Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |   ...   | 33 |

В любой приличный клуб можно попасть толькопо пропуску. Мне кажется, именно требования к вхожде­нию в группу — Упрограммную группуФ, как ееназывали по причинам, о которых я скажу позже, — сделали ее болеепривлекательной. Те же, кто оставался без пропус­ка — более беспокойные и регрессивныепациенты, —направлялись в Угруппу общенияФ, еще одну группу, на­ходящуюся под моим попечением,менее продолжитель­нуюпо времени, более структурированную и с меньшими требованиями. Сюда,безусловно, попадали социальные изгои, пациенты с нарушениями интеллекта,психичес­кимирасстройствами, агрессивными или маниакальны­ми склонностями, неудовлетворяющие требованиям любой другой группы. Часто некоторым пациентам спо­добными симптомамиразрешалось посещение комму­никативной группы, если предварительно их медикаментозно укрощали,иногда на день или два.

УРазрешено посещениеФ: эта фраза моглавызвать улыбку на лице даже самого замкнутого пациента. Нет! Буду честен.Никогда в истории больницы не было па­циента, взволнованно рвущегося вдвери терапевтичес­койкомнаты и требующего разрешения на посещение. Наиболее частая сцена передгрупповым занятием: отряд дежурных санитаров и медсестер в белых халатах,галопом носящиеся по больнице, вытаскивающие паци­ентов из их потайных мест втуалетах и душевых и пре­провождающие их в терапевтическую комнату.

У программной группы была особая репутация:она была жесткой и требовательной и, что хуже всего, там не было возможностиспрятаться. Здесь не было ни одного случайного человека или незваного гостя.Пациент более высокого уровня, находясь в группе общения, мог оставатьсясовершенно незамеченным. Если же какой-нибудь сбитый с толку пациент низшегофункционального уровня ошибочно попадал на собрание программ­ной группы, то его глазастекленели от страха, как толь­ко он понимал, где находится, и уже никто не мог вы­проводить его отсюда. Хотятехнически был возможен переход из низшей группы в группу высшего уровня, лишьединицы задерживались в больнице достаточно долго, чтобы это стало реальностью.Таким образом, не­гласно все знали свое место. Но никто и никогда не го­ворил об этом.

Еще до того как начать вести группы вбольнице, я был уверен, что группы амбулаторных больных — это вызов. Не так легко вестигруппу из семи-восьми амбу­латорных больных, основной проблемой которых явля­ются отношения с окружающими. Вконце встреч я обыч­ночувствовал себя совершенно уставшим, измотанным и удивлялся, глядя на техпсихотерапевтов, которые стой­ко продолжали вести очередную группу сразу после окончаниявстречи. И все же когда я начал работать с госпитализированными пациентами вбольницах, я ощу­щалнекоторую ностальгию по старым временам работы с амбулаторнымибольными.

Представьте себе группу амбулаторныхбольных: сплоченная встреча высоко мотивированных людей, способных ксотрудничеству; уютная, тихая комната; никаких сестер, стучащих в дверь, чтобыдоставить па­циента наочередную процедуру или принятие лекарст­ва; никаких суицидальных больных всмирительных ру­башках; никто не отказывается говорить; никто не засы­пает под действием лекарств и нехрапит на всю группу; и, что самое важное, одни и те же пациенты ипомощни­ки на каждойвстрече, из недели в неделю, из месяца в месяц. Какая роскошь!Психотерапевтическая нирвана! По сравнению с этим группа стационарных больныхбыла ночным кошмаром — постоянно повторяющееся резкое изменение членского составагруппы; частые психотические вспышки; пациенты, которыми можно манипулировать,сожженные двадцатью годами депрес­сии или шизофрении и которым уже никогда не станет лучше;осязаемая атмосфера отчаяния в комнате.

Но настоящим убийцей в этой работе былисама больница и бюрократия страховой компании. Целые ко­манды агентов, снующих по больницеи вынюхивающих информацию в картах пациентов. Они указывали, кого избезнадежных больных выписать, поскольку весь предыдущий день он функционировалдовольно хоро­шо, иликого считать явно склонным к самоубийству или социально опасным, несмотря наотсутствие в карте каких-либо свидетельствующих об этом записей.

Действительно ли было время, когдаотношение к па­циентамимело первостепенное значение Когда врачи признавали болезнь и помещали людейв больницы и были рядом до тех пор, пока им не становилось лучше Или это былтолько сон Рискуя вызвать улыбку снис­хождения на лицах моих учеников, яне собираюсь боль­шевспоминать о золотых временах, когда работа адми­нистрации заключалась в помощиврачам, которые по­могали больным.

Бюрократические парадоксы сводили с ума.Вспом­нить хотя быисторию Джона —параноика средних лет с небольшой умственной отсталостью. После того как егооднажды избили в приюте для бездомных, он избегал го­сударственных приютов и спал наулице. Джон знал, как открыть для себя двери больницы: в холодные, сырые ночи,чаще ближе к полуночи, он начинал настойчиво скрестись в дверь приемного покояи угрожать, что на­несет себе раны, и добивался, что ему находили местеч­ко для приюта. И пока врач вприемном покое не был уверен, что Джон не совершит самоубийства, еслиот­править его вприют, он несколько ночей спал крепким сном в 700-долларовой комнате больницы,благодаря любезности жестокой страховой системы.

Современная практика краткосрочнойпсихиатричес­койгоспитализации уместна, если только существует адекватная постбольничнаяпрограмма для амбулатор­ных больных. Тем не менее в 1972 году губернатор Ро­нальд Рейган смелым, выдающимсярешением отменил психические заболевания в Калифорнии, не только за­крыв большие государственныепсихиатрические боль­ницы, но и уничтожив большинство общественных реабилитационныхпрограмм. В результате сотрудникам больниц приходилось ежедневно сталкиваться содной и той же ситуацией, когда после непродолжительного ле­чения пациентов выписывали избольницы, отправляя в те же условия, в ту же среду, которые стали причиной ихгоспитализации. Это похоже на то, как раненых и толь­ко что прооперированных солдатотправляют обратно на фронт. Представьте, как вы надрываетесь, помогаяболь­ным: первыебеседы, ежедневные обходы, показы вновь пришедшим психиатрам, составлениепрограммы с пер­соналом, встречи со студентами-медиками, написание рекомендаций вкартах, ежедневные терапевтические за­нятия, зная, что через несколькодней придется снова вернуть их в то самое болезнетворное окружение,кото­рое отторгло их.Обратно в пьющие семьи. Обратно к жестоким супругам, в которых уже давно неосталось ни любви, ни терпения. Обратно к ночевкам в разбитых ма­шинах. Обратно кдрузьям-наркоманам и безжалостным торговцам, ожидающим за дверямибольницы.

Вопрос: как мы, врачеватели, сохраняемздравый ум Ответ: учимся лицемерить.

Это и есть мое время. Во-первых, я научилсязаглу­шать своечувство беспокойства. Затем я овладел прави­лами профессионального выживания:избегай вовлечен­ности— не позволяйпациентам стать слишком значи­мыми. Помни, завтра они уйдут. Не задумывайся об их дальнейшихпланах. Помни, чем меньше, тем лучше, не пытайся сделать слишком много— не приводи себя кнеудаче. Если пациенты психотерапевтической группы приходят к тому, что простойразговор помогает, что близость с другими не страшна, что они могут помочьдругим — этого ужедостаточно.

Постепенно, после несколькихразочаровывающих месяцев ведения групп, в которых в результатеежеднев­ной выпискипостоянно менялся состав, я постиг особен­ности происходящего и нашел способполучать резуль­татдаже от этих кратковременных групповых занятий. Самым радикальным шагом сталоизменение системы времени.

Вопрос: какова продолжительность жизнитерапевти­ческойгруппы в психиатрической больнице Ответ; одна встреча.

Группы амбулаторных больных длилисьмесяцами, даже годами; требовалось время для выявления, опреде­ления и решения проблем. Вдолговременной терапии есть возможность для УпроработкиФ — можно гонять проблему по кругу ирешать ее снова и снова (получает­ся УциклотерапияФ). Однако в больничных психотера­певтических группах нетстабильности, нельзя вернуться к одной теме несколько раз, потому что пациентыменя­ются оченьбыстро. За пять лет работы в психиатричес­кой клинике я редко видел, чтобына двух последова­тельных встречах присутствовали одни и те же участни­ки, на трех — никогда! А как много былопациентов, которых я видел всего лишь один раз, которые посещали всего одинсеанс и их выписывали на следующий день. Так я стал утилитарнымпсихотерапевтом, своего рода Джоном Стюартом Миллем1 в групповой терапии и насвоих однодневных встречах стремился только дать как можно больше хорошегомаксимальному числу паци­ентов.

Возможно, я достигал этого, используяразличные формы искусства на занятиях. Я твердо верил, что прекрасноорганизовал встречи. Великолепные, художест­венные занятия. Обнаружив еще враннем детстве, что не могу ни петь, ни танцевать, ни рисовать, ни играть намузыкальных инструментах, я примирился с мыслью, что никогда не стану артистом.Но мое мнение измени­лось с первой же сессией. Возможно, я был талантлив; дело былотолько за тем, чтобы обнаружить мои способ­ности. Пациентам нравилисьзанятия; время летело не­заметно; у нас были моменты волнения и нежности. Я учил другихтому, что знал сам. Студенты, наблюдаю­щие за нами, были потрясены. Ячитал лекции и писал книги о своих группах.

По прошествии нескольких лет я началощущать скуку. Сессии казались заученными, без конца повторя­ющимися. Они были насыщенными ипоходили на бес­конечное вступление к многообещающей беседе. Я же­лал большего. Мне хотелосьзаглянуть глубже, выяснить больше из жизни моих пациентов.

Поэтому уже много лет назад я прекратилвести груп­пыстационарных больных и обратил свое внимание на другие формы групповой работы.Но каждые три меся­ца,когда приходили на работу новые ординаторы, я вы­бирался из своего кабинета вмедицинской школе и на протяжении недели обучал их ведению группамбулатор­ныхбольных.

Поэтому я пришел и сегодня. Но сердце кэтому не лежало. Мне было тяжело. Я зализывал раны. Всего три недели назадумерла моя мама, ее смерть сильно повлия­ла на темы, поднимаемые навстречах группы.

Войдя в комнату, я оглянулся и сразузаметил нетер­пеливыелица трех новых стажеров-психиатров. Как всегда, меня охватило чувствопривязанности к моим ученикам. У меня было одно желание — научить их чему-нибудь, устроитьвеликолепный показ, образец преподавания и получения хлеба насущного, то же,что устраивали для меня в их возрасте. Но как только я рас­смотрел комнату, воодушевление моеиссякло. Это было вызвано не только нагромождением медицинского обо­рудования — внутривенные капельницы,катетеры, сер­дечныемониторы, инвалидные кресла, — напоминаю­щего, что больница специализировалась на психических пациентах ссерьезными соматическими заболеваниями, которые, как правило, особенно стойки кразговорной терапии. Нет, это было вызвано видом самих пациентов.

В комнате было пять человек, сидящих в ряд.Стар­шая медсестракратко познакомила меня с их состояни­ем по телефону. Первым был Мартин,пожилой мужчи­на винвалидном кресле с мускульной атрофией. Он сидел привязанный ремнем к креслу изавернутый до пояса в простыню, которая позволяла лишь мельком увидеть нижнюючасть его иссохших ног, покрытых тем­ной, грубой кожей. Одно из егопредплечий было туго перевязано: без сомнения, он резал себе вены на запястье.(Позже я узнал, что его сын, измученный тринадца­тилетним ухаживанием за своимотцом, отреагировал на его попытку самоубийства словами: УТы и этоиспор­тиФ.)

Следующей была Дороти, страдающаяпараплегией2, из-за того, что год назад пыталась покончить жизньсамоубийством, выпрыгнув из окна третьего этажа. Она пребывала в депрессивномступоре и могла только под­нимать голову.

Затем были Роза и Кэрол, две молодыеженщины с анорексией, которым вводили лекарства внутривенно, так как химическийсостав их крови был неустойчив из-за постоянного самоочищения организма и ихвес был катастрофически мал. Внешность Кэрол вообще выби­вала из колеи: у нее были изящные,почти правильные черты лица, но практически бесплотные. Глядя на нее, иногдамне виделось лицо удивительно прекрасного ре­бенка, а иногда — скалящийся череп.

И, наконец, была Магнолия, неопрятная,тучная се­мидесятилетняя негритянка с парализованными ногами, чей параличоставался загадкой для медицины. Ее очки в толстой золоченой оправе былиперемотаны скотчем, а к волосам была приколота маленькая вязаная шапочка.Заговорив, она поразила меня тем, как представилась, как ее карие глазанеотступно следовали за моим взгля­дом, а также достоинством своего мягкого протяжного выговора,свойственного южанам. УЯ очень рада видеть вас, доктор, — сказала она. — Я слышала многохороше­го о васФ.Медсестры рассказали мне, что Магнолия, те­перь тихо и терпеливо сидящая вкресле, обычно пребы­вала в сильном возбуждении, стряхивая с себя вообра­жаемых насекомых.

В первую очередь я усадил пациентов в круг,а орди­наторов— позади них, вне ихполя зрения. Я начал встречу как обычно, ориентируя участников нагруппо­вую терапию.Представившись, я попросил их обра­щаться друг к другу и ко мне по именам и сообщил, что остаюсь начетыре дня. УПосле этого два ординатора, — я указал на них и назвал имена,— продолжат вестигруппу. Цель группы, — продолжал я, — помочь каждо­му из вас узнать больше о взаимоотношениях с другими людьмиФ.Перед лицом человеческого страдания — увя­дающие ноги Мартина, усмешкасмертельной маски Кэрол. капельницы, вводящие Кэрол и Розе питатель­ные вещества, которые ониотказывались принимать через рот, бутылка Дороти, собирающая мочу из еепара­лизованногомочевого пузыря, парализованные ноги Магнолии — мои слова казались глупыми иникчемны­ми. Этимлюдям необходимо было так много, что Упо­мощь во взаимоотношенияхФ казаласьслишком ничтожной. Какой смысл притворяться, что группа могла сделать больше,чем она могла Я постоянно напоминал себе: малое — прекрасно. Прекрасны малые цели,ма­лыйуспех.

Pages:     | 1 |   ...   | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам