Коренное население Кемеровской области. Шорцы
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
а трава, засохнув, клонится, когда листья деревьев, засохнув, опадают. Уши горы осенью начинают лучше слышать. Тогда (снова) кричит.
Здесь звук, сопоставимый по значимости с громовым раскатом, открывает и закрывает год. Раскаты грома весной (у тюрко-монгольских народов Сибири он считался криком небесного дракона), подобно первому крику ребенка, возвещали о возникновении новой жизни. У южных алтайцев и эту традицию разделяют многие тюрко-монгольские народы появление новорожденного сопровождалось возгласами и ружейными выстрелами. Буряты при родах не поднимали младенца с земли до тех пор, пока он не подавал голоса.
Любопытно, что в тюркских языках сам термин ун голос имел широкий спектр значений, и среди них, помимо основного, выделяются: последнее слово перед смертью, звук, шум, зов, а также взбираться на гору, выходить, вырастать, расти, всходить (о светилах), родиться. Подобные, по всей видимости, универсальные представления, сложившиеся в рамках мифопоэтической традиции, дошли до наших дней, вылились, например, в удивительные строки М. М. Пришвина натуралиста и философа, исповедовавшего единство человека и Космоса. В 1928 г. он записал в своем дневнике: Мне снилось этой ночью, будто жизнь человека превращается в звук, который остается вместо жизни и не для одной только нашей планеты...
Сталкиваясь с феноменом звучания и голосом человека, архаичное сознание рассматривало последний в ряду таких важных характеристик, как имя, образ, душа. Шорцы считали, что если на охоте хозяин горы завладевал голосом человека (а тем самым и его душой), тот неминуемо умирал. Страх потерять даже часть себя был чрезвычайно велик. Старики-шорцы даже боялись закричать ночью на собаку, лающую около дома, это дух, подстерегающий человека, мог начать лаять по-собачьи и таким образом обмануть человека и похитить его душу.
Голос был знаком, индивидуальной меткой человека. У многих народов Сибири с осознанием этой его функции был,- вероятно, сопряжен и феномен так называемых личных песен. Они отмечали все этапы жизни, от младенчества до старости, служили показателями гражданского состояния и родовой принадлежности. У тюрко-монгольских народов эта традиция не получила широкого распространения, хотя каждый из персонажей эпоса или шаманского камлания имел, как правило, свою собственную мелодию. Известно также, что в прошлом у хакасов были популярны песни узутов (недоброжелательных духов). Однако во избежание несчастья их разрешали петь только старым и одиноким людям, стоящим на пороге небытия.
Песня была как бы продолжением обыденного речения, она указывала на положение исполнителя в обществе. Отчасти поэтому песенный язык отличался многообразием. Например, мужские колыбельные песни тувинцев исполнялись горловым пением. Женским алтайцы считали звучание комыса. Слабая половина общества использовала его для тайного музицирования. Кроме того, этот инструмент применялся для условного разговора между влюбленными. Отдельные виды пения тем самым превращались в форму иноговорения. Примечательно, в этой связи, что язычковые инструменты типа комыса и варгана использовались и в шаманской традиции, где, вероятно, также выполняли функцию переводчика. В 1983 г. С. И. Вайнштейну посчастливилось сделать редкий снимок: тувинская шаманка держит у рта древний инструмент варган, который издает мрачный,. ,,потусторонний" звук.
Задумываясь над тайной звучания, организованного в членораздельную речь, люди полагали ее естественным физиологическим процессом, так сказать продолжением дыхания. Тувинские фразеологические обороты приравнивают акт произнесения слова к артикуляции. Так, например, выражение аас ажар говорить (высказывать) слово буквально значит открывать рот; аас былаажар спорить, вступать в пререкания (рот отнимать друг у друга). Другие примеры: аксъш ээлэр быть хозяином своему слову, быть хозяином своему рту; аксында баглап каан биле домей красноречивый, обладающий даром импровизации (как будто слова привязаны к его рту).
Таким образом постулируется некоторая автономность рта как инструмента речевой деятельности. Самостоятельностью по отношению к человеку обладало и слово, тем более произнесенное, т. е. отчужденное, отданное или подаренное как ценность:
Выходящего изо рта голоса своего
В песнях немало истратил я (сам).
В гости приехавшему другу
Веселую песню спою я.
В упряжке ходящего коня
По зеленой степи рысью бежать пустил.
В груди моей таившиеся мелодии,
Чтоб слушал весь народ, пою.
Вероятно, певец, как и сказитель хайджи, отпускает на волю свой голос, становящийся его вторым я.
В фольклорных текстах человек предстает своего рода вместилищем или средоточием той высокой ценности, каковой считались голос, слово, речь. У тюрков Сибири и Средней Азии понятие тил употреблялось в отношении языка как анатомического органа: и в смысле речь, язык, а также в значениях быть тронутым, чувствовать вдохновение (сравним также: тиле просить, молить, просить милостыню, жалеть; тилик воодушевлять, внушать; тилигу наитие)Возможно, семантика тил и его производных отражает представление о языке и прежде всего о красноречии как об откровении, даре, получаемом свыше в результ