Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |   ...   | 49 |

Несмотря на то что Юнг одобрительно идеятельно отнесся к созданию лавтобиографии, к ее опубликованию он в течениедолгого времени относился — по вполне понятным причинам — крайне критически, чтобы несказать отрицательно. Его сильно беспокоила реакция публики, во-первых, из-заоткровенности, с которой он поведал о своих религиозных переживаниях и мыслях,и во-вторых, потому что до сих пор ощущалась враждебность, вызванная его книгойОтвет Иову, а непонимание и недопонимание воспринималось им слишкомболезненно. Я хранил этот материал всю мою жизнь, но никогда не собиралсяпредставлять его миру, потому что в этом случае нападки ранят меня гораздобольше, чем в случае с другими книгами. Не знаю, буду ли я духовно отдален отэтого мира настолько, что окажусь недосягаемым для критических стрел и смогувынести неприязненную реакцию. Я достаточно страдал от непонимания и изоляции,в которую попадает человек, когда говорит вещи, другим непонятные. Если ОтветИову встретил столь резкое непонимание, то мои Воспоминания ожидает ещеболее несчастная судьба. Автобиография — это моя жизнь, рассмотренная всвете знаний, которые я приобрел благодаря научным занятиям. Моя жизнь и моянаучная работа составляют единое целое, и потому книга эта предъявляет большиетребования к людям, которые не знают или не могут понять мои научные идеи. Внекотором смысле именно моя жизнь была воплощением моих работ, а не работы— ее воплощением. То,что я есть, и то, что я пишу, — едино. Все мои идеи и все мои усилия — это я. Таким образом,автобиография — этовсего лишь точка над i.

За время создания книги воспоминания всебольше объективировались. С каждой следующей главой Юнг как бы уходил от себявсе дальше, пока не смог взглянуть на себя, свою жизнь и работу со стороны.Если бы меня спросили о значимости моей жизни, это имело бы смысл в планевесьма отдаленной временной ретроспективы: с точки зрения прошлого века я могусказать: да, моя жизнь чего-то стоила. На фоне же развития современных идей онане значит ничего. Осознание безликой исторической преемственности, выраженнойв этих словах, ощущается и в самой книге, в чем читатель легко сможет убедиться.

Глава О происхождении моих сочиненийнесколько фрагментарна. Но по-другому и быть не могло, ведь собрание сочиненийЮнга — это почтидвадцать томов. Более того, Юнг никогда не чувствовал склонности креферированию — ни вустной, ни в письменной форме. Когда его просили об этом, он отвечал всвойственной для него достаточно резкой манере: Такого рода вещи находятся внесферы моей деятельности. Я не вижу никакого смысла в публикации сжатогоизложения работ, в которых я, ценой стольких усилий, разобрал все детали. Мнепришлось бы выкинуть все доказательства и полагаться на разного родакатегорические утверждения, что не сделало бы мои результаты более понятными.Так жевательная деятельность парнокопытных, суть которой в срыгивании ужепережеванного, не вызывает у меня никакого аппетита....

Поэтому читателю следует рассматривать этуглаву как ретроспективный очерк, написанный по конкретному поводу, и не ожидатьот него всесторонности.

В осуществлении этой благородной и такойтрудной задачи мне помогали многие люди, которые проявляли к книгенеослабевающий интерес, внося полезные предложения и критические замечания.Здесь я упомяну только Елену и Курта Вольф из Локарно, которые предложили идеюсоздания этой книги, Марианну и Вальтера Иехус-Юнг из Кюснахта (Цюрих),помогавших мне словом и делом, и Р. Ф. С. Налла из Пальдиа-де-Маллорка, которыйдал мне ряд советов и помогал с неустанным терпением.

Аниэла Яффе

Декабрь 1961 г.

Введение.

Моя жизнь представляет собой историюсамореализации бессознательного! Все, что есть в бессознательном, стремится креализации, и человеческая личность, ощущая себя единым целым, хочетразвиваться из своих бессознательных источников. Прослеживая это на себе, я немогу использовать язык науки, поскольку не рассматриваю себя как научнуюпроблему.

То, чем мы представляемся нашему внутреннемувзору, и то, что есть человек sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности.— лат.),может быть выражено только через миф. Миф болееиндивидуален и отражает жизнь более точно, нежели наука. Она работает с идеями,слишком общими, чтобы соответствовать субъективному множеству событий однойединственной жизни.

Сейчас, в восемьдесят три года, япредпринимаю попытку объективно рассмотреть мою жизнь. Таким образом я создаюличный миф. Все, что я могу сделать, — это утверждать нечто,лрассказывать истории. Говорю я правду или нет — не важно. Важно лишь, что этомоя история, моя правда.

