тратила свои основные усилия на выполнение второсте­пенных функций.

Пассивность российской дипломатии объяс­нялась, с одной стороны, тем обстоятельством, что страна в это время переживала период ожесточенной внутренней борь­бы, а с другой, – невысоким рейтингом ближневосточного ре­гиона в списке внешнеполитических приоритетов России. В 1996 г., когда Министром иностранных дел стал Е. Примаков, ситуация стала меняться. При нем рейтинг ближневосточного региона заметно возрос, что отражало общую тенденцию “поворота к Востоку” и проведение более твердой политики по отношению к Западу.

В марте 1996 г. на конференции глав государств и прави­тельств, созванной в египетском городе Шарм аш-Шейхе, Президент России Б. Ельцин выступил с предложением подго­товить и провести второй раунд Мадридской конференции с целью ускорения процесса мирного урегулирования. Одно­временно Россия приняла меры для налаживания системы постоянных консультаций как с ООП, так и с Израилем.

В Израиле последовательными противниками всякого “сближения с Москвой” выступали главным образом представители орто­доксального иудаизма, но, несмотря на их значительное влия­ние, израильские правящие круги сочли целесообразным раз­вивать отношения с Россией. Более того, они стали выступать за активизацию ее роли в качестве коспонсора ближневосточ­ного мирного урегулирования.

С аналогичным требованием от имени арабов обратился к Б. Ельцину Президент Египта Х. Мубарак во время своего визита в Москву в сентябре 1997 г. Секрет такого единодушия обеих сторон достаточно прост. Как отметил Б. Ельцин в по­слании Федеральному собранию, “ближневосточные государ­ства, где сильны опасения по поводу однополярности нового миропорядка, видят в России необходимый фактор глобаль­ного и регионального равновесия”.

В ноябре этого же года Министр иностранных дел России Е. Примаков совершил турне по странам Ближнего Востока с целью “сближения позиций сторон ближневосточного урегу­лирования”. Во время своего пребывания в Каире он высту­пил с предложением о том, чтобы все страны региона приня­ли “Кодекс мира и безопасности на Ближнем Востоке”, кото­рый обязывал бы их воздерживаться от враждебных действий друг против друга. Однако эта его инициатива должной под­держки не получила.

29 мая 1996 г. победу на выборах премьер-министра Израи­ля одержал лидер блока “Ликуд” Б. Натаньяху, выступав­ший за “жесткую” линию в отношении ООП. Его победе в немалой степени способствовали действия экстремистского крыла ООП (организации “Аль-Джихад аль-Ислами” и “Хамас”), организовавшего серию террористических актов в крупных городах Израиля в феврале-марте 1996 г.

Продолжение диверсионно-террористической деятельности экстремистских организаций ПДС и исламских фундаменталистов “Хизбаллах” заставило Б. Натаньяху поставить в катего­ричной форме перед Я. Арафатом вопрос о принятии пале­стинской администрацией действенных мер по ее пресече­нию. Поскольку Я.Арафат объективно не мог этого сделать, то реализация “Временного соглашения” была фактически замо­рожена.

Принимая решение об этом, израильское правитель­ство реагировало не только на пассивность Я. Арафата в борь­бе с экстремистами, но и на неоднократно выражавшееся ру­ководством ООП намерение провозгласить 4 мая 1999 г. (срок прекращения израильской оккупации, установленный “Вре­менным соглашением”) образование Палестинского государ­ства на территории Палестинской автономии. Против этого Израиль возражал самым категорическим образом, ссылаясь на ранее подписанные соглашения.

Одностороннее прекращение Израилем реализации “Вре­менного соглашения” вызвало крайне негативную реакцию в арабском мире. В марте 1997 г. Совет Лиги арабских го­сударств принял решение о приостановке нормализации (установления дипломатических отношений) арабо-израильских отношений. Однако постепенно напряженность начала спадать, и в марте 1998 г. арабское совещание в верхах в Каи­ре объявило, что “мир с Израилем — стратегический выбор арабов”, но при этом было подчеркнуто, что речь может идти только о “справедливом мире”.

