Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 |   ...   | 21 |

В конце концов, мне наплевать на все этипотусторонние на­шествия. Главное, Лизочка жива, и я не виновен. Будем считать, чтоя отделался легким испугом, хотя конечно он не был легким. Ну хорошо, будемсчитать, что я отделался тяжелым испугом. И на этом поставим точку. Сейчас япозавтракаю, попью кофе и до вечера пошатаюсь по городу, а ближе к ночи заглянув Танечкины владения. Прилив свежих сил и свежей похоти наполняет меня. Кстати,надо бы забежать за гонорарчиком, с них причитается. Когда денежка при себе,как-то теплее становится и чувствуется лучше.

Из складок простыни раздался легкий стон:потревоженная ка­ким-товидением Лизочка заворочалась в постели, ее тельце изогну­лось и придвинулось ближе кстене.

Что это — кошмар или экстаз Или они всегдаидут рука об руку Лукин улыбнулся и направился в туалет. Мимо негопролете­ла невестьоткуда взявшаяся мысль о Дзопике и скрылась где-то в направлении кухни.Мается, наверно, бедолага. Ну да ладно, пусть себе мается, что ему ещеостается делать

Быстро покончив со своими утренними делами,Лукин склонил­ся надзабывшейся своей подружкой, чмокнув ее в розовеющую и тонкую, как скорлупкамидии, ушную раковину, и покинул кварти­ру. Но опустившись в гущу уличногогама и столпотворения тол­пы, он внезапно ощутил страшную опустошенность и усталость, котораяпочти мгновенно перешла на тело, ноги задрожали, и тош­нота подобралась к затылку. Онспоткнулся и невольно посмотрел вниз, у самой подошвы в месиве бурогораскисшего снега блесну­ла странного вида булавка, причудливо изогнутая и отдаленнона­поминающая крохотнуювиолончельку. Золотая что ли, — как-то отстраненно подумал Лукин, но в следующую секунду непод­нимай! молниейпронеслось в его голове, однако, было уже по­здно, он медленно и осторожно, из-заусиливающейся тошноты, нагнулся, и в тот же миг, как только пальцы коснулисьзатейливого замочка, что-то внутри него хлопнуло трескучим ударомэлектрон­ного разряда, исознание выпрыгнуло из черепа, как отчаянный самоубийца из окна.

Вот мудак, — произнес кто-то спокойно и даже соттенком не­которойжалости, хоть и не без примеси легкой укоризны, но чей это был голос, еголичный, обращенный в свой адрес, или чей-то дру­гой, он определить уже несмог.

Обесточенное и отягощенное собственнымприсутствием тело тихо сползло на землю и завалилось на бок, смешавшись сосва­лявшимся, как шерстьу бездомной собаки, столичным снегом.

ИЗВЕСТИЕ

—Герман

— Яслушаю.

— Матвейговорит.

—Приветствую тебя, дружище. Как твои творческие успехи Совершенствуешь свойстих

—Совершенствую, куда же без этого Но я вовсе не о поэзии с тобой хочупоговорить.

— Тогда очем же, Матвей Разве существует что-либо более достойное поэзии

— Думаю, чтонет, но иногда возникает необходимость говорить о вещах менеедостойных.

— Тогда этодолжна быть очень сильная необходимость.

— Ты угадал.Мы завтра собираемся у Николая Павловича.

— Я вкурсе.

— Но знаешь,зачем

—Зачем

— Помнишьтого клиента, который приходил к нам в после­дний раз

— Помню.Мэтр им заинтересовался. Лукин, кажется, его фамилия

— Да,Лукин.

— Ну ичто

— Дело втом, что этот Лукин умер.

Что-то тревожное выскочило из телефоннойтрубки и пробежало по лицу Германа.

— И как этопроизошло

— А в том тои дело, что почти ничего не произошло. Тело на­шли прямо возле его подъезда иединственной особенностью было то, что из ладони его торчала страннаябулавка.

— Булавка— Герман ощутил мягкийтолчок внутри живота. —А что за булавка

— Булавка,правда, несколько необычная, то ли антикварная, то ли... ну в общем не поймешь,какая, на скрипку в миниатюре похожа.

Герман почувствовал слабость, и емупоказалось, что в трубке зазвучали мелкие колокольчики, но впрочем, это длилосьне больше секунды, после чего его спокойствие вновь вернулось кнему.

— Ну апредполагаемая причина смерти какая — ровным то­ном спросил он. — И вообще, откуда тебе этоизвестно

— В егобумажнике оказалась визитка Николая Павловича, больше никаких документов нет.Соседей тоже не было поблизо­сти. Поэтому сразу позвонили ему. Вот и все. Что касаетсяпри­чины смерти, товрачи ничего сказать не могут. Интересно то, что с одной стороны, еще ненаступило трупное окоченение, хотя происшествие случилось вчера, с другой— смерть налицо ини­чего тут непопишешь.

— Однакоинтересно. Вначале он убивает свою возлюбленную, затем погибает сам. Ты ненаходишь, что предопределенность конца в его судьбе обозначена слишкомявно

— В том то идело, что не слишком. Его подруга жива.

— Но ведь онже ее задушил.

— Видать, несовсем. Во всяком случае она дышит, передвигает­ся и разговаривает, и завтрапринесет кое-какие бумаги покойного.

— Ну что ж,разберемся. В конце концов, умер наш пациент, ко­торый пока не перестает бытьтаковым, даже уйдя из жизни.

— Как тебяпонимать

— Иногдасмерть человека может объяснить всю его жизнь. А это важно не только дляпатологоанатомов.

— Готовсогласиться.

— Ладно,Матвей, пока.

— Дозавтра.

ПРОНИКНОВЕНИЕ

Герман задумчиво положил телефонную трубкуи несколько раз прошелся по комнате. После посещения дачи Даниила он подруго­му стал ощущатьмир. Не то, чтобы в его сознании произошел взрыв или какие-нибудь глобальные иреволюционные преобразования, но восприятие и личностное реагирование сталииными. Появилось некое внутренее, глубинное спокойствие, которое позволяло безиз­лишних эмоциональныхвсплесков и более тесно приближаться к сути вещей. Если раньше в своей работеон опирался на полученные знания и логику, то сейчас больше полагался на чутьеи способность к интуитивному проникновению в скрытый мир человека, егоха­рактер, душу, судьбу.Таким образом, его психотерапевтическая дея­тельность теперь больше использовалацелостное видение пациен­та, нежели рационалистическое расчленение на отдельные акты иреакции, что ничуть не противоречит его ориентированности на пси­хоаналитический процесс. Ведь самыйлучший аналитик — этоин­туитивист. Анализ жебез интуиции — уделученика, —теперь онполностью осознавал смысл этих слов, сказанных некогда Никола­ем Павловичем.

Известие о смерти Лукина и сопутствующей ейбулавочке уже через несколько минут он воспринял как нечто неизбежное изако­номерное, хотя и несмог объяснить себе, в чем тут неизбежность и закономерность. Тем не менее онуже чувствовал этого человека, видел его и понимал, что тот нес в себе знак,который четко предоп­ределял все то, что и должно было случиться. Безусловно, каждыйчеловек имеет этот знак, все дело в том, что его нужно суметь разли­чить, и недавно Герман ощутил в себеэту способность, которая так или иначе или развивается, или усиливается у тех,кто занимается психоанализом. В среде психоаналитиков она именуетсяпсихичес­кимясновидением.

ПО ДУРОСТИ, КОНЕЧНО

В салоне Николая Павловича собрались егообычные посетите­ли— Матвей, Рита, Герман.И пока ждали Лизу, которая вскоре долж­на появиться, мэтр готовил свой ни счем не сравнимый кофе, чей черно-коричневый запах утонченным восточным изыскомплавно плыл из кухни в гостиную, делая пространство плотным иароматным.

Но вот на очередной волне душистого приливаиз недр прихожей безымянным поплавком вынырнул робкий звонок.

иза вошла, тонкая и бледная, с зияющимипровалами зрачков, уводящих в неизведанные заросли извилин, поселившихся внутриэтой миниатюрной головки, украшенной колечками закрученных волос.

Она казалась немного испуганной ирастерянной, но чашечка кофе, обогащенного коньяком, помогла ей освоиться вобстановке быстрее, чем это обычно в подобных ситуациях бывает. Щечки еепорозовели, а пустота зрачков наполнилась блеском.

А она хорошенькая, — подумала Рита, вглядываясь вподружку Лукина,— ностранен его выбор. Ему все больше нравились дамы оформленные, брунгильдистые, скрепкими ляжками и сочными за­дами, а эта совсем как девочка: тонкие, хотя и стройные, ножки да,наверно, костлявая попка. Интересно, они играли в декадентскиеигры

Но тут ее мысли были прерваны отеческимиинтонациями Нико­лаяПавловича:

— Мы вамискренно сочувствуем, Лизочка, и готовы помочь вам и сделать все, что в нашихсилах.

изочка молча кивнула и по птичьинаклонилась к чашечке с кофе, отхлебывая мелкий глоточек. Она все еще выгляделазатравленным зверьком, хоть и спасшимся от погони и очутившимся в безопаснойнорке, но пока продолжающим помнить и чувствовать недавний ужас.

— Вычувствуйте себя свободно и доверьтесь нам, — продолжил Николай Павлович,— ладно

— Ладно,— кивнула она, палшиком поправляя выскользнувший из общей пряди коконок.

— Ну вот ихорошо. Вы можете говорить и рассказывать нам все, что захотите, а мы будемдумать над тем, как сделать лучше.

— Я принеслаего записки... часть из них я читала, и они мне показались немного странными...ну, я не знаю, что еще сказать, ведь все-равно он не вернется. А еще... аеще... — Лизочкашмыгнула носиком и уткнула заострившееся личико в свои хрупкие и, должно быть,потные ладошки.

— Что еще,Лизочка, что Доверьтесь нам. Что еще

— А еще...— она чуть слышновсхлипнула и не отрывая рук от лица, от чего голос ее слегка загнусавил, чутьрастягивая слова, ска­зала, — аеще... я жду... ребеночка... вот... я — беременная.

Боже ж ты мой, — подумала Рита, — ну Лукин, ну производи­тель, — затем мысленно обратившись кдевушке, — ничего,бедняжечка моя, я от него тоже залетала. По дурости, конечно.

Часть II

СЦЕНЫ ИЗ ЖИЗНИ ЦИНИКА,

ИЛИ HOMO VULGARIS

СТАРИЧОК

Сегодня разговаривал с одним старичком. Унего привычка щел­катьчелюстями таким вот манером. Сначала вытягивает нижнюю челюсть и выпячивает еедо тех пор, пока не раздастся хруст. При этом впечатление такое, как будтозакрой он рот, то эта челюсть на­денется ему на нос. Затем он убирал ее обратно в исходноеположе­ние и начинал еюколебательные движения то влево, то вправо. Де­лал он это неистово и даже как-тосамозабвенно. Когда хруст пре­кращается, старик заводит разговор о политике, паразитизме ибу­тербродах. Послекаждого моего замечания по какому-либо поводу он возобновляет сеанс хруста и вконце концов изрекает: Ну и что из этого проистекает И в упор смотрит наменя своим желтым слезящимся взглядом.

Однажды я ему прямо сказал:

— Я вам неверю! А он ответил:

— Молодойчеловек, двадцатый век на исходе, и вы все еще ве­рите людям Я спросил:

— Скажите,Старичок, а что такое настоящий друг Он ответил:

— Настоящийдруг — это тот, прикотором ты можешь свободно пукнуть.

ЭГО ЭРОСА

Я видел эти глаза!

И какая-то щемящая грусть пронзила меня.Что-то непонятное было в этих очаровательных глазах. Лицо этой девушки, котораяехала со мной в автобусе, оказалось пухленьким милым личиком.Опреде­ленный типстандартной красоты, вернее, смазливости. Но глаза! О эти глаза, опустошающие иослепляющие. Огромные... и пустые.

Но пустота их не серая, не бесцветная. Это— черный космическийвакуум. Как зимнее солнце. Летнее, раскаленное, плавит воздух. Зим­нее, отполированное, разреженное,ослепляет. Солнце пустыни и солнце снежных вершин. Так и эти глаза. Я забыл обовсем на свете. Мне захотелось безумного — мне захотелось влиться в этибездон­ные, страшныеглаза.

Вначале, как только я почувствовал ихвзгляд, устремленный на меня, я смутился и быстро отвернулся. Однако вскореснова стал ис­кать этиглаза — исподтишка иосторожно. Брось, брось, — говорил я себе, — не робей. Женщины не любят робости, им импонирует дер­зость. Отважься, если хочешьзавладеть этими глазами, стать их влас­телином. Смотри, я приказываю тебе,смотри в них не отрываясь. И смущение, и наглость одновременно владели мною вэтот момент.

Я сначала посмотрел на ее губы — для подстраховки. Потомрез­ко и неожиданно— в самые глаза, всамую засасывающую их чер­ную глубь. Она смотрела на меня, не отрываясь. Но я не отвелсвое­го взгляда. Яиспытывал сладостную пытку, приятнейшее возбужде­ние, и в свой взгляд я старалсявкладывать как можно больше демоничности. Я переборол миг смущения.

Чем дольше я смотрел в ее глаза, темсильнее меня тянуло к ней самой. Я ощутил огромное желание, и чем дольше ясмотрел в ее глаза, тем меньше скрывал свое желание, и тем сильнее старалсявнушить ей мою страсть, а может быть даже и навязать. Да, да, навя­зать. Как навязывает свою волюсильнейший.

Кое-какие соображения меня ещеудерживали.

Но вот вышел последний пассажир.

Мы остались вдвоем, и я сорвался.Молниеносное движение тела, и я рядом с ней. Во мне буйствовал самец. Япридвинулся к ней по­чтивплотную, но она отодвинулась от меня. Тогда я приобнял ее и уткнулся вмясистую грудь. Еще какой-то мизерный, скоротечный миг — и я обладатель этих глаз! Но вследующее мгновенье она зае­хала мне локтем в челюсть.

— Но почему,сладостная — опешиля.

— А ну-кабыстро ушел, понял —тихо прорычала она. Тут я заметил, что у нее прыщавый нос.

— Подумаешь!— я надменно поднялся ивышел на следующей остановке, поверженный и опозоренный. Удивительнее всегобыло то, что в этом чувстве тоже было что-то сладостное и томительное. Но ещеудивительнее, что она выскочила следом за мной и, подойдя ко мне, тихосказала:

— Ну ладно,пошли, только у тебя презервативы есть

*

Идеи приходят совершенно внезапно. Онитолкутся в прихожей сознания. Они ждут своей очереди и дерутся друг с другом заправо войти ко мне первой. Но только я глух к ним и жесток. И они старятся иумирают в прихожей. И теперь прихожая моего сознания стала кладбищемидей.

Очень сложно достигнуть душевногоравновесия, когда тебя ата­куют полчища идей, когда они норовят опрокинуть тебя и когда тырискуешь оказаться погребенным под ними.

Мой разум теперь — кладбище разлагающихся мыслей. Икаж­дая из них мне мститтеперь за то, что я в свое время не приметил ее и не придал ей никакогозначения.

Но я стараюсь успокоить себя — все замечательно, все идет, какнадо. Я свободен, и моя свобода безгранична.

Pages:     | 1 |   ...   | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 |   ...   | 21 |    Книги по разным темам