Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |   ...   | 33 |

— Люди непонимают меня и стараются меня изме­нить.

— Не будетли полезным, — спросиля, пытаясь доба­витьфактор здесь и сейчас в ееутверждение, —попы­таться, чтобы тебяпоняли в этой группе,сегодня

— Возможно,— сказала она,предупреждая, что ей будет сложно много говорить в группе. — Я всегда чувст­вовала, что другие лучше,значительнее меня.

Дороти, с низко склоненной головой, чтобыизбе­жать любогоконтакта глазами, говорила шепотом, капая слюной изо рта, и не высказала ничегодля меня сущест­венного. Она отметила, что была слишком подавлена для участия вгруппе, и медсестра сказала ей, что доста­точно будет только слушать. Здесьнечего делать, решил я и обратился к другим двум пациентам.

— Я ненадеюсь ни на что хорошее в своей жизни, — сказал Мартин. Его тело неуклонноусыхало; жена, как и многие другие люди из его прошлого, умерла: он годами неговорил ни с кем из своих друзей; его сын посвятил себя уходу за ним.— Доктор, у вас естьвещи поважнее. Не тратьте свое время, — сказал он мне. — Давайте по­смотрим правде в глаза — мне ничто не поможет. Когда-то ябыл отличным моряком, на корабле я мог делать все. Вы никогда бы не увиделименя отказывающимся. Не было ничего, что бы я не мог сделать, ничего, что я незнал. А сейчас — чтомне можно дать Что я могу дать другим

Магнолия сделала следующеепредложение:

— Я быхотела научиться слушать. Вам не кажется, что это была бы достойная цель,доктор Моя мама всег­да говорила мне, что очень важно быть хорошим слуша­телем.

Господи Всевышний! Эта сессия обещала бытьдол­гой, очень долгой.Как мне заполнить оставшееся вре­мя Стараясь сохранить самообладание, я все же ощу­щал, как меня медленно охватываетпаника. Хорошей же демонстрацией должна была стать эта сессия дляор­динаторов! Толькопредставьте, с чем мне предстояло работать: Дороти вообще не хотела общаться,Магнолия хотела научиться слушать. Мартин чувствовал, что ему нечего предложитьокружающим. (Вот оно: с этого мож­но было начать.) Установка Кэрол — быть настойчивой и что ни одинконфликт не испугает ее — были, без со­мнения, пустыми словами; ее готовность к сотрудниче­ству была направлена только наменя. Кроме того, чтобы развить чью-либо настойчивость, необходимаак­тивная группа, где ямог бы убедить некоторых пациен­тов открыто высказывать свое мнение. Сегодня же мало что моглопротивостоять Кэрол и выявить ее настойчи­вость. Роза дала мне лучик надеждысвоим утверждени­ем,что ее не понимают и она хуже других. Скорее всего, как я отметил для себя,здесь можно за что-нибудь ухва­титься.

Я начал с Кэрол, попросив высказатьзамечания по поводу ведения сессии. Но она лишь уверила меня, что япредставляюсь ей чрезвычайно сочувствующим и знаю­щим.

Я продолжил с Розой. Больше никого неосталось. На мое предложение рассказать немного о ком-нибудь из тех, ктозначительней ее, она стала говорить о том, как она сама все загубила: своеобразование, свои отноше­ния, все возможности в жизни. Я попытался вернуть ее высказывания кустановке здесь и сейчас (которая уве­личивает силу терапии).

— Оглянись,— предложил я,— и постарайсяопи­сать, в чем другиечлены группы превосходят тебя.

— Я начну сКэрол, — сказала она,приближаясь к за­даче.— Она красивая. Мненравится смотреть на нее, так же, как нравится смотреть на картину великогоху­дожника. Я завидуюее фигуре. Она стройная и пропор­циональная. А я — посмотрите на меня — я толстая и раздутая. Смотрите! — С этими словами она обнажаетживот и демонстрирует восьмидюймовый рулончик плоти между большим иуказательным пальцами.

Все это было признаком явногоанорексического без­умия. Роза, как и многие страдающие анорексией, хит­рила, заматываясь в слои одеждытак, что легко было забыть об ее истощении. Она весила не большевосьми­десятифунтов3[3]. С ее стороны было также безумиемвос­хищаться Кэрол,которая была намного тоньше. Месяц назад меня вызвали, потому что Кэрол сильноослабла, и я приехал в тот момент, когда ее несли обратно в кро­вать. Ее халат раскрылся, обнаживягодицы, сквозь ко­торые выступали тазовые кости, и это напомнило мне ужасныефотографии узников, освобожденных из конц­лагерей. Но спорить с Розой, чтоона не толстая, было бессмысленно. Искажение восприятия своего тела упа­циентов, страдающиханорексией, слишком сильное — много раз в разных группах я пытался оспорить эту точку зрения изнаю, что этот спор я никогда бы не вы­играл.

Роза продолжала сравнения. Проблемы Мартинаи Дороти были намного значительней ее собственных.

— Иногда,— сказала она,— я мечтаю, чтобы сомной случилось что-нибудь плохое, заметное, например, паралич. Тогда бы ячувствовала себя наравне с ними.

Это заставило Дороти поднять голову исделать свое первое (как оказалось, и последнее) замечание вгруппе:

— Хочешьпарализованные ноги —хрипло прошептала она. — Возьми мои.

К моему великому удивлению, вмешался Мартин,чтобы защитить Розу:

— Нет, нет,Дороти — я правильнотебя назвал Ты Дороти Розане это имела в виду. Она не говорит, что ей нужны твои или мои ноги. Посмотрина мои ноги, посмотри на них. Только посмотри на них! Кому в трез­вом уме они понадобятся— Единственнойздоровой рукой Мартин откинул покрывало и показал свои ноги. Жуткодеформированные, они заканчивались двумя или гремя скрюченными комочками.Остатки его пальцев полностью сгнили. Ни Дороти, ни кто-либо другой из группыне смогли долго смотреть на его ноги, даже я, несмотря на мою медицинскуюподготовку.

— Розапросто фигурально выразилась, — продолжал Мартин. — Она просто хотела сказать, что ей хотелось бы иметь болееочевидное заболевание, что-то видимое. Она не хотела преуменьшать нашесостояние. Правда, Роза Ведь это так

Я был удивлен, выслушав Мартина. Я позволилего уродству скрыть его острый ум. Но он еще не закончил.

— Ты невозражаешь, если я задам тебе вопрос, Роза Не считай меня любопытным и можешьне отвечать, если не захочешь.

— Валяй!— ответила Роза.— Но я могу неотвечать на него.

— Каковотвое состояние То есть что с тобой не так Да, правда, ты тощая, но невыглядишь больной. Зачем тебе эти капельницы — спросил он, указывая набутыли.

— Я не ем, иони кормят меня питательным соста­вом.

— Не ешьОни не позволяют тебе кушать

— Нет, онихотят, чтобы я ела. А я нехочу. —Про­водя рукой поволосам, Роза, казалось, старалась очис­тить себя.

— И ты неголодна — настаиваМартин.

—Нет.

Их обмен репликами очаровал меня. Посколькупри­нято ходить нацыпочках вокруг пациентов с нарушени­ем питания (такие хрупкие, такиебеззащитные), я ни­когда прежде не наблюдал, чтобы пациенту с анорексией так упорнопротивостояли.

— Я всегдаголоден,— сказаМартин. — Вы быпо­смотрели, что я съелсегодня на завтрак: почти двенад­цать пирожков, яйца, выпил два стакана апельсинового сока,— он остановился,раздумывая. — Никогдане ешь Разве у тебя никогда не бывает аппетита

— Нет.Насколько я помню, никогда не было. Я не люблю кушать.

—Не любишь кушать

Я видел, как Мартин пытается уяснить ееточку зре­ния. Он былискренне расстроен —как будто он встре­тилчеловека, не любящего дышать.

— Я всегдамного ел. Всегда любил покушать. Когда я ехал с кем-то на машине, то у менявсегда были орешки и чипсы. По правде говоря, это было моепрозвище.

— Какое— спросила Роза,повернувшись на стуле к Мартину.

— МистерХрустящий Картофель. Мои родители бы­ли из Англии и называликартофельные чипсы Ухрустя­щим картофелемФ. Поэтому меня и называли Мистер ХрустящийКартофель. Мои приятели любили прихо­дить на пристань и смотреть наприбывающие корабли. УИдем, Мистер Хрустящий Картофель! — говорили они, — давай прокатимсяФ. И я бежал кнашей маши­не— это былаединственная машина в квартале. У меня были сильные ноги, как у тебя, Роза.Мартин проехал вперед, глядя вниз.

— Кажется, утебя хорошие ноги —хотя и немного тощие, без мяса. Мне нравилось бегать...

Голос Мартина затих. На лице появилосьзамеша­тельство, когдаон накидывал простыню.

— Не любишькушать... — сказал онсебе. — Я всегда любилпокушать, мне кажется, ты пропустила много ин­тересного.

В этот момент Магнолия, которая была вернасвоей установке и внимательно слушала, заговорила:

— Роза,детка, ты напомнила мне, когда мой Дарнел был маленьким. Иногда он вообще немог есть. Ты зна­ешь,что мы делали Меняли декорации! Мы садились в машину и ехали в Джорджию— мы жили как развозле границы. И он ел в Джорджии. Господи, как он ел в Джорджии! Милая,— тут Магнолияповернулась к Розе и понизила голос до громкого шепота, — может, тебе стоит уехать изКалифорнии, чтобы начать кушать!

Стараясь извлечь из этого разговорачто-нибудь тера­певтическое, я остановил обсуждение (на профессио­нальном языке — попросил Упроверить процессФ) ипо­просил участниковподумать о своем взаимодействии.

— Роза,каковы твои ощущения от того, что происхо­дило сейчас в группе, о вопросахМартина и Магнолии

— Свопросами все в порядке. И мне нравится, что Мартин...

— Ты моглабы обращаться непосредственно к нему Роза повернулась к Мартину.

— Ты мненравишься. Сама не знаю почему. — Она снова повернулась ко мне. — Он здесь уже неделю, но толькосегодня, в группе, я впервые заговорила с ним. Кажется, что у нас много общего,но на самом деле ни­чего нет.

— Тебяпонимают

— ПонимаютЯ не знаю. Может быть.

— Я увиделвот что. Я увидел, что Мартин пытался понять тебя. И больше он ничего непытался сделать — ниуправлять тобой, ни советовать тебе, что ты должнаделать.

— Хорошо,что он не пытался это делать. Добра бы от этого не было.

Тут Роза повернулась к Кэрол, и ониобменялись костлявыми усмешками соучастия. Мне захотелось встряхнуть их таксильно, чтобы зазвенели их кости. Мне хотелось закричать: УПрекратите пить этудиетичес­кую колу!Бегите от этих проклятых колясок! Это не шутки; вы обе всего в пяти или шестифунтах от смерти. А когда вы наконец умрете, всю вашу жизнь можно будет описатьтремя словами — УЯумерла худойФ.

Но, конечно же, я держал свои эмоции присебе. Это могло привести только к разрыву едва налаженных отно­шений. Напротив, я сказаРозе:

— Ты знаешь,что благодаря своему разговору с Мар­тином ты почти выполнила частьсегодняшней установ­киТы сказала, что хочешь, чтобы тебя хоть кто-то понял, и, кажется, Мартин какраз это и сделал.

Я повернулся к Мартину.

— Что тычувствуешь

Мартин только пристально посмотрел на меня.Это, наверное, было его самое оживленное взаимодействие за все этигоды.

— Вспомни,— обратился я к нему,— ты началвстре­чу, сказав, чтоне в состоянии принести пользу кому бы то ни было. Я слышал, как Роза сказала,что ты помог ей. Ты это слышал

Мартин кивнул. Я видел, как блестели егоглаза и что он готов был говорить дальше. Тем не менее было достаточно. Даже вэтом самом крошечном из вступлений я провел достаточную работу с Мартином иРозой. По крайней мере, мы не разошлись с пустыми руками (при­знаться, я думал об ординаторах неменьше, чем о паци­ентах).

Я повернулся к Розе:

— Что тычувствуешь при словах, которые тебе сегод­ня говорит Магнолия Мне кажется,не так-то легко уе­хатьиз Калифорнии, чтобы покушать. Но то, что я видел, — это желание Магнолии помочьтебе.

— ЖеланиеСтранно слышать это, —ответила Ро­за.— Помогать для нее также естественно, как и ды­шать. Это чистая душа. Мне хотелось бы взять ее с собой или поехатьк ней домой.

— Милая,— Магнолия широкоулыбнулась, обнажив зубы, — ты не можешь поехать ко мне домой. Их невоз­можно выкурить. Они всегдавозвращаются. —Очевид­но, Магнолияговорила о насекомых из своих галлюци­наций.

— Вам,парни, стоило бы взять на работу Магно­лию, — сказала Роза, поворачиваясь комне. — Вот ктодействительно помогает, и не только мне. Всем. Даже сестры приходят к Магнолиисо своими проблемами.

— Дитя, тыделаешь много шума из ничего. Ты очень худенькая и быстро сдашься. Но у тебябольшое сердце. Ты всегда готова прийти на выручку. Такой должна бытьмедицина.

— Такойдолжна быть медицина, доктор, — повтори­лаМагнолия, глядя на меня. УВы должны позволить мне помочь людямФ.

На несколько мгновений я потерял дар речи. Ябыл очарован Магнолией — ее мудрыми глазами, приятной улыбкой, ее щедростью. А ее руки— они напоминали мнеруки моей мамы, с плотью, каскадом спадающей на локти. Каково это, наверное,когда тебя держат, укачи­вают в таких мягких шоколадных руках Я вспомнил все напряжениемоей жизни — книги,преподавание, кон­сультирование, пациенты, жена, четверо детей и сейчас смерть мамы.Мне необходимо было расслабиться. Рас­слабление Магнолии — вот что мне было нужно, еемяг­кие, большие руки.В моей памяти всплыли строчки из старой песни Джуди Коллинз: УСлишком многогруст­ных дней...Слишком много плохих дней... Но если бы ты смог собрать все свои горести иотдать их мне... Ты бы избавился от них... Я знаю, как их использовать... Отдайих все мнеФ.

Я уже давно не вспоминал эту песню. Многолет назад, когда я впервые услышал приятный голос Джуди Коллинз: УСобери всесвои горести и отдай их мне...Ф, глубоко внутри зашевелилось желание. Я хотелдобрать­ся до радио,найти эту женщину и отдать ей все мои про­блемы и горести.

Роза вывела меня из задумчивости:

— ДокторЯлом, вначале вы спросили, почему окру­жающие меня здесь люди лучше, чемя. Ну, я думаю, те­перьвы понимаете, что я имела в виду. Взгляните, какая особенная Магнолия. ИМартин. Они оба заботятся о других. Люди — мои друзья, мои сестры— всегдагово­рили, что яэгоистка. И они были правы. Мне не хочется делать ничего для других. Все, чегоя хочу, — чтобы людиоставили меня в покое.

Магнолия повернулась ко мне:

— Оналовкая.

УЛовкаяФ — странное слово. Я ждал, что онаскажет дальше.

Pages:     | 1 |   ...   | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам