Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 |   ...   | 37 |

Чем чаще она становится вдовой или партнерее покидает — тем легчеей становится найти нового; впрочем, тем слабее бывают, как правило, новые узы.Поведение многократно вдовевшей или "разводившейся" гусыни весьма далеко оттипичного. Сексуально более активная, менее заторможенная чопорностью, чеммолодая самка, —одинаково готовая вступить и в новый союз триумфального крика, и в новуюполовую связь, — такаягусыня становится прототипом "роковой женщины". Она прямо-таки провоцируетсерьезное сватовство молодого гусака, который был бы готов к пожизненномусоюзу, но через короткое время повергает своего избранника в горе, бросая егоради нового возлюбленного.

Биография самой старой нашей серой гусыниАды — чудесный примервсего сказанного, ее история закончилась поздней "великой страстью" исчастливым браком, но это довольно редкий случай. Протокол Ады читается, какзахватывающий роман, —но ему место не в этой книге.

Чем дольше прожила пара в счастливомсупружестве и чем ближе подходило их бракосочетание к очерченному вышеидеальному случаю, тем труднее бывает, как правило, овдовевшему супругувступить в новый союз триумфального крика. Самке, как мы уже говорили, ещетруднее, чем самцу. Хейнрот описывает случаи, когда овдовевшие гусыни до концажизни оставались одинокими и сексуально пассивными. У гусаков мы ничегоподобного не наблюдали:

даже поздно овдовевшие сохраняли траур небольше года, а затем начинали вступать в систематические половые связи, что вконечном итоге окольным путем приводило все к тем же узам триумфального крика.Из только что описанных правил существует масса исключений. Например, мывидели, как одна гусыня, долго прожившая в безукоризненном браке, тотчас жепосле потери супруга вступила в новый, во всех отношениях полноценный брак.Наше объяснение, что, мол, в прежнем супружестве что-то все-таки было,вероятно, не в порядке, уж очень похоже на "домогательство первопричин"("petitio principii").

Побные исключения настолько редки, что мне,пожалуй, лучше было бы вообще о них промолчать, чтобы не портить правильноевпечатление о прочности и постоянстве, которые характеризуют узы триумфальногокрика не только в идеализированном "нормальном" случае, но и в статистическомсреднем из всех наблюдавшихся случаев.

Если воспользоваться каламбуром, тотриумфальный крик — этолейтмотив среди всех мотиваций, определяющих повседневную жизнь диких гусей. Онпостоянно звучит едва заметным призвуком в обычном голосовом контакте,— в том гоготанье,которое Зелма Лагерлеф удивительно верно перевела словами: "Здесь я, ты где"— несколько усиливаясьпри недружелюбной встрече двух семей и полностью исчезая лишь при кормежке напастбище, а особенно —при тревоге, при общем бегстве или при перелетах крупных стай на большиерасстояния. Однако едва лишь проходит такое волнение, временно подавляющеетриумфальный крик, как у гусей тотчас же вырывается — в опредленной степени как симптомконтраста — быстроеприветственное гоготанье, которе мы уже знаем как самую слабую степеньтриумфального крика. Члены группы, объединенной этими узами, целый день и прикаждом удобном случае, так сказать, уверяют друг друга: "Мы едины, мы вместепротив всех чужих".

По другим инстинктивным действиям мы ужезнаем о той замечательной спонтанности, об исходящем из них самих производствестимулов, которое является специфичным для какого-то определенногоповеденческого акта и масса которого в точности настроена на "потребление"данного действия; т.е. производство тем обильнее, чем чаще животному приходитсявыполнять данное действие. Мыши должны грызть, курицы клевать, а белки прыгать.При нормальных жизненных условиях им это необходимо, чтобыпрокормиться.

Но когда в условиях лабораторного пленатакой нужды нет — имэто все равно необходимо; именно потому, что все инстинктивные действияпорождаются внутренним производством стимулов, а внешние раздражители лишьнаправляют осуществление этих действий в конкретных условиях места и времени.Точно так же серому гусю необходимо триумфально кричать, и если отнять у неговозможность удовлетворять эту потребность, то он превращается в патологическуюкарикатуру на самого себя. Он не может разрядить накопившийся инстинкт накаком-нибудь эрзац-объекте, как это делает мышь, грызущая что попало, илибелка, стереотипно скачущая по клетке, чтобы избавиться от своей потребности вдвижении. Серый гусь, не имеющий партнера, с которым можно триумфально кричать,сидит или бродит печальный и подавленный.

Если Йеркс однажды так метко сказал ошимпанзе, что один шимпанзе — это вообще не шимпанзе, то к диким гусям это относится еще вбольшей степени, даже тогда — как раз, особенно тогда, — когда одинокий гусь находится вгустонаселенной колонии, где у него нет партнера по триумфальному крику. Еслитакая печальная ситуация преднамеренно создается в опыте, в которомодного-единственного гусенка выращивают, как Каспара Хаузера7, изолированноот сородичей, то у этого несчастного создания наблюдается ряд характерныхповеденческих отклонений. Они — его происхождениезагадочно.

Объявился в Нюрнберге в мае 1828 г. НазвалсяКаспаром Хаузером; рассказывал о себе, что сидел один в темном помещении,сколько себя помнит. Его история послужила сюжетом целого ряда литературныхпроизведений, поэтому немецкому читателю "К. Х." говорит о многом. относятся ик неодушевленному, и —в еще большей степени —к одушевленному окружению; и чрезвычайно многозначительно похожи на отклонения,установленные Рене Шпицем у госпитализированных детей, которые лишеныдостаточных социальных контактов. Такое существо не только лишено способностиреагировать должным образом на раздражения из внешней среды; оно старается, повозможности, уклониться от любых внешних воздействий.

Поза лежа лицом к стене является при такихсостояниях "патогномической", т.е. она уже сама по себе достаточна длядиагноза. Так же и гуси, которых психически искалечили подобным образом,садятся, уткнувшись клювом в угол комнаты; а если поместить в одну комнату двух— как мы сделалиоднажды, — то в дваугла, расположенные по диагонали. Рене Шпиц, которому мы показали этотэксперимент, был просто потрясен такой аналогией между поведением нашихподопытных животных и тех детей, которых он изучал в сиротском приюте. Вотличие от детей, про гусей мы еще не знаем, насколько такой калека поддаетсялечению, ибо на восстановление требуются годы. Пожалуй, еще более драматично,чем такая экспериментальная помеха возникновению уз триумфального крика,действует насильственный разрыв этих уз, который в естественных условияхслучается слишком часто. Первая реакция на исчезновение партнера состоит в том,что серый гусь изо всех сил старается его отыскать. Он беспрерывно, буквальнодень и ночь, издает трехслоговый дальний зов, торопливо и взволнованно обегаетпривычные места, в которых обычно бывал вместе с пропавшим, и все большерасширяет радиус своих поисков, облетая большие пространства с непрерывнымпризывным криком. С утратой партнера тотчас же пропадает какая бы то ни былоготовность к борьбе, осиротевший гусь вообще перестает защищаться от своихсородичей, убегает от более молодых и слабых; а поскольку о его состоянии сразуже "начинаются толки" в колонии, то он мигом оказывается на самой низшейступени иерархии. Порог всех раздражении, вызывающих бегство, понижается; птицапроявляет крайнюю трусость не только по отношению к сородичам, она реагирует навсе раздражения внешнего мира с большим испугом, чем прежде. Гусь, бывший доэтого ручным, может начать бояться людей, как дикий.

Иногда, правда, у гусей, выращенныхчеловеком, может случиться обратное: осиротевшая птица снова привязывается ксвоему опекуну, на которого уже не обращала никакого внимания, пока быласчастливо связана с другими гусями. Так произошло, например, с гусакомКопфшлицем, когда мы отправили в ссылку его друга Макса.

Дикие гуси, нормальным образом выращенные ихсобственными родителями, в случае потери партнера могут вернуться к родителям,к своим братьям и сестрам, с которыми они перед тем уже не поддерживаликаких-либо заметных отношений, но — как показывают именно эти наблюдения — сохраняли латентную привязанностьк ним.

Несомненно, к этой же сфере явленийотносится и тот факт, что гуси, которых мы уже взрослыми переселили в дочерниеколонии нашего гусиного хозяйства — на озеро Аммерзее или на пруды Амперштаувайер в Фюрстенфельдбрюке,— возвращались впрежнюю колонию на Эсс-зее именно тогда, когда теряли своих супругов илипартнеров по триумфальному крику.

Все описанные выше симптомы, относящиеся квегетативной нервной системе и к поведению, очень похоже проявляются и ускорбящих людей. Джон Баулби в своем исследовании грусти у маленьких детей далнаглядную трогательную картину этих явлений; и просто невероятно, до какихдеталей простирается здесь аналогия между человеком и птицей! В точности какчеловеческое лицо при длительном сохранении описанного депрессивного состояниябывает отмечено постоянной неподвижностью — "убито горем", — то же самое происходит и с лицомсерого гуся. В обоих случаях за счет длительного снижения симпатического тонусаособенно подвержены изменениям нижние окологлазья, что характерно для внешнегопроявления "опечаленности". Мою любимую старую гусыню Аду я издали узнаю средисотен других гусей по этому скорбному выражению ее глаз; и я получил однаждывпечатляющее подтверждение, что это не плод моей фантазии. Один очень опытныйзнаток животных, особенно птиц, ничего не знавший о предыстории Ады, вдругпоказал на нее и сказал:

"Это гусыня, должно быть, хлебнула горя!" Изпринципиальных соображений теории познания мы считаем ненаучными, незаконнымилюбые высказывания о субъективных переживаниях животных, за исключением одного:субъективные переживания у животных есть. Нервная система животного отличаетсяот нашей, как и происходящие в ней процессы; и можно принять за аксиому, чтопереживания, идущие параллельно с этими процессами, тоже качественно отличаютсяот наших. Но эта теоретически трезвая установка по поводу субъективныхпереживаний у животных, естественно, никак не означает, что отрицается ихсуществование. Мой учитель Хейнрот на упрек, что он будто бы видит в животномбездушную машину, обычно отвечал с улыбкой:

"Совсем наоборот, я считаю животныхэмоциональными людьми с очень слабым интеллектом!" Мы не знаем и не можемзнать, что субъективно происходит в гусе, который проявляет все объективныесимптомы человеческого горя.

Но мы не можем удержаться от чувства, чтоего страдание сродни нашему!

Чисто объективно — все поведение, какое можнонаблюдать у дикого гуся, лишенного уз триумфального крика, имеет наибольшеесходство с поведением животных, очень привязанных к месту обитания, когда ихвырывают из привычного окружения и пересаживают в чужую обстановку. Здесьначинаются те же отчаянные поиски, и так же пропадает всякая боеготовность дотех пор, пока животное не найдет свои родные места. Для сведущего человекахарактеристика связи серого гуся с партнером по триумфальному крику будетнаглядной и меткой, если сказать, что гусь относится к партнеру так же— со всех точек зрения,— как относится кцентру своей территории чрезвычайно привязанное к своему участку животное, укоторого эта привязанность тем сильнее, чем больше "степень его знакомства" снею. В непосредственной близости к этому центру не только внутривидоваяагрессия, но и многие другие автономные жизненные проявления соответствующеговида достигают наивысшей интенсивности. Моника Майер-Хольцапфель определилапартнера по личной дружбе как "животное, эквивалентное дому", и тем самым ввелатермин, который успешно избегает антропоморфной субъективизации поведенияживотных, но при этом во всей полноте охватывает значение чувств, вызываемыхнастоящим другом.

Поэты и психоаналитики давно уже знают, какблизко соседствуют любовь и ненависть; знают, что и у нас, людей, объект любвипочти всегда, "амбивалентно", бывает и объектом агрессии. Триумфальный крик угусей — я подчеркиваюснова и снова — этолишь аналог, в самом лучшем случае лишь яркая, но упрощенная модельчеловеческой дружбы и любви; однако эта модель знаменательным образомпоказывает, как может возникнуть такая двойственность. Если даже — при нормальных условиях— во втором актецеремонии, в дружеском приветственном повороте друг к другу агрессия у серыхгусей совершенно отсутствует, то в целом — особенно в первой части,сопровождаемой "раскатом", — ритуал содержит полную меру автохтонной агрессии, котораянаправлена, хотя и скрытно, против возлюбленного друга и партнера.

Что это именно так — мы знаем не только из эволюционныхсоображений, приведенных в предыдущей главе, но и из наблюдения исключительныхслучаев, которые высвечивают взаимодействие первичной агрессии и ставшихавтономными мотиваций триумфального крика.

Наш самый старый белый гусь, Паульхен, навтором году жизни спаривался с гусыней своего вида, но в то же время сохранялузы триумфального крика с другим таким же гусаком, Шнееротом, который хотя и небыл ему братом, но стал таковым в совместной жизни. У белых гусаков естьобыкновение — широкораспространенное у настоящих и у нырковых уток, но очень редкое у гусей— насиловать чужихсамок (особенно тогда, когда они находятся на гнезде, насиживая яйца). Так вот,когда на следующих год супруга Паульхена построила гнездо, отложила яйца истала их насиживать, возникла ситуация, столь же интересная, сколь ужасная:Шнеерот насиловал самку постоянно и жесточайшим образом, а Паульхен ничего намог против этого предпринять! Когда Шнеерот являлся на гнездо и хватал гусыню,Паульхен с величайшей яростью бросался на развратника, но затем, добежав донего, обходил его резким зигзагом и в конце концов нападал на какой-нибудьбезобидный эрзац-объект, например на нашего фотографа, снимавшего эту сцену.Никогда прежде я не видел столь отчетливо эту власть переориентирования,закрепленного ритуализацией: Паульхен хотел напасть на Шнеерота, — тот, вне всяких сомнений сомнений,возбуждал его гнев, —но не мог, потому что накатанная дорога ритуализованного действия проносила егомимо предмета ярости так же жестко и надежно, как стрелка, установленнаясоответствующим образом, посылает локомотив на соседний путь.

Pages:     | 1 |   ...   | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 |   ...   | 37 |    Книги по разным темам