Огюст Конт
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
льной женой, а поступить в данном случае по расчету... может быть, не было расчета.
Простите мое неблагоразумие, отвечала она на предложение Конта, я чувствую себя бессильной перед всем тем, что дышит страстью. Прошлое еще терзает меня, и я обманывалась, рассчитывая, что могу справиться с ним... Дайте мне время...
Такой ответ для Конта был неожиданностью. Он отвечал укорами: Как! пишет он. В пятницу вы сами пообещали мне неожиданное блаженство в близком будущем, в субботу вы подтвердили это, в воскресенье вы уже уклоняетесь, а в понедельник вы берете назад свое слово! Не значит ли это немного злоупотреблять женскими правами?..
Клотильда не чувствовала, однако, себя виновной.
Я не способна отдаваться без любви, отвечает она ему. Я знаю брак и знаю себя лучше первого ученого в мире. Умоляю вас, не говорите о своих правах и своих жертвах в воскресенье: и то, и другое иллюзия. С женщиной тридцати лет не обращаются как с маленькой девочкой. Я была виновата, признаю и сознаю это. Я страдаю из-за своего поступка, но я страдаю слишком сильно для того, чтобы вы еще напоминали мне об этом... Наш разговор в воскресенье изменил мой взгляд на наши отношения: ничто не заставит меня отказаться от моего плана.
Она предлагает ему дружбу, советует забыть, что она женщина, и жить, как живут вообще холостые люди. Философ соглашается принять ее дружбу, хотя заявляет, что никогда не перестанет любить ее. Что же касается второй половины ее советов, то он отвергает их, находя их невозможными для себя.
Это все равно, говорит, что отдать свою душу вам, а тело кому-либо другому, мое сердце не способно на такое раздвоение. Я умею страдать и уважать, но ни лгать, ни раздваиваться. Я не могу глядеть на вас иначе, прибавляет он все-таки, как на своего истинного друга в настоящее время и на свою достойную супругу в близком будущем.
Запоздалая любовь философа близилась, однако, уже к развязке, не зависящей от рук человеческих. У Клотильды, женщины вообще слабой и болезненной, открылась чахотка. В то же время она всеми силами души своей рвалась выбиться на дорогу независимой трудовой жизни. Попытки ее устроиться в газете окончились неудачно. Среди всех этих невзгод и видя страдания Конта, она еще раз возвращается к мысли принять его любовь, но так нерешительно, что сам философ отклоняет ее. В конце концов он примирился со своим положением и пишет ей: Воодушевленный, хотя увы! несколько поздно благородной страстью, которая одна должна господствовать надо мной, я вынужден подчиниться достойным образом своей неизбежной судьбе, какой бы суровой она ни представлялась мне. Я сознал наконец необходимость искренне подготовить себя к самому неблагоприятному разрешению нашего вопроса, но вместе и самому вероятному, принимая, что ваше отношение ко мне никогда не перейдет за границы дружбы.
С этих пор он будет смотреть на себя и на нее, как на жениха и невесту, разлученных непреоборимыми обстоятельствами, или как на супругов, вынужденных по мотивам первостепенной важности жить по-братски. За себя он мог ручаться, что не изменит своей любви и не даст повода к ревности. А Клотильда? Ведь она могла полюбить другого. От этой мысли на Конта веяло ужасом, и он старается дать понять Клотильде, что она должна пообещать, что их платоническая любовь никогда не будет нарушена таким жестоким образом. Трудно сказать, дала бы подобное обещание Клотильда, так как она резко заявляла ему, что никогда не впадала в посмешище спиритуализма. Всякие платонические чувства, по-видимому, были совсем не по натуре этой живой и непосредственной женщине. Но сама судьба, отнимая у философа единственное утешение всей его личной жизни, спасала его, быть может, от горчайших терзаний и мучений. Чахотка быстро развивалась у Клотильды, и, проболев несколько месяцев, она умерла на руках Конта.
Не стало любимой женщины, но любовь продолжала гореть в душе философа ровным, чистым пламенем. Живая Клотильда могла причинить ему боль и горе, могла вызывать раздражение, с нею у него могли быть и были несогласия. Мертвая же она сразу стала образцом недосягаемого совершенства. Чувство, не нашедшее себе реального удовлетворения, обратилось в спокойно-рассудительный религиозный экстаз. Не к человеку, облеченному плотью красивой, молодой женщины, обращался теперь духовный взор Конта, а к эфирному образу идеальной женщины, матери всего человечества, а потому истинному представителю собирательного человечества! На первых порах, прославляя ее в своих Исповедях, он вспоминает еще о чистых ласках, любовных взглядах, возбуждающих энергию мысли и дающих чувствовать всю прелесть существования, и т.д. Но скоро всякий намек на что-либо плотское исчезает и остается одно только платоническое восхищение и религиозное преклонение. Если вначале он протестовал в глубине души против разных преград, которые она ставила развитию их чувства, то теперь радуется, что их общение не потеряло своего исключительно чистого характера.
К началу второго полувека, скоро наступающего мне, пишет он там же, я освободился, благодаря тебе, от чувственных вожделений, не сделавшись от того менее чувствительным к сладостным душевным движениям. Я достиг, хотя поздно, того высшего нравственного совершенства, того беспрерывного вдохновения всеобщей любовью, которого многие люди, даже знаменитые, никогда не достигали... Это высшее господство над самим собою составляет последнее приобретение каждого человека и вместе с ?/p>