Написать собственную биографию невероятносложно: ведь когда мы судим о себе, у нас нет стандартов и нет объективныхкритериев. У нас изначально нет возможности сравнивать. Я знаю, что во многихотношениях не похож на других, но мне неизвестно, что же я такое вдействительности. Человек не в состоянии сравнить себя ни с одним существом, онне обезьяна, не корова и не дерево. Я — человек. Но что это означает— быть человеком Яотдельная часть безграничного Божества, но при этом я не могу сопоставить себяни с животным, ни с растением, ни с камнем. Лишь мифологические герои обладаютбольшими возможностями, нежели человек. Но как же человеку составить о себемнение

Каждому из нас, предположительно,свойственен некий психический процесс, который нами не контролируется, а лишьчастично направляется. Потому мы не в состоянии вынести окончательного сужденияо себе или о своей жизни. Если бы мы могли — это означало бы, что мы знаем,но такое утверждение — не более чем претензия на знание. В глубине души мы никогда незнаем, что же на самом деле произошло. История жизни начинается для нас вслучайном месте — снекой определенной точки, которую мы запомнили, и уже с этого момента нашажизнь становится чрезвычайно сложной. Мы вообще не знаем, чем она станет.Поэтому у истории нет начала, а о конце ее можно лишь высказывать смутныепредположения.

Человеческая жизнь — опыт, не внушающий доверия;только взятый во множестве, он способен произвести впечатление. Жизнь одногочеловека так быстротечна, так недостаточна, что даже существование и развитиечего-либо является в буквальном смысле чудом. Я осознал это давно, еще будучистудентом-медиком, и до сих пор удивляюсь, что не был уничтожен еще допоявления на свет.

Жизнь всегда казалась мне похожей нарастение, которое питается от своего собственного корневища. В действительностиже она невидима, спрятана в корневище. Та часть, что появляется над землей,живет только одно лето и потом увядает. Ее можно назвать мимолетным видением.Когда думаешь о концах и началах, не можешь отделаться от ощущения всеобщейничтожности. Тем не менее меня никогда не покидало чувство, что нечто живет ипродолжается под поверхностью вечного потока. То, что мы видим, лишь крона, ипосле того как она исчезнет, корневище останется.

В конце концов, единственные достойныеупоминания события в моей жизни — это те, в которых непреходящий мир прорывался в наш — преходящий. Поэтому я главнымобразом говорю о внутренних переживаниях, к которым также отношу мои сны ивидения. Эти формы —исходный материал моей научной работы. Они были магмой, из которой постепенновыкристаллизовался камень.

Остальные воспоминания о путешествиях, людяхи окружающей обстановке поблекли рядом с событиями жизни внутренней. Многиелюди были непосредственными участниками современных исторических событий инаписали об этом; если читатель испытывает нужду в подобных свидетельствах,пусть обратится к ним. Но мои воспоминания о внешних событиях собственной жизниво многом потускнели или стерлись. Встречи же с иной реальностью, моя борьба сбессознательным, остались в памяти навсегда. В этом царстве я всегда находилизбыток содержания, остальное же, напротив, содержание утрачивало.

И людей я запомнил лишь постольку, посколькуих имена входили в список, начертанный моей судьбой с самого начала, так чтовстречи с ними были связаны с внутренними переживаниями.

Эти переживания наложили свой отпечаток навсе, что со мной происходило, они приобрели значение либо уже в юности, либонесколько позже. Я рано осознал, что, когда нет внутреннего отклика на вопросыи сложности жизни, их значение в конечном счете ничтожно. Внешниеобстоятельства не заменяют внутренних переживаний, поэтому моя жизнь была наредкость бедна внешними событиями. Мне нечего о них сообщить, поскольку дляменя они на удивление бессодержательны. Я могу оценить себя только в светевнутренних событий. Именно они придают уникальность моей жизни, и о них пойдетречь в моей лавтобиографии.

Мое детство.

Когда мне исполнилось шесть месяцев, моиродители переехали из Кессвиля (кантон Тюргау) в приход замка Лауфен,расположенного на Боденском озере в верховьях Рейна. Это случилось в 1875году.

Я помню себя с двух или трех лет. Помню домсвященника, сад, прачечную, церковь, водопады, величественную громаду Лауфена иминиатюрный замок Верц и ферму церковного сторожа. Это лишь маленькие островкивоспоминаний, проплывающие в море смутных очертаний, каждый сам по себе, безсвязи с остальными.

Передо мной встает одно воспоминание,вероятно самое раннее в моей жизни, которое в действительности кажется неясным,туманным. Я лежу в детской коляске в тени дерева. Стоит чудесный, теплый летнийдень, небо голубое, и золотистый солнечный свет проникает сквозь зеленуюлиству. Верх коляски поднят. Я только что начал ощущать красоту этого дня, имне неописуемо хорошо. Я вижу, как солнце просвечивает сквозь листья деревьев ицветущие кустарники. Все совершенно удивительно, ярко, великолепно.

Следующее воспоминание. Я сижу на высокомстуле в столовой, расположенной в западной части нашего дома, и черпаю ложкойтеплое молоко с хлебными крошками. У молока приятный вкус и особенный запах. Явпервые тогда почувствовал запах молока. Это был момент, когда я, если можнотак выразиться, вообще осознал существование запаха. Это тоже одно из оченьранних воспоминаний.

Еще одно воспоминание. Дивный летний вечер.Тетка говорит мне: А теперь я хочу тебе что-то показать. Она выводит меня надорогу в Дахсен. Далеко на горизонте высятся Альпы в багряном пламени заката.Альпы в тот вечер были видны очень отчетливо. Взгляни-ка туда, какие красныегоры, — говорит она.Именно тогда я в первый раз осознанно смотрел на Альпы. Потом я услыхал, чтозавтра ребята из Дахсена едут на экскурсию в Цюрих и побывают в горах. Мнеужасно хотелось отправиться с ними!

Увы, оказалось, что таких маленьких детей,как я, не берут, и тут уж ничего не поделаешь. С этого момента горы и Цюрихстали для меня недостижимой сказочной страной с пылающими снежнымивершинами.

Воспоминание более позднее. Мать взяла меняс собой в Тюргау, она собиралась навестить друзей, живущих в замке на Боденскомозере. Меня не могли оттащить от воды. Волны, оставляемые пароходом,выплескивались на берег, солнце сверкало на воде, и видно было ребристоепесчаное дно. Озеро казалось огромным, и водная гладь доставляла мненеизъяснимое наслаждение. В эти минуты я вдруг четко осознал, что должен житьвозле какого-нибудь озера; без воды, подумал я, жить вообщеневозможно.

Вот еще одно воспоминание. Чужие люди,суматоха, шум. Служанка вбегает с криком: Рыбаки нашли труп — приплыл через водопады, онихотят занести его в прачечную. Мой отец отвечает: Да, да, конечно. Мнепочему-то очень захотелось увидеть мертвое тело. Мать удерживает меня и строгозапрещает выходить в сад, но, как только мужчины уходят, я незаметно проникаю всад и бегу к прачечной, но дверь туда заперта. Я обхожу дом сзади и смотрю наспускающийся по склону желоб, откуда тонкой струйкой вытекают кровь и вода. Мнеэто кажется необыкновенно интересным. Тогда мне было года четыре, небольше.

Другая картина. Я не могу уснуть, мечусь,дрожу. Отец берет меня на руки. Он ходит взад-вперед, напевая старыестуденческие песни. Одну я помню особенно хорошо, она мне очень нравилась ивсегда меня успокаивала. Все молчит, все поникло..., — начало было примерно такое. Дажесегодня я помню, как звучал в ночной тишине его голос.

...У меня была экзема, как позже я узнал отматери. Вокруг смутные намеки на неблагополучный брак моих родителей. Мояболезнь в 1878 году, очевидно, была вызвана их временным расставанием. Матьтогда провела несколько месяцев в больнице в Базеле, и, болезнь ее,по-видимому, тоже была связана с семейными неурядицами. Меня взяла к себенезамужняя тетка, которая была почти на двадцать лет старше матери. Я помню,что был очень обеспокоен отсутствием матери. С тех пор я всегда чувствовалнедоверие, когда кто-нибудь при мне произносил слово любовь. Чувство, котороеу меня ассоциировалось со словом женщина, было чувством естественнойнезащищенности. С другой стороны, слово лотец означало надежность и— слабость. Это былподсознательный импульс, с которого все начиналось. Позднее мои ранниевпечатления откорректировались: я доверял друзьям мужчинам — и был разочарован, не доверялженщинам — и необманулся.

Пока матери не было, за мной приглядывала инаша служанка. До сих пор помню, как она берет меня и кладет мою голову себе наплечо. У нее были черные волосы и смуглая кожа, и она совершенно не походила намою мать. Я даже сейчас вижу линию ее волос, шею и родинки на ней, ее ухо. Всеэто казалось мне тогда очень странным и вместе с тем знакомым. Как будто онапринадлежала не моей семье, а только мне, как будто она была связана каким-тообразом с другими таинственными вещами, которых я не понимал. Этот тип девушкипотом стал частью моего духовного существа, моей анимы. Ощущение странности,которое от нее исходило, и чувство, что я знал ее всегда, воплощали для меня стех пор некую женственную суть.

С тех времен, когда родители жили раздельно,во мне сохранился еще один образ: молодая, хорошенькая, очень обаятельнаядевушка с синими глазами и светлыми волосами. Ясным светлым осенним днем онаведет меня вдоль Рейна, ниже водопада, под золотистыми кленами и каштанамивблизи замка Верц. Солнце светит сквозь листву, и на земле лежат желтые листья.Эта девушка впоследствии стала матерью моей жены. Она восхищалась моим отцом.Второй раз я увидел ее, когда мне исполнился двадцать один год.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам