Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |   ...   | 33 |

УЯ сделала пластическую операцию на носу.Они снимают бинты. С носом все в порядке, но моя кожа сморщилась, рот незакрывается и похож на огромную дыру в пол-лица. Видны мои миндалины— огромные, раздутые,воспаленные. Темно-красные. Потом появля­ется врач с нимбом. Вдруг мнеудается закрыть рот. Он задает мне вопросы, но я не отвечаю. Я не хочуоткры­вать рот ипоказывать ему огромную зияющую дыруФ.

— Нимб— спросил Эрнст,когда она остановилась.

— Ну,знаешь, сияние, святое сияние, ореол.

— Хорошо.Нимб. Мирна, какие у тебя возникли мысли по поводу этого сна

— Мнекажется, я знаю, что ты бысказал по поводу этого сна.

— Старайсяговорить о своем опыте.Свободные ассо­циации.Что приходит на ум, как только ты вспомина­ешь этот сон

— Большаядыра на лице.

— Какиемысли приходят, связанные с этим

—Пещеристый, глубокий, печальный, черный. Еще

—Продолжай.

—Гигантский, обширный, громадный, чудовищный прямо тартар.

—Тартар

— Знаешь,ад — или пропасть,где были заключены титаны.

— Хорошо.Интересное слово. Да, но вернемся к сну. Ты говоришь, что есть что-то, что тыхочешь скрыть от доктора, чтобы он не видел этого, и я догадываюсь, что доктор— я

— С этимтрудно поспорить. Не хочу, чтобы ты видел эту зияющую дыру, этупустоту.

— А еслиты откроешь рот, то я увижу это. То есть ты охраняешь себя, охраняешь своислова. Ты все еще ви­дишь сон, Мирна Все еще ясно

Она кивнула.

—Продолжай смотреть его — какая часть сна теперь тебе интересна

—Миндалины — в нихмного энергии.

— Посмотрина них. Что ты видишь Что приходит на ум

— Онигорячие, обжигающие.

—Продолжай.

— Готовыеразорваться, опухшие, раздувшиеся, рас­пухшие, набухающие...

—Распухшие, раздувшиеся А другое слово — Услов­но тартарФ Те же самые слова,Мирна

— Япросматривала словарь на этой неделе.

— Да, яхотел бы услышать побольше об этом, но сейчас давай вернемся к твоему сну.Миндалины, они видны, если ты откроешь рот. Так же как и пустота. И они какбудто горят. Что же произойдет

— Гной,уродство, что-то неприятное, протухшее, от­вратительное,гадкое...

— Еще изсловаря

Мирна кивнула.

— Значит,сон предполагает, что ты ходишь к докто­ру — ко мне — и наша работа не охватываетнекоторые вещи, которые ты не хочешь показывать или ты не хо­чешь, чтобы я это видел— обширную пустоту иминда­лины, готовыевзорваться и извергнуть нечто мерзкое. Эти раздувшиеся миндалины заставляютменя вернуться на несколько минут назад и вспомнить слова, которые вырвались утебя.

Мирна опять кивнула.

— Я тронуттем, что ты рассказала сегодня свой сон, — сказал Эрнст. — Это знак доверия мне и тому, чтомы делаем вместе. Это хорошая работа — действи­тельно хорошая работа.— Он замолчал намгновение. — Можем мытеперь обсудить словарь

Мирна рассказала о УпламенномФ окончаниисвоей поэтической карьеры, когда была еще ребенком, и все возрастающее желаниеначать писать снова.

— Этимутром, когда я записывала свой сон, я знала, что ты задашь вопрос о дыре иминдалинах, поэтому я разыскала интересные слова.

— Звучиттак, будто тебе что-то было нужно от меня.

— Твойинтерес, наверное. Я не хотела больше быть скучной.

— Это твоеслово, а не мое. Я так никогда не говорил.

— До сихпор я уверена, что ты так обо мне думал.

— Я хочу,чтоб мы еще вернулись к этому, но сперва давай кое-что еще обсудим в твоем сне— ореол надго­ловойдоктора.

— Нимб— да, это любопытно.Скорее всего, сейчас я отношу тебя к категории хороших парней.

— Значит,ты стала лучше думать обо мне и хочешь быть ко мне ближе. Но трудность в том,что, если мы сблизимся, я могу обнаружить что-то стыдное про тебя: может быть,внутреннюю пустоту, может быть, что-то еще — вспышки гнева, ненависть к себе.— Онпосмот­рел на часы.— Мне жаль, но мыдолжны остановиться. Время закончилось. У нас была трудная, но хорошаяра­бота сегодня. Мнебыло с тобой хорошо.

Усердная работа продолжалась вустановленные тера­певтические часы, следующие один за другим. Неделя за неделейЭрнст и Мирна приходили к новым уровням до­верия. Она никогда прежде неотваживалась на такой риск; он чувствовал привилегию наблюдать заизмене­ниями,происходящими в ней. Из-за этого опыта Эрнст и стал психотерапевтом. Черезчетырнадцать недель после первого представления случая Мирны насемина­ре он сел застол, взял микрофон и стал готовить сле­дующее выступление.

УЭто доктор Лэш. Я диктую запись длясеминара по контрпереносу. За последние четырнадцать недель и мой пациент, итерапия прошли через потрясающие из­менения. Я могу поделить терапию на две стадии: до и после моегокомментария о майке.

Всего несколько минут назад Мирна вышла изкаби­нета, и я былочень удивлен, обнаружив, что час прошел совершенно незаметно. Мне былогрустно, что она ухо­дит. Удивительно. Когда-то она была для меня скучной. Теперь этооживленный и легко взаимодействующий че­ловек. Я уже неделями не слышу еежалоб. Мы много подшучиваем — она остроумная, и мне порой трудно уг­наться за ней. Она открытая,рефлексирующая, сообща­ет интересные сны и красиво рассказывает о них. Больше никакихжалобных монологов: она осознает мое присутствие в комнате, и процесспревратился в гармоничное взаимодействие. Я с нетерпением жду нашей следующейвстречи — как ни скаким другим пациентом.

Вопрос на миллион: Как комментарий о майкезапус­тил процесс ееизменения Как воссоздать и интерпре­тировать события последнихчетырнадцати недель

Доктор Вернер был уверен, что замечание омайке было вопиющей ошибкой, которая могла повлечь за собой нарушениетерапевтического альянса. Он был аб­солютно не прав. Мои промахи стали основным эпизо­дом терапии!

Но он был прав — и как прав! — по поводу способ­ности пациента настроиться наподавленные эмоции те­рапевта. Она интуитивно угадала фактически все мои подавленныеэмоции и описала их на нашей встрече. С удивительной точностью. Она ничего непропустила. Она прямо пригвоздила меня. Не было ни одного ком­ментария, из представленныхгруппе, которые я бы вы­сказал ей открыто. Наверное, парапсихология в некото­рой степениобоснованна.

Почему ее состояние улучшилось Что ещемогло по­влиять как незамечание о майке Этот случай показал мне, что в терапии есть место и жестокойправде. И те­рапевтыдолжны придерживаться этой позиции, должны оставаться в настоящем, оставатьсячестными с пациен­том.Этого требует создание хороших взаимоотношений, которые помогут терапевту ипациенту пройти через любые испытания. А в наше время необходима еще исмелость. В последний раз, когда я рассказывал о Мирне, кто-то — кажется, Барбара — назвал комментарий о майкеУшоковой терапиейФ. Я согласен: это так и есть. Это радикально изменило Мирну,и в постшоковый период она стала мне больше нравиться. Я был восхищен ееманерой настаивать на обратной связи. Наверное, она почувствовала мое возросшеевосхищение ею. Люди начинают любить себя, если они видят свой образ,отражающийся в полных обожания глазах кого-то, кто им небезразличенФ.

Пока Эрнст диктовал заметки к семинару,Мирна ехала домой, тоже обдумывая несколько последних встреч. УТрудная, нохорошая работаФ, как назвал их доктор Лэш, и он был прав. Она гордилась собой.За не­сколькопоследних недель она увидела себя с другой сто­роны. Каждый раз она рисковала;она затрагивала и об­суждала каждый аспект их с доктором Лэшэм отноше­ний. За исключением одного: онаникогда не упоминала об услышанной кассете.

Почему Сначала это было простоеудовольствие по­мучитьего, его же собственными словами. По правде го­воря, ей нравилось бить его своимсекретным знанием. Временами — особенно когда он казался довольным собой, уверенным в своемсверхъестественном знании — она наслаждалась мыслью о том, какое у него будет лицо, когда онаему расскажет правду.

Но все изменилось. За последние нескольконедель, став к нему ближе, большая часть прежнего удовольст­вия испарилась. Секрет сталбременем, раздражающей занозой, от которой она хотела избавиться. Она дажере­петировала своепризнание. Не один раз она, входя в его кабинет и глубоко вдохнув, собираласьему все расска­зать.Но она этого не сделала — отчасти это было затруд­нительно из-за того, что онаслишком долго молчала, отчасти из-за нежных чувств. Доктор Лэш игралоткры­то: он неотказался ни от одного слова, которое она ему выставила. Он посвятил себя ееблагополучию. Зачем же затруднять его сейчас Зачем причинять ему боль Это былакт заботы. Но была и еще одна причина. Ей нрави­лось быть могущественнойволшебницей, нравилось волнение от тайного знания.

Ее склонность к секретам выражаласьабсолютно не­предсказуемым образом. Сидя со словарем в руке, она посвящалавечера сочинению стихов на такие темы, как жульничество, секретность,письменные столы, спря­танные вещи. Интернет давал хорошие возможности — многие стихи она отправляла начат Уодинокий поэтФ.

Пристально смотрю вверх

На скрепленные края ящиков,

Наполненных нектаром секретов.

Когда я вырасту,

У меня будет своя комната,

И я наполню ее тайнами.

Тайна, в которой она никогда не призналасьотцу, все увеличивалась. Как никогда прежде она чувствовала его присутствие.Его медицинские инструменты, его письменный стол с секретами, обладающий длянее осо­бымочарованием, которое она пыталась передать в сти­хах.

Затянутый ажурной паутинойстетоскоп,

Стул, скрипящий красной кожей.

Письменный стол, до краев наполненныйароматом тайн

Умерших пациентов,

Болтающих во тьме,

До тех пор пока утро не пронзитпыль,

Освещая деревянный стол,который,

Как луг, на котором только чтотанцевали,

Праздно зеленеет, и все ещепомнит

юдские прикосновения.

Мирна не делилась этими стихами с докторомЛэшем. У нее было много тем, на которые они могли пого­ворить во время занятий, и поэзияказалась неуместной. Кроме того, стихи могли вызвать вопросы о темесекрет­ности и моглипривести прямо к ее тайне услышанной кассеты.

Она также не нуждалась в одобрении еепоэзии док­тором. Онанаходила массу подтверждений этому. Поэтический чат в Интернете посещаломножество одиноких мужчин-поэтов.

Жизнь стала увлекательной. Никакихсверхурочных в ее офисе в Силиконовой долине. Ночью Мирна откры­вала свой ящик электронной почты,который был запол­ненвосхвалениями ее поэзии. Наверное, она слишком поспешно определила отношениячерез компьютер как безличные. Скорее всего правдой было другое. Скорее всегоэлектронные отношения — не зависящие от по­верхностных, внешних физических данных — были бо­лее искренними исложными.

Электронные поклонники, которые одобрялиее поэ­зию, никогда незабывали выслать свои личные данные и номер телефона. Ее самооценка росла. Оначитала и перечитывала свою почту. Она собирала отзывы, харак­теристики, номера телефонов,информацию. Смутно она помнила замечание доктора Лэша о сбореинформа­ции из базыданных. Но ей нравилось коллекциониро­вать. Она скрупулезноразрабатывала шкалу оценки по­клонников, значимость в которой имели такие показате­ли, как финансовый потенциал,фондовый опцион, корпоративный статус и качество строф, а также личныехарактеристики, такие, как открытость, великодушие и экспрессивность. Некоторыеиз ее воздыхателей с поэ­тического чата просили о личной встрече — приглашали на чашечку кофе, напрогулку, обед, ужин.

Не сейчас, ей еще нужна была информация.Но скоро...

Глава 6. Проклятие венгерскогокота.

Скажи мне, Халстон, почему ты хочешьпрервать терапию Мне кажется, мы только начали. Мы встречались всего лишьсколько — три раза— Эрнст Лэшпросмотрел книгу посещений. — Да, верно. Это наша четвертая встреча.

Терпеливо ожидая ответа, Эрнст разглядывалсерый галстук пациента и его серый костюм и пытался вспом­нить, когда последний раз виделпациента, который бы носил костюм-тройку или галстук.

—Пожалуйста, поймите меня правильно, доктор, — сказал Халстон. — Это не из-за вас; это из-затого, что происходит слишком много неожиданного. Мне трудно приезжать сюда всередине дня —труднее, чем я ожи­дал... вызывает больший стресс... парадокс, потому что я ездил квам, чтобы снизить стресс... И оплата терапии, я не могу отрицать, что этотфактор... я переживаю сейчас денежные затруднения. Поддержка детей... тритысячи в месяц на алименты... старший сын начинает учебу в Принстоне осенью...тридцать тысяч в год... ну вы пони­маете. Я решил закончить сегодня, но подумал, что лучше будет... яобязан прийти на заключительную встречу.

Эрнст вспомнил одно из высказываний своейматери и прошептал про себя: УGeh Gesunter HeitФ (Будь здоров), похоже напожелание здоровья после чихания. Но Geh GesunterHeit, как произносила насмешливо его Мама, звучалоскорее оскорбительно и означало: УУйди и держись подальшеФ или УСлава богу, ятебя еще не скороувижуФ.

Да, правда, Эрнст отметил для себя, что,если бы Халстон ушел и больше не возвращался, ему было бы все равно. Я не могузаинтересоваться этим мужчиной. Эрнст внимательно посмотрел на своего пациента— го­лова в пол-оборота, потому чтоХалстон никогда не встречался с ним глазами. Вытянутая, жалобнаяфизио­номия,грифельно-черная кожа — он был из Тринидада, прапраправнук бежавшего раба. Если уХалстона и было когда-нибудь что-то вроде искры, то она давно уже былапогашена. Он был собранием серых теней: седеющие во­лосы, точно подстриженная седаякозлиная бородка, жесткие глаза, серый костюм, темные носки. И серое мышление.Нет ни единого цвета или движения, ожив­ляющего тело или умХалстона.

Pages:     | 1 |   ...   | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам