Доктор Z. сдерживал свои чувства во времяпервых и основных хирургических процедур (несомненно, он прекрасно поработал),но во время послеоперационного лечения его понесло. Он был циничным, властными, мне кажется, слегка садистом. Убедив себя в том, что у Мари истерическипреувеличенная реакция, он отказался прописать обезболивающие и успокоительныепрепараты. Он пугал ее безапелляционными утверждениями об опасных осложненияхили остаточных лицевых повреждениях и угрожал бросить это дело, если она будетпродолжать жаловаться. Когда я разговаривал с ним о необходимости облегченияболи, он становился задиристым и напоминал мне, что знает намного больше, чемя, о хирургической боли. Возможно, предположил он, я устал от разговоров и хочусменить специальность. Я опустился до того, что выписал ей успокоительноетайно.
Многие часы я выслушивал жалобы Мари наболь и на доктора Z. (который, как Мари была убеждена, лечил бы ее лучше, еслибы она даже теперь, с лицом, искаженным от боли, приняла его сексуальныепредложения). Сеансы в его кабинете были унизительны для нее: каждый раз, когдаего ассистент покидал комнату, он начинал делать непристойные намеки и частоприкасался руками к ее груди.
Не в силах помочь Мари в ее ситуации сдоктором Z., я настаивал на том, чтобы она поменяла врача. По крайней мере,убеждал я, ей нужно проконсультироваться с другим хирургом-стоматологом, иназывал ей имена прекрасных консультантов. Она ненавидела все то, что с нейпроисходило, ненавидела доктора Z., но любое мое предложение встречалось фразой"да, но..." Она мастерски владела искусством говорить "да, но" (напрофессиональном языке это называется "жалобщик, отвергающий помощь"). Ееглавное "но" заключалось в том, что поскольку доктор Z. начал работу, он - итолько он - действительно знает, что происходит у нее во рту. Она ужаснобоялась, что ее рот или лицо навсегда останутся деформированными. (Она всегдаочень заботилась о своем внешнем виде, а тем более теперь, когда осталасьодна). Ничто - ни гнев, ни гордость, ни оскорбительные прикосновения к груди -не могли перевесить ее потребность в косметическом восстановлении.
Было и еще одно дополнительное, но важноесоображение. Поскольку кабина фуникулера накренилась, что и вызвало ее падение,она начала судебный процесс против города. В результате своей травмы Марипотеряла работу, и ее финансовое положение было ненадежным. Она рассчитывала насущественную финансовую компенсацию и боялась вступать в конфликт с докторомZ., чье важное свидетельство о степени ее повреждений и ее страданий могло быстать решающим для победы в этом процессе.
Таким образом, Мари и доктор Z. сплелись всложном танце, фигуры которого включали отвергнутые ухаживания хирурга,миллионный судебный процесс, сломанную челюсть, несколько выбитых зубов иприкосновения к груди. Именно в эту невероятную неразбериху Майк - конечно, незная всего этого - внес свое невинное и резонное предложение, чтобы Марипопросила своего доктора помочь ей понять свою боль. И в этот момент Мариулыбнулась.
Второй раз она улыбнулась в ответ на стольже "хитрый" вопрос Майка: "Вы бы стали кормить свою собаку отравленной пищей"За этой улыбкой тоже была своя история. Девять лет назад Мари и ее муж Чарльзприобрели собаку - неуклюжую таксу по имени Элмер. Хотя в действительностиЭлмер был собакой Чарльза, а Мари питала неприязнь к собакам, она постепеннопривязалась к Элмеру, который много лет спал с ней в одной постели.
Элмер стал старым, больным и облезлым и,после смерти Чарльза, требовал так много внимания к себе, что, возможно,сослужил Мари хорошую службу - вынужденная занятость часто становитсяподспорьем в горе и как бы отвлекает от душевной боли на ранних стадиях. (Внашей культуре эта искусственная занятость обеспечивается устройством похорон ибумажной работой, связанной с медицинской страховкой инедвижимостью.)
После приблизительно года психотерапиидепрессия Мари снизилась, и она обратилась к переустройству своей жизни. Онабыла убеждена, что может достичь счастья, только выйдя замуж. Все остальноепредставлялось ей прелюдией: все другие типы дружбы, все другие переживаниябыли только способом убить время, пока ее жизнь не возобновится с новыммужчиной.
Но Элмер оказался главной преградой напути Мари к новой жизни. Она была озабочена поиском мужчины, однако Элмер,очевидно, считал, что он вполне подходящий мужчина для нее. У него началосьнавязчивое недержание: он отказывался писать на улице и вместо этого,дождавшись возвращения домой, орошал ковер в гостиной. Никакие наказания ивоспитательные меры не помогали. Если Мари оставляла его на улице, он выл непереставая, так что соседи, даже живущие через несколько домов от нее, звонили,чтобы заступиться за него, или требовали что-то сделать. Если она каким-тообразом наказывала его, он отвечал тем, что пачкал ковры в другихкомнатах.
Запах Элмера заполнил весь дом. Онвстречал посетителей у входной двери, и никакие проветривания, шампуни,дезодоранты или духи не могли его заглушить. Стесняясь приглашать гостей домой,она сначала пыталась компенсировать это приглашениями в рестораны. Постепенноона отчаялась наладить какую-либо нормальную социальную жизнь.
Я вообще не большой любитель собак, но этаказалась мне абсолютным чудовищем. Я видел Элмера один раз, когда Мари привелаего ко мне в кабинет - дурно воспитанное создание, которое целый час рычало и сшумом вылизывало свои гениталии. Возможно, именно там и тогда я решил, чтоЭлмера нужно убрать. Я не собирался позволить ему разрушить жизнь Мари. Азаодно и мою.
Но тут обнаружились огромные препятствия.Дело не в том, что Мари была нерешительной. В доме обитал еще один жилец,загрязнявший воздух - квартирантка, которая, по словам Мари, питаласьисключительно тухлой рыбой. В этой ситуации Мари действовала с исключительнымрвением. Она последовала моему совету и вступила в открытую конфронтацию; икогда квартирантка отказалась изменить свои кулинарные привычки, Мари безколебаний попросила женщину убраться.
Но с Элмером Мари чувствовала себя вловушке. Он был собакой Чарльза, и частица Чарльза еще жила в Элмере. Мы с Марибез конца обсуждали ее возможности. Интенсивная и дорогая ветеринарнаядиагностическая работа не приносила никакой пользы. Визиты к зоопсихологу итренеру также оказались бесплодными. Постепенно она с горечью осознала(подстрекаемая, конечно, мною), что с Элмером необходимо расстаться. Онаобзвонила всех своих друзей и спросила, не возьмут ли они Элмера, но не нашлосьни одного сумасшедшего, который бы согласился взять такую собаку. Она далаобъявление в газете, но даже обещание бесплатной еды для собаки не вызвало ни укого энтузиазма.
Надвигалось неизбежное решение. Ее дочери,ее друзья, ее ветеринар - все убеждали Мари усыпить Элмера. И, само собой, ясам незаметно подталкивал ее к этому решению. Наконец, Мари согласилась. Онасделала знак рукой, опустив вниз большой палец, и однажды серым утром повезлаЭлмера на его последний прием к ветеринару.
Однако одновременно возникла проблема надругом фронте. Отец Мари, который жил в Мехико, стал так слаб, что онаподумывала о том, чтобы пригласить его жить с ней. Мне это казалось неудачнойидеей для Мари, которая так боялась и не любила своего отца, что многие годыпочти не общалась с ним. Фактически именно стремление избежать его тирании былоглавным фактором, заставившим ее 18 лет назад эмигрировать в Соединенные Штаты.Идея пригласить его жить с ней была вызвана, скорее, чувством вины, чем заботойили любовью.
