Книги по разным темам
Pages: | 1 | 2 | 3 | 4 | А.В.Сурмава
Психологический смысл исторического кризиса
(опыт исторического психоанализа)
- Что на свете всего труднее
- Видеть своими глазами то,
Что лежит перед ними...
Эти слова Гете не эпиграф. Это начало разговора по-существу. Ибо в этом вопросе пронзительно точно сформулирована главная проблема психологии.
Впрочем, одной ли только психологии..
Но прежде чем подступиться к предмету - небольшая реплика в сторону. Из двух психологий, одна из которых щеголяет эпиграфами и литературными ассоциациями, а другая - компьютерно-физиологической терминологией, нам определенно ближе первая. Хотя бы потому, что хорошая литература - неотъемлемая часть культуры, без которой браться рассуждать на деликатные психологические темы несколько рискованно. Культуры, которая не позволит руке вывести на бумаге текст о нейронах, Екоторые физически накапливают символические значения чувственных ощущений.... Или того краше - о взаимодействие внешней материальной реальности с духовным субстратом мозга. Или предел, nec plus ultra - на трезвую голову задаться вопросом: что является УносителемФ духа вне мозга, с помощью каких именно рецепторов воспринимается организмом человека внешний УдухФ и т.д.i.
Из сказанного, однако, вовсе не следует, что беллетризованная психология представляется нам существенно продуктивнее. При всей ее несоизмеримости с убогим механистическим редукционизмом она не способна вывести теоретическую психологию из того тупика, в котором та привычно пребывает едва ли не с момента своего рождения. Ибо уводит ее в горние выси, с которых неразличимо наполненное мелкими земными проблемами реальное поле науки, а, значит, благополучно оставляет последнее на откуп оппонентам, не видящим принципиального отличия между человеком, крысой или электрически чайником.
Психология как наука, гордящаяся тем, что она эмансипировалась от философии, существует уже более ста лет. Между тем, как сто лет тому назад, так и сегодня, не существует сколько-нибудь удовлетворительного ответа на великий (или, если угодно, предельно простой) вопрос: как возможна психика Как одна вещь, оставаясь собой, оказывается представленной в голове другой, причем не как некоторое чисто субъективное ощущение, щекотание живой плоти воспринимающего субъекта, а как образ предмета вне головы, в реальной действительности. И при этом не как мертвенно холодное зеркальное отражение, но отражение живое, и к тому же не тупо копирующее оригинал, но ухватывающее и концентрирующее в себе его всеобщую потаенную природу, его суть.
Сказанного достаточно, чтобы догадаться, что ответ на этот вопрос не лежит на поверхности. ПоэтомуЕ задаваться этим вопросом стало признаком дурного тона. Мы лишь вскользь упоминаем о подобных сюжетах во вводных лекциях для студентов-первокурсников, с тем, чтобы впредь уже окончательно вытеснить их прочь из научного сознания. (Чур меня! Чур...)
Подобная практика хорошо обосновывается модной нынче антиидеологической мотивировкой: интерес советской психологии к проблеме природы психики и сознания объяснялся де преимущественно не научными, а идеологическими причинами. Теперь, когда мы, наконец, освободились от навязшей всем в зубах марксистско-ленинской идеологии, можно отбросить теоретические умствования о первичности-вторичности материи-сознания и заняться делом. Дело же каждый разумеет сугубо по-своему и тут принципиально не может быть иных судей, кроме собственного научного вкуса.
Оно, конечно, если научный вкус безупречен, то отчего ж не положиться на него. Только вот, откуда ему взяться, если все мы в нашем нынешнем высокоученом качестве образовались не в стерильном академическом инкубаторе, а на этой грешной земле. Если с младых ногтей весь строй отечественной жизни внушал нам мысль, что главное в науке это не поиск некоей абстрактной истины (да и что есть истина), а специфическая проходимость наших научных деяний, их созвучность последним официальным установкам.
Конечно, мы не были tabula rasa, на которой начальству позволительно рисовать любые иероглифы. Конечно, кроме книг с эпохальными решениями очередного партсъезда, к которым мы относились с опасливой брезгливостью, нам были ведомы и иные. Те, что передавались из рук в руки, и зачитывались до дыр, чьи слепые машинописные или ксерокопированные страницы уже потому вызывали уважительный интерес, что былиЕ иными.
Но что могли они изменить в нашей научной судьбе Даже не своей мимолетностью, она с лихвой компенсировалась страстью, с которой мы их поглощали, но своей заданностью. Мы бежали от идеологического рабства, но вместо свободы обретали очередной мираж. Мы бежали, и этим все сказано, ибо, как не без иронии заметил Гегель, лубегающий еще не свободен, потому что он в своем бегстве все еще обусловливается тем, от чего он убегаетii
Можно конечно тешиться иллюзией об исключительной, сугубо независимой природе собственного мышления, но, тогда уж кому, как не теоретизирующим психологам надо уметь объяснить природу такого чудесного феномена.
А пока нам не предъявляют ничего кроме этих самых иллюзий, приходится повторять банальность, наука - социальна. Она делается не в кабинетной тиши гениальными одиночками, которые затем лишь возвещают Urbi et Orbi плоды своих вдохновенных прозрений. Наука - многоголосая полифоническая симфония. Здесь принципиально невозможно натуральное хозяйство, ибо идеи, изъятые из обмена, теряют свою стоимость. Перестают быть идеями Науки и становятся подробностью из личного архива. Притом, вполне сгораемой.
И, вот еще что: состав участников этого обмена - не случайное бесформенное множество ученых голов, умствующая толпа, но исторически сложившиеся группы исследователей, объединенных не только и не столько похожестью взглядов (если взгляды уж очень похожи, то есть ли смысл в обмене оными), сколько общими учителями - основоположниками научных школ.
Разумеется, никому не возбраняется менять свои научные взгляды хотя бы и на противоположные. Более того, как раз это и характерно для развивающейся науки. Там и тогда, где ученики лишь трепетно повторяют слова Учителя, не дерзая изменить ни одной буквы в начертанном им каноническом тексте, наука умерла и не подлежит реанимации. Новые идеи потому и новы, что они отличны от старых, а, значит, противоречат им. Но существенно важно как они им противоречат1. Сохраняются ли при этом основные, базисные принципы теории, ее культурный, мировоззренческий вектор, или изменения столь глобальны, что сам вектор развития меняется, если не на противоположный, но на перпендикулярный
Так вот, в случае выхода за пределы школы, при радикальной смене теоретической парадигмы перед исследователем открывается единственная альтернатива. Сформулировать новую научную парадигму и попытаться собрать вокруг нее учеников и единомышленников, по существу основать свою собственную научную школу, либо присоединиться к какой-либо из уже существующих научных школ. Первый путь заманчив, но уж больно рискован. Большинство, отважившихся вступить на эту тропу, поджидает неудача. Лишь единицы, которым особо благоволит фортуна, впишут свое имя в историю науки. А вот вторая дорожка сулит практически стопроцентный неуспех (неуспех, конечно, научный, а не какой-либо иной), ибо попытка в зрелом возрасте сменить способ мышления, позаимствовав его у адептов другой школы, обещает в лучшем случае скромные ученические лавры.
Возможен, конечно, и третий вариант, делать вид, что названная альтернатива несущественна. Что можно успешно заниматься наукой вне какой бы то ни было школы, и вместе с тем скромно не претендовать на создание своей собственной. Что ж, вольному - воля, каждый вправе сам определять свою научную судьбу. Но, при этом желательно понимать, что путь этот не сулит даже самых скромных результатов. Его плоды, просто не будут существовать для науки.
Серьезная наука требует от ученых не скромности, но определенности. Причем определяться дóлжно самим. При всем желании тягостное бремя выбора не поддается отчуждению. И сегодня такой выбор со всей остротой стоит перед нами - российскими психологами.
***
Прежде с выбором было существенно проще. В советские времена каждый, кто хотел легально заниматься наукой, т.е. за удовлетворение своего научного любопытства получать еще и зарплату, должен был мириться с необходимостью принесения публичных клятв верности официальной идеологии, известной как марксизм-ленинизм. При этом, по крайней мере в послесталинские времена, никого особенно не волновало, что ученый думал на самом деле. Если он выполнял положенный ритуал, т.е. цитировал в предисловии к своим книгам и научным статьям классиков, а еще лучше, действующего генерального секретаря, то далее ему позволялось умствовать как его душе угодно.
Таковы были правила игры. А, следовательно, если советский психолог говорил, что в своем научном исследовании он опирается на идеи Маркса, то эти его слова могли означать буквально все что угодно. И то, что он более или менее искренне верит в официальные идеологические догмы и действительно пытается строить свою теорию в соответствии с ними, ибо не знаком ни с какой иной философии, кроме изложенной во втором параграфе 4-й главы Краткого курса истории ВКП(б). И то, что на самом деле он является тайным поклонником логики бесконечно далекой от марксизма и старается лишь прикрыть ее марксистско-ленинскими цветами красноречия. И то, наконец, что он позволяет себе странное и в советских условиях достаточно рискованное чудачество - быть искренним и образованным марксистом, действительно опирающимся в своем исследовании на логику Маркса.
Сказанное с таким же успехом может быть отнесено не только к психологам, но и к исследователям в любой другой гуманитарно-общественной дисциплине, вынужденным, за неимением другого глобуса, жить и творить в СССР. Но то, что для всех гуманитариев было пусть тяжелым, но в известном смысле внешним условием их существования в тоталитарную эпоху, для нашей науки стало причиной содержательного, внутреннего кризиса. Кризиса, который не только не был преодолен с падением тоталитарного режима, но за последние годы, пожалуй, только углубился.
Психология в России за последние годы претерпела в России поразительную метаморфозу. С одной стороны она, казалось бы, переживает пору своего расцвета. Если в 70-е годы в СССР хватило бы пальцев одной руки, чтобы перечислить университеты, в которых были факультеты психологии, то сегодня в одной Москве психологов готовят едва ли не в сотне вузов. Издается море психологической литературы. Все, что когда-то было под запретом, или просто не издавалось и было практически недоступно специалистам, теперь в изобилии лежит на прилавках магазинов и стеллажах библиотек. Интернет и открытые границы дают беспрецедентные возможности для научных контактов с иностранными коллегами. Из года в год растет спрос на дипломированных психологов, для которых создаются новые рабочие места. Казалось бы, чего же еще можно пожелать для ренессанса науки
Да какой там ренессанс!. Временами кажется, что не осталось и науки как таковой.
Нет, какой-то научный процесс, разумеется, идет. Защищаются диссертации, публикуются статьи и монографии, собираются съезды и конференции. Начисто отсутствует только одна малость – общая атмосфера поиска истины, дух подлинного научного исследования, без которых вся высокоученая суета, не более чем пустая видимость. Та атмосфера и тот дух, которые в полной мере присутствовали и в круге друзей и учеников Льва Семеновича Выготского в 20-е 30-е годы, и на теоретических семинарах в большой аудитории давыдовского института психологии в годы 70-е.
В чем причина такого положения В переживаемых страной социальных переменах В том, что в науке не осталось критической массы достаточно масштабных личностей В том, что исчерпал себя творческий импульс, заданный основоположниками российской психологической школы и наука замерла в ожидании принципиально нового слова, а возможно и нового лидера В совокупности перечисленных факторов
Наверное, все перечисленное отчасти объясняет ситуацию, сложившуюся в нашей науке. Но все это так сказать рациональные причины. Между тем, почему сегодня отечественная психология, повернувшись спиной к собственному теоретическому богатству, предпочитает двигаться затылком вперед невозможно объяснить рационально. Здесь очевидно требуется психоанализ. Попыткой такого психоанализа, который должен приоткрыть нам психологический смысл исторического кризиса нашей науки, и является настоящая статья.
Мы не оговорились, и не перепутали привычный порядок слов в названии знаменитой рукописи Льва Семеновича Выготского. Мы убеждены, что тупик, в который уперлась сейчас наша российская психология обусловлен не содержательно научными, а чисто психологическими, или выражаясь на французский манер, идеологическими обстоятельствами.2 Соответственно не в сегодняшнем дне, а в той недалекой истории, которая и историей то для нас еще не успела по настоящему стать и надлежит искать те неизжитые конфликты, которые и по сей день инвалидизируют нашу науку.
А для этого вернемся к той культурно-исторической ситуации, которая породила день сегодняшний. Вернемся к небогатому советскому ассортименту. Ассортименту смыслов, стоящих за марксистско-ленинскими словесами, и ассортименту позиций, стоящих за смыслами.
Как не сложно догадаться, первая из перечисленных выше, или идеологизированная позиция, собственно и не выбиралась. Как таковая она была уделом тех, кто на другую был просто не способен, безразлично, по умственным или, язык не поворачивается сказать, нравственным причинам. Впрочем, ее носители нас особенно и не интересуют, ибо их линтеллектуальная продукция представляет интерес разве что для историков, которых специфика их профессии вынуждает зачастую погружаться еще и не в такое...
Субъектами реального, а не симулируемого научного процесса могли быть, естественно только те исследователи, которые различали реальные философско-теоретические средства науки, и политико-идеологические фантики. И выбор у советских психологов был предельно жесток: либо всерьез без дураков опереться на материалистическую диалектику Маркса, и попытаться максимально использовать ее потенциал в развитии психологической науки, либо, и мы категорически настаиваем на этом тезисе, вычеркнуть себя из реального научного процесса и в лучшем случае стать вторичным, сугубо провинциальным комментатором чужих теоретических идей.
Pages: | 1 | 2 | 3 | 4 | Книги по разным темам