Женские образы в романе Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание"
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
препятствия к своей неподвижной цели, спокойно и убедительно объясняет Дуне побудительные причины и философию двойного убийства, совершенного Раскольниковым.
Дуня потрясена, она в полуобмороке, она хочет уйти, но она в плену, Свидригайлов останавливает ее: Родиона можно спасти. И называет цену: ...судьба вашего брата и вашей матери в ваших руках. Я же буду ваш раб... всю жизнь....
Оба в полубреду, но и в полубредовом состоянии оба понимают слово спасение по-разному. Свидригайлов говорит о паспорте, о деньгах, о бегстве, о благополучной, лужинской, жизни в Америке. В сознании Дуни нерасчлененно встает вопрос и о механическом спасении брата и о его внутреннем состоянии, о его совести, об искуплении преступления.
Перспектива механического спасения брата не может парализовать ее волю, ее гордость. Доноси, если хочешь! Ни с места! Не сходи! Я выстрелю!... При первом же движении Свидригайлова она выстрелила. Пуля скользнула по волосам Свидригайлова и ударилась в стену. В насильнике, в звере проскользнули человеческие черты: нерассуждающая храбрость, своеобразное мужское благородство, заставившее его предоставить Дуне еще раз и еще раз шанс убить его. Он велит ей снова стрелять, после осечки он инструктирует ее, как надо аккуратно зарядить револьвер. И произошло неожиданное, неожиданное движение в душах обоих: Дуня сдалась, а Свидригайлов не принял жертвы.
Он стоял пред нею в двух шагах, ждал и смотрел на нее с дикою решимостью, воспаленно-страстным, тяжелым взглядом. Дуня поняла, что он скорее умрет, чем отпустит ее. И... и уж, конечно, она убьет его теперь, в двух шагах!...
Вдруг она отбросила револьвер.
- Бросила! - с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть, не одна тягость смертного страха; да вряд ли он и ощущал его в эту минуту. Это было избавление от другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей силе определить.
Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся трепеща как лист, смотрела на него умоляющими глазами. Он было хотел что-то сказать, но только губы его кривились, а выговорить он не мог.
Отпусти меня! - умоляя сказала Дуня.
Свидригайлов вздрогнул...
Так не любишь? - тихо спросил он.
Дуня отрицательно повела головой.
И... не можешь?.. Никогда? - с отчаянием прошептал он.
Никогда! - прошептала Дуня.
Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал пред ним.
Прошло еще мгновение.
Вот ключ!.. Берите; уходите скорей!...
У писателя школы Сю или Дюма сцена эта не вышла бы за пределы мелодрамы, и добродетельное ее завершение выглядело бы ходульно. Достоевский заполнил ее удивительным и психологическим и нравственным содержанием. В Дуне, в этой возможной великомученице, где-то подспудно таилось женское тяготение к Свидригайлову - и не так-то просто было ей третий раз стрелять, зная уже наверно, что убьет его. Скрытые, подсознательные импульсы, прочитанные Достоевским в своей героине, не унижают ее, они придают ее облику органическую достоверность. И тут новый оборот: в Свидригайлове человек победил зверя. Не доверяя самому себе, торопя ее, Свидригайлов отпустил Дуню. Зверь уже было добился своего, Дуня очутилась в полной его власти, но человек опомнился и дал свободу своей жертве. Выяснилось, что под мохнатой звериной шкурой Свидригайлова билось тоскующее сердце, жаждавшее любви. В черновых записях у Достоевского записана фраза с тем, чтобы пристроить ее куда-нибудь: Точно так же, как каждый человек на луч солнца отзывается. Скот, - бросает Дуня настигающему ее Свидригайлову. Скот? - повторяет Свидригайлов. - Полюбить вы, знаете ли вы, можете и можете меня в человека пересоздать. А ведь, пожалуй, и перемолола бы меня как-нибудь... Э! к черту! Опять эти мысли, все это надо бросить, бросить!... Несмотря на разительный контраст чувств и вожделений, несмотря на грязные помыслы и намерения, в Свидригайлове победил тоскующий человек.
И тут-то окончательно определяется трагедия Свидригайлова. Человек победил, но человек-то это был опустошенный, растерявший все человеческое. Все человеческое было ему чуждо. Этому человеку нечего было предложить Дуне, ему самому нечем и незачем было жить. Луч солнца сверкнул и погас, наступила ночь - и смерть.
В бодрствовании и забытьи, в минуты просветления и среди кошмаров и бредов предсмертной ночи перед Свидригайловым стал возникать образ Дунечки как символ несбывшихся надежд, как утраченная звезда.
Жертвенность Сони осветила новым светом жертвенность матери и сестры Раскольникова, переключив ее смысл из русла узких семейных взаимоотношений в сферу всеобщего, касающегося судеб всего человеческого рода: в этом неправедном мире, таком, каков он есть, возможно спасение одного, но только за счет тела и души других; да, Раскольников может выйти в люди, но для этого мать его должна погубить свое зрение и пожертвовать дочерью, его сестрой, которой придется повторить, в какой-то вариации, жизненный путь Сонечки.
Закон этот вызывает презрение и негодование, жалость и ожесточение, сострадание и жажду мести у Раскольникова, но он имеет и другую сторону, которую теория Раскольникова не учитывала, не предвидела и не способна была понять. Мать добровольно готова отдать дочь на заклание, сестр