Типология и поэтика женской прозы: гендерный аспект
Диссертация - Литература
Другие диссертации по предмету Литература
глазах стояли слезы счастья.
Образу героини всегда противостоит образ мужчины, и в типичной гендерно-женской прозе он далек от супермена и героя. Характер Андрея из рассказа Л. Петрушевской Смотровая площадка лишен какой-либо определенности, да и интереса к его духовной сущности его подруги не испытывали. Раз так, то так, думали за Андрея окружающие, а что он сам думал нам неизвестно. Это не очень благовидное отношение к герою-любовнику открывается … отсутствием в нем души. Чего же они от него все хотели, чем он должен был услужить им в миру, если мир так нуждался в нем… Только единственно он мог, как мы догадываемся, поставить жаждущему миру эмоций.
Развенчание героя происходит через отношения с некой Таней, человеком, пока что не лишенным иллюзий, и потому высветившем суть характера героя, как огня боявшегося каких бы то ни было серьезных отношений. Вот так, так постыдно все оказалось, так нелепо, и Андрюша даже иногда закидывал голову и тряс ею, как бы не понимая, в каком мире он живет.
И так все шло, - повторяет повествователь. С одной стороны Таня с ее растущим жаром, с другой стороны Андрей с его растущим жаром совсем другого порядка… И развязка, как мы уже сказали выше, обычна: Известно, чем дело кончилось.
Некая расплывчатость и неясность образа Тани в прозе Петрушевской проистекает из того, что автор отказывается от писательского всеведения. Некоторые критики считают, что эта позиция стороннего наблюдателя. На наш взгляд, вопрос сложнее, и связан с такой репрезентацией образа героини, когда многое между женщинами понятно без слов, и это можно выразить элементарно просто. То есть женщина настолько хорошо знает женщину, что ей (автору) не надо, например, объяснять что творится в женском коллективе, где все девушки, женщины последовательно становятся подругами одного и того же молодого человека, а значит, интимная жизнь каждой становится достоянием всех, как и должно быть на смотровой площадке (название рассказа предельно символично).
Критика не без оснований подчеркнула, что Смотровая площадка - это, по Петрушевской, место мужчины в современном мире, и хотя, казалось бы все привычно и узнаваемо, женская душа болит и протестует. Вспомним финал рассказа: Однако шуткой-смехом, как говорит одна незамужняя библиотекарша, шуткой-смехом, а все-таки болит сердце, все ноет, все ноет оно, все хочет отмщения. За что. Спрашивается, ведь трава растет и жизнь неистребима вроде бы. Но истребима, истребима, вот в чем дело.
В русской классической литературе слабость героя, противопоставленного сильной женщине, была почти что традиционной (о чем убедительно писал Н.Г. Чернышевский в статье Русский человек на rende-vous). Но сейчас это показано от лица самой женщины с куда более нелицеприятными акцентами, а главное, подчеркиванием глобальности происходящих (в этом направлении) в обществе процессов. Как писала Фриди Гинтс на материале рассказов Петрушевской, всем знакомы наши проблемы безвольный он или не в меру самостоятельная она, наивные старики и рано повзрослевшие в семейных скандалах дети (Гинтс, 1995).
Однако, несмотря на узнаваемые черты современного социума и его печати на образах героини и героя, проза Петрушевской все-таки не об этом или, точнее, не только об этом. Женщина и мужчина (именно в таком порядке, а не наоборот, как обычно пишут мужчины-критики о ее прозе) интересуют автора как метафизические сущности.
Т.Касаткина справедливо заметила, что женская проза, прежде всего произведения Л.Петрушевской это зазеркалье, мир, увиденный с обратной стороны. Этот мир все еще удивителен. Удивителен уже потому, что видеть женщину частью универсума мужчины мы привыкли в гораздо большей степени, чем видеть мужчину частью универсума женщины, - это все еще представляется чем-то странным, необычным, как бы для него даже и унизительным. Этот итоговый вывод известного критика опирается на наблюдения над текстом: Мужчина у Петрушевской так всегда и будет "толстеньким ребенком", ничего не понимающим и безответственным, - причиной, поводом для любви, для страдания, для самоотдачи - для отдачи того, что никому вроде бы и не нужно и за что никто не поблагодарит, но без чего, на самом деле, не будет стоять мир (Касаткина, 1996). Даже нет необходимости подробно рассматривать рассказы о герое, чтобы выявить его типологию, это уже сделано не только Касаткиной, но и Михайловым: потом идет ОН, который или сразу после рождения их общего ребенка стал гулять, много пил и иногда дрался (История Клариссы), или какой-нибудь интеллигентный неудачник, чьи мечты бы смогли исполниться и он мог бы соединиться с любимой женщиной, но путь его был долог и ни к чему не привел (Я тебя люблю) (Михайлов, 1993).
Т.Мелешко в указанной выше статье подчеркнула, что автор обращает внимание то на его маленький рост, как в “Приключениях Веры”, то на детскую беззащитность: “толстый ребенок”, “наивный мальчик сорока двух лет”... Он изначально обречен. Постоянно ждет героиня, что дядя Гриша в одноименном рассказе упадет с крыши. Он погибает иначе, зато с крыши упал Павел из “Элегии”, едва жена отвернулась. Другому герою, оставшемуся без женщины, грозит голодная смерть, он кончает с собой. В то время как его жена “цепкая, как все женщины-матери, как-нибудь нашла бы выход из положения” (“Грипп”). В критике сталкиваются почти антиномичные черты героев-мужчин в расск