Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |

.С.Выготский выбрал диалектику Маркса. И добился успеха, заложив основы новой психологии и создав быть может самую перспективную научную школу в мировой психологии. Перспективную хотя бы тем, что труды ее основоположника через 70 лет после его смерти не только не перешли в разряд почитаемой, но не читаемой классики, но продолжают вербовать себе все новых и новых горячих приверженцев... за рубежом.

А вот в России, у земляков Л.С.Выготского, он сам и его теоретические идеи вызывают сегодня амбивалентные чувства. С одной стороны мы не без удовольствия выслушиваем комплименты западных коллег, высоко оценивающих теоретический потенциал культурно-исторической и деятельностной психологии, а с другой - с энтузиазмом роемся на пыльном академическом чердаке, куда они потихоньку складывают свои интеллектуальные неликвиды. Американский философ Стефан Тулмин еще в 1978 году с недоумением констатировал эту странную наклонность своих российских коллег. В то время как западная психология начинает избегать позитивизма, которого она придерживалась ранее, русская академическая психология - ирония судьбы! - начинает выглядеть скорее похожей на американскую экспериментальную психологию прошедших сорока лет. И это, заметьте, было подмечено в те кондовые советские времена, когда большинство из нас, трепетно выговаривая по слогам эк-зис-тен-ци-а-лизм, нео-по-зи-ти-визм или фе-но-ме-но-ло-гия, слитно писали МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ!!!

На днях, на конференции, посвященной 100-летию Алексея Николаевича Леонтьева, эта же мысль и это же недоумение прозвучало уже на чистом русском языке из уст нашей коллеги, Анны СтеценкоЕ Здесь правда, справедливости ради, надо уточнить, что выпускница психфака МГУ, А.П.Стеценко уже много лет живет и работает на Западе, и, надо полагать, успела за это время проникнуться чуждыми нам взглядами3.

Мы убеждены в том, что мы мудрее наших западных коллег, что нам ведомо нечто такое, о чем они в их наивной простоте просто не догадываются. Ну, например, что нельзя слишком буквально относиться к заявлениям самого Л.С.Выготского о его марксистской ориентации. Объявляя себя марксистом, он в своих теоретических поисках реально опирался не на эту тоталитарную идеологию, а на иные, гуманистические философско-идеологические ценности, на здравый смысл, в конце концов.

Да и как можно верить его марксистским декларациям, если марксизм он, как и большинство его современников принял скорее всего вынужденно, в силу известных исторических обстоятельств

Ну, с этим, конечно, не поспоришьЕ Обстоятельства, в которых Л.С.Выготский принял марксизм, были конечно весьма специфические. В том смысле что альтернативой принятию оного были философский пароход или лагерь.

Все такЕ

И, все-таки, это был его выбор. Сделанный под чудовищным прессом исторических обстоятельств, и тем не менее выбор свободный. (Для меня так это ясно, как простая гамма.)

- Парадокс

- Несомненно!

Но как знать, быть может сказанное представляется нам парадоксом исключительно ввиду нашей укоренившейся привычки: думать одно, говорить другое, а делать третье. В просторечии - держать кукиш в кармане. Оно, конечно, данная мизансцена не лишена известного изящества, вот только с подлинной наукой так же несовместна как гений и злодейство. Тем более для МоцартаЕ

***

Наука не имеет национальности. В те далекие времена, когда она находилась еще в эмбриональном состоянии, залогом ее будущего единства был общий язык, на котором говорили, писали и думали мыслители той эпохи. Такими языками в Европе и на Ближнем Востоке были древнегреческий, латынь, арабский. Однако подлинную причину единства (или раскола) мировой культуры вряд ли стоит искать в вавилонских строительных технологиях. Материальной предпосылкой этого единства были караваны бесконечно далеких от научных интересов купцов, мечи еще менее академически настроенных воинов Александра Македонского и Римских легионеров. И уже вслед за ними, в обозе торговых и военных армад - великая греко-латинская культура и язык, сконцентрировавший в себе все ее достижения.

Формирование современной науки совпало по времени с формированием национальных государств и с возрастанием роли национальных языков. Но это обстоятельство, уже не могло изменить сложившегося единства мировой науки. Физика не признает межгосударственных и межэтнических границ. Нет и не может быть французской или английской физики или биологии, ибо вполне интернационален предмет этих наук, за которым стоит столь же интернациональная практика современного человечества. Всякая попытка создать преимущественно национальную науку, скажем, немецко-арийскую ядерную физику или русско-советскую биологию, могло привести и приводило только к чудовищному конфузу, мировому позорищу.

Иначе дело обстояло и обстоит в психологии.

Человек в качестве предмета психологического теоретизирования - это не химический агент, для которого принципиально безразлично в какой стране он произведен. Если формула реактива зависит от времени или места производства, значит он недостаточно абстрактен и не годится для химического исследования. Для исследования собственно психологического все обстоит с точностью до наоборот. Человек в этом отношении подобен хорошему коллекционному вину. Если безразлично кто он и откуда, то стоит ли его пробовать

Психолог, для которого биография его испытуемого несущественная подробность, может использовать суперсовременную аппаратуру. Результат его когнитивных умствований будет конимбецилен определению вина как совокупности воды, спирта и красителя.

Человек как предмет теоретического познания - крепкий орешек. И потому что как таковой он еще не ставший объект, если вообще когда-нибудь в принципе он может стать таковым, не упраздняя самого себя. То есть познавать приходится, строго говоря, то, чего еще нет. И потому, что этот развивающийся, а значит всегда не равный самому себе объект, вынужден постигать не что-либо иное, но самого себя, включая свою собственную способность к познанию. И, наконец, потому, что вместе с человеком становится, а значит еще не стал, сам способ его познания, то есть познавать приходится, не только то чего нет, но и тем, что еще не сложилось.

Надо ли говорить, что все эти антиномии, в которые неизбежно упирается теоретическая мысль уже второе столетие приводит психологов в отчаяние и толкает их либо к полному отказу от попыток строить психологическую теорию, и уходу в чистый эмпиризм, либо, опять таки, к отказу от рационально теоретического познания, и уходу в пустую спекуляцию.

Понятно, что выход из тупика перечисленных антиномий может предложить только диалектика, причем диалектика не кантовского, а марксового разлива. (Понятно, разумеется тем, кто знаком с последней не только по названию.) Между тем на пути к осознанию этого обстоятельства, а равно на пути к постижению философско-теоретического наследия самого Маркса, существовали и отчасти все еще существуют более чем серьезные препятствия.

Начать с того, что Маркса невозможно сколько-нибудь адекватно понять, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеляiii. Между тем пресловутую Логику, как, впрочем, и все остальные тексты немцев-классиков, никак не отнесешь к легкому чтению. В то же время, с именем Маркса прежде всего ассоциировалась его социалистическая публицистика, а потому подавляющее большинство его поклонников, искренне считавших себя марксистами, удовлетворялось прочтением его политически-полемических и по-видимости достаточно популярных сочинений и о Гегеле знали только то, что стрик любил стоять на голове.

Сама популярность идей Маркса содержала в себе толику яда, накладывала на них печать неизбежной профанации.

Далее, Маркс не оставил чисто философских сочинений, его диалектические идеи необходимо вычитывать из его теоретических текстов, прежде всего из того же Капитала. Дабы браться за этот непростой труд надо, во-первых, очень сильно этого захотеть, и, во-вторых, иметь о них предварительно хотя бы некоторое представление, иначе легко оказаться в положении сказочного героя отправленного неведомо куда, неведомо за чем. А это вновь предполагает нешуточное знание все той же классической немецкой философии от Канта до Гегеля, которая, в свою очередь, невозможна без профессионального знания философии вообще.

Кроме того, нельзя не упомянуть еще один существенный момент. Немецкая классическая философия и, в особенности философия Гегеля с трудом дается мыслителям, чьи культурно-исторические корни и обусловленный им характер мышления, склоняют их скорее к эмпиризму Локка4. Последний, помимо корней культурно-исторических, имеет сегодня еще и корни, как бы это сказать, малокультурно-естественнонаучные. Иначе говоря, в такого рода эмпиризм непроизвольно впадают исследователи-естественники, не обремененные чрезмерной философско-гуманитарной культурой, и в силу этого прискорбного обстоятельства порой путающие старые философские предрассудки со здоровым естественнонаучным эмпиризмом.

Наконец, имя Маркса, настолько прочно связано с коммунистическими и социалистическими идеями, что любое обращение к нему, хотя бы и в самом что ни на есть академическом контексте, предполагает как минимум отсутствие идиосинкразии к этим понятиям.

Иначе говоря, дабы в начале прошлого века психолог мог всерьез опереться на диалектику Маркса, необходимо было почти чудесное стечение обстоятельств. Помимо профессиональных психологических знаний он должен был иметь неплохое философское образование, хорошо знать немецкую классику до Гегеля включительно и, желательно, с симпатией относиться к социалистическим идеям. При этом неплохо, чтобы он к тому же говорил по-немецки или по-русски5. Наконец помимо философской эрудиции желательно хотя бы некоторое знание политической экономии, ибо именно в политэкономических работах в наиболее полном виде представлена материалистическая диалектика Маркса.

Нетрудно в приведенном нами словесном портрете узнать Льва Семеновича Выготского6. Но в нем же легко разглядеть и причину уникальности его дарования.

Известно, что Л.С.Выготский не был первым из психологов, кому пришла в голову идея соединения психологии с марксизмом. Но, думается, не будет преувеличением сказать, что он был едва ли не единственным из психологов, кто был не просто грамотным марксистом, но профессионально владел марксовой логикой.

Революция, которую совершил в психологии Л.С.Выготский, целиком основывалась на уникальном сочетании энциклопедических профессионально-психологических знаний и глубоком понимании материалистической диалектики Маркса. Соединение этих двух начал было и по сей день остается единственным путем, ведущим из классического тупика картезианского дуализма к неклассической по выражению Даниила Борисовича Эльконина психологической теории.

Почему, однако, историческая драма соединения или несоединения, несовпадения с марксизмом оказалась существенной именно для психологии, а не для тех же естественных наук

Да потому, что именно в психологии теоретическая мысль со всей остротой столкнулась с ограниченностью специфически новоевропейского способа полагания предмета теоретизирования, ограниченностью, раз за разом приводившей психологов-теоретиков к безнадежным антиномиям.

Сам предмет психологии - человек во всей целокупности его телесных и духовно-психических измерений - не укладывается в узкие рамки новоевропейской естественнонаучной парадигмы, предполагающей последовательную деантропоморфизацию предмета своего теоретизирования. Одушевленное тело - предмет средневековой магии, но не современной физики или химии. Точно так же обездушенное тело - предмет патологоанатома, но никак не психолога.

Содержательный выход из этой картезианской ловушки доступен только для мыслителя, отважившегося вступить на путь, ведущий от Декарта к Спинозе, и от Спинозы через немецкую классическую философию к Марксу, ибо предполагает, во-первых, последовательный материалистический монизм, и, во вторых, подлинную диалектику.

Монизм, ибо даже самая невинная и слабая разновидность дуализма попросту устраняет из проблемного поля главный вопрос, на который и должна дать ответ психология, - как эволюция материального мира порождает сам феномен зоопсихики и как эволюция последней порождает человека с его сознанием. Декарт – родоначальник классического психофизического дуализма прекрасно сознавал, что для антропологии дуализм вещь до крайности нежелательная, и прилагал отчаянные, хотя и обреченные на неудачу, усилия к его преодолению7. А вот его последователи - окказионалисты – просто махнули рукой на безнадежную проблему, заявив, - А бог его знает. То есть, буквально утверждая, что тайна координации двух субстанций, двух противоположных начал в человеке ведома только богу. И на этом поставили точку. Не только в своем философствовании, но и на самой возможности рационального постижения феномена человека на дуалистической основе. Ибо там, где приходится привлекать классического теологического бога в качестве объяснительного принципа, наука умолкает.

И диалектику, ибо если естествоиспытателю, имеющему в качестве предмета своего теоретизирования развивающийся материальный мир, быть диалектиком просто необходимо, то психологу, который изучает человека - этот развивающийся, становящийся предмет, будучи не богом, а сами этим человеком, необходимо быть диалектиком в квадрате.

Нет ничего проще, чем свести феномены психики и сознания к шевелению того или иного материального субстрата. Для этого не надо обладать интеллектом Спинозы или Выготского. Обнаружить и проанализировать законы порождения, развития и воспроизводства психики и сознания в эволюции материальной вселенной - вот задача для решения которой требуются осознанный, отрефлексированный материализм и столь же сознательная диалектика. Не тот ушибленный официальной идеологией стихийно-естественнонаучный материализм, который сохранил достаточно здравого смысла, чтобы брезговать официальной идеологией, но не имея ничего взамен, неизбежно скатывался к плоскому позитивистскому релятивизму и эмпиризму. И, уж конечно, не та диалектика, которая служила фиговым листком, долженствующим придавать глубокомысленный вид общим местам и банальным непереваренным противоречиям.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |    Книги по разным темам