Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 43 |

Я был потрясен силой любовного наважденияТельмы, которое преследовало ее в течение восьми лет без всякой внешнейподпит­ки. Этонаваждение заполнило все ее жизненное пространство. Тельма была права: онадействительно проживаласвою жизнь во­семь летназад. Навязчивость получает энергию, отнимая ее у дру­гих областей существования. Ясомневался, можно ли освободить пациентку от навязчивости, не обогатив спервадругие стороны ее жизни.

Я спрашивал себя, есть ли хоть каплятеплоты и близости в ее повседневной жизни. Из всего, что она до сих поррассказала о своей семейной жизни, было ясно, что с мужем у нее не слишкомблизкие отношения. Возможно, роль этой навязчивости в том и состояла, чтобыкомпенсировать дефицит интимности: она связы­вала ее с другим человеком— но не с реальным, ас воображаемым.

Самое большее, на что я мог надеяться,— это установить сней близкие и значимые отношения, в которых постепенно раствори­лась бы ее навязчивость. Но этобыла непростая задача. Отноше­ние Тельмы к терапии было очень прохладным. Толькопредставь­те себе, какможно проходить терапию в течение восьми лет и ни разу не упомянуть о своейподлинной проблеме! Это требует осо­бого характера, способности вести двойную жизнь, давая своимчувствам волю в воображении и сдерживая их в жизни.

Следующий сеанс Тельма начала сообщением отом, что у нее была ужасная неделя. Терапия всегда представлялась ей полнойпротиворечий.

— Я знаю,что мне нужно довериться кому-то, без этого я не справлюсь. И все-таки каждыйраз, когда я говорю о том, что слу­чилось, я мучаюсь целую неделю. Терапевтические сеансы всегда лишьбередят раны. Они не могут ничего изменить, только усили­вают страдания.

То, что я услышал, насторожило меня. Небыло ли это предуп­реждением мне Не говорила ли Тельма о том, почему она в концеконцов бросит терапию

— Этанеделя была сплошным потоком слез. Меня неотвязно преследовали мысли о Мэтью. Яне могла говорить с Гарри, пото­му что в голове у меня вертелись только две темы — Мэтью и са­моубийство — и обе запретные.

— Яникогда, никогда не скажу мужу о Мэтью. Много лет назад я сказала ему, чтооднажды случайно встретилась с Мэтью. Долж­но быть, я сказала лишнее, потомучто позднее Гарри заявил, что подозревает, будто Мэтью каким-то образом виноватв моей попыт­кесамоубийства. Я почти уверена, что если он когда-нибудь узна­ет правду, он убьет Мэтью. ГоловаГарри полна бойскаутских ло­зунгов (бойскауты — это все, о чем он думает), но в глубине души он жестокий человек.Во время второй мировой войны он был офицером британских коммандос испециализировался на обуче­нии рукопашному бою.

—Расскажите о Гарри поподробнее, — меня поразило, с какой страстью Тельма говорила, что Гарри убьетМэтью, если узнает, что произошло.

— Явстретилась с Гарри в 30-е годы, когда работала танцовщи­цей в Европе. Я всегда жила толькоради двух вещей: любви и тан­ца. Я отказалась бросить работу, чтобы завести детей, но былавы­нуждена сделать этоиз-за подагры большого пальца — неприятное заболевание для балерины. Что касается любви, то вмолодости у меня было много, очень много любовников. Вы видели моюфото­графию— скажите честно,разве я не была красавицей

Не дожидаясь моего ответа, онапродолжила:

— Но кактолько я вышла за Гарри, с любовью было поконче­но. Очень немногие мужчины (хотятакие и были) отваживались любить меня — все боялись Гарри. А сам Гарриотказался от секса двадцать лет назад (он вообще мастер отказываться). Теперьмы почти не прикасаемся друг к другу — возможно, не только по его, но ипо моей вине.

Мне хотелось расспросить о. Гарри и о егомастерстве отказы­ваться, но Тельма уже помчалась дальше. Ей хотелось говорить, но,казалось, ей безразлично, слышу ли я ее. Она не проявляла ника­кого интереса к моей реакции идаже не смотрела на меня. Обыч­но она смотрела куда-то вверх, словно целиком уйдя в своивос­поминания.

— Еще однавещь, о которой я думаю, но не могу заговорить, — это самоубийство. Я знаю, чторано или поздно совершу его, это для меня единственный выход. Но я и словом немогу обмолвить­ся обэтом с Гарри. Когда я попыталась покончить с собой, это чуть не убило его. Онпережил небольшой инсульт и прямо на моих глазах постарел на десять лет. Когдая, к своему удивлению, про­снулась живой в больнице, я много размышляла о том, что сделала сосвоей семьей. Тогда я приняла определенное решение.

— Какоерешение — На самомделе вопрос был лишним, по­тому что Тельма как раз собиралась о нем рассказать, но мненеоб­ходимо былоподдержать контакт. Я получал много информации, но контакта между нами не было.С тем же успехом мы могли на­ходиться в разных комнатах.

— Я решиланикогда больше не делать и не говорить ничего такого, что могло бы причинитьболь Гарри. Я решила во всем ему уступать. Он хочет пристроить новое помещениедля своего спор­тивного инвентаря — о'кей. Он хочет провести отпуск в Мексике — о'кей. Он хочет познакомиться счленами церковной общи­ны —о'кей.

Заметив мой ироничный взгляд при упоминаниицерковной общины, Тельма пояснила:

— Последниетри года, поскольку я знаю, что в конце концов совершу самоубийство, я не люблюзнакомиться с новыми людь­ми. Чем больше друзей, тем тяжелее прощание и тем большелю­дей, которымпричиняешь боль.

Мне приходилось работать со многими людьми,совершавши­ми попыткусамоубийства; обычно пережитое переворачивало их жизнь; они становились болеезрелыми и мудрыми. Подлинное столкновение со смертью обычно приводит ксерьезному пересмот­русвоих ценностей и всей предыдущей жизни. Это касается и людей, сталкивающихся снеизбежностью смерти из-за неизлечи­мой болезни. Сколько людей восклицают: "Какая жалость, что толькотеперь, когда мое тело подточено раком, я понял, как нуж­но жить!" Но с Тельмой все былопо-другому. Я редко встречал людей, которые подошли бы так близко к смерти иизвлекли из этого так мало опыта. Чего стоит хотя бы это решение, которое онаприняла после того, как пришла в себя: неужели она и вправду верила, чтосделает Гарри счастливым, слепо исполняя все его тре­бования и скрывая свои собственныемысли и желания И что может быть хуже для Гарри, чем жена, которая проплакалавсю прошлую неделю и даже не поделилась с ним своим горем Поис­тине, этой женщиной владелосамоослепление.

Это самоослепление было особенно очевидным,когда она рас­суждалао Мэтью:

— Онизлучает доброту, которая трогает каждого, кто общается с ним. Его обожают всесекретарши. Каждой из них он говорит что-то приятное, помнит, как зовут ихдетей, три-четыре раза в неделю угощает их пончиками. Куда бы мы ни заходили втечение тех двад­цатисеми дней, он никогда не забывал сказать что-нибудь прият­ное официанту или продавщице. Вычто-нибудь знаете о практике буддистской медитации

— Ну да,фактически, я... — ноТельма не дожидалась оконча­ния моей фразы.

— Тогда Вызнаете о медитации "любящей доброты". Он про­водил ее два раза в день и приучилк этому меня. Именно поэтому я бы никогда, ни за что не поверила, что он сможеттак поступить со мной. Его молчание меня убивает. Иногда, когда я долго думаюоб этом, я чувствую, что такого не могло, просто не могло случить­ся, — человек, который научил менябыть открытой, просто не мог придумать более ужасного наказания, чем полноемолчание. С каж­дымднем я все больше и больше убеждаюсь, — здесь голос Тельмы понизился дошепота, — что оннамеренно пытается довести меня до самоубийства. Вам кажется безумной этамысль

— Не знаю,как насчет безумия, но она кажется мне порожде­нием боли и отчаяния.

— Онпытается довести меня до самоубийства. Я не вхожу в круг его забот. Этоединственное разумное объяснение!

— Однако,думая так, вы все-таки защищали его все эти годы. Почему

— Потомучто больше всего на свете я хочу, чтобы Мэтью ду­мал обо мне хорошо. Я не могурисковать своим единственным шансом хотя бы на капельку счастья!

— Тельма,но ведь прошло восемь лет.Вы не слышали от него ни слова восемьлет!

— Но шансесть — хотя иничтожный. Но два или даже один шанс из ста все же лучше, чем ничего. Я ненадеюсь, что Мэтью полюбит меня снова, я только хочу, чтобы он помнил о моемсу­ществовании. Япрошу немного — когдамы гуляли в Голден Гейт Парке, он чуть не вывихнул себе лодыжку, стараясь ненаступить на муравейник. Что ему стоит обратить с мою сторону хотя бы частьсвоей "любящей доброты"

Столько непоследовательности, столько гневаи даже сарказма бок о бок с таким благоговением! Хотя я постепенно началвхо­дить в мир еепереживаний и привыкать к ее преувеличенным оценкам Мэтью, я был по-настоящемуошеломлен следующим ее замечанием:

— Если быон звонил мне раз в год, разговаривал со мной хотя бы пять минут, спрашивал,как мои дела, демонстрировал свою заботу, то я была бы счастлива. Разве ятребую слишком многого

Я ни разу не встречал человека, над которымдругой имел бы такую же власть. Только представьте себе: она заявляла, что одинпятиминутный телефонный разговор в год мог излечить ее! Инте­ресно, правда ли это. Помню, ятогда подумал, что если все осталь­ное не сработает, я готов попытаться осуществить этот эксперимент!Я понимал, что шансы на успех терапии в этом случае невелики: самоослеплениеТельмы, ее психологическая неподготовленность и сопротивление интроспекции,суицидальные наклонности — все говорило мне: "Будь осторожен!"

Но ее проблема зацепила меня. Ее любовнаянавязчивость — какеще можно было это назвать — была такой сильной и стойкой, что владела ее жизнью восемь лет. Вто же время корни этой навязчи­вости казались необычайно слабыми. Немного усилий, немногоизобретательности — имне удастся вырвать этот сорняк. А что потом Что я найду за поверхностью этойнавязчивости Не обна­ружу ли я грубые факты человеческого существования, прикрытыеочарованием любви Тогда я смогу узнать кое-что о функции любви. Медицинскиеисследования доказали еще в начале XIX века, что лучший способ понятьназначение внутренних органов — это уда­лить их и посмотреть, каковы будут физиологические последствия длялабораторного животного. Хотя бесчеловечность этого сравне­ния привела меня в дрожь, яспросил себя: почему бы и здесь не действовать потакому же принципу Пока. что было очевидно, чтолюбовь Тельмы к Мэтью была на самом деле чем-то другим — воз­можно, бегством, защитой отстарости и одиночества. В ней не было ни настоящего Мэтью, ни настоящей любви,если признать, что любовь — это отношение, свободное от всякого принуждения, пол­ное заботы, тепла исамоотдачи.

Еще один предупреждающий знак требовалмоего внимания, но я предпочел его проигнорировать. Я мог бы, например, болеесе­рьезно задуматься одвадцати годахпсихиатрического лечения Тель­мы! Когда я проходил практику в Психиатрической клиникеДжо­на Хопкинса, уперсонала было много "народных примет" хронического заболевания. Одним из самыхбезжалостных было соотношение: чем толще медицинская карта пациента и чем онстарше, тем хуже прогноз. Тельме было семьдесят лет, и никто, абсолютно никто,не порекомендовал бы ей психотерапию.

Когда я анализирую свое состояние в товремя, я понимаю, что все мои соображения бьыи чистойрационализацией.

Двадцать лет терапии Ну, последние восемьлет нельзя считать терапией из-за скрытности Тельмы. Никакая терапия не имеетшанса на успех, если пациент скрывает главную проблему.

Десять лет терапии до Мэтью Ну, это былотак давно! Кроме того, большинство ее терапевтов были молоденькими стажерами.Разумеется, я мог дать ей больше. Тельма и Гарри, будучи ограни­чены в средствах, никогда не моглисебе позволить иных терапев­тов, кроме учеников. Но в то время я получил финансовую поддержкуот исследовательского института для изучения проблем психотерапии пожилых людейи мог лечить Тельму за минималь­ную плату. Несомненно, для нее это была удачная возможностьполучить помощь опытного клинициста.

На самом деле причины, побудившие менявзяться за лечение Тельмы, были в другом: во-первых, меня заинтриговала эталюбов­наянавязчивость, имеющая одновременно и давние корни, и от­крытую, ярко выраженную форму, и яне мог отказать себе в удо­вольствии раскопать и исследовать ее; во-вторых, я пал жертвойтого, что теперь называю гордыней, — яверил, что смогу помочь любому пациенту, что нет никого, кто был бы мне не подсилу. Досократики определяли гордыню как "неподчинение божествен­ному закону"; но я, конечно,пренебрег не божественным, а есте­ственным законом — законом, который управляет событиями в моей профессиональнойобласти. Думаю, что уже тогда у меня было предчувствие, что еще до окончанияработы с Тельмой мне при­дется расплачиваться за свою гордыню.

В конце нашей второй встречи я обсудил сТельмой терапевти­ческий контракт. Она дала мне ясно понять, что не хочетдолго­срочной терапии;кроме того, я рассчитывал, что за шесть месяцев должен разобраться, смогу ли япомочь ей. Поэтому мы договори­лись встречаться раз в неделю в течение шести месяцев (и,возмож­но, продлитьтерапию еще на шесть месяцев, если в этом будет необходимость). Она взяла насебя обязательство регулярно посе­щать меня и участвовать в исследовательском проекте. Проектпре­дусматривалисследовательское интервью и батарею психологичес­ких тестов для измерениярезультатов. Тестирование должно было проводиться дважды: в начале терапии ичерез шесть месяцев пос­ле ее завершения.

Мне пришлось предупредить ее о том, чтотерапия наверняка будет болезненной, и попросить не жаловаться наэто.

— Тельма,эти бесконечные размышления о Мэтью — для крат­кости назовем ихнавязчивостью...

— Тедвадцать семь дней были величайшим даром, — ощетини­лась она. — Это одна из причин, по которой яне говорила о них ни с одним терапевтом. Я не хочу, чтобы их рассматривали какболезнь.

— Нет,Тельма, я имею в виду не то, что произошло восемь лет назад. Я говорю о том,что происходит теперь, и о том, что Вы не можете жить нормально, потому чтопостоянно, снова и снова, проигрываете в голове прошлые события. Я полагал, Выпришли ко мне, потому что хотите перестать мучить себя.

Она посмотрела на меня, прикрыла глаза икивнула. Она сдела­лапредупреждение, которое должна была сделать, и теперь опять откинулась в своемкресле.

Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 43 |    Книги по разным темам