Сергей Довлатов (1941—1990). Жизнь. Творчество. Воспоминания современников
Реферат - Литература
Другие рефераты по предмету Литература
„Годунове"... А центральным героем был он сам.
Наши производят, по выражению поэта и литературоведа Льва Лосева, впечатление мифологического цикла. Однако каждый из мифов вдобавок и целая историческая эпоха...
Начало 60-х. Вылетев из университета за неуспеваемость, будущий писатель был призван в армию и оказался в лагерной охране. Эту страницу своей биографии он впоследствии не раз перелистывал и перечитывал...
В Невидимой книге (1978 г.) Довлатов рассказывает, что, попав в зону, он с удивлением обнаружил: Полицейские и воры чрезвычайно напоминают друг друга. Заключённые особого режима и лагерные надзиратели безумно похожи... По обе стороны колючей проволоки единый и жестокий мир.
В повести Зона (опубликована в 1982 г.) эта мысль доведена до логического конца: ...Лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причём именно Советского государства. В лагере имеется диктатура пролетариата (т. е. режим), народ (заключённые), милиция (охрана). Там есть партийный аппарат, культура, индустрия. Есть всё, чему положено быть в государстве. Однако диктатура не стихийное бедствие. Почти каждый из довлатовских героев мог бы сказать о себе примерно следуюшее: Мир уродлив, люди несовершенны, да ведь и я не подарок!... Но эта ироничная интонация появится позже. Герой Зоны на предостережение военного комиссара: ВОХРА (вооружённая охрана. Прим. авт.) это ад! отвечает серьёзно и жёстко: Ад... мы сами. Не об этом ли говорил Ланиелот (герой пьесы Е. Шварца Дракон): В каждом... придётся убить дракона.
ЛИБО САЖАТЬ, ЛИБО ВЫСЫЛАТЬ...
Представьте себе, иронизировал по поводу своего отъезда Довлатов, в Ленинграде ходит такой огромный толстый дядя, пьюший. Печатается в Континенте, в журнале Время и мы (журналы русской эмиграиии. Участвует в литературной жизни, знаком с Бродским. Шумно везде хохочет, говорит какие-то глупости, ведёт вздорные антисоветские разговоры и настоятельно всем советует следовать его примеру. И если существовал какой-то отдел госбезопасности, который занимался такими людьми, то им стало очевидно: надо либо сажать, либо высылать. Они же не обязаны были знать, что я человек слабый и стойкий диссидент из меня вряд ли получится...
В ПОИСКАХ НОРМЫ
Довлатов всегда точен в изображении своих героев. Два-три штриха и перед нами живой характер со всеми добродетелями и слабостями, со своим прошлым и будущим. Вот один из второстепенных персонажей повести Компромисс (1981 г.): Лицо умеренно, но регулярно выпивающего человека.... Сказанное следом почти ничего существенного не прибавляет, лишь закрепляет готовый портрет: В кино так изображают отставных полковников. Прочный лоб, обыденные светлые глаза, золотые коронки.
А вот начало повести Заповедник (1983 г.). По пути в Михайловское (Пушкинский музей-заповедник) герой оказывается в маленьком провинциальном городе Луге, типичной российской глубинке, главная достопримечательность которой здание вокзала:
Я пересёк вестибюль с газетным киоском и массивными цементными урнами. Интуитивно выявил буфет.
Через официанта, вяло произнесла буфетчица. На пологой груди её болтался штопор.
Я сел у двери. Через минуту появился официант с громадными войлочными бакенбардами.
Что вам угодно?
Мне угодно, говорю, чтобы все были доброжелательны, скромны и любезны.
Официант, пресыщенный разнообразием жизни, молчал.
Две детали болтаюшийся на пологой груди штопор и войлочные бакенбарды - подчёркивают искусственность, нелепость ситуации, в которой, как всегда, оказывается герой Довлатова. И в то же время это законченные образы буфетчицы и официанта, а также выразительная картина убогого захолустья.
Бытовая и душевная неустроенность, заброшенность постоянно сопутствуют довлатовскому герою. Его жизнь никому не нужна и, по-видимому, бессмысленна. Однако персонажи лишь внешне похожи на того маленького человека, который был болью и заботой классической русской литературы. Под пером Довлатова они вырастают в масштабные фигуры.
Михал Иваныч из Заповедника с его безграничным простодушием и неподражаемой речью, большой ребёнок Рафаэль Гонзалес из повести Иностранка, городской сумасшедший Эрик Буш в Компромиссе и многие, многие другие все они живут в абсурдном, перевёрнутом мире, но другого и не знают.
...Абсурд и безумие становятся чем-то совершенно естественным, а норма, т. е. поведение нормальное, естественное, доброжелательное, спокойное, сдержанное, интеллигентное... становится всё более из ряда вон выходяшим событием... Вызывать у читателя ощущение, что это нормально... это и есть моя тема... так, точнее любого критика и исследователя, говорил о своём творчестве сам С. Довлатов.
В абсурдном мире единственной надеждой на спасение оказывается смех, поскольку только чувство юмора означает наличие здравого смысла.
Смех у Довлатова почти всегда результат обманутого ожидания. В повести Заповедник сотрудница музея в Михайловском знакомит героя с мемориалом.
Тут всё живёт и дышит Пушкиным, сказала Галя, буквально каждая веточка, каждая травинка. Так и ждёшь, что он выйдет сейчас из-за поворота... Цилиндр, крылатка, знакомый профиль...
Между тем из-за поворота вышел Лёня Гурьянов, бывший университетский стукач.
Приём этот час