Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 |

Может быть, дело не в послушании, а в том,что испытуемые просто давали выход своим агрессивным импульсам, пользуясьслучаем безнаказанно причинять боль другому Нет. Когда в одном из опытовиспытуемые сами выбирали силу шокового "наказания", почти все ограничивалисьминимальным уровнем. Выходит, послушание влияет сильнее, чем внутренниеимпульсы.

Невероятно А разве легче поверить вреальность гитлеровских лагерей смерти и в то, что они зачастую обслуживалисьне только патентованными садистами, но и обыкновенными старательными служакамиМилгрэм прямо сопоставляет послеэкспериментальные размышления своих испытуемых,далеко не все из которых испытывали угрызения совести, с показаниями печальнознаменитого американского лейтенанта Колли, преспокойно истребившего по приказусвыше всех жителей вьетнамского селения Сонгми.

Ни Зимбардо, ни Милгрэм не оправдываютжестокости. Наоборот, они ее осуждают и пытаются понять ее психологическиеистоки. При этом они называют причины разного уровня. Помимо индивидуальныхразличий в степени эмоциональной отзывчивости поведение людей во многом зависитот их собственного определения ситуации, в которой они оказались.

Традиционная индивидуалистическаяпсихология ставит вопрос альтернативно: человек руководствуется либо внутреннимморальным принципом, либо логикой ситуации. Но хотя человек может рассуждать абстрактно, все поступки совершаются в конкретнойситуации и зависят от того, как он сам определит эту ситуацию. Нормативныетребования морального сознания всегда предполагают какой-то "допуск",неодинаковый у разных людей и применительно к разным условиям. Слишком широкий"допуск" фактически означает беспринципность и вседозволенность, слишком узкий– жесткий ригоризм,догматическое следование норме, без учета конкретных условий.

Грехопадение испытуемых С.Милгрэма началосьс того, что они не восприняли экспериментальную ситуацию как ситуациюморального выбора. Почтениек науке, поглощенность технической стороной опыта (надо добиться, чтобы"ученик" выучил материал), наконец, частные обязательства приглушили ихморальное чувство и самосознание. Но важнее всего то, что Зимбардо называетдеиндивидуализацией, а Милгрэм низведением личности до уровня агента.

Зимбардо подчеркивает, чтодеиндивидуализация не только объективное обезличивание, нивелировка людей,поставленных в такие условия, когда они лишены возможности проявлять своюиндивидуальность, но и субъективное, психическое состояние, когда человекперестает отличать себя от среды, не осознает особенностей своего "Я" и незаботится о том, как оценивают его другие. Это ослабляет, а то и вовсеустраняет влияние таких регулятивных факторов поведения, как самоуважение и"моральное Я" личности.

Реальная эффективность этих факторов,считает Зимбардо, вообще ниже, чем это принято думать. Индивидуальное поведениегораздо больше зависит от внешних социальных сил и условий, чем от такихрасплывчатых понятий, как "черты личности", "Я" или "сила воли", реальностькоторых "психологически не доказана".

Милгрэм осторожнее в своих выводах, но ониидут в том же направлении: "Людям важно выглядеть хорошими не только состороны, но и для самих себя. "Идеальное "Я" личности может быть важнымисточником внутренней сдерживающей регуляции. Перед лицом соблазна совершитьжестокий поступок человек может оценить его последствия для своего "образа Я" ивоздержаться от такого поступка. Но когда личность низведена до состоянияагента, этот механизм оценивания целиком отсутствует. Действие, поскольку онобольше не вытекает из собственных мотивов лица, уже не отражается на его"образе Я" и поэтому не влияет на его представления о себе" [18]. В этом смыследействия, совершенные по приказу, кажутся субъекту нравственно нейтральными,как бы не от него самого исходящими.

Но так ли это на самом деле

Неэффективность моральных принциповиспытуемых Зимбардо и Милгрэма имеет вполне определенные социальные корни. Это– внутренниепротиворечия и лицемерие буржуазной морали, предъявляющей людям несовместимыедруг с другом требования (например, преуспевать в конкурентной борьбе иодновременно любить ближнего), за которыми стоят антагонистические противоречиякапиталистического общества. Не в каждом обществе человек поверит, что винтересах науки можно причинять страдания другому!

Нельзя согласиться и с выводом Ф.Зимбардооб общей неэффективности, незначимости "морального Я". Опыты С.Милгрэма, как иисследования конформности, доказывают лишь, что человеку трудно отстаивать своюсамостоятельность в одиночку. Стоит только изменить условие эксперимента таким образом, чтобыкто-то подкрепил сомнение испытуемого (например, если в роли "учителя"выступают двое или трое и кто-то из них отказывается продолжать опыт), какпроцент "конформных" и "послушных" резко снижается.

