Судьба художника в романе "Мартин Иден" Джека Лондона
Контрольная работа - Литература
Другие контрольные работы по предмету Литература
?турой.
Он рассказывает, как дрался с мексиканцем, и в его воображении моментально возникает картина, созданная по законам искусства: белый берег, звезды, огни грузовых пароходов, темная толпа вокруг дерущихся, поблескивающая сталь ножа. Из множества подробностей он выбирает самое яркое и разительное. Он неосознанно творит художественный мир, в котором переливаются все впечатления его короткой, но богатой событиями жизни, - и страстные завывания певцов под грохот тамтама в знойной тропической ночи, и выжженная солнцем пустыня Аризоны, и ледяные громады Севера.
Драма героя начинается вовсе не в тот момент, когда он впервые увидел Руфь Морз, убогую душонку, как назовет ее впоследствии друг Мартина, поэт Бриссенден. Несоразмерность духовных горизонтов слишком очевидна, чтобы Руфь могла всерьез влиять на Мартина, приобщая его к своим классически пошлым идеалам честного труда, скопидомства и конформизма. Как и все в мире, Руфь он воспринимает, прежде всего, эстетически, для Мартина она золотой цветок, при взгляде на который у него перед глазами начинают роиться таинственные, романтические образы. В его отношениях с Руфью разыгрывается тот же конфликт эстетической красоты и грубой житейской реальности, который в итоге окажется неразрешимым конфликтом всей его жизни.
Драма начинается, когда Мартин, осознав в себе художественное дарование, решает сделать искусство своей профессией. Вы ранены красотой, - говорит ему Бриссенден. - Это незаживающая рана, неизлечимая болезнь, раскаленный нож в сердце… Пусть вашей целью будет только одна Красота. Зачем вы стараетесь чеканить из нее монету? Бриссенден намного опытнее Мартина, и герою романа предстоит на собственном примере убедиться, как прав был его друг, настойчиво советуя: Любите красоту ради самой красоты, а о журналах бросьте думать.
Только все дело в том, что правота Бриссендена - абстрактная правота. Безусловно, первейшая обязанность художника - это обязанность перед своим искусством, служение Красоте. Но столь же верно, сотни раз доказано, что творчество невозможно без воспринимающего, без той самой публики, которую с полным основанием презирает Бриссенден, а потом и Мартин. Трагедия в том, что публика - это морзы и им подобные. В начале творчества - великий созидательный порыв, а завершение творческого акта - это мелочная и недостойная борьба с издателями, блошиные укусы критиков и оплевывание шедевра самодовольной аудиторией. И Мартин не может найти выхода из этого порочного круга.
Разумеется, Лондон не первым обратился к этой бесконечно повторяющейся драме художника; проблема, его волнующая, стара, как само искусство, и разрешение ее возможно лишь при том условии, что ценности искусства станут доступны не избранным, а всему обществу.
Значение романа определялось тем, что Лондон придал вечной проблеме остро современное содержание. Мартин Идеи - художник, вышедший из народных масс, а это явление, ставшее характерным лишь в XX веке. И драма, которая изображена Лондоном, - подлинно современная драма. Сущность ее не исчерпывается тем, что Мартина ждет страшная нищета, и что он израсходует весь отпущенный ему запас творческих сил, прежде чем к нему придет признание. Несомненно, он мог бы сделать больше и не расплачиваться за каждый свой шаг в искусстве бескрайним напряжением и голодом, живи он в других условиях. Но разве он стал бы революционером в искусстве, если бы не принес в него совершенно новый жизненный опыт и воспитанное именно его суровым, пролетарским опытом новое мироощущение? И он сумел создать вещи, к которым будут не раз возвращаться; в конце концов, не так уж важно, признанным или непризнанным он их написал.
Жестокий парадокс судьбы Мартина в том, что с каждой новой осиленной им вершиной культуры, с каждым новым постигнутым им секретом творчества он все больше отдаляется от того мира, который и питал его творческие силы, пока между художником и вырастившей его средой сохранялась живая связь. Португалка Мария Сильва, которая, отбирая хлеб у своих семи оборванных ребятишек, поддерживала его в самые беспросветные месяцы, поставила книгу Мартина, подаренную бывшим ее жильцом, на самое почетное место, рядом с Библией. Но она так и не прочтет ее, а если и прочтет, не поймет ни слова. Фабричная работница Лиззи Конолли, готовая отдать за Мартина жизнь, становится ему чужой, как бы он ей ни симпатизировал. И это неизбежно, потому что между автором философского памфлета о Метерлинке и девушкой из народа, за всю жизнь несколько раз побывавшей в дешевых театриках для плебса, лежит духовная пропасть.
Но ведь и сам Мартин из народа. И отчуждение происходит не оттого, что он усвоил буржуазные взгляды. Тысячи прочитанных книг, которые были необходимы, чтобы стать писателем, приобщили его к интеллектуальной элите, однако он знает истинную ее цену. Духовно поработить Мартина она не смогла, он остался столь же независимым, как в те дни, когда, глуша голод, писал свои рассказы. Но для кого он писал их? Вот еще одна неразрешимая проблема. Художник из пролетариата, он чужд пролетариату, который неспособен его понять. И чужд хорошему обществу, которое он презирает и которое на него самого смотрит только как на очередную сенсацию. Он оказывается между двух миров, в пустоте, в изоляции, и его индивидуализм, которым Мартин похваляется на социалистическом митинге, - это не выработанная им для себя жизненная программа, а лишь неизбежное ?/p>