Языковая презентация концепта "еда" в индивидуально-авторской картине мира Н.В. Гоголя
Курсовой проект - Иностранные языки
Другие курсовые по предмету Иностранные языки
изости в осмыслении своей трапезы как воплощения широкой души, естественности в путевых записках русских и болгарских писателей (Достоевский, Алеко Константинов), специфическом для болгарского писателя дистанцировании от своей кухни в контексте идеи европейской культурной идентичности и разрыва с Востоком (Алеко Константинов); особом образе России (русской кухни) в путевых записках болгарских писателей (Иван Вазов и др.).
Я. Войводич исходит из предпосылки, что во все времена в различных контекстах и культурах блюда из мяса считаются главнейшими по отношению к другим видам еды, а мясо воспринимается как "настоящая" еда. Учитывая значение мяса в культуре, в своем тексте автор показывает его значение в русской литературе XIX в. (мясной стол, обычай, подготовка, угощение), в частности на примере романа А.Н. Гончарова Обломов.
Другой исследователь, А.Б. Кривенко пишет о роли пищевого кода в самоидентификации и репрезентации А.С. Пушкина, показывая, что игра со своим обликом как в жизни, так и в графике являлась для А.С. Пушкина одним из способов приспособиться, раствориться в той среде или ситуации, в которой в данный момент он пребывал. В частности, идентифицируя себя с лакомым блюдом, Пушкин репрезентировал себя как привлекательный объект для употребления. Так пищевой код служил поэту средством преобразования своей личности из чужого в своего для женщин и детей.
Тому, что едят помещики в Мертвых душах Н.В. Гоголя, посвятил свою статью А.Н. Ранчин. Присутствие еды в доме, угощение ею гостя, характер блюд (особенно значимы оппозиции "чистое" блюдо с сохранением исконного вкуса продукта - блюдо с измененным исходным вкусом продукта и оппозиция первое - второе блюдо), описание обеда или отсутствие такового призваны охарактеризовать хозяев усадеб, причем еда выступает в функции знака, совмещающего в себе признаки метонимии и метафоры.
Исследуя принципы изучения кода еды у славян в хронологическом аспекте, Т.Н. Чепелевская обратилась к изучению истории изучения, что позволяет вскрыть магистральные направления в исследовании определенной научной проблемы или темы на протяжении выделенного исторического периода, а также попытаться выявить новые подходы и принципы в их изучении. Она рассматривает вопросы, связанные с актуальным состоянием словенской кухни, соотношением современных пищевых предпочтений словенцев с давними традициями.
Алкоголь в России - всегда тема, и Н.М. Куренная анализирует ее на материале текстов советского времени. Она прослеживает смену парадигм советской литературы. Для литературы 1920-х годов характерен герой, употребляющий много спиртного, причем по этому признаку "свои" противопоставляются "чужим" - предателям и контрреволюционным элементам. В 1930-1940-е годы устанавливается новая литературная парадигма: целеустремленный герой, отдающий себя борьбе и труду, лишается национальных черт (в частности склонности к винопитию) и становится проводником коммунистической идеи. В 1960-е годы происходит возвращение к житейским проблемам обычного человека, и пьющего, и гулящего, символизирующее одновременно возврат традиционного реализма в литературу.
К. Сёке обратилась к анализу романа В. Сорокина День опричника, показав, как с помощью симулякров еды автор производит жесткую деконструкцию через цепочку еда - половой акт / сексуальные перверзии - смерть - возрождение. Поскольку в романе игнорируется историзм любого толка, К. Сёке утверждает, что художественное пространство романа представляет собой мир симулякров, бесконечный круговорот циклически повторяющихся текстов, порождающих квазисюжеты, которые вкладываются один в другой, как куклы-матрешки, без возможности возврата в прошлое или прогнозов на будущее.
П.В. Королькова анализирует пищевые образы как способ реализации оппозиции свой - чужой в рассказах Момо Капора. Реальность и внутренний мир героев в его рассказах представлены в системе оппозиций. Важнейшей оппозицией становится пара свой - чужой, которая реализуется в пищевых образах. Эти образы могут становиться символами утраты патриархального прошлого (баранина на вертеле, чечевичный суп, фасоль), национальная еда объединяет народ или братские народы (так, любовь к арбузу объединяет сербов и греков), она может быть символом мудрости, изобилия и достатка, обретая черты сакрального предмета (баранина), и даже атрибутом власти (кофе).
К описанию гастрономических и пищеварительных метафор в советской публицистике 1920-х годов обращается К.О. Гусарова. Описание культуры как духовной пищи широко распространено в советской публицистике тех лет. Она рассматривает использование оппозиций полезная/вредная пища применительно к явлениям культуры, а также противопоставляемые гастрономические стратегии рабочего и буржуа.
Другой исследователь, Н.А. Фатеева рассматривает материал Словаря русского арго: материалы 1980-1990 гг. В.С. Елистратова. Ею исследуются группы переносных значений слов, обозначающих пищевые продукты, в русском арго. Автор приходит к выводу о том, что акт принятия пищи и сами блюда - это особый язык коммуникации со своей знаковой системой. В докладе рассмотрены переносные значения слов, обозначающих пищевые продукты через телесный код, а также наименования денег, связанные с пищевыми продуктами.
Ю.Л. Троицкий, рассматривая гастрономический код И. Бродского, считает, что г?/p>