Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | ... | 41 | В жизни традиционального общества огромную роль играют кодифициро ванные обряды перехода (rites de passage), типологизированные в начале века (в свете изложенного выше, возможно, не случайно, что именно в это время) Арнольдом ван Геннепом. Это обряды, сопровождающие все соци ально значимые трансформации в жизни человека Ч Урождение, детство, достижение социальной зрелости, обручение, вступление в брак, беремен ность, отцовство, приобщение к религиозным сообществам, похороныФ [ван Геннеп 1999: 9]. Тексты, сопровождающие эти обряды, представляют собой истерический дискурс. Особенно, конечно, это касается похоронного обряда, важнейшей составляющей которого являются плачи (причитания, причети, заплачки, голошения) по покойному. Смерть Ч главный переход ный пункт в жизни человека, и, как мы видели, истерический дискурс тес но связан с идеей смерти (со противопоставленной жизни и эросу). Поэто му естественно, что рыдающая (следуя при этом практически готовому тексту) вдова, мать или дочь (конечно, УголосящиеФ плакальщицы, делаю щие ли это по своему родственнику или исполняющие профессиональный долг, естественно, должны были обладать определенным истерическим да ром) часто подвергает метаописанию свои действия. Например:
Мне и в вешний день кручинушки не высказать, Мне в осеннюю неделюшку не выпомнить Этой злой да все вдовиной обидушки;
3. Апология истерии Мне на вешний лед досадушки не выписать, <...> Накопилося кручинушки в головушку, Все несносныя тоскичюшки в сердечушко;
У меня три поля кручинушки насеяно, Три озерышка слез наронено [Невская 1993: 204].
Но гораздо интереснее, что тексты погребального обряда содержат в себе и другую формальную особенность истерического дискурса:
Как душа да с белых грудей выходила, Оци ясныи с белым светом прощалися.
Подходила тут скорая смерётушка, Она крадчи [=крадучись] шла злодейка душегубица По крылечку ли она да молодой женой, По новым ли шла по сеням да красной девушкой До синя ли моря да ведь голодная...
И чорным вороном в окошко залетала...
Положили бы ей вилки золоченыя...
Придет весна красная, лето теплое...
Перелетным сизым голубем...
Не раскроешь очи ясные, Не обопресся на белы рученьки...
По дороженьке проежжей, По дубравушке зеленой...
Распахни ка свои белы саваны, Разбрось ка ручки белые [Русские плачи 1937].
Здесь возможно возражение, что в приведенных примерах в основном ис пользуются устойчивые цветовые эпитеты в составе loci coomunes, часть из которых для фольклорного сознания вообще не является, строго говоря, цветообозначениями (типа Увесна краснаяФ или Украсная девицаФ), тем не менее на первый взгляд кажется не вполне ясным, почему дискурс, цель которого состоит в оплакивании покойника, так или иначе представляется цветным, а не черно белым, как было бы привычнее современному Утраур ному сознаниюФ. Ответ, по видимому, заключается, во первых, в том, что в плаче (причитании) сказитель апеллирует к чувственной стороне жизни, которая и в фольклорные времена воспринималась в основном при помощи зрения. Если же попытаться ответить на вопрос, почему смерть предстает в образе Украсной девицыФ, то на это можно сказать, что смерть не является в фольклорном сознании УплохимФ персонажем, она просто другой тип жизни, и переход от жизни к смерти Ч примерно то же самое, что переход от девственного состояния к замужнему, поэтому смерть Ч своего рода 116 Характеры и расстройства личности невеста (ср. представление о смерти как о прекрасной женщине в пьесе и фильме Кокто УОрфейФ).
Последний тезис подкрепляется тем, что, напротив, свадьба воспринима лась как нечто родственное похоронам [БайбуринЧЛевинтон 1990], по скольку, как в любом обряде перехода, человек, чтобы перейти в новый тип жизни, должен вытеснить старую жизнь, то есть временно умереть.
Поэтому на свадьбе плачут не меньше, чем на похоронах, Ч хоронят, так сказать, девственность невесты. Ср. в рассказе няни в УЕвгении ОнегинеФ:
Мне с плачем косу расплели И с пеньем в церковь повели.
Поэтому истерический дискурс свадебных причитаний мало чем отличает ся от погребального плача:
Уж любима ты да моя подруженька, Уж и Марья да Ивановна, Дойди ко доступи ко До меня то до красной девушки, До белой то да до лебедушки, До горькой то да до горюшицы, До серой то да до кукушицы.
Уж и любима ты да моя подруженька, Уж и поплачем да со мною вместе, Погорюем да заядино.
Уж у нас горюшка горы высокие, Уж и слез то моря да глубокие [Обрядовая поэзия Пинежья 1980: 123].
Татьяна полотно ткала...
На полотенце Ч золоты кружки, На беличке Ч сизы голуби, На падношке Ч серы заюшки...
Тут Иван ступил в горницу...
Золоты кружки все смешалися, Сизы голубки разлеталися, Белы заюшки раскатилися [Там же: 104].
Истерическое начало в обрядах перехода проявляет себя не только в сфере дискретного языкового дискурса, но и в самом поведении участников обря да, плачах, причитаниях и других обрядовых действиях. Например, в обря де кувады, цель которого в том, чтобы муж облегчил роды жене, муж симу лирует беременность, нося камень у живота, издавая вопли и стоны, дол женствующие просимулировать родовые схватки с тем, чтобы споспеше ствовать более эффективному прохождению настоящих родов.
3. Апология истерии Во всех перечисленных случаях непременным условием является истери ческая идентификация субъекта обряда с его объектом, например голося щей жены с покойным мужем, отсюда и почти обязательное и частичное исполнение желания уйти в иной мир вместе с ним, что в некоторых при митивных обществах исполнялось на самом деле (иронический отклик на это мы находим в одном из рассказов Чехова, где на похоронах чиновника жена хотела броситься в могилу вслед за мужем, но не сделала этого, вспомнив о причитающейся ей пенсии).
Отражением древнерусских фольклорно мифологических представлений является истерический дискурс в УСлове о полку ИгоревеФ (независимо от того, считать ли этот текст памятником древнерусской литературы или ге ниальной подделкой конца XVIII Ч начала XIX века). Прежде всего, конеч но, мы имеем в виду изображенный здесь плач Ярославны Ч с повторяю щимся четыре раза рефреном УЯрославна рано плачетъ въ Путивл на заб рал Ф (с некоторыми вариациями). Далее также упоминается Узлато слово Святослава со слезами см шаноФ, говорится о том, что Ужены Рускiя въсплакашасьФ, Уплачется мати Ростиславя по уноши князи Ростислав Ф, узнав о трагической развязке битвы при Каяле. В сцене перед битвой упо минается гроза и клекот орлов Ч Унощ стонущи ему грозоюФ, Увлъци грозу въсрожать по яругамъФ, Уорли клекотомъ на кости звери зовутъФ, предве щая смерть русских воинов. Далее чрезвычайно важным является мотив оборотничества, связанный с основными персонажами УСловаФ Ч Бояном, Игорем, Ярославной, Овлуром, Кончаком и Всеславом Полоцким Ч все они уподобляются тому или иному зверю или птице, что связано с идеей быст рого передвижения и достижения того, чего не может достичь человек в обычном виде (подробно см. в книге [Гаспаров 2000]). Тема оборотниче ства связана, во первых, на наш взгляд, с идеей плавающей идентичности, характерной для истерического сознания (ср. комплекс царевны лягушки или чудища в сказке УАленький цветочекФ Ч заколдованное существо зна ет, что оно является на самом деле красавицей или прекрасным принцем, но для Другого оно безобразно, чтобы стать прекрасным нужно убедить в этом Другого Ч типично истерическая позиция; ср. также инверсирован ную ситуацию в УПортрете Дориана ГреяФ (внешне прекрасный, внутренне безобразный), но там нарушение идентичности носит не истерический, а скорее гомосексуально эндокринный характер (о нарциссических и, тем самым, неопределенно идентификационных корнях гомосексуальности см.
[Фрейд 1990a, Брилл 1998]). В УСловеФ эта неопределенная идентичность помогает героям достичь либо нужного состояния сознания: в случае с Бо яном Ч для вдохновения, в случае с Ярославной Ч для более эффективно го воздействия ее плача; либо большей психофизической мобильности, как в случае с Всеславом Полоцким и Игорем Ч последовательное превраще 118 Характеры и расстройства личности ние в горностая, волка и сокола помогает Игорю бежать из плена. После днее связано со второй особенностью феномена оборотничества Ч а имен но с тем, что превращение в животного возвращает человеку его природ ную, УзверинуюФ раскрепощенность (идея Т. А. Михайловой) и вместе с ней природные истерические реакции (концепцию истерической реакции как природно животной см. в книге [Кречмер 1996]).
С точки зрения интенсивности цветообозначений УСлово о полку ИгоревеФ с избытком отвечает формальным критериям истерического дискурса:
с рымъ вълкомъ по земли / шизымъ орлом подъ облакы; да по зримъ синего Дону; лисици брешутъ на чръленыя щиты; красныя д вкы Половецкыя; чрьленъ стягъ / б ла хорюговь / чрълена чолка / сребрено стружiе; златымъ шеломом; злата стола;
чрьна земля; оба багряна стлъпа погасоста; зелену древу, б е лым гоголемъ; сребреных брез хъ Ч и многое другое.
Наконец, сама идея Игорева похода на половцев, политически непродуман ного, несвоевременного и несбалансированного, принесшего столько не счастий, носит истерический (нарциссический Ч отсюда и неопределен ная идентичность) характер демонстративно личного самоутверждения удельного князя, не думающего о пользе для Урусской землиФ, но в духе средневекового сознания помышляющего только о славе для себя и чести для своей дружины. Специфически надрывное истерическое восхваление Утемного похода неизвестного князяФ в УСлове о полку ИгоревеФ, как мож но предположить (если речь идет действительно о памятнике XII века), яв ляется свидетельством кризиса средневекового рыцарского сознания и ми фологического вытеснения связанных с ним ассоциаций плача о тяготах этого перехода.
ИСТЕРИЧЕСКИЙ ДИСКУРС СЕГОДНЯ О том, что современная культурная ситуация в России (да и во всем мире) является переходной, говорить не приходится. О том, что истерическое со знание стремится ностальгически вытеснить современность и заместить ее покрывающим воспоминанием о золотых брежневских временах, мы писа ли выше, ссылаясь на книгу Ренаты Салецл [Салецл 1999]. Представляет ся, что обе противоположные невротические тенденции Ч обсессивная и истерическая Ч в равной мере важны для современного сознания. Обсес сивно накопительская установка необходима для установления и поддер жания рынка, истерическая установка важна едва ли не для подавляющего 3. Апология истерии числа российских граждан. Истерическое внедряется в коллективное со знание для того, чтобы ему было легче пережить тяготы переходного вре мени. По контрасту с тусклой сталинско брежневской Россией, оживляе мой лишь два раза в году красными флагами на майской и ноябрьской де монстрациях, современная городская культура является принципиально разноцветной. Это касается и рекламы, и многочисленных телевизионных шоу, и выплеснувшегося (после долгих десятилетий запрета) на красочные обложки глянцевых журналов эротизма. Сама дарованная свобода слова и печати носит ярко выраженный истерический характер. Научный дискурс претерпел ту же перестройку, что и экономика, и в академических издани ях запросто можно встретить статьи про вампиров, Дмитрия Александрови ча Пригова и Уметафизику футболаФ (наконец, тот же самый Уистерический дискурсФ). Поскольку журналистские и политические жанры не устоялись, то на страницах журналов и газет, в телепередачах самых разных каналов, в речах политиков и парламентариев можно встретить огромное количе ство самого разнообразного истерического дискурса. Культура продуциру ет истерический дискурс весьма щедро, что, конечно, хорошо, ибо без его вытеснительно реактивной функции обществу трудно было бы продер жаться все эти годы. Однако даже самый большой истерический припадок проходит, особенно если не обращать на него особого внимания (главное правило поведения при истерии Ч чем меньше внимания пациенту, тем быстрее он приходит в себя), и наступает нормальная жизнь.
120 Характеры и расстройства личности Глава ЭПИЛЕПТОИДНЫЙ ДИСКУРС Эпилептоидами называют напряженно авторитарных людей, для которых характерны следующие ментальные характеристики: прямолинейность и вязкость мышления, дисфория, то есть болезненная раздражительность и агрессивность, тяготение к власти и всему, что связано с властью (тип эпи лептоида полководца и политика), к насилию, стремление решать пробле мы силовым путем (тип эпилептоида воина), к наведению порядка тоже силовым путем (тип эпилептоида полицейского). Особенностями эпилеп тоидов также считаются склонность к образованию сверхценных идей (что роднит их с параноиками) и мощные сексуальные влечения (что роднит их с циклоидами) (подробно см. [Бурно 1990, 1996]).
Эпилептоиды могут быть эксплозивными (взрывчатыми) и дефензивными;
грубыми и уточенными. В последнем случае авторитарная телесность гру бого эксплозивного эпилептоида, для которого характерна угрюмая нераз говорчивость, стремление к действию, сменяется редукцией телесного на чала или, наоборот, лицемерным велеречием. Пример грубого эпилептода эксплозива Ч гоголевский Держиморда или чеховский унтер Пришибеев, который склонен во все вокруг вмешиваться, во всем видеть непорядок и крамолу. При этом изъясняется он преимущественно на языке императив ных команд: УНарод, расходись, не толпись!Ф Пример утонченного эпилеп тоида дефензива Ч Иудушка Головлев, который склонен к гипертрофии речевой деятельности (в противоположность эпилептоиду эксплозиву, ко торый неразговорчив), направленной на то, чтобы заманить речевого парт нера в ловушку (о манипулятивных стратегиях эпилептоидов см. [Волков 2000]).
Эпилептоидный характер, так же как и истерический, является Уплохим ха рактеромФ. Обычно авторы клинических описаний эпилептоида (П. Б. Ган нушкин, К. Леонгард, М. Е. Бурно, П. В. Волков) описывают его с плохо 4. Эпилептоидный дискурс скрываемой неприязнью. Смысл этой неприязни в том, что эпилептоид Ч это в подавляющем числе случаев неинтеллигент, человек идеологически чуждый тому, кто его описывает. К мрачному, подозрительному, угрюмому, напряженному человеку, конечно, и объективно трудно относиться эмпа тически.
Pages: | 1 | ... | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | ... | 41 | Книги по разным темам