Даже сами опыты С.Милгрэма и Ф.Зимбардовыглядели бы несколько иначе, если включить в их рассмотрение фактор времени.Попав в неожиданную, может быть, даже стрессовую ситуацию, человек,растерявшись, струсил, неправильно оценил сущность ситуации. Но что будет,когда он опомнится

Хотя все "тюремщики" у Зимбардо выполнялисвои обязанности, одни делали это старательно, другие формально. Самый жестокийиз них понятия не имел о том, что он способен на подобные вещи, ничего похожегоне было в его прошлом опыте. Новая, притом катастрофическая, информация о себевызвала у юноши острый душевный кризис. Теперь он знает, что не таков, каким онсебя считал. Что будет дальше Он может постараться выкинуть из памятинеприятное переживание, сочтя происшедшее досадной случайностью, не имеющейотношения к его "подлинному Я", или отказаться от прежнего "образа Я" и начатьсознательно искать удовольствие в жестокости, или, наконец, осознав своюслабость, усилить самоконтроль и избегать опасных в этом смысле ситуаций (какчеловек, который знает, что легко пьянеет, отказывается от второй рюмки,несмотря на уговоры приятелей). Конфликтная ситуация ставит личность передвыбором и стимулирует ее рефлексию. Но какую из изменяющихся альтернатив онавыберет, зависит от самой личности, ее прошлого опыта и ее самосознания.

Психология не только не дает индивидуоснований снять с себя ответственность за свои поступки, но, наоборот,обязывает его к размышлению и самокритике, которая есть в некотором смыслесущность самосознания.

Знаменитому голландскому конькобежцупринадлежит крылатая фраза: "Падая и вставая, ты растешь". Это верно и внравственном смысле. Человек не может прожить жизнь без ошибок, неудач ипадений, болезненных для него самого и для окружающих. Нравственный потенциалличности определяется не тем, что она не ошибается, а тем, готова ли онарасплачиваться за свои ошибки и извлекать из них уроки. Ироническоеопределение: "Порядочный человек – это человек, который делает гадости с отвращением" – кажется парадоксом: порядочныйчеловек в принципе не делает гадостей! Но почитайте дневники и интимнуюпереписку людей, которых окружающие считали образцом порядочности, дажесвятости, и вы убедитесь, что все они мучились угрызениями совести. Степеньпорядочности выражается прежде всего в уровнетребований к себе. Один человек гордится тем, что неворует и не пишет анонимок, другой же считает себя подлецом за то, чтопромолчал на собрании или в суете собственных дел слишком поздно заметил, чтоего товарищу была необходима помощь.

Психология морального выбора отличаетсятем, что привычная логика атрибуции в ней как бы переворачивается. В житейской,бытовой практике люди склонны объяснять свои не лучшие поступки внешнимиобстоятельствами, а чужие внутренними побуждениями, в результате чего свояответственность уменьшается, а чужая – растет. В мире нравственныхотношений происходит обратное. Истинно нравственный человек отличается добротойи терпимостью к другим. Осуждая безнравственные, дурные поступки других, он старается нераспространять отрицательную оценку поступка на личность совершившего ее человека,допускает, что корень зла в давлении обстоятельств, неправильной оценкеситуации. Он верит, что хорошие качества другого сильнее плохих, и тем самымподдерживает его самоуважение. Проявить такую же снисходительность к себе он неможет не потому, что ставит себя выше других, а потому, что не может отречьсяот своей субъектности. И в этом смысле социально "нереалистический" максимализмСент-Экзюпери абсолютно оправдан и даже необходим этически. Он утверждает нечастное самоуважение индивида, а человеческое достоинство как таковое. Какотдельный индивид человек часто беспомощен и бессилен. Но духовная общностьчеловечества основана на принципе, что "каждый отвечает за всех". При этомотвечает каждый в отдельности. "Только каждый в отдельности отвечает за всех"[19], – подчеркиваетЭкзюпери.

Нравственная норма – не описание, а предписание. С точки зрения психологии"незаинтересованного" выбора не бывает; на уровне непосредственной мотивации альтруизмсплошь и рядом совпадает с гедонизмом ("Мне доставляет удовольствие творитьдобро"), как это и предполагала теория "разумного эгоизма". Но нравственныйвыбор не сводится к непосредственному мотиву. В моральном действии присутствуетсплав единично-личностного и социально-всеобщего, сверхличного [20], причемэтика и психология единодушны в трактовке этого феномена.

Советские философы (Э.В.Ильенков, М.С.Кагани другие) и психологи единодушно усматривают сущность личности в еесубъективности, в потребности и способности выходить за пределы непосредственноданного, включая и свое собственное эмпирическое бытие. Индивид становится иосознает себя личностью лишь тогда и постольку, когда и поскольку он перестаетбыть простым агентом деятельности и становится ее субъектом, творцом, выходитза пределы ситуативно и нормативно "требуемого" в область повышенного риска, всферу "сверхнормативной", "надситуативной", "надролевой" активности [21]. Этокасается и предметной деятельности, и социальных отношений, и межличностногообщения, – человекувсюду нужны максимальные нагрузки, выход за пределы "данного".

В морали ориентация на нечто сверхличноепри обязательной добровольности выбора выступает особенно отчетливо.Нравственная ситуация всегда альтернативна, она ставит перед человеком"сверхзадачу", практическая осуществимость которой не гарантирована. Поэтому влюбом нравственном выборе заложен риск.

Как пишет Е.Л.Дубко, "риск являетсяособенностью морального способа действовать и мыслить и заключается в том, чточеловек может требовать от себя большего, чем доступно "прагматику", исознавать это большее иначе, чем "логик". И самое главное – приступать к выполнениюнравственной задачи не тогда, когда он к ней абсолютно подготовлен, то есть сзаранее известными путями и способами ее решения, а тогда, когда задача требуетего готовности. Другими словами, если человеку вменяется выполнение некоторойнравственной обязанности, то, с моральной точки зрения, это в его силах, хотянеизвестно и проблематично, может ли он это на самом деле. Сверка реальногомогущества человека и должной, надлежащей быть у него способности внравственном плане оказывается второстепенной, и субъект морали на некоторомэтапе морального выбора должен эту неопределенность принять" [22].

Всякий моральный выбор – испытание не только самойличности, но и тех принципов, которые она исповедует. Как бы ни быломалозначимо непосредственное содержание конфликта, победа или поражениепринципа – всегдапример, указание пути другим.

Эту тему прекрасно раскрывает Б.Брехт впьесе "Жизнь Галилея". Брехт принципиально отвергает взгляд на личность как напассивную жертву обстоятельств. И в пьесе, и в комментариях к ней онподчеркивает, что в судьбе Галилея нет ничего фатального, он всегда имелвозможность выбора. "В "Галилее" речь идет вовсе не о том, что следует твердостоять на своем, пока считаешь, что ты прав, и тем самым удостоиться репутациитвердого человека. Коперник, с которого, собственно, началось все дело, нестоял на своем, а лежал на нем, так как разрешил огласить, что думал, толькопосле своей смерти. И все же никто не упрекает его... Но в отличие отКоперника, который уклонился от борьбы, Галилей боролся и сам же эту борьбупредал" [23].

Галилей начинал с того, что отверг путькомпромисса. Вспомним его разговор с Маленьким монахом. Тот приводит в пользусокрытия истины серьезные, веские аргументы. Прежде всего, говорит он, новаяистина бесчеловечна, лишая людей спасительной иллюзии. "Их уверили в том, чтона них обращен взор божества – пытливый и заботливый взор, – что весь мир вокруг создан кактеатр для того, чтобы они – действующие лица – могли достойно сыграть свои большие и малые роли. Что сказали быони, если б узнали от меня, что живут на крохотном каменном комочке, которыйнепрерывно вращается в пустом пространстве и движется вокруг другой звезды, ичто сам по себе этот комочек лишь одна из многих звезд, и к тому же довольнонезначительная. К чему после этого терпение, покорность в нужде На чтопригодно священное писание, которое все объяснило и обосновало необходимостьпота, терпения, голода, покорности, а теперь вдруг оказалось полным ошибок"[24] В такой интерпретации отказ от жестокой истины – благодеяние для простогочеловека.

Галилей решительно отметает этот довод:смирение с церковной догмой не облегчает жизнь бедняков, а только помогаетдержать их в зависимости, да и вообще "сумма углов треугольника не может бытьизменена согласно потребностям церковных властей".

Маленький монах приводит тогда второйдовод: "А не думаете ли вы, что истина – если это истина – выйдет наружу и без нас" Этовесьма серьезное соображение: дело ученого – открыть истину, ее пропаганда иутверждение выходят за рамки его профессиональной роли, а часто и возможностей.Не какой-нибудь педант-затворник, а великий А.Эйнштейн писал в июле 1949 г.Максу Броду по поводу его романа "Галилей в плену": "Что касается Галилея, япредставлял его иным... Трудно поверить, что зрелый человек видит смысл ввоссоединении найденной истины с мыслями поверхностной толпы, запутавшейся вмелочных интересах. Неужели такая задача была для него настолько важной, что онмог посвятить ей последние годы жизни... Он без особой нужды отправляется вРим, чтобы драться с попами и прочими политиканами. Такая картина не отвечаетмоему представлению о внутренней независимости старого Галилея. Не могу себепредставить, что я, например, предпринял бы нечто подобное, чтобы отстаиватьтеорию относительности. Я бы подумал: истина куда сильнее меня, и было бысмешным донкихотством защищать ее мечом, оседлав Росинанта..." [25]. Воевать среакционерами из-за теории относительности Эйнштейну действительно не пришлось,но он, как мы знаем, не раз поднимал голос против фашизма и поджигателей войны.

Pages:     | 1 |   ...   | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 |    Книги по разным темам