В ноябре 1998 г. после длившихся почти год переговоров было подписано новое палестино-израильское соглашение. Согласно ему Израиль должен был передать палестинской администрации 13% террито­рии Западного берега, а палестинская администрация обязывалась вести решительную борьбу с терроризмом. Кроме того, ООП должна была изъять из своего Устава (Хартии) все антиизраиль­ские положения, что и было сделано на состоявшейся в де­кабре сессии Национального Совета Палестины.

30 ноября 1998 г. в Вашингтоне открылась Конференция по поддержке мира и развития на Ближнем Востоке, в кото­рой приняло участие более 40 государств. Ее целью было фи­нансово-экономическое обеспечение мирного урегулирова­ния. На ней была рассмотрена и одобрена просьба палестин­ской администрации о предоставлении ей в течение пяти лет финансовой помощи на общую сумму 3,5 млрд. долларов.

Оценивая итоги второго этапа в целом, нельзя не отметить, что “Временное соглашение” не было реализовано в полном объеме. Во многом это явилось результатом “жесткой” линии правительства                       Б. Натяньяху. Не меньшую, а, возможно, даже большую роль в затягивании реализации “Временного соглашения”, наряду с правительст­вом Б. Натаньяху сыграли экстремистские элементы ПДС и, главным образом, исламские фундаменталисты. Они вообще отвергают право Израиля на су­ществование. Их действия позволили сторонникам “жесткой” линии в израильском правительстве в очеред­ной раз обвинить руководство ООП в нежелании идти на действительный мир с Израилем.

Рост напряженности в отношениях между Израилем и Палестинской автономией продолжался. В 2001 г. на палестинских землях начались израильская антитеррористическая операция, которая поставила своей целью физическое уничтожение руководителей и активных членов организации “Хамас” и других экстремистских организаций ПДС. Израиль стал наносить удары по палестинским городам и другим объектам. Террористические акты в США, совершенные 11 сентября 2001 г., и антитеррористическая операция Вашингтона в Афганистане еще более укрепили позицию Израиля в его политике в отношении палестинцев и ООП.

Исламский фундаментализм и международный терроризм.

Движение исламских фундаменталистов (далее — ислам­ское движение), колыбелью которого был Ближний Восток, в 80-е гг. стало перерастать региональные рамки. После распада СССР оно начало активно осваивать постсоветское простран­ство. К середине 90-х гг. оно смогло добиться серьезных по­литических успехов на Северном Кавказе — образование ис­ламской республики Ичкерия в Чечне и несколько более скромных в Центральной Азии (Таджикистан). Оно преврати­лось в более чем реальную угрозу не только внешнеполитиче­ским интересам России, но и самой ее целостности, а в более отдаленной перспективе, возможно, даже ее существованию.

Это движение тесно связано с международным терроризмом, который представляет собой проведение преступными группировками международных акций, а также поддержка той или иной страной деятельности международных террористов.

В исламском движении необходимо выделять собственно идеологию и политическую практику. Основные положения его идеологической доктрины были сформулированы лидера­ми египетской организации “Братья-мусульмане” еще в 30-е гг. Ее суть достаточно проста и сводится к идее “возвращения к истокам ислама”, что означает возвращение к “исламской государственности” (замену светского государства теократиче­ским) и “исламскому единству” (объединение всех мусульман в одно государство — “халифат”). Подчеркивается, что имен­но исламизация является единственно возможным путем ре­шения тех сложных социальных и экономических проблем, которые стоят перед мусульманскими странами (“ислам — вот решение”).

Что касается политической практики, то тут сразу же встал вопрос о соотношении пропаганды и вооруженного насилия, а, следовательно, легальных и нелегальных форм политиче­ской борьбы. Постепенно выделились два принципиально различных подхода к политической практике. Сторонники первого, радикалы, считают основным средством политиче­ской борьбы вооруженное насилие, и в частности, террор. Пропаганда рассматривается как важное, но вспомогательное средство. Их лозунг: “Сначала овладеть государственной вла­стью, а затем — умами людей”.

Сторонники второго подхода, “умеренные”, не исключая в случае необходимости примене­ния вооруженного насилия, все же основное внимание уде­ляют пропаганде. Соответственно их лозунг: “Сначала овла­деть умами людей, а затем — государственной властью”. “Умеренные”, как правило, уделяют большое внимание элек­торальной борьбе, допуская приход к власти парламентским путем. По аналогии с известными сюжетами российской ис­тории радикалов иногда называют “исламскими большевика­ми”, а “умеренных” – “исламскими меньшевиками”.

“Братья-мусульмане” и все близкие к ним группы и орга­низации являются ярко выраженными радикалами. В 80-е гг. их террористическая деятельность органически вписывалась в рамки тотальной диверсионно-террористической войны, ко­торую вело ПДС против Израиля. Война в Заливе коренным образом изменила ситуацию. Появление на “священной зем­ле” Аравийского полуострова крупных контингентов европей­ских и американских войск было квалифицировано ислам­скими фундаменталистами как вторжение “новых крестонос­цев”. Единственным ответом на него мог быть только “джихад” (“священная война против инаковерующих”), кото­рый одновременно был направлен против “безбожных режи­мов”, подрывающих “исламскую солидарность” и препятст­вующих “борьбе с сионизмом”.

С весны 1992 г. исламские фундаменталисты развернули диверсионно-террористическую войну в целом ряде стран Ближнего Востока и Северной Африки. Ими были предпри­няты попытки перенести ее на территорию США и Франции, но, несмотря на отдельные крупные диверсии, тогда им это не уда­лось. Наибольших успехов они смогли добиться в Алжире и Египте, где их действия приобрели достаточно крупные мас­штабы.

В 1995 г. они совершили покушение на президента Египта                            Х. Мубарака во время пребывания последнего в Аддис-Абебе на сессии ОАЕ (Организация африканского единства), что побудило его выступить с идеей созыва конференции в вер­хах для обсуждения проблем терроризма в регионе в контек­сте борьбы с “международным терроризмом”. В марте 1996 г. она состоялась в египетском городе Шарм аш-Шейх. Кроме стран региона в ней приняли участие коспонсоры процесса ближневосточного мирного урегулирования. Россию представ­лял Б. Ельцин, а США — Б. Клинтон.

Участники конференции опубликовали заявление, в кото­ром говорилось об осуждении “любых актов терроризма, в ка­ких бы формах они ни осуществлялись, какова бы ни была их мотивация и исполнители”. На конференции была, кроме того, принята развернутая программа совместной борьбы про­тив терроризма. Однако претворить ее в жизнь так и не уда­лось, т.к. среди участников с самого начала отсутствовало единство взглядов на само понятие “международный терроризм”.

Особенно наглядно это проявилось на состоявшейся в апреле 1998 г. в Каире Межарабской конференции по борьбе с терроризмом. В принятой на ней Конвенции говорится, что “любая вооруженная борьба против иностранной оккупации, за независимость и территориальную целостность не должна рассматриваться как проявление терроризма”.

Очевидно, что данное положение полностью вписывается в хорошо известную формулу: “цель оправдывает средства”. В контексте идеологической доктрины исламского фундаментализма, где пребывание мусульманских народов в составе не­мусульманских государств в принципе рассматривается как результат оккупации, перед этими народами ставится задача борьбы за независимость с целью последующего вхождения в состав “исламского единства”. Сама же борьба за независи­мость должна проходить параллельно с созданием “исламской государственности” и вестись любыми средствами, включая терроризм и геноцид в отношении инаковерующих. Приме­ром практической реализации данной доктрины на террито­рии Российской Федерации может служить Чечня.

В отличие от нее борьба исламских фундаменталистов с “безбожными режимами” на Ближнем Востоке и в Северной Африке особыми успехами не увенчалась и к началу 1999 г. явно стала терять прежнюю интенсивность, хотя и не прекра­тилась. В исламском движении выделяются группировки ульт­рарадикалов (“Международный исламский фронт за священ­ную войну против евреев и крестоносцев”, “Исламский все­мирный союз” У. Бен-Ладина и другие), которые делают ос­новной упор на необходимости решительной борьбы с США как “главной цитаделью сионизма”.

Данное положение бази­руется на концепции “мирового сионистского заговора”, реа­лизация которого уже привела, по мнению ультрарадикалов, к господству евреев в США. Осенью 1998 г. они организовали ди­версионные акты против американских посольств в Кении и Танзании. В ответ на это по приказу президента Б. Клинтона, ВВС США нанесли “одиночные” ракетные удары по базам ультрарадикалов в Афганистане и фармацевтической фабрике в столице Судана — г. Хартуме, где якобы производилось хи­мическое оружие для исламских боевиков. Реакция мусуль­манского мира на эти действия США была негативной. ОИК (Организация исламской конференции) в своем заявлении по этому поводу решительно осудила американские удары, а пра­вительство Судана подало жалобу в Совет Безопасности на агрессивные действия США.

Россия также отнеслась к односторонним и нелигитимным, с точки зрения международного права, военным акциям США неодобрительно. В заявлении российского МИДа подчеркива­лось, что решительная борьба против международного терро­ризма необходима, но “силовые акции одностороннего харак­тера не могут не вызывать озабоченность”. “Они могут создать опасный прецедент в международной практике решения спорных вопросов, что подорвало бы всю правовую основу современных международных отношений”.

Взрывы американских посольств, по замыслу их организа­торов, должны были способствовать усилению диверсионно-террористической войны, ведущейся исламскими фундаменталистами в регионе, и предотвратить ее переход в стадию вя­лотекущей, однако добиться этого не удалось. В первой поло­вине 1999 г. спад активности радикалов стал очевидным.

Сре­ди ряда причин, обусловивших такое развитие ситуации, могут быть выделены две основные. Во-первых, это — доста­точно искусная тактика, примененная “безбожными режима­ми”, которая представляла собой гибкое сочетание жестоких репрессий (казни, создание специальных концлагерей) против радикалов и уступок “умеренным” (легализация, право уча­стия в выборах и т.п.). Во-вторых, это — определенные изме­нения во внешнеполитических стратегиях главных спонсоров исламского движения: Саудовской Аравии и Ирана.

Саудовская Аравия, как уже указывалось, является страной, правящим кругам которой присуща идея мессианства, понимаемая как возложенная на нее Аллахом “историческая миссия” распространения и укре­пления ислама. Поскольку именно фундаменталисты являют­ся наиболее ревностными поборниками укрепления ислама, то и поддержка исламского движения рассматривается как ключевая составляющая этой “исторической миссии”.

Получив крупные валютные доходы от продажи нефти (“нефть — дар Аллаха”), саудовские правящие круги в 60-е — 70-е гг. затратили десятки миллиардов долларов на создание мощной и разветвленной инфраструктуры исламского движе­ния. Была создана целая сеть международных исламских не­правительственных организаций, а также многочисленная система исламских банков и фондов. Особое внимание было уделено достижению “исламской солидарности” на межгосу­дарственном уровне. Результатом немалых усилий саудовской дипломатии было создание ОИК (Организации исламской конференции), которая рассматривалась ее организаторами как первый шаг к “исламскому единству”.

Для внешней политики Саудовской Аравии с момента ее образования характерен принцип “антисионизма”. В 30-е гг. она выступала против создания какого-либо еврейского госу­дарства на территории Палестины, а затем за уничтожение Израиля. ПДС всегда получало достаточно серьезную финан­совую помощь от Саудовской Аравии, хотя социалистическая риторика ряда его лидеров вызывала определенные опасения.

После войны 1967 г. Саудовская Аравия, а затем страны ССАГПЗ (Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива) взяли на себя обязательства по финансированию “прифронтовых государств”, т.е. арабских государств, непо­средственно конфронтирующих с Израилем.

События, связанные с войной в Заливе, заставили правя­щие круги Саудовской Аравии скорректировать свою позицию по Палестинской проблеме. Очевидное усиление зависимости страны от американских гарантий безопасности исключало возможность открытой борьбы с курсом на арабо-израильский компромисс, а, следовательно, поддержки в прежних размерах исламских радикалов.

Однако саудовская правящая элита вовсе не собиралась окончательно порывать с радикалами и, воспользовавшись распадом Советского Союза, выдвинула концепцию “поворота на Север”, в соответствии с которой основные усилия движе­ния должны быть сосредоточены на исламизации постсовет­ского пространства. В августе 1992 г. в специальном послании король Фахд заявил, что Центральная Азия представляет со­бой “важный фактор строительства нового исламского мира”.

В рамках этой новой стратегической ориентации пять но­вых центральноазиатских государств и Азербайджан были приняты в ОИК. Идя на этот шаг, руководители данных госу­дарств рассчитывали на получение крупной финансовой по­мощи от стран ССАГПЗ. Стремясь продемонстрировать свою искреннюю приверженность исламу, некоторые из них даже совершили хадж (паломничество в Мекку), однако способст­вовать исламизации и тем более создавать “исламскую госу­дарственность” они никак не могли, ибо для них это было равносильно самоубийству.

Понимая, что рассчитывать на трансформацию светских (“безбожных”) режимов в этих государствах трудно, основное внимание саудовцами было уделено созданию и укреплению противостоящей им исламской оппозиции. В Таджикистане ими была поддержана ПИВ (Партия исламского возрожде­ния), которая развязала в стране гражданскую войну, в ходе которой имела место косвенная российско-саудовская кон­фронтация, т.к. Россия пресекла попытки создания “ислам­ской государственности” в Таджикистане, что заметно осла­било возможности исламских радикалов в регионе.

По-иному сложилась обстановка на Северном Кавказе, где блокировать деятельность исламских фундаменталистов, фи­нансируемых Саудовской Аравией, российское правительство не смогло. В Чечне исламские радикалы добились серьезной военно-политической победы и сейчас они стремятся распро­странить свое влияние на весь Северный Кавказ. Соответст­венно, возрастает и саудовская финансовая помощь им.

Несмотря на все эти действия Саудовской Аравии, некото­рые из которых могут быть с полным основанием квалифици­рованы как антироссийские, это никак не отражалось на официальном, межгосударственном уровне. Дело в том, что саудовское правительство, как правило, контролирует ислам­ское движение косвенно через многочисленные общественно-политические организации и официально отрицает какую-либо связь с исламскими радикалами. Оно неизменно подчер­кивает, что финансовая помощь им осуществляется частными лицами “без ведома и согласия правительства” и носит харак­тер “благотворительности”. Даже пропаганда исламизации в регионе Центральной Азии ведется на саудовские деньги наи­более авторитетным в исламском мире египетским теологиче­ским университетом “Аль-Азхар”.

Изменение стратегической линии Саудовской Аравии в ближневосточном регионе увеличило возможности другого основного спонсора исламского движения — Исламской рес­публики Иран. Эти возможности были ею успешно ис­пользованы благодаря стратегическому союзу с Сирией, а за­тем и Суданом. В последнем после военного переворота 1989 г. была реализована концепция “исламской государственности”.

Более того, с апреля 1991 г., когда в его столице г. Хартуме состоялась исламо-арабская народная конферен­ция, участники которой решили создать соответствующую не­правительственную международную организацию, Хартум превратился в штаб-квартиру всего исламского движения, что дало основание США отнести его к категории стран, “поддерживающих международный терро­ризм”, и ввести против него санкции.

Доминирующее положение в новой организации заняли радикалы, и она сразу же стала координационным центром движения. К 1995 г. в ней было представлено уже более 80 стран. Это, в своем подавляющем большинстве, радикальные и ультрарадикальные исламские партии и движения. “Умеренные” играют в ней второстепен­ную роль.

На ее учредительной конференции в отличие практически от всех остальных участников ИРИ была представлена офици­альной партийно-правительственной делегацией во главе с тогдашним министром иностранных дел Хашими Рафсаджани. Впоследствии он дважды избирался президентом страны и остается “сильным человеком” режима, оставаясь куратором исламского движения в иранском руководстве. ИРИ взяла на себя основную долю расходов новой организации, деятель­ность которой была направлена, прежде всего, на срыв ближ­невосточного мирного процесса.

Идейное влияние ИРИ на исламских радикалов обусловле­но, с одной стороны, тем, что именно в Иране была реализо­вана эталонная модель “исламской государственности”, а с другой — выдвинутым основателем ИРИ Имамом Хомейни лозунгом “мировой исламской революции”, что подразумевает борьбу за торжество ислама во всем мире как единственно ис­тинной религии. И если Израиль – основной противник ислама в регионе, то США — главное препятствие (“главный дьявол”) на пути к победе “мировой исламской революции”. Соответ­ственно, именно антиамериканизм (наряду, естественно, с “антисионизмом”) стал ключевым принципом внешней поли­тики ИРИ. Усиление влияния “умеренных” после смерти И. Хо­мейни заметно ослабило значимость лозунга о мировой ис­ламской революции, но не привело к отказу от прежней внешнеполитической доктрины.

После войны в Заливе руководство ИРИ, крайне обеспоко­енное усилением военного присутствия США в регионе, пы­тается добиться сближения с Россией. Первым серьезным шагом в этом направлении стало российско-иранское сотруд­ничество в деле прекращения войны в Таджикистане. Россий­ское правительство отметило серьезную позитивную роль Ирана в деле достижения компромисса. Наметилось явное совпадение позиций России и ИРИ по целому ряду проблем Закавказья и Центральной Азии, где иранское руководство стремится избегать каких-либо дейст­вий, наносящих ущерб интересам России.

Крупнейшие террористические акты, совершенные в США под руководством Бен Ладена 11 сентября 2001 г., коренным образом изменили отношение к международному терроризму, прежде всего Запада, и ситуацию в мире в целом. В годы “холодной войны” главной составляющей мировой политики было противостояние СССР и США. Недоверие в отношениях Соединенных Штатов и России сохранялось и после 1989 г. как своего рода инерция “холодной войны”.

Теперь у США, Западного мира и России появился общий враг в лице исламского фундаментализма и Бен Ладена, что, по мнению наблюдателей, должно улучшить российско-американские отношения и окончательно покончить с остатками “холодной войны”. Американский президент Дж. Буш объявил крестовый поход против международного терроризма. В ноябре 2001 г. США начали крупномасштабную антитеррористическую операцию в Афганистане, направленную против режима талибов и Бен Ладена. Она получила поддержку, как со стороны союзников США, так и со стороны России и других стран СНГ.

Оглавление
Геополитика в современном мире.
Распад СССР: причины и геополитические последствия.
Формирование многополюсного мира.
Глобальные проблемы человечества в XX в.
Постсоветское пространство.
Россия – США – Западная Европа: партнерство или новая “холодная война”.
Российско-китайские отношения:геополитический подход.
Россия и мусульманский мир.
Геостратегическая политика США.
Расширение НАТО.
Европа как одна из “несущих конструкций” нового миропорядка.
Американо-японский альянс.
Доктрина Монро и геополитические реальности на американском континенте.
Специфические условия развития Китая.
Сущность современной геополитики Китая.
Интеграция в “Большой Китай”.
Роль Китая в формировании полюсного мира.
Панисламизм: сущность, история и современные тенденции.
Геополитические устремления Турции.
Перспективы “Большого Турана”.
Арабский мир.
Палестинская проблем.
Проблема ближневосточного урегулирования.
Исламский фундаментализм и международный терроризм.
Все страницы