Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 46 |

Вершина холма была нашим излюбленным местомдо того дня, когда мы обнаружили там тело школьног о сторо­жа, свисающее с высокой ветки. Мы не смели ни сдвинуть­ся с места, ни заплакать. Но никтоиз нас не хотел потерять лицо перед другим. Мы не стали влезать на ветви в тотдень, но попытались съесть наши завтраки на земле, фактически под теломумершего человека, желая узнать, кто из нас не выдержит первым. И это былая.

— Тыкогда-нибудь думала о смерти — шепотом спросил меня Самурито.

Я взглянула вверх на висящего человека. Вто же мгно­вение ветерзашелестел в ветвях с необычным упорством. В шелесте я ясно услышала, какумерший человек шептал мне, что смерть была успокоением. Это было настолькожут­ко, что я вскочилаи, вопя, понеслась прочь, безразличная к тому, что Самурито мог подумать обомне.

— Ветерзаставил ветви и листья говорить с тобой, — сказал м-р Флорес, когда язакончила свой рассказ.

Его голос был мягким и низким. Золотыеглаза горели лихорадочным огнем, когда он продолжил объяснять, что в моментсвоей смерти, в одной мгновенной вспышке, вос­поминания, чувства и эмоциистарого сторожа высво­бодились и были поглощены манговым деревом. — Ветер заставил ветви и листьяговорить с тобой, —повторил мистер Флорес. — Ибо ветер — твой по праву.

Как во сне, он бросил в згляд сквозь листву, его глаза внимательно смотрели за поле,в освещенное солнцем про­странство. — То, что ты женщина, дает тебе возможность повелевать ветром,— продолжал он.— Женщины незна­ют этого, но онимогут вступить в диалог с ветром в любое время.

Я непонимающе покачала головой.

— Я понятияне имею, о чем вы говорите, — сказала я. Мой тон выдавал, как неловко я чувствую себя в этомположении. — Это каксон. И если бы он продолжался еще и еще, я бы поклялась, что это один из моихкошмаров.

Его продолжительное молчание вызвало у меня разд­ражение. Я почувствовала, как моелицо покраснело от злости. Что я делаю здесь, сидя на дереве с бе зумным стариком Я погрузилась в размышления. И в то жевремя я понимала, что, возможно, оскорбила его, поэтому решила извиниться за свою грубость.

— Японимаю, что мои слова имеют для тебя мало смысла, — согласился он. — Это потому, что на тебе слишкомтолстый твердый слой. Он мешает тебе слышать, что должен сказатьветер.

— Слишкомтолстый твердый слой — спросила я не­доуменно и подо зрительно. — Вы имеете в ввиду, что я в грязи

— И этотоже, — ответил он,заставив меня покраснеть. Он заулыбался и повторил, что я обернута слишкомтолстым твердым слоем, и что этот слой не может быть смыт с помощью мыла иводы, независимо от того, сколько ванн я приму.

— Тынаполнена рассудочными суждениями, — пояснил он. — Они мешают тебе понять то, что яговорю, например, что ты можешь командовать ветром.

Он смотрел на меня сузившимися критическимигла­зами.

— Ну— потребовал оннетерпеливо.

Прежде чем я поняла, что случилось, онухватил меня за руки и одним быстрым, плавным движением раскачал и мягкоприземлил. Мне пока залось, что я видела его руки и ноги вытянувшимися, какрезиновые ленты. Это был мимолетный образ, который я тут же объяснила себе какискажение восприятия, вызванное жарой. Я не стала за­держиваться на нем, ибо именно втот момент мой взор отвлекла Делия Флорес и ее друзья, расстилавшие большую полотнянуюскатерть под соседним деревом.

— Когда выдобрались сюда —спросила я Делию, пос­тавленная в тупик тем, что не сумела ни увидеть, ниуслы­шать приближениегруппы людей.

— Мысобирались устроить пикник в твою честь, — сказала она.

— Потомучто ты присоединилась к нам сегодня, — добавила одна изженщин.

— Как это яприсоединилась к вам — спросила я, чув­ствуя, что мне не по себе.

Не заметив, кто это сказал, я переводилавзгляд с одной женщины на другую, ожидая, что кто-нибудь из них объяснит своислова.

Безразличные к моему все возрастающемубеспокойст­ву, женщиныбыли заняты тем, что старались ровно рас­стелить полотняную скатерть. Чемдольше я наблюдала за ними, тем беспокойней становилось у меня на душе. Всевокруг было так странно для меня. Я легко могла объяснить, почему принялаприглашение Делии встретиться с целительницей, но совсем не понимала своих последующихдействий. Все происходило так, как если бы кто-то еще завладел моим разумом изаставлял меня оста­ваться здесь, реагировать и говорить вещи, которые я не хотела быговорить. А теперь они собираются устроить праз­днество в мою честь. Это, мягкоговоря, обескураживало. Как бы упорно я ни размышляла об этом, все равно немог­ла постичь, что жея здесь делаю.

— Я,конечно же, не заслуживаю ничего такого, — пробормотала я.

Мое немецкое воспитание брало верх. Людипросто за­бавы ради неделают что-то для других.

Только после того, как послышалсябезудержный смех Мариано Аурелиано, я наконец осознала, что все они ус­тавились на меня.

— Нетпричин так напряженно обдумывать, что прои зошло с тобой сегодня, — произнес он, мягко похлопы­ вая меня по плечу. — Мы устроили пикник, потому чтонам нравится действовать экспромтом. А так как сегодня Эсперанса исцелила тебя, моим друзьям здесь захотелосьсказать, что пикник в твою честь. — Он произнес это не­брежно, почти равнодушно, как если бы речь шла о каких-топустячных вещах. Но его глаза говорили кое-что еще. Их взгляд был жестким исерьезным, и, словно это было жизненно важно, я внимательно слушалаего.

— Для моихдрузей радость сказать, что пикник в твою честь, — продолжал он. — Воспринимай это точно так, какони говорят, —простодушно и безо всякой подоплеки.

Его взгляд смягчился, когда он внимательнопосмотрел на женщин. Потом он повернулся ко мне и добавил:

— Я успокоютебя — пикникпроводится совсем не в твою честь. И тем не менее, — размышлял он, —он и в твою честь. Этопротиворечие, для понимания которого тебе потребуется совсем немноговремени.

— Я никогоне просила что-нибудь делать для меня, — мрачно сказала я.

В моем поведении появилась чре звычайная тяжеловес­ность, — это происходило всегда, когдамне что-то грозило.

— Делия привела меня сюда, и я за это благодарна. И я хотелабы заплатить за каждую оказанную мне услугу, — добавила я.

Я была уверена, что оскорбила их. Я знала,что в лю­бую минутумне могут предложить убираться отсюда. Это задело бы мое ля, но это не должнобыло сильно волновать меня. Я была напугана и сыта ими по горло.

У меня вызвало удивление и раздражение то,что они не восприняли меня всерьез. Они смеялись надо мной. Чем злее ястановилась, тем больше веселились они. Они пялились на меня своими сияющими,смеющимися гла­зами,как будто я была для них каким-то неизвестным организмом.

Гнев заставил меня забыть о страхе. Янабросилась на них с бранью, обвиняя в том, что меня здесь держат за дуру. Яизобличала Делию и ее мужа — не знаю, почему я упорнообъ единяла их в пару, — что они сыграли со мной злуюшутку.

— Тыпривела меня сюда, —сказала я, поворачиваясь к Делии, — теперь ты и твои дру зья позволяете себе исполь­зовать меня вместоклоуна.

Чем более напыщенно я говорила, тем веселейста­новились ихулыбки. От жалости к себе, злости и разочаро­вания я была готова разрыдаться,когда Мариано Аурелиано подошел и встал по зади меня. Он начал го­ворить со мной как с ребенком. Яхотела заявить ему, что сама могу позаботиться о себе, что не нуждаюсь в егосимпатии и что я собираюсь домой, когда что-то в его тоне, в его глазахуспокоило меня настолько сильно, что я не сомневалась в том, что онзагипнотизировал меня. И тем не менее я знала, что это не так.

Непонятным и тревожащим оказалось и то, скакой внезапностью и насколько полно произошло это изменение. То, что в обычныхусловиях заняло бы дни, произошло в мгновение. Всю мою жизнь я предаваласьразмышлениям над каждым унижением или оскорблением — действитель­ным или вымышленным, — которое я испытала. Ссисте­матическойметодичностью я обдумывала их до тех пор, пока к моему удовлетворению, нестановилась ясной каж­дая деталь.

Когда я посмотрела на Мариано Аурелиано, япочувст­вовала в немподобие насмешки над моей предыдущей вспышкой. Я с трудом могла вспомнить, чтоже вызвало гнев, доведший меня до слез.

Делия потянула меня за руку и попросилапомочь другим женщинам распаковать из разнообразных корзинок, которые онипринесли с собой, фарфоровые та­релки, хрустальные бокалы и богато украшенное столовое серебро.Женщины не говорили ни со мной, ни друг с дру­гом. И только слабые вздохиудовольствия слетали с их губ, когда Мариано Аурелиано открыл сервировочные блюда. Там были тамалес, энчиладас, тушеное с перцем горячее мясо и домашние лепешки.Не пшеничные —которые были обычными в Северной Мексике и которые я не очень любила,— а маисовыелепешки.

Делия передала мне тарелку с маленькимипорциями от каждого блюда. Я ела так жадно, что закончила раньшевсех.

— Это самаявосхитительная еда, которую я когда-нибудь пробовала, — выплеснула я свои чувства,подождав в надежде на добавку несколько секунд.

Но никто мне ничего не предложил. Чтобыскрыть свое разочарование, я стала высказываться о красоте старинной кружевнойотделки по краям скатерти, вокруг которой мы сидели.

— Это мояработа, — сказалаженщина, сидящая слева от Мариано Аурелиано.

Она выглядела старой, с растрепаннымиседыми воло­сами,которые скрывали ее лицо. Несмотря на жару, на ней были длинное платье, блузкаи свитер.

— Этонастоящие бельгийские кружева, — объяснила она мне вежливым, мечтательным голо сом. Ее длинные, тонкие руки, мерцающие от украшенныхдрагоценными камнями колец, любовно задержались на широкой отделке. Оченьподробно она рассказала мне о своем рукоделии, показывая виды петель и ниток,которые она исполь зовала для отделки. Иногда я на мгновение улавливалавыра­жение ее лицасквозь массу волос, но не смогла бы сказать, как она выглядела.

— Этонастоящее бельгийское кружево, — повторила она. — Часть моего приданого. — Она подняла хрусталь­ный бокал, сделала глоток воды идобавила:

— Они тожечасть моего приданого. Это — хрусталь Баккара.

У меня не было сомнений, что это так.Восхитительные тарелки — каждая из них отличалась от другой — были из тончайшего фарфора. Ясомневалась, остались ли замечен­ными мои взгляды, бросаемые украдкой, когда женщина, сидевшаясправа от Мариано Аурелиано, приободрила ме­ня.

— Непугайся. Возьми посмотреть, — убеждала она меня. — Ты среди друзей. — Усмехаясь, она подняла свою тарелку. — Лимож, — произнесла она, потом быстро под­няла мою и отметила, что эта быламарки Розенталь.

У женщины были детские, тонкие черты лица.Она бы­ла небольшогороста, с круглыми черными глазами, обрам­ленными густыми ресницами. У неебыли черные волосы, переходящие на макушке в белые. Они были зачесанына­ зад и собраны в виде тугого маленького шиньона. В том, какона осаждала меня прямыми, личными вопросами, ощущалась сила, граничащая у неес холодностью.

Я ничего не имела против ее инквизиторскоготона. Я привыкла переносить бомбардировку вопросами, которые задавали мне мойотец и братья, когда я шла на свидание или начинала какое-нибудь дело по своемуусмотрению. Я возмущалась этим, но для нашего дома это были нормаль­ные взаимоотношения. Такимобразом, я никогда не училась, как нужно беседовать. Беседа для менязаключа­лась впарировании словесных атак и своей защите любой ценой.

Я была удивлена, что принудительный опрос,которо­му подвергламеня эта женщина, не заставил меня почув­ствовать себя обороняющейсястороной.

— Тызамужем — спросилаженщина.

— Нет,— ответила я мягко,но решительно, желая, чтобы она сменила тему.

— У тебяесть мужчина —настаивала она.

— Нет уменя никого, —возразила я, начиная чувст­вовать, как во мне стала просыпаться моя стараяобороня­ющаясяличность.

— Есть литип мужчины, к которому ты неравнодуш­на — продолжала она. — Есть ли какие-то черты личности,которые ты предпочитаешь в мужчине

На мгновение мне показалось, что онасмеется надо мной, но она, как и ее подруги, выглядела искреннезаинте­ресованной. Ихлица, выражавшие любопытство и ожидание, успокоили меня. Забыв о своемвоинственном характере и том, что, возможно, эти женщины настолько стары, чтогодятся мне в бабушки, я говорила с ними как с подругами моего возраста, и мыобсуждали мужчин.

— Он долженбыть высоким и красивым, — начала я. — У него должно быть чувство юмора. Он должен быть чувствительным,но не бессильным. Он должен быть ум­ным, но не интеллектуалом.

Я понизила голос и доверительным тономдобавила:

— Мой отецобычно говорил, что интеллектуальные мужчины насквозь слабы и к тому жепредатели, все до одного. Мне кажется, я согласна с моим отцом.

— Это все,чего бы ты хотела от мужчины — спросила женщина.

— Нет,— поторопилась ясказать. — Преждевсего, мужчина моей мечты должен быть атлетом.

— Как твойотец, — подсказалаодна из женщин.

—Естественно, —сказала я, обороняясь. — Мой отец был великим атлетом, легендарным лыжником ипловцом. — Ты ладила с ним — спросила она.

—Прекрасно, —восторженно ответила я. — Я обожаю его. Даже обыкновенные мысли о нем вызывают у меняслезы.

— Почему жеты не с ним

— Я слишкомпохожа на него, —объяснила я. — Во мнеесть что-то такое, что я совсем не могу объяснить или контролировать и чтогонит меня прочь.

— А что тыскажешь о своей матери

— Моя мать.— Я вздохнула исделала на мгновение паузу, чтобы подобрать наилучшие слова для ее описания.— Она очень сильная.Она сформировала рассудительную сторону моей души. Ту часть, которая молчаливаи не нуж­дается вусилении.

— Ты былаочень близка со своими родителями

— В душе,— да, — ответила я тихо. — На деле же я одинока. У менямало привязанностей.

Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 46 |    Книги по разным темам