Артюр Рэмбо
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
ш застлан
от глаз моих..."
Однако в "Одном лете в аду" нельзя всюду искать четкой
последовательности. Здесь встречаются хотя и продиктованные отвращением к
буржуазному миру, но имеющие мало общего с прогрессивными социальными
преобразованиями планы, как вырваться из "болота западного мира". Всякий
труд кажется Рембо принудительным. Он был бы рад отказаться от труда: "Мне
отвратительны все занятия. Хозяева и рабочие, все мужики - отребье. Рука с
пером стоит руки за плугом... Я неприкосновенен, и все это меня не
касается".
Случается, что мысли Рембо приобретают какой-то конкистадорский
характер. Это порождало на ранних этапах изучения Рембо суждения, будто поэт
действительно был готов опуститься до идеи "сверхчеловека": "Я покидаю
Европу: морской ветер обожжет мне легкие. Гиблые страны забудут меня.
Плавать, мять траву, охотиться, особенно курить; пить напитки, крепкие, как
кипящий металл... Я вернусь с железными членами, со смуглой кожей, с бешеным
взглядом: по моему виду меня сочтут человеком сильной расы. У меня будет
золото: я буду празден и груб. Женщины ухаживают за такими свирепыми
инвалидами, возвратившимися из южных стран. Я вмешаюсь в политические дела.
Буду спасен".
"Однако мы не отплываем", - пишет Рембо. В глубине души он сознает, что
скорее может оказаться в роли угнетенного, чем угнетателя. Рембо признается,
что он "отверженный" и для него самое лучшее - "забыться в хмельном сне на
прибрежном песке". Поэт часто представляет себя порабощенным: "Белые
высаживаются. Грянула пушка! Заставят креститься, носить одежду,
работать...".
Утверждению буржуазного прогресса, официальной истории Франции в главке
"Дурная кровь" Рембо противопоставляет не только свое право древнего галла,
право всякого дикаря, не желающего знать цивилизации, но и "шаритэ" -
понятие, употребляемое им в смысле "социальное единение".
И калейдоскопическом стиле "Одного лета в аду" временами можно
натолкнуться на мысли и образы, которых ждала великая будущность: здесь и
слова поэта о том, что он из тех, "кто поет во время казни", ставшие
лейтмотивом стихотворения Арагона о героях Сопротивления; здесь и несогласие
с господней волей спасти именно поэта среди потерпевших кораблекрушение,
вдохновившее Элюара на строки - девиз, что, пока на земле есть
насильственная смерть, первыми должны умирать поэты.
VII. Эпилог
"Одно лето в аду" понимали как прелюдию к дальнейшей и не составляющей
тему этой статьи уже не литературной жизни Рембо. Высокие социальные замыслы
он объективно и не мог, и не умел осуществить. Ему не только не было дано
вступить в те "ослепительные города будущего", о которых он мечтал, но он
при его исключительных способностях, отменной энергии, молодости и крепком
здоровье был обречен вести жизнь нищего бродяги.
Возвращаясь домой, в Шарлевиль или на ферму матери Рош, Рембо работает,
как батрак, за одни "харчи". По вечерам, никому не нужный, забившись в угол,
он пытается довершить приобретенное в скитаниях знание языков или учит их по
случайным книгам и словарям: к уже известным ему языкам - латыни,
английскому, немецкому - один за другим прибавляются испанский, итальянский,
голландский, новогреческий, арабский. Пособием по русскому языку ему служил
новогреческо-русский словарь...
В очередное путешествие Рембо отправляется, как правило, весной, когда
теплее, и без средств на проезд, пешком. Странного оборванца с
неоформленными документами брали на работу неохотно. Его бродяжничество
вызывало подозрение властей в Германии и Австрии, опасавшихся
беглецов-коммунаров, и его по этапу возвращали во Францию или передавали для
этой цели французским консулам. Кроме того, ночевки на холоде, отсутствие
теплой одежды приводили к тому, что Рембо заболевал, начинал бояться холодов
становившейся ему все более ненавистной Европы. А на тот Восток, который
манил его свободой от всякого мещанства, отправиться без средств было
непросто.
В 1875 г. Рембо некоторое время работал в Германии, весной в последний
раз (в Штутгарте) виделся с вышедшим из тюрьмы Верденом, отдал ему рукопись
"Озарений", а когда Верлен попытался обратить Рембо на путь веры, тут же
подрался с ним. Из Германии через Швейцарию Рембо пешком пришел в Италию,
болел в Милане; дальше пошел на юго-восток страны в Бриндизи, надеясь
отплыть на Восток, но, застигнутый солнечным ударом, был передан
французскому консулу и возвращен им в Марсель.
Летом 1876 г., завербовавшись в голландские войска, Рембо наконец
отплыл "на Восток" - был направлен на Яву в Батавию (ныне Джакарта),
дезертировал через три недели, тайком нанялся на английский парусник и
добрался до Бордо, откуда пешком пошел в Шарлевиль.
В малайской поэзии до сих пор живут предания об удивительном подростке,
который объяснял яванцам на смешанном голландско-яванском языке:
Видишь ли, я... дезертир, то есть пямболос!
Я не хотел убивать людей, ваших оранг-оранг.
И е?/p>