«Слово» об оппозиции Перун—Велес/Волос и скотьих богах Руси
Статья - Культура и искусство
Другие статьи по предмету Культура и искусство
#187; были их наиболее употребительными символическими эквивалентами. Так у русских: лесной скот звери; волосатый/волохатый зверь/хищник; скотник леший или колдун, дающий пастуху отпуск на лесную пастьбу; выражение пасти лесом пасти скот в лесу с помощью лешего, оберегавшего его от хищников, и т. д. Для летописца понятия зверь и скот применительно к лесным пародам также были тождественны, что видно, в частности, из известной характеристики древлян, живущих звериным, скотским образом.
О высоте сакрального статуса Волоса можно судить по одному из его главных христианских заместителей святому великомученику Георгию, покровителю волков и скота, имевшему в некоторых традициях титул хозяина Честнаго Леса.
Подведем итоги первого раздела статьи.
Судя но всему, военное сотрудничество Перуна и Волоса отражает мировоззренческий компромисс, явившийся результатом этно-социальных и государственных запросов Северной, а затем Киевской Руси. По месту и времени оформления пару действительно, по выражению Д. А. Мачинского, можно назвать специфически севернорусским образованием. Однако она была куда более сложной но этническому и сакральному замесу, чем принято думать, включая и Псруна, о котором можно сложить особую песню.
Несомненно, что оба божества пережили в Древней Руси новый этап этномифологичсской идентификации (персонификации) и функционального выражения. В их соотношении можно рассмотреть богатые оппозиционные возможности этно-государственного и мифологического порядка: иерархия центров Руси (продолженная противостоянием Юго-Западной и Северо-Восточной Церквей) и ее этнических контингентов, природно-гсографические различия, обусловившие разные тины социально-хозяйственных систем (полелес, земледельцыне земледельцы), космоприродная антитеза верх-низ и проч. Но реализация этого оппозиционного потенциала в масштабах древнерусского государства и язычества не состоялась.
II
Предложенная мною версия, кощунственно лишающая древнерусских славян (и балтов) их исконного бога домашнего скота (по реконструкции основного мифа), требует объяснений, поскольку трудно предположить, чтобы у земледельцев не было этого божества.
В списке славянских богов упомянутого выше Древнерусского Летописца Стрыковского третьим, после Перуна и Стрибога, назван Мокос, бог скотов, идол которого, по другим сведениям, изображался с головой оола.19 В. Н. Татищев также приводит сообщение средневекового германского источника о существовании некоего древнего новгородского герба с воловьей головой, подобного мекленбургскому. Символ этот приписывался славянам, переселившимся в Новгород из области Любек и называвшимся любчанами. Не имея собственных данных о гербе (я сего нигде не нахожу), историк подтверждал наличие знатных фамилий любчан в Новгороде и считал их, как и род матери Владимира Малуши, происходящими из немецкого Любека (а не днепровского Любеча).20 Впрочем, обе версии о происхождении древнерусских любчан или любечан могут оказаться полезными в проблеме будущей реконструкции западно- и южнославянского скотьего бога.
До крайности скупые и темные сведения о Мокосе все же не препятствуют сопоставлению его имени с именем нсидентифицированного божества владимирского пантеона Мокошь: обе формы происходят от одного корня и имеют общую этимологию.21 Неопределенность половой природы (женственность имени) и образно (ипостасно)-функциональное инкогнито древнерусского идола Мокошь породили истолкование женской и водно-растительной природы божества, основанное на тождестве его имени с именем
женского персонажа низшей демонологии в поздней традиции и ее ассоциациях с Параскевой Пятницей.22 Не отрицая подобной трансформации, я все же не вижу оснований для атрибуции собственно древнерусского божества Мокошь как женского и водного: трудно представить, чтобы в сакральный пантеон верховных богов, призванных освятить государственную мужскую власть, был включен демон женской природы! За Мокошью мне видятся черты бога скотов Мокоса=вола, зооморфный облик которого, судя но многочисленным этнографо-фольклорным данным, был известен всем группам славян как один из самых значительных зсмледельческо-скотоводческих символов космопрн родного масштаба. Приведу некоторые примеры из трудов А. Н. Афанасьева, Н. Н. и С.М. Толстых 23 и других работ.
В Сербии сохранились представления о волах (быках, коровах), олицетворяющих небесное стадо; легенды о борьбе с подземными быками земных волов; поверья о разгоне градовых туч воловьим ревом и обряды разбивания их воловьими рогами, унряжыо, палкой для погонки волов; в Западной Сибири вол, предупреждающий о ненастье ревом, назывался ветровчяк (ср. белорус.: вол бущуе вясну чуе), В восточнославянских загадках вол отождествляется с космическими стихиями громом, солнцем.24 Гродненские белорусы проводили первую ритуальную пахоту на воле, масть которого напоминала небесный свет; многие славянские земледельцы совершали магическое опахивание села на волах-близнецах.25 С южнославян-ским образом рождественского полазника в виде живого вола 26 можно сопоставить, по моему мнению, украинский персонаж новогоднего обряда Маланка, которого в некоторых местах изображали живой бык или корова, одетые в воловью шкуру шли с привязанными воловьими рогами.27 В ук?/p>