Указав на это Мари, я также усомнился втом, что имеет смысл отрывать восьмидесятилетнего человека, не говорящегопо-английски, от его культуры. В конце концов она уступила и организовала длянего постоянный уход в Мехико.
Взгляд Мари на психиатрию Она частошутила со своими друзьями: "Сходите к психиатру. Они прелестны. Во-первых, онипосоветуют вам выгнать вашу квартирантку. Затем они заставят вас отдать вашегоотца в приют для престарелых. И, наконец, они убедят вас убить вашусобаку!"
И она улыбнулась, когда Майк старалсяубедить ее и мягко спросил: "Вы же не будете кормить свою собаку отравленнойпищей, не так ли"
Так что, с моей точки зрения, две улыбкиМари не означали ее согласия с Майком, а были, наоборот, ироническими улыбками,которые говорили: "Если бы Вы только знали..." Когда Майк попросил еепоговорить со своим хирургом-стоматологом, я представил себе, что она должнабыла подумать: "Поговорить с доктором Z.! Это верно! Хорошо, я поговорю! Когдая буду здорова и мой судебный иск будет удовлетворен, я поговорю с его женой исо всеми, кого я знаю. Я подниму об этом подонке такой шум, что у него всюжизнь будет в ушах звенеть!"
И, конечно же, улыбка насчет отравленнойсобачьей пищи была столь же ироничной. Должно быть, она думала: "О, я бы некормила его отравленной пищей - до тех пор, пока он не стал бы старым инесносным. А затем я бы просто избавилась от него - раз и все!"
Когда на следующем индивидуальном сеансемы обсуждали консультацию, я спросил ее о двух улыбках. Она очень хорошопомнила каждую.
- Когда доктор К. посоветовал мне подробнопоговорить с доктором Z. о своей боли, мне внезапно стало очень стыдно. Я сталаспрашивать себя, не рассказали ли Вы ему все обо мне и докторе Z. Мне оченьпонравился доктор К. Он очень привлекательный, как раз такой мужчина, какого яхотела бы встретить в жизни.
- А как насчет улыбки, Мари
- Ну, очевидно, я была обескуражена.Неужели доктор К. думает, что я шлюха Если бы я действительно подумала об этом(на самом деле - нет), я бы поняла, что это сводится к товарообмену - я ублажаюдоктора Z. и потакаю его грязным и мелким чувствам в обмен на его помощь в моемсудебном процессе.
- Так улыбка говорила...
- Моя улыбка говорила... А почему Вас такинтересует моя улыбка
- Продолжайте.
- Полагаю, моя улыбка говорила:"Пожалуйста, доктор К., давайте сменим тему. Не спрашивайте меня больше одокторе Z. Надеюсь, Вы не знаете о том, что происходит между нами.
Вторая улыбка Вторая улыбка вовсе небыла, как я думал, иронической реакцией на тему заботы о своей собаке, а имеласовершенно иной смысл.
- Мне стало смешно, когда доктор К. сталговорить о собаке и яде. Я поняла, что Вы не рассказали ему об Элмере - иначеон не выбрал бы для иллюстрации собаку.
- И...
- Ну, об этом трудно говорить. Но, хотя яи не показываю этого - я не умею говорить "спасибо" - я на самом деле оченьценю то, что Вы сделали для меня за последние несколько месяцев. Я бы несправилась со всем этим без Вас. Я уже рассказывала Вам свою психиатрическуюшутку (моим друзьям она очень нравится): сначала - квартирантка, затем - отеци, наконец, они заставляют вас убить вашу собаку.
- И...
- И, мне кажется, Вы вышли за рамки своейроли доктора - я Вас предупреждала, что об этом будет трудно говорить. Ядумала, психиатры не должны давать прямых советов. Может быть, Вы позволилисвоим личным чувствам в отношении собак и отцов взять верх!
- И улыбка говорила...
- Боже, до чего Вы настойчивы! Улыбкаговорила: "Да-да, доктор К., я поняла. А теперь давайте быстрее перейдем кдругому предмету. Не расспрашивайте меня о моей собаке. Я не хочу, чтобы докторЯлом выглядел плохо".
Ее ответ вызвал у меня смешанные чувства.Неужели она была права Неужели я позволил вмешаться своим личным чувствам Чембольше я думал об этом, тем больше убеждался, что это не так. Я всегдаиспытывал теплые чувства к своему отцу и обрадовался бы возможности пригласитьего жить в моем доме. А собаки Это правда, что я не симпатизировал Элмеру, ноя знал, что меня не интересуют собаки, и строго следил за собой. Любой человек,который познакомился бы с этой ситуацией, посоветовал бы ей избавиться отЭлмера. Да, я был уверен, что действовал так лишь в ее интересах.Следовательно, мне было неловко принимать от Мари ее благородную защиту моегопрофессионализма.
Это выглядело какой-то конспирацией - какбудто я признавал, что мне есть что скрывать. Однако я также осознавал, что онавыразила мне благодарность, и это было приятно.
Наш разговор об улыбках открыл такойбогатый материал для терапии, что я отложил свои размышления о разномвосприятии реальности и помог Мари исследовать свое презрение к себе за то, чтоона пошла на компромисс с доктором Z. Она также выразила свои чувства ко мне сбольшей откровенностью, чем раньше: свой страх зависимости, свою благодарность,свой гнев.
Гипноз помог ей переносить боль в течениетрех месяцев, пока ее поврежденная челюсть не зажила, стоматологическое лечениене завершилось и лицевые боли не утихли. Ее депрессия снизилась, а гневуменьшился; но, несмотря на все эти улучшения, я все же не смог изменить Маритак, как мне хотелось. Она осталась гордой, несколько критичной исопротивлялась новым идеям. Мы продолжали встречаться, но у нас, казалось,становилось все меньше и меньше тем для обсуждения; и, наконец, несколькомесяцев спустя мы согласились, что пора завершать работу. Мари приходила ко мнево время незначительных кризисов каждые несколько месяцев в течение следующихчетырех лет; и с тех пор наши жизни больше не пересекались.
Процесс длился три года, и она получила дообидного маленькую сумму. К тому времени ее гнев по отношению к доктору Z. ужеиссяк, и Мари забыла о своем решении опорочить его. В конце концов она вышлазамуж за пожилого добродушного человека. Я не уверен, что она когда-нибудьснова была по-настоящему счастлива. Но она никогда больше не выкурила ни однойсигареты.
Эпилог
Консультация Мари - это свидетельствоограниченности знания. Хотя Мари, Майк и я присутствовали на одном сеансе,каждый из нас вынес из него совершенно различный и непредсказуемый опыт. Этотсеанс можно представить как триптих, каждая часть которого отражает точкузрения, потребности и заботы своего автора. Возможно, если бы я сообщил Майкубольше информации о Мари, его часть картины больше напоминала бы мою. Нопроведя с ней сотни часов, о чем я мог бы ему рассказать О своем раздраженииО нетерпении О сожалении, что вел себя с ней заносчиво О своем удовлетворенииее прогрессом О своем сексуальном влечении Об интеллектуальном любопытстве Освоем желании изменить взгляды Мари, научить ее самопознанию, мечтам,фантазиям, расширить ее кругозор
Но даже если бы я провел с Майком многиечасы, рассказывая обо всем этом, я все же не смог бы адекватно передать своепереживание Мари. Мои впечатления о ней, мое нетерпение, мое удовлетворение -не совсем такие, как у других людей. Я пытаюсь схватить нужное слово, метафору,аналогию, но они никогда не срабатывают; в лучшем случае они остаются слабымприближением к тем ярким образам, которые лишь однажды промелькнули в моемсознании.
Pages: | 1 | ... | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | ... | 43 | Книги по разным темам