Типология и поэтика женской прозы: гендерный аспект
Диссертация - Литература
Другие диссертации по предмету Литература
я на себя функцию судей мира и защитников, беря на себя трудное дело нести идею и учить. Приведенный отрывок представляет писательское кредо Петрушевской, ее понимание сущности и смысла литературы в философском контексте эпохи. Благодаря такой авторской позиции у читателя не возникает агрессии, желания поучать, упрекать героиню за то, что она ступила на неправедный путь. Напротив, хочется пожалеть, обогреть, дать надежду на лучшее женщине, каждый день находящейся в ситуации риска, опасности для своей жизни, здоровья; женщине, каждый день испытывающей насилие, унижаемой. Такое отношение читателя продиктовано гражданским чувством вины за то, что общественные институты (органы власти, бизнес-структуры) не просто позволяют процветать этому роду деятельности, но и активно пользуются услугами проституток знаменитые субботники, оргии новых русских, закрытые клубные вечеринки элиты не обходятся без участия девушек по вызову, и состраданием к женской трагедии.
Продолжая традицию Достоевского, Петрушевская дает описание женщин легкого поведения через сострадательное к ним отношение: Действительно, чье бы сердце, даже закоренелое сердце, не содрогнулось бы при виде простушки, так и хочется сказать простоволосой, хотя на голове у нее есть какой-то свалявшийся, как валенок, грубый шарфик, но сдвинутый на затылок, так что волосы висят. Так и тянет сказать простоволосая и простушка, толстоватая, коротковатая, но не борец по фигуре, как бывают иногда женщины…. При этом автор-женщина особенно внимательна к подробностям, позволяющим осуществить органический переход от предельно-обобщенного к индивидуально-конкретному. Через определения простоволосая и простушка, рядом с которыми стоит слово проститутка, и она и есть она пробивается особенный женский взгляд, критически-придирчиво оценивающий другую женщину: И женственности особой нет, какая там женственность, когда коротковатая и полноватая, ничем не выделяющаяся среди других женщин.
Девятнадцатилетняя проститутка оказалась в тюрьме за то, что в порыве естественной тоски запустила бутылкой в голову милиционеру, зашедшему просто так, проверить, и на этом ее похождения закончились, поскольку тут милиционер и закон, не считающиеся ни с чьими причудами, ни с чьей естественной тоской и словами вроде: Я тебя шлю к черту, и это, в свою очередь, не могло не кончиться вот таким выездным судом в подвале дома, и не могло не кончиться выходом на улицу темным вечером пред лицом толпы, публичным явлением толпе заинтересованного данным фактом народа, увидевшего дочь Ксени, но не в драных школьных колготках и кусающую детей в драках, а вот в таком виде: в каком, еще вопрос.
Имя девушки неизвестно, она представлена в тексте через имя матери, тоже проститутки прием обезличивания. Повествование носит дискретный характер, что характерно для творчества Петрушевской. Из складывающейся мозаики текста мы узнаем некоторые подробности жизни героинь: А ведь подсудимая уже находится в тюрьме три месяца, и уже передавались ей папиросы и печенье, но тут в толпе разыгрывается совершенно незабываемая сцена, тут правит бал проститутка Ксеня, которая темным вечером, у входа в красный уголок, в толпе, продвигается, чтобы передать нищую передачку, и кому? Своей же осужденной дочери, опять-таки проститутке. Она осуждена на год…
Ведь это не так просто, как кажется, что у проститутки-матери вырастает дочь-проститутка. Вроде бы вначале намерения у матери иные, вроде бы вначале мать не приветствует, что дочь хочет идти по плохой дорожке, ведь нетрудно догадаться, что мать есть мать и свои прегрешения прощает себе, но не дочери, и хочет видеть в дочери осуществление того, что не удалось ей, скажем, чтобы дочь училась и так далее. Но нетрудно также догадаться, что дочь вырастает, желая доказать свое, и это неважно, что в ее детстве во дворе ее все шпыняли и она в злобе кусала детей так говорили, и так оно и было на самом деле. В детстве дочь проститутки была совсем плохой, на ребрах ничего не находилось, и она была злая и грубила всем кому попало, даже старшим отвечала: А хотя бы и так и вдруг расцвела. Вдруг округлилась, мяса на ней наросло в этой атмосфере вечно накрытого стола в комнате, и вдруг мать стала приплакивать не из-за того, что дочь ее в ответ на поношения по поводу плохой учебы и учительницы могла начать пинать ногой в самое больное место, в голень, мать стала приплакивать и курила с припухшими глазами из-за того теперь, что все, все кончилось, все надежды рухнули, и дочь привела опять, и опять другого, и все ходоки в эту комнату теперь уже не относятся к этой дочке как к дочке и не угощают конфетой перед тем, как мать выставит за дверь на кухню. Нет, теперь взаимоотношения будут другие, и мать примирится с этим как вообще простой человек: так так так.
Лицо дочери Ксении ассоциируется с белым светом (луч света в темном царстве), и это достигается кратным повторением детали (сейчас ее будут выводить из подвала, белое лицо возникнет в темном проеме; девятнадцатилетняя дочь-проститутка со своим белым лицом, которое возникнет в проеме дверей), наращиванием экспрессии ( сейчас покажется в мученическом темном провале белейшее лицо девятнадцатилетней). Облик девушки трактуется, как в чем-то простой-простой, без тайны, даже простейший. Кажется, что в ней нет ничего от вечного тумана и таинственности, окружающих вроде бы преступление про