Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |   ...   | 14 |

При западном типе цивилизации на первый план выступает владелец частной собственности, ведущий свое "дело" в расчете на общую массу сограждан, на рынок, защищенный нормами права, свободы и гарантиями, позволяющими ему проявить личную инициативу. Государство заинтересовано в этом как по корыстным соображениям продления времени у власти, так и по объективным причинам, открывающим простор развитию в пространстве и времени. Лучше всего это выразил историк американской цивилизации Дэниел Бурстин, который начал главу своего трехтомного труда, названную "Уравнивая времена и пространства", словами:

"Где-нибудь в другом месте демократия означала разновидность личного, политического, экономического и социального равенства... Здесь, как никогда раньше, мир может наблюдать "уравнивание" времен и пространств. Аромат жизни однажды пришел от зимней стужи, летнего зноя, особого вкуса пищи каждого времени года. Американская демократия Времен и Пространств означала превращение одного места и одной вещи в более похожую на другую за счет подчинения их контролю человека" (1993, с.406). В совсем непоэтичной форме это означало, в частности, широчайшее развитие консервированной пищи, налаживание стандартного стиля жизни (от одежды до средств транспорта), машинное обустройство повседневного быта. Уравниваясь в условиях обыденной жизни, американец уравнивается и в производстве, где просто надо научиться своему ремеслу, найти место для этого ремесла, доказать свой индивидуальный успех, продать его, так сказать, обществу. Основой самых стабильных коллективов в условиях информационной революции становится группа свободно связанных единомышленников, имеющих уровень квалификации согласно положению в деле, совместно ищущих и внедряющих результат.

Чисто европейский вариант, естественно, не очень отличен от всего этого, но, пожалуй, выделяется групповым характером труда по национальной привычности, несколько более завышенными оценками руководящих фигур по размерам вложенного капитала, большей индивидуализацией собственности. Европейский капитал, возможно, еще слишком "национален" и труднее адаптируется к деятельности в чуждом (заграничном) окружении. Отсюда тяга европейцев к быстрому объединению. Государство же стремится идти навстречу тем кругам, которые отвечают экономической стратегии властей, стандартам поддержания социального благополучия, гарантируют занятость и обеспечение тем самым общественного правопорядка. Hе следует забывать также, что Европа является родиной движений общественных личностей - партий, отражающих интересы разных социальных групп.

Японский подтип цивилизации по форме ближе к европейскому, а по глубинному содержанию - к азиатскому, поскольку здесь предпочтительнее капитально подготовленные универсальные работники, способные трудиться на работодателя весь отпущенный им жизненный срок. По сути дела, сельская община здесь переместила свои приоритеты и традиции на фабрично-заводскую среду. Верность фирме - удел четверти японских наемных тружеников, тем отрабатывающих свое право на жизнь и ее спокойное завершение, а для не попавших в этот круг - это идеал. Идеал этот, впрочем, незыблем, потому что фирмы, где господствует корпоративно-общинный дух, - основные заказчики-контрактеры продукции мелких производителей, их кормильцы.

Социальная мобильность и этнические общности. Сохранение традиционных конвиксий в странах Востока резко сужает возможности социальных флуктуаций и, напротив, почти безусловно поддерживает господство авторитарных режимов, какой бы краской (прорелигиозной или антиимпериалистической) они не окрашивали себя. Поскольку в условиях традиционной общины социальная функция каждого индивидуума определена ему как бы от роду, такие инструменты социальной дифференциации, как семья, школа, церковь, лишь усиливают эту заданность. Hо в самых "забитых" государствах есть один институт, который меняет социальную полусословную роль личностей. Имеется в виду армия, которая в современных условиях требует определенного минимума знаний и умений организационного плана. Получив военную подготовку, определенные лица с жилкой организатора приобретают тем самым "вкус к переменам" и нередко меняют свой социальный статус, беря вместе с подведомственной группой власть на себя. Такие мало отражающие реальные хозяйственно-социальные потребности общества режимы чаще всего эфемерны, но дают подпитку определенному клану. Общество от этого не становится более консолидированным, хотя иногда оно охватывается единой "конвиксионной консорцией" - политической партией "всего народа", куда автоматически зачисляется все население государства (случаи в странах Африки). С падением режима исчезает и "партия", не представлявшая решительно никого и являвшаяся, в лучшем случае, декорацией демократии.

В странах же Запада историческое развитие общества ведет не только к уравниванию населения в экономических правах, но и к обретению морального и нравственного равенства, ликвидации всякой и всяческой ущемленности индивидуума. Речь идет о том, что моральное равенство, по словам П.А. Сорокина, "не требует низведения Христа на уровень разбойника, а стремится к тому, чтобы поднять последнего до уровня первого" (1992, с.265). Социальная мобильность направляется не на выращивание особой касты гениев, а на раскрытие для каждого слоя общества права на творческий рост. Смысл нации в ее повседневном росте, и задача властей, демократического аппарата состоит в обеспечении морального и физического здоровья подведомственного ему населения. Центральная власть разрабатывает соответствующие нормативы. Местная администрация, сфера действия которой определяется по принципу доступности каждого управляемого субъекта (но не по границам былых феодальных владений), обеспечивает реальное претворение их в жизнь в интересах сохранения всеобщего мира ( в том числе и в многонациональной среде), разделения возможностей, обмена и контроля за разумным сосуществованием. Облагораживающее значение имеет сохранение культурно-исторических традиций. Как указывал нидерландский философ Йохан Хейзинга, "для понятия культуры есть место только там, где ее идеал выше отдельного интереса". Хейзинга говорит далее, что именно гуманитарное знание испокон веку теснее связано с народным характером и географическими границами, чем естественные науки. Этим замечанием культуролог совершенно автономно подтверждает мысль о хорологичности процесса очеловечивания людей, трудно продирающихся через политические ситуации. Hо именно гуманитарные науки имеют право на радикальное изменение метода и концепции, на новый синтез.

В этнологическом плане проблемным явлением становится укоренение групп переселенцев в экономически развитых странах, куда они привлекаются из менее развитых стран (Турция, бывшая Югославия, страны Центральной Америки) для работы на "грязных производствах". Тем не менее, пытаясь внедриться в новую этническую среду, переселенцы остаются изгоями, поскольку они, как правило, работают и проживают вместе. Социальное неравенство сохраняется. Несколько иной характер приобретает "восточная" эмиграция. Так, если в Северной Америке уроженцы Восточной Азии, как и иные эмигранты, в конечном итоге встраиваются в корпус принимающего народа (пусть по расовым различиям на одно-два поколения позднее), то в странах восточного послушания они часто образуют определенное сообщество "иностранных китайцев" (хуацяо), которые, несмотря на доминирование в отдельных государствах (Малайзия, особенно Сингапур), рассматривают себя двояко - как первооснову новой родины, но и как составную часть совокупной национальной общности.

В приведенных двух крайних случаях пространственных движений этносов все же просматривается бесспорная динамическая неоднородность: в первом случае - внедрения, во втором - охвата. Надо полагать, что должны иметь место и промежуточные формы. В первом случае социальная структура общества и общины не меняется, мигрирующие вписываются обычно в "нижние" слои общества, когда лишь немногие способны войти в средний класс. Во втором, безусловно, возникает своя государственная (в смысле страны) социальная иерархия, причем связи верхнего слоя с прародиной, безусловно, сильнее и крепче (пример - Гонконг).

Исходя из подобных допущений и принимая во внимание нарастающую тенденцию информатизации общества, разумно предположить, что социальная мобильность в этническом плане и пространственном распространении этносов действует таким образом, что информатизация опирается на общие, религиозноэтнические принципы, интуитивно воспринимаемые воспитанными в этих канонах личностями (то есть она действует в пространственном поле суперэтносов).

Соответственно ведущей тенденцией является стремление к федерализации, сдерживаемой разве что на низшем этническом уровне.

Идея национального государства, ставшего в условиях развития акционерного капитала скорее инструментом разрешения межрегиональных конфликтов либо источником жесткой унитаристской власти, становится сомнительной и в этническом плане (П.А. Сорокин ее вообще отвергает). По-видимому, на первый план выходят субэтносы, наиболее сильные своей культурно-генетической традицией специфического "районного" мировоззрения. Центрами их становятся сгустки сил, контролирующих биоэнергетический и этнокультурный потенциал территории. Многонациональные компании раньше действовали "пофеодальному", выплачивая местным властям положенные поборы. Теперь они стараются стать, так сказать, своими в стране. Hо, ориентируясь либо на дешевую рабочую силу, либо на выгодное географическое положение, они мало что меняют в статусе людей. Они остаются частью производственноорганизационных сгустков, комплектующих информацию так, чтобы потребитель имел тот или иной допуск к этой информации. Сможет ли он включиться в сам процесс производства-передачи, сможет ли самосовершенствоваться, сможет ли поменять свое положение - вот в чем вопрос.

Социальная мобильность и государство. В условиях, когда все человеческое общество стало вырисовываться как гигантский сгусток энергии, извлекаемая часть которой именуется информацией, по-новому видится его социальная структура.

Применительно к информатизации люди входят в один из классов, вырисовывающихся обобщенно так:

- высший класс - обладатели, распорядители информации;

- средний класс - распорядители-регуляторы информационного поля;

- низший класс - производители, поставщики информационного продукта.

Старая социальная структура при этом никуда не исчезает: подобно тому, как властители-феодалы, вложившие накопленные (или награбленные) их предками ценности в выгодное дело, становились капиталистами или, по меньшей мере, рантье, происходят процессы и теперь. Только вместо наличных средств выступают интегрированные информационные накопления (вплоть до вкладов на банковские счета с предварительным учетом всего комплекса перераспределения средств). В высший класс входят и государственные служащие, обеспечивающие национальный "фронт" информации, в том числе и в общих интересах индивидуальных обладателей - содержания механизмов защиты (вооруженные силы, средства безопасности, в том числе экономической и т.д.), а также разработку законодательных актов, и в частности программ, носящих информативный характер. Допуск в высший класс определяется, конечно, размером контролируемого капитала, но и наивысшей профессиональной подготовленностью к аппарату управления, приобретаемой в основном в элитных учебных заведениях.

Весьма существенное изменение претерпела структура среднего класса.

Конечно, он по-прежнему сосредоточивает основную массу лиц "свободных" профессий (интеллектуального труда), средних и мелких собственников и т.п., но весьма сильное изменение произошло в среде специалистов-управленцев - пожалуй, в средоточии этого класса.

Никто не сможет определить, когда появилось чиновничество - аппарат уполномоченных государства в центре и на местах. Hо вполне определенно можно сказать, что в России оно появилось в первой половине 1720-х годов, когда по немецкому примеру Петр I определил табель о рангах для всех лиц, нанимаемых на госслужбу (по аналогии с армейскими чинами). Англичане считают, что эта когорта появилась в 1850-е гг., когда возник профессиональный управленческий аппарат колониальных служб, дотоле в гражданском плане управлявшихся денежно-товарным капиталом британских купцов. Становление империи привело к введению группы профессионалов-администраторов, подготавливаемых на конкурсной основе через университеты. В странах авторитаристского толка (да и не только в них) профессионалы-чиновники вырождались в бюрократию, а в странах социалистического лагеря стали, по выражению М. Восленского, номенклатурой (все назначения на определенные должности проходили через соответствующие партийные комитеты - согласно спискам ответственных перед ними должностей).

Эта чиновничья прослойка с нарастанием информатизации общества трансформируется в группу менеджеров, специалистов по разработке и внедрению управленческих задач. Впрочем, слой менеджеров вряд ли можно отнести к одному только классу. Так, менеджеры высшего положения, представленные владельцами или управляющими крупными компаниями (и равными им госчиновниками) определяют идеологию управления ("оказывают помощь подчиненным"). Средний, пожалуй, самый многочисленный слой менеджмента занят решением непосредственных повседневных задач и экспертизой полученных результатов. Его внешние границы размыты более всего. Так, Сэм Уолтон, один из пяти американцев, располагающих самым крупным личным достоянием, входивший в элитную группу, попал в нее благодаря тому, что руководимая им торговая компания "Уолл Март" (Арканзас) стала крупнейшей в мире. А это было достигнуто созданием компьютерной сети, связавшей все оптовые базы с конкретными продавцами-реализаторами. Hа первом этапе С. Уолтон обеспечил своим контрагентам бесплатную поставку персональных компьютеров и постановку компьютерной связи на поставщика товара, а затем организовал бесперебойную поставку требуемого спросом по транспортно-перегрузочным линиям. Оптовые склады из мест хранения превратились в "распасовочные" узлы: с машины через склад на ожидающую (вернее, подходящую) машину.

Pages:     | 1 |   ...   | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |   ...   | 14 |    Книги по разным темам