Россия и Северный Кавказ в дореволюционный период: особенности интеграционных процессов

Методическое пособие - История

Другие методички по предмету История

?сключением 4-го и 6-го, связанны с посягательством на государственные интересы, а если учесть, что убийства и поранения допускались к рассмотрению в народных судах только если не были совершены по политическим мотивам (34), то преимущественно уголовным можно признать только п. 4.

Преобразования в административной и правовой сферах, проводимые российским государством среди горского населения, были направлены на поэтапное включение новых подданных империи в её правовое пространство, без каких-либо исключений. Вступление России в фазу спада последнего малого цикла периода империи (начало ХХ века), нарастание в российском обществе тенденций, характерных для состояния острого социального кризиса, помешали реализации этих замыслов. Следует отметить, что включение горского населения Северного Кавказа в общегосударственное правовое поле происходит в восходящей фазе следующего малого социального цикла (кон. 1910-х нач 1940-х гг.)., относящегося уже к советскому периоду. Поэтому можно сказать, что задачи, которые ставило перед собой царское правительство, были достигнуты в других социальных и политических условиях.

Проблемы административных и правовых исключений для горского населения региона относятся к числу наиболее острых и по сей день. Наибольшей актуализации они достигают на Северном Кавказе в периоды спада и кризиса в России, что подтверждают события 1990-х годов. Это позволяет сделать вывод о том, что данная проблема в периоды относительной социальной гармонии в России уходит в латентные формы.

Таким образом, начатые после Кавказской войны административные и правовые преобразования не решали проблем, лежащих в основании конфликта ценностей. Российское государство использовало наиболее гибкий и единственно приемлемый путь адаптации горцев к новому правовому полю. Сохранение в среде горских обществ определённых отличий и исключений в этом отношении рассматривалось как временное.

 

Надо полагать, что административные и правовые преобразования не относились к числу тех изменений, которые сразу и заметно повлияли на повседневную жизнь горцев. Вполне можно допустить мысль, что многие из таких изменений местным населением не сразу были замечены. Тем более, что различные этнокультурные группы Северного Кавказа на стадии завершения войны находились на разных стадиях интеграции в государственное пространство России, и в различной степени зависимости от него. В строгом смысле слова, не все этнические группы автохтонного населения были горцами. И если можно допустить, что в замкнувшихся горных обществах, сведших зависимость от внешнего русского мира до возможного минимума, мог бы сохраниться довольно долго привычный, устоявшийся веками уклад, то в отношении кочевых народов Северного Кавказа такая вероятность выглядит умозрительной. Меры царского правительства, направленные на переселение горцев на равнину, перевод кочевых народов к оседлости и некоторые другие, затронувшие имущественные, социальные отношения, отдельные составляющие хозяйственного и бытового уклада, во многом были связаны с земельным вопросом, особенно остро стоявшим перед горским населением региона.

Отсутствие необходимого количества пахотных и других пригодных для возделывания земель в горах выразилось в том, что процент избыточного населения у балкарцев составил 67, у осетинов 88, у ингушей 89, у чеченцев 90 (35). Вместе с тем, отходничество было свойственно в заметных масштабах только осетинам. Они же наиболее активно переселялись и на равнину, и даже основывали новые поселения, и иногда за пределами региона исторического проживания. Этого нельзя сказать о балкарцах они переселялись только в уже существующие селения, не основывая новых (36). У чеченцев и ингушей переселения на равнину имели свои особенности: 1) они не были массовыми и ограничивались переселением одной семьи или родственной группы; 2) процесс переселения вайнахов на равнину отличался значительной длительностью по времени (37).

В.Н. Ратушняк отмечает, что проблемы земельного положения горцев не раз обращали на себя внимание правительства, однако в пореформенный период было утверждено только три положения, призванных урегулировать этот вопрос: об учреждении Временной комиссии для разбора личных и поземельных прав туземного населения, об отмене крепостного права в горских районах Кавказа и о распределении земель в 10 селениях Тагаурии (Осетия) (38). Изменению положения дел горцев к лучшему в земельном вопросе не способствовала общая концепция распределения земель после окончания Кавказской войны, согласно которой большие наделы считались вредными для них, так как приучали жителей к праздности. Исходя из этого, две трети удобных земель, как это было, например, в Закубанье, оказались в руках горских феодалов, царских чиновников и офицеров (39). Проблемы малоземелья не были решены и к началу ХХ века. В 1906 году член Абрамовской комиссии по исследованию земельного положения горцев Н.С. Иваненко отмечает, что надел балкарских крестьян составлял в среднем 17,8 десятины на 1 душу мужского пола; кабардинских 6,2; карачаевских 7,9; у кумыков этот надел был равен 7,6 дес. на 1 д.м.п.; черкесов 7,5; адыгейцев 6,8; чеченцев 5,1; осетин - 4,5; ингушей 4,3; лезгин 3,8 (40). Казакам, при этом, определялся надел на Кубани в 23 десятины на 1 д.м.п. в среднем, на Тереке средний надел достигал 28 десятин. К началу ХХ века с ростом войскового населения этот надел у кубанских казаков сократился до 11,3 дес., а у терск